Глава 10. Ливень.
На кухне закипел чайник. Коровьев осторожно подошел к нему, стараясь не привлекать внимание завтракающих товарищей. Булгаков доедал свой бутерброд, намеренно не смотря в сторону Адама, словно сам в чем-то провинился. Чехов то и дело устремлял взгляд на дверь, куда вот-вот должен был зайти Есенин. Без него Женя не чувствовал себя в безопасности, хотя и ростом был вышеи телосложением крепче. Казалось, что эти ребята уже срослись настолько, что мысли друг друга читать способны на расстоянии. Художник сжал в аккуратных пальцах серебряную ложку и продолжил атаковать взглядом вход в кухню. Наконец там появилась худая, но уверенная фигура Есенина. Он зашел без футболки, со взъерошенными мокрыми волосами и белым пушистым полотенцем на плечах. Без задней мысли он протянул руку Коровьеву, словно ничего не произошло, потрепал по голове Женю и улыбнулся Саше.
– Кого-то не хватает. – с усмешкой сказал он. – Зачем вы Базарова выгнали?
– Мы никого не выгоняли, его с утра не было. – суетливо пробормотал сжавшийся Адам. – Я уже ухожу. – он взял в руку горячую чашку и, несмотря на очевидную обжигающую боль, не изобразил ничего на лице. – Позови его. Пусть позавтракает. Яичница на плите.
– Витьки нет в комнате. Я заходил, думал, он тут. – вскинул голову Ваня. – Его кто-то с утра видел? Саша, ты с ним вместе живешь, нет?
– Нет. – разом ответили друзья обеспокоенно.
– Я спал на кухне, засиделся за учебой.
– Супер. Мы потеряли нашего Ленского. – он насмешливо взглянул на Коровьева, тот закатил глаза и цокнул.
– Не дави на больное.
Есенин усмехнулся и оперся на холодильник.
– Ну, давайте думать. Может, в Сечу ушел?
– Точно нет. Мы с ним разговаривали, он сказал, что ближайшую неделю в универ не собирается, говорит, делать ему там нечего, темы понимает. – пожал плечами Чехов. – Хотя, может, он и там. Скорее всего, просто сбежал, чтобы с Онегиным в одном доме не находиться. – он поднял глаза, наблюдая, как расползается улыбка на лице Есенина, и дал ему пять.
– Они сошлись: вода и камень…
– Ребят, хватит. – стыдливо отвернулся Коровьев.
– Может, погулять вышел? – прервал разговор миротворец-Булгаков.
– Не в его стиле, его из дома выгнать можно только для учебы в красивом месте. Я проверю, все ли учебники на столе. – кивнул Есенин и скрылся в дверном проеме.
Коровьев выдохнул, а Чехов решил взять ситуацию в свои руки, несмотря на попытки Саши усмирить их неприятные шутки:
– У тебя дядя жив?
Адам непонимающе взглянул на друга, но как только осознал суть вопроса, снова закатил глаза.
– Прекрати, пожалуйста.
Женя хотел продолжить, но Саша положил ему на плечо руку, заставив умерить пыл.
– Все на месте. Все учебники. – пожал плечами Есенин, заходя на кухню. – Еще идеи?
– В магазин пошел?
– Кто в здравом уме идет в магазин в девять утра? Вся еда есть. Все равно сегодня очередь Есенина. – указал в его сторону большим пальцем Чехов.
– Вот черт. Дам сто рублей тому, кто сходит за меня.
– Торги перенесем на попозже, сейчас нужно узнать, где Базаров. Если парень, которому девушка разбила сердце, куда-то пропал, ничего хорошего ждать не нужно. – поджал губы Коровьев.
– О. В Адаме опять эмпат проснулся. – раскинул руками Ваня. – Может, раз такой чувствительный, в магазин вместо меня сгоняешь? – он с надеждой взглянул на друга, но тот лишь усмехнулся.
Вдруг лицо Адама изменилось, а глаза расширились, он швырнул полупустую чашку в раковину и целенаправленно кинулся одеваться. Друзья переглянулись и бросились за ним.
– Вечером сходишь, пока что вся еда есть! – стукнул его по плечу поэт.
– Я знаю, где Базаров. – произнес он, оглядел удивленных друзей, поправил козырек кепки и вынесся на лестницу.
Повисла тишина непонимания, Чехов взглянул на Есенина, а тот на Булгакова. Саша же по-прежнему доедал бутерброд.
– Как я понимаю, никто за меня в магазин не сходит? – скромно пробормотал Есенин, улыбаясь, но парни лишь засмеялись и похлопали его по плечу.
Коровьев ворвался в стеклянные двери театра, оглядываясь, словно пришел в это место в первый раз. Он зажмурил глаза и окликнул сидящего у двери Михаила Александровича.
– Здравствуйте. А Алина тут?
– Адам. Ты зачем мою внучку до слез довел? – грозно процедил старик.
– Прошу, скажите. Там очень тяжелая ситуация. Пожалуйста. – тяжело выдохнув и перетирая ладони, выкрикнул юноша.
– Здесь, да.
– Черт. – сквозь зубы прошептал Коровьев и направился в сторону лестницы.
Взлетев по ней как птица, он уткнулся ухом в дверь одной из комнат, за которой находилась коморка, где любила сидеть Алина. То, что он услышал, заставило его закрыть лицо руками и опереться спиной о стену. Музыкант закачал головой и прислушался дальше.
– Я умоляю тебя, вернись. Я был так глуп, решил все прекратить. Ты нужна мне, Алина. – тихий, но внушающий голос Базарова прозвучал по ту сторону.
– Я не могу. Ты знаешь всю ситуацию, как я могу согласиться? Я по-прежнему люблю Коровьева.
– Алина, моя дорогая, я не смогу без тебя. Все это время ты была моим смыслом, я живу для тебя! Ты превратила меня из простого медика в живого человека. Я хочу создать мир, где мы сможем быть вместе… Гулять, мечтать, любить, Алина.
– Витя, уходи, пожалуйста. Я устала от вас, хватит меня мучить. – глухо зазвучал голос девушки.
– Я обещаю тебе самую лучшую жизнь. Чай на рассвете, объятия на закате, поездки во все места, о которых ты мечтала! Амстердам, Брюссель, Прага – все будет, все, как ты захочешь! – девушка что-то неслышно ответила, но Базаров продолжил. – Ты ни на секунду не будешь несчастна, я защищу тебя от всего. Я люблю тебя всем сердцем, ты моя первая и последняя настоящая любовь! Все эти недоразумения – пусть они будут лишь ступенями к нашему миру, любовь никогда не бывает легкой! Пожалуйста, послушай меня. Помнишь, ты говорила, что давно хотела поехать в Казань, так как тебе понравилось в детстве? Я сегодня же куплю билеты, поедем, ты сможешь насладиться этой жизнью. Я буду дарить тебе твои любимые тюльпаны – любые, кроме белых. Каждый день. Я тебя люблю, Алина.
Коровьев уткнулся руками в лицо, понимая, что не знал ни про Амстердам, ни про тюльпаны, ни про Казань. Его любовь была лишь чувством, но она не переходила в спутницу счастья – в заботу, во внимательность. Он наслаждался своими эмоциями, словно находился на страницах романа, любовь нужна была ему лишь для каких-то ощущений. Адам слушал клятвы Вити и чуть не плакал, понимая, что лишил своей глупостью друга настоящей любви. Чувства Коровьева далеко отставали от чувств Базарова, реальных и не возвышенных. Адаму даже захотелось уйти – пусть Алина согласится, пусть они все исправят и будут счастливