Loe raamatut: «Метресса Ланс»
Пролог
– Украсть лошадь? А ты ездить то на ней умеешь, знаешь с какой стороны подходить? – спросила у меня Бетти, победно вскидывая голову и складывая на груди руки.
– Украду как нибудь – ответила я, – тут вариантов нет. Вот смотри мне выпало или избить разбойников, или ублажить их, или украсть лошадь и сбежать. Сама понимаешь, в этот раз я всего лишь девочка двенадцати лет. Ни ублажить, ни избить разбойников не смогу.
– Вот! – наставительно протянула Бетти, тыкая в меня пальцем. – вариант выходит только один. Так что давай попробуй увести лошадь.
Я пожала плечами:
– жить захочешь не так раскорячишься, и коня на скаку остановишь, и в избу….
Бетти поднялась из за стола и сказала:
– ну пойдем, покажешь класс, как ты залезешь на лошадь.
– Зачем? – удивилась я, ведь мы всего лишь играли в настольную игру. Обычную настольную игру с кубиками, фишками и картой. Играли только для того, чтобы развлечь старушку Еву.
– А вот и пойдем. – настаивала Бетти, – и схватила меня за руку.
Я повернулась к Еве, ища у нее поддержки, но увидела азарт в ее глазах, усмешку и как она потирает руки. Ева развлекалась. А что ей еще делать? Может за свои деньги развлекаться как хочет, и как умеет.
– Иди, Светочка, – тоненьким ласковым голоском пропела старушка Ева – иди, и возможно я пересмотрю условия нашего контракта.
Делать было нечего, с того самого момента, как ее личный юрист Тур Гайдар сказал мне, протягивая контракт: “Ева вас одобрила”. Ева в свои семьдесят семь лет, просто развлекалась.
– Иди Светочка, покажи старушке, как ты на коня заберешься – подбодрила меня Ева, и я поплелась за Бетти на улицу.
Наша подружка по игре потащила меня через двор к загону, где флегматично жевал сено совершенно безобидный рыжий мерин.
– Давай. Вот тебе подходящий экземпляр – показала рукой на мерина Бетти.
– Аха, – поддержала ее, приковылявшая к нам Ева.
Я глубокомысленно вытянула губы трубочкой, просвистела, зачмокала, пытаясь привлечь внимание мерина к себе. Бетти с Евой молчали.
– Звать его как? – спросила я, и Бетти тут же взорвалась:
– Вот как ты себе это представляешь. По условиям, ты среди средневековых разбойников, пытаешься спастись, и такая подходишь и спрашиваешь у них, а не подскажете ли как звать вашу лошадь?Да? Я тут украсть ее пытаюсь.
– Элиза, – сказала я, – мы всего лишь играем в настольную игру. Понимаешь? Это просто игра.
– Игра! – согласилась Бетти, и заявила – Так ты проиграла, Света. Помнишь с чего начали? Игра на желание! Так вот или ты сейчас проедешь на мерине, или через неделю принесешь мне новый ноутбук с генератором, фильмов туда накачаешь и…
– Да не буду я этого делать. Глупости какие – возмутилась я, но тут Ева, тронула меня за руку и задребезжала:
– Светочка, ты проиграла. Уволиться ты можешь конечно, но…
Уволиться я как раз не могла. По крайней мере в ближайший год, или уволится или получить срок на пять, а то и больше лет. Этот скользкий момент Тур Гайдар, юрист, ее святейшества Евы, объяснил мне очень доходчиво. Я глупо хлопала глазами, потом тихо спросила:
– И что вы предлагаете?
Ева, ласково похлопывая меня по согнутой в локте руке, сказала:
– А мы вернемся домой, Светочка, и следующую неделю, Алексей Иванович, будет тебя учить с лошадьми обращаться. И вот дней через десять мы приедем к Бетти в гости и ты покажешь ей, что умеешь ездить на лошади, так Бетти?
Элизабет недовольно хмурилась, но со старушкой спорить не стала. У нее наверное свой контракт, такой же безвыходный, как и у меня.
– Пойдемте ка девочки чаю попьем, – пропела Ева, и подхватив нас Бетти под руки, повела обратно в дом.
Ева меня одобрила. Ева меня вытянула из моих неприятностей, чтобы сразу втянуть в кучу других. Перевернула всю мою жизнь с ног на голову.
Через две недели я неуверенно натянула на морду мерина уздечку, сумела его довести до забора и взгромоздить свое семидесяти килограммовое пятидесятилетние тело на спину животины. Мерин, под мое неуверенное похлопывание пятками по бокам сделал почетный круг по загону. После чего я под угрюмым взглядом Элизабетт сползла в кучу конского навоза.
– Ладно – недовольно протянула она, – будем считать, что у тебя получилось.
В следующий раз меня подловила Ева. Теперь по условиям игры я была подростком в услужении у гончара. Мужик то ли заболел, то ли криворукий был, то ли пил, в общем погряз в долгах, и решал продать меня за его долги в рабство или я что-то должна была придумать и вытащить нас из оппы. Я выбрала наделать кучу красивых фарфоровых чашек. Вкрадчивое:
– Покажи класс как ты будешь это делать – послышалось уже от Евы, и я поняла, что две недели чистки денников мне покажутся развлечением.
И Ева потащила меня на курсы гончаров, в музеи, на кирпичный завод. Через полгода таких игр, я научилась ездить на лошади, лепить глиняные тарелки и кружки, прясть шерсть, колоть и ощипывать куриц. Еще через полгода мой жизненный опыт пополнился практическим применением физики, умением создать струйный насос из бамбуковых палок, умением быстро организовать полиспаст, основам строительства без электроинструментов. Абсолютно бесполезными в двадцать первом веке навыками для женщины, окончившей медицинскую академию, проработавшей без малого двадцать пять лет хирургом-травматологом, умеющей водить автомобиль и ухаживать за сумасшедшими старушками. Последнее, судя по продленному на пять лет контракту, мне удалось лучше всего из того, чем я занималась в жизни.
Ева втянула меня в игру Междумирье, чередуя подкидывание кубиков и движение фишек с учебой в этнических кружках, мастер классах и онлайн школ рукоделия, посещение групп анонимных алкоголиков, участием в конкурсах плетения корзин, фестивалях народного творчества и прочих культурно-массовых мероприятиях. Ева доживала свой век наслаждаясь собственной игрой.
К концу третьего года я продвинулась в настольном Междумирье к этапу "выйти замуж", или "женится". Выживать будучи мальчиком или девочкой я уже могла, и даже наглядно могла показать игрокам, как именно. А затем игра перешла на новый уровень, где надо было вписаться в общество, захватить мир, и я сливалась. Хотя проигрывала не только я, но и сама Ева, и Бетти, и даже заглядывающий в нашу компанию Дамир. У нас то революции получались, то собственная гибель, то рабство, то еще какая то пакость. И Ева разнообразила наше научно-прикладное творчество учебой на исторических курсах, курсах экономики, права, расширив круг нашего общения и познакомившись с разными фанатами. Впрочем, пройти уровни покорения миров это нам не помогло.
К концу восьмого года нашего знакомства Ева стала грустнеть, возраст перевалил за восемьдесят семь, она все чаще мечтательно сидела у окна своего добротного дома, глядя как на ее этнической ферме-усадьбе работают люди и проходят экскурсии. И я поняла, что Ева собирается покинуть нас, просто потому, что ей стало не интересно жить.
– Светочка, – сказала она как то в конце августа, – завтра мы с тобой к Бетти съездим, поиграем.
Игра проходила как обычно с баталиями и спорами, мне даже показалось, что старушка ожила. Я обошла Бетти на два уровня, так что она рассердилась, хлопнула в сердцах по столу и проворчала:
– Чтоб тебе Ланка в девятом мире в следующий раз оказаться, девчонкой в чистом поле.
Девятый по счету мир в игре все время воевал, вымирал, болел и был крайне жестокий. Женщины и дети были бесправны, и если не могли работать, там вообще не ценились, а проще сказать, выкидывались сильными мира на улицу или утилизировались.
– Не сорьтесь, деточки, – проскрипела примеряя нас Ева, – я вам тут подарочки приготовила. Бетти, чайку завари.
Под чай с чабрецом, так любимый Евой, она выложила для нас две подвески. Мне с кабошоном из хрусталя, с трещиной и застывшим в желтоватой прозрачности камня восьмигранным кристаллом изумрудного цвета. У Бетти камень был полупрозрачным розовым кварцем с темно фиолетовым шестигранным кристаллом в виде равнозначного креста.
Бетти накрыла свою подвеску рукой, а Ева ласково похлопала ее иссушенной ладонью.
– прости, Элизабетт, это все, что я могу для тебя сделать. Не забудь про университет, ты мечтала. Дамир обещал замену тебе найти и помочь с этим.
Я ничего не поняла в их разговоре, но Бетти одев кабошон на шею, и прижав его к груди, заплакала, выдавив из себя:
– Спасибо.
– До встречи, Бетти, – ласково проговорила Ева, и поторопила меня – поехали Светочка домой.
Вечером через два дня, мы пили с Евой чай, а она проговорила:
– Завтра я поеду к вечному озеру. Одна. И скорей всего не вернусь.
Сказано это было таким спокойным и обыденным тоном, что у меня невольно навернулись слезы.
– Ну, не плачь, это неуместно совсем, и не печально. Ты, Светочка, подарок мой не снимай. И еще запомни важное для тебя имя: Туриан Гай третий лорд своего имени. Я ему клятву вассальную когда то принесла, а ты со мной контракт подписала. И вот еще, если появится в твоей жизни вот такой знак – она протянула мне листок – верь этому человеку и следуй его советам или приказам, даже если предложенное будет казаться тебе неправильным или странным.
Рано утром Ева уехала из усадьбы на такси. И больше домой не вернулась. А меня тем же утром ждал конверт, в котором лежало нотариально удостоверенное распоряжение Евы. Комната в усадьбе и половина зарплаты сохранялась за мной пожизненно. Через неделю я поехала к Бетти. Застала ту за сбором вещей, и передачей свое хозяйства болезненно худой женщине.
– Знакомься, это Марина. – сказала Бетти, – а я уезжаю. Дамир скоро за мной придет.
Мне стало совсем грустно. Без Евы и Бетти мир стал тусклым. Я по инерции посещала кружки и группы психологической помощи, но азарт и интерес к жизни покинули меня вместе с неугомонной старушкой.
На сороковой день, согласно завещанию Евы, мы все собрались на берегу вечного озера. Встретила нас миловидная женщина в черном платке, прижимающая к груди керамическую урну с прахом, рядом с ней стоял высокий юноша, очень сильно походивший на Еву. Надо же ее родственники приехали из за океана, выполнить последнюю волю. Нас пригласили в старую промасленную шлюпку, и под размеренный звук мотора она, переваливаясь с боку на бок, понесла нас к острову, расположенного у противоположного берега.
Странная это была церемония, как и все, что было связано с Евой. Мы молча забрались на высокий гранитный останец, стоящий посередине острова. Мужчина, которого я знала под именем Тур Гайдар, встал посреди небольшой площадки. Дамир, Бетти, женщина, парень и я встали полукругом напротив него и поклонились, ну и я за компанию. Женщина сняла крышку с урны, вытянув ее на руках вперед, а бывший юрист Евы, развел руки в стороны и сказал:
– Я, Туриан Гай, третий лорд своего имени, подтверждаю вассальную клятву, той, что звалась в этом мире Евой. Отпускаю в мир и призываю вновь.
Он взмахнул руками, словно дирижер перед началом концерта, и вдруг появившийся ветер выхватил из урны прах, вознес его к небу и рассыпал. В небе вспыхнули словно бенгальские огни золотые и фиолетовые искры. Я стояла открыв рот от удивления, наблюдая этот прощальный салют, и не чувствовала горечи или тоски от ухода Евы.
Мужчина, посмотрев на нас, продолжил:
– Я Туриан Гай, принимаю все, что обещано моим вассалом Евой, ее договоры и ее поручения. Принимаю данное ей слово, как свое. Идите и исполните предначертанное. Идите и возвращайтесь.
Дамир, Бетти, женщина и подросток, не проронив ни слова, поклонились ему, и я повторяя за ними тоже изобразила поклон.
Это было странное прощание. Настолько странное, что я как оглушенная шаталась по усадьбе всю следующую неделю, не знаю куда себя применить. Бродила по любимым местам Евы, качалась на качелях, часами разглядывая лошадей и коз, таскалась на уроки этнических кружков. Наконец, повторяя привычный маршрут старушки, стояла прислонившись к старой сосне, разглядывая усадьбу издали. Вот тут меня и настигла вездесущая тьма. Я задержалась чуть дольше на вечерней прогулке, когда на потемневшем зафиолетевшем небе проступили первые звезды. Стояла, смотря на огни усадьбы и дышала свежим морозным воздухом. Над моей головой хрипло каркнула птица. Я удивлённо подняла голову, и увидела как с нижней ветки на меня смотрит огромная ворона. Наклонив голову набок, буравя меня бусиной темного глаза с фиолетовой искрой, ворона произнесла:
– Карр, каррлуша
В глазах у меня потемнело, а сознание провалилось в небытие.
Глава 1
Что я знала о попаданстве? Да все, что можно было почерпнуть из книжек, которые вслух читала Еве. Иногда, собираясь к Бетти на традиционную игру Междумирья, захватывала очередную попаданскую новинку и мы до одури критиковали книжку. Дамы обсуждали сюжет, степень реальности истории, с учетом поправок на магию и действительных возможностей попаданца обыкновенного из разведенок, смертников или офисного планктона. За восемь лет компаньонства Евы, я привыкла, что в любой момент обсуждение могло превратиться в испытание умений. Без магии конечно, откуда в нашем мире ей взяться? Но мы тестировали самые простые умения, предложенные авторами и пробовали регулярно "как пойти пострелять из лука", "разжечь костер из того что есть", "украсть лошадь", "слепить глиняный горшок" или "нарисовать чертеж мясорубки". На спор тестировали, доказывая друг другу, что невозможное – возможно.
А еще сама игра. Эти горячие споры и обсуждения каждого хода. Ева учила примерять на себя личину других людей, так часто, что я научилась быстро переходить из образа хорошо пожившей тетки за пятьдесят с цинничным выражением лица, к образу прыщавого вороватого юнца лет тринадцати, готового стащить все, что плохо лежит. Кстати, искусство незаметно прибрать к рукам все, что плохо лежит, относилось нашей старушкой к основным навыкам выживания.
Именно поэтому, открыв глаза, и поняв, что жива и стою уже не под родной сосной на краю усадьбы Евы, а упираюсь голой спиной в шершавый ледяной ствол елки, я не упала в обморок, не испугалась, а подумала зло: “Ну, Бетти, накаркала, зараза такая.”
Сверху раздалось: “Карр, карр, Каррлуша”. Я задрала голову. Среди переплетения старых нижних ветвей ели прыгала большая ворона, тараща на меня фиолетовый глаз.
– Ты, значит, накаркала, – скала я тоненьким простуженным детским голосом. – ну вот, еще и ребенок. – вслух прошипела я. И вытянула вперед тонкие в царапинах и цыпках руки. Посмотрела вниз на грязные ноги, с шелушащейся кожей на гонели. И быстро изучила собственное тело. Ну да, я – ребенок женского пола, без выраженных половых признаков, грязный, с явным дефицитом массы тела, лет девяти-десяти. Стою под очень старой большой елью, утопая босыми ступнями в мягкие перепревшие иголки, а там, где заканчивается плотный каскад еловых веток лежит снег. И холодно, черт возьми. “Ну Бетти, вот встретимся, я тебе все выскажу” – зло подумала я, и добавила – “Только бы не девятый мир”.
В этот момент мне на обнаженное тело капнула холодная вода и привела меня в чувство. Стоять под елкой в голом виде, когда на улице мерзкая снежная хмарь, это прямо слить себя на первом же этапе игры. Я прислушалась и принюхалась: ну не может быть такого, чтоб никаких шансов на жизнь, да? Откуда то тянуло дымом, значит люди недалеко, затем я услышала конское фырканье. И попыталась продумать план спасения. Но в этот момент противная Карлуша снова каркнула и попрыгала на ветке у меня над головой, обрушивая холодный душ.
– Карлуша хорошая, давай, давай – проскрипела ворона голосом похожим на старушку Еву, и я поспешила выскочить из под елки прямо босыми ногами в снег.
Вокруг стоял туман. Впереди в тридцати метрах топтались невзнузданные лошади. И я потопала прямо по снегу к ним. Сначала ноги обожгло, а через десяток шагов стало ломить от холода. Не из бани на снег то вышла. Ближайшая животина вскинула голову и всхранула. А я, как учил меня незабвенный Алексей Иванович, подбежав к лохматой скотинке, похлопала ее по шее. Лошадка приветливо покачала головой, отступила, пропуская меня вовнутрь лошадиного косяка. Заиндевелые лошадки разошлись, открывая мне вид шатра, походивший на чум или остроконечную юрту. Еще несколько таких же юрт тонули впереди в тумане. И ничего кроме собственного дыхания, стука зубов и фырканья коней слышно не было. “Чум это хорошо” , – подбодрила себя я, понимая, что рискую нарваться на людей, и если они примерно такие как в девятом мире, мне кранты. Но, трястись голой на снегу не было никакой возможности, и я, прижимаясь к шершавой шерсти войлока стенки юрты, брела, в поисках входа вовнутрь.
Вход нашелся: припорошенный снегом лапник. Значит люди не выходили на улицу часа два, а то и три. Молочный свет, подсказывал, что было или раннее утро, или сумерки вечера. Я встала на коленки, приокрыв накинутый на вход войлок, разглядывая, что там внутри юрты. В лицо мне дыхнул задымленный воздух, самое главное, что теплый. Я проскользнула вовнутрь и прижалась к стене юрты, стараясь с ней слиться. Пол был устелен потертыми шкурами, посередине в большой медной жаровне поблескивали красноватым светом прогоревшие угли. Глаза привыкли к темноте и я стала разглядывать обстановку. Интересовала меня прежде всего хоть какая-то одежда, или на худой конец шкуры.
Юрта была не большой, скорей какой то походный шатер, а не жилище кочевника. За жаровней, напротив меня высился какой то короб или сундук, а за ним лежала груда тряпья. Рядом со мной стояли плетеные короба, корзинки, мешки и связки чего-то тряпичного. И я, как заправская мышь, полезла осматривать, не найдется ли для меня что-то полезного. Тельце мое тряслось, зубы выбивали чечетку, мокрые ледяные ноги едва-едва чувствовали заваленный шкурами пол. Подобрав какую то вонючую шерстью хламиду, накрылась ей и на четвереньках поползла к коробам. Старалась не шуметь, прислушиваться к звукам вокруг. За стеной юрты было слышно дыхание коней, где-то подальше несколько раз тявкнул пес, прозвенело железом. Я приоткрыла плетеную крышку первого короба. Пошарила. Какие-то мешочки. Сунула нос. Пахло залежалой крупой и мышами. Поползла дальше. В третьем по счету коробе обнаружила тряпки. Выудила отрез ткани, больше похожей на марлевку, шириной в полметра и длиной метра два. Обмотала им вокруг туловища, заправив конец как банное полотенце. Примотанная к костлявому телу ткань дала немного тепла. Я зашарила снова внутри короба, натыкаясь на мотки шерсти, нашла еще пару отрезов ткани. Один, относительно мягкий, небольшой ширины, снова намотала на талию, как кушак. Если что, хоть портянок наделаю, не голыми ж ступнями по снегу бегать. Выудила еще небольшой моток шерсти и решила надеть на шею. Если выживу, пригодится, носки свяжу в конце концов. Начала наматывать на шею и тронула какой то шнурок, пощупала. На коротком кожаном шнурке, почти под горлом болтался подаренный Евой кабошон. Удивилась, но раздумывать не стала о причудах своего попаданства. Потом подумаю, а сейчас надо одется. В следующем коробе-корзине оказалась какая то железная домашняя утварь, я зашарила на ощупь, что там? Довольно громко звякнула железками. Замерла, прижавшись к боку короба. С противоположной от меня стороны юрты послышалось бормотание. Такс, значит я тут не одна. Прижавшись к просвету между коробами, пыталась разглядеть кто там на противоположной стороне. Но в темноте, ничего кроме темной кучи за жаровней не разглядела. За пологом заржала лошадь.
С кучи слетела шкура, сел довольно крупный человек. "Смотри какой резкий, вот только спал, и уже раз и встал"– отметила я. Снова заржала лошадь, гулко подвывая залаяли псы. Человек откашлялся, кинул на угли хвороста и начал натягивать одежду, бормоча незнакомые слова себе под нос. Вспыхнувший на жаровне костерок, осветил юрту. Напротив меня натягивал одежду длинноволосый мужик. Он одел какую то обувь, встал, вытащил из кучи тряпья в котором спал пояс. Звякнул железом, потянулся. Накинул на себя курску с косматой длинной шерстью, пошел на выход. Ростом почти под два метра, широкий в кости, в своей шерстяной одежде напомнил мне медведя.
За стенами юрты явно что то происходило: слышались голоса, бренчало железо, лаяли собаки и волновались лошади. Но я, поняв, что осталась одна и получив источник света, стала рыться в скарбе, пытаясь как можно быстрей одется. Промышляла я скорей всего в походной юрте купца, большая часть юрты была как раз завалена и заставлена различными товарами. Нашлись женские украшения, посуда, вязки стрел, ножны и мечи, завернутые в холст, горшки с залитыми воском крышками. Было бы у меня достаточно времени в запасе, я бы с удовольствием прибарахлилась на этом складе. Но шум за стеной юрты нарастал, голоса становились встревоженными. А одежды не находилось. В конце концов, я нашла тюк явно с мужскими вещами большого размера. Необъятные портки на завязках, в которых я могла поместиться вся причем в одной штанине. Рубаха, почти мне до щиколоток. Валяные чуни.
Я напялила штаны. Затянув ремень под мышками. Длинные брючины завернула и завязала нижние тесемки под бедрами. Подумала, что не мешало бы потом прихватить их изнутри какими то подтяжками. У меня получилось что то типа брюка-юбки невероятных размеров. Широченные, двойные, неудобные. Натянула тонкие валянные чуни размера этак сорок четвертого. Нашла ремни, обмотала стопу и голень, прижимая неудобную обувь к ноге. Сверху натянула рубаху, разрез ворота которой спустился мне почти до пупка. Выдернула пояс под ножны из короба с оружием и обернув им себя два раза, завязала на талии. Все, по крайней мере одеждой себя обеспечила. Судя по шуму на улице люди ждали нападения, или к ним приближался кто то еще. Я слышала как выводят лошадей, раздаются команды, лагерь гудит напряженными человеческими голосами. Это заставило меня рыться в вещах быстрей. Я нашла мешок с двумя лямками и стала уже осознанно толкать в него нужное. Небольшой нож с ножнами, запечатанный горшок, мешочки чего то из первого короба. По пути наткнулась на небольшой короб, в котором нашлась девичья одежда. Красная, с оторочкой белого меха. Явно для богатой дамы. Мне она была большой, но все же меньше, чем мужские портки. Но из этого корба я взяла только расшитую нательную рубашку и сапоги, и тонкий плат насшитый блестяшками и камнями. Кинула все это в свой мешок, и поползла на выход. Жадность фраера губит, как известно, так что злоупотреблять и подвергать себя опасности обнаружения не стала.
На улице была какая то нездоровая возня. Мелькали в тумане фигуры людей, звенело железо. Лохматые лошадки тоже куда то сбежали. Ну и я решила: “нечего тут делать, еще попаду под раздачу”, и поспешила вернуться в лес.
Лагерь стоял у изножья горы, заросшей старыми елями и каким то кустарником. В метрах ста от кромки поляны с разбитыми юртами возвышался небольшой скальный останец, вот туда я и направилась. Видно с него будет далеко. А большая ель рядом, с ветками спускающимися до самой земли – отличный природный шалаш. Мой странный наряд грел довольно хорошо, да и температура на улице стала подниматься. Снег подтаивал, и я старалась наступать на чистые от снега места, чтобы оставить как можно меньше следов. Через полчаса, заползла под полог ели, предварительно тщательно замаскировав следы на останце. Все таки это было утро. Стало намного светлей, но туман, все еще плотно лежал над поляной, или точней сказать долиной, и из него выглядывали редкие макушки деревьев, так что разглядеть, что там творится внизу, возможности пока не было. Доносившиеся снизу звуки никак не конкретизировали обстановку, и я решила обустроить свое лежбище, а не тратить время на бесполезное пока наблюдение.
Вырыла в прели старой хвои под елью гнездо, так, чтобы свернувшись в позу эмбриона полностью в него влезть. Прель тем хороша, что в ней сохраняется постоянная температура под слоем верхних иголок, где то около плюс десять, плюс пятнадцать градусов. Вот я и копала, а чтобы тепло не уходило в никуда, соприкасаясь с холодным воздухом, насобирала лапника и выстелила им яму. Теперь, свернувшись калачиком, укрывшись снова лапником и накинув тряпье, можно было спать, без риска замерзнуть и не проснуться.
Мое убежище, за спускающимися к самой земле ветвями старой ели, разглядеть было невозможно. Оставалось надеяться, что никто не учует мой запах, собаки, например, или живность какая.
За пологом моего импровизированного шалаша рассветал день. Задул легкий теплый ветерок, и туман над долиной начал таять. Однако, прежде чем выползти на свой наблюдательный пост, я решила привести в порядок мою одежду. Чуни, примотанные к ногам ремнями намокли от снега. Ноги начали замерзать. Я стащила с себя рубаху, размотала узкий отрез ткани, которая работала пока кушаком, и нарезала из него четыре портянки. Это целое искусство правильно намотать портянки, чтобы не натереть ноги при ходьбе. Практически недоступное для тех кто привык жить с одноразовыми носками. Науку эту, спасибо Еве и Бетти, изучила на курсах выживальщиков. Обмотанные портянками ноги засунула в те самые сапоги, которые утащила из сундука знатной дамы. Сапоги были хорошие: мягкой кожи, с вышивкой, но почти на четыре размера больше моей ступни. Долго размышляла, что засунуть в носок, чтобы нога сидела плотно. В конце концов решила уплотнить обувь белым мохнатым мхом, наподобие ягеля. Собрала его со ствола моей елки и старых ветвей. Мох отличный антисептик, влагу хорошо впитывает, жаль есть его могут только олени, мне вот в еду никак не подходит.
Подумала, насобирала мха про запас, плотно скатала и завернула в остатки полотна. И рану обработать им, и для других санитарных нужд. Промокшие чуни пока развесила на ветках ели. Из этой обуви мне можно было выкроить две пары, а из портков двое брюк и еще юбку. Вот только кройкой и шитьем в гнезде под елкой не позанимаешься. И все таки со штанами надо было что-то делать. И я решила их хотя бы порезать по длине. Сначала не снимая портков, развязала завязки вокруг бедер, удерживающие низ штанин. И отрезала ножом брючины внизу у щиколоток. Теперь у меня появилось две трубы из ткани, вполне могущие заменить юбку. По крайней мере мои тощие бедра в отрезок брючины поместились. Ну что ж, тоже прибыль. Могу сшить себе кое какую одежду. Однако отрезанные лишние штанины проблемы не решали. Портки были в четыре раза шире, чем нужно, и то, что прикрывало филейную часть их прошлого хозяина, было просто примотано поясом и завязками к моему телу. Между прочим складки, собранные подмышками, мешали двигать руками.
Мозг отчаянно работал, в попытках придумать как же мне из этого богатства ткани сделать более менее одежду, не имея иголки с нитками, сидя в гнезде под елкой? Я перебирала в голове все те мастер классы, которые проходила за несколько лет. Ну вот должно же было быть что то такое? Проблема в том, что для любого из ремесел нужен был инструмент. Спицы, иглы, ножницы. Ну ладно, ножницы заменить можно ножом, хотя он прямо скажем туповат, спицы из палочек выстрогать.
Так, что у меня в загашнике из знаний есть? Плетение разное, из бумажных трубочек, веток, иголок сосны. Все не то. Что еще? А вот, вязание крючком. Скрепить два куска ткани обвязкой крючком можно. Нарежу тонких полосок из лишней ткани вместо ниток, а крючок вырежу своим ножом из… Из чего? В голову полезли всякие крючки, которые делают выживальщики: рыболовные из смолы, костей рыб, колючек боярышника. Снова не то.
Вывалила из собранного в юрте мешка барахло, на застеленную отрезанную штанину. Богатство прямо скажем ни о чем. Горшок с чем то, мешок с…, кажется это горох или что то подобное, во втором мешочке опять крупа какая то. В третьем оказалась серая соль, совсем немного, может со спичечный коробок. В еще одной тряпице снова какие то семена, на редис похожие. К тряпкам и еде я умыкнула медную совсем крохотную чашку-пиалу, ложку деревянную, а тот женский платок оказался украшение типа монисто. На сетку из ниток нашитые кругляши из желтоватой жести и висюльки из каменных бусин. Честно говоря сомнительная красота.
Нож короткий, тупой, из черного железа, с лезвием под сорок пять градусов, как у канцелярского ножа. Ну еще расшитая нательная женская рубаха. И все.
Глядела я на эти сокровища, и вспоминала, как мы втроем обсуждали попаданцев из книг. Что ни попаданка, то как минимум прынцесса, или все принцы ее, и дом есть и …, а у меня двенадцать блестяшек на сетке, один недо нож, глиняный микро горшок, семена, пованивающие мышами, и портки в четыре раза больше меня. Хотя есть еще мокрые чуни, кусок ткани, которым тело обмотано, связка шерсти на шее и сапоги. Почти рояль. Есть у меня волосы, нечесаные, грязные, но длинные, и голова на плечах. “Так , так, так. Ну вари голова, как крючок для вязания сделать” – посоветовала сама себе.
Я попробовала согнуть блестящую монисту. Руками никак. Да и что этими ручками можно сделать? Они же слабенькие совсем. Кое как отрезала от сетки один кругляш. И начала рассуждать: “Чисто теоретически можно согнуть, если долбить камнем по нему. Метал мягкий должен быть, судя по качеству ножа тут высококачественной металлургией не пахнет. Бронза или не чистый сплав меди, пусть и толстая мониста, с миллиметр толщщиной, но скорей всего согнуть можно. Долбить, это шуметь, можно нож поставить и по нему стучать, а чтоб не шумно было тряпкой обмотать ручку ножа. А голова то молодец, все помнит, мыслить умеет. И я тоже ничего, и Ева молодец, и Элизабетт. Хотя Бетти вряд ли молодец, кажется мне, что именно она удружила с такими условиями моего попаданства. От слова "Попа". Так, а вот этого не стоит, надо не о Бетти думать, а о том, как тельце свое относительно нормальной одежкой прикрыть. И о том, что твориться вокруг забывать не стоит”.
Я аккуратно сложила свои пожитки в мешок, оставив нож, отрезанную штанину и один медный кругляш. Снова оделась, подвязалась, обрезанные широкие штаны примотала к ногам ремнями, которые раньше удерживали чуни. Так себе конструкция, но хотя бы в ткани не запутаюсь. Тщательно прикрыла свое гнездо с мешком, и поползла на выход из елового шатра.
Доползла я до края каменного останца. И восхитилась открывшемся видом. Скальный уступ, на котором я обосновалась, был частью поднимающегося горного хребта. Прямо под ним располагалось поле, окаймленное могучими лиственными деревьями, сейчас стоящими с голыми ветвями. Все таки или ранняя осень или весна. Поле было частью большой долины, которая с трех сторон была огорожена горными хребтами. И чем выше поднималась земля, тем чаще по склонам росли темные ели или какие то другие хвойные деревья. Зеленый у подножия лес, где то с середины хребта становился белым от снега. Снег, который лежал в тот момент когда я очнулась в этом теле, по большей части уже растаял, оставались лишь небольшие белые пятна в ямах. Справа от меня, поднимался еще один горный отрог. Перед подножием этого отрога, бежала речка. Судя по размытому руслу, больше проходившему на ущелье, и выбеленными россыпями округлых камней, речка имела буйный нрав, и видимо регулярно переполнялась. Как это обычно бывает у рек, берущих начало в горах, которые после хорошего ливня или с началом таяния снега из мелких ручейков превращались в буйные бурлящие потоки. Теплело, снег таял и река прямо на глазах набирала силу.
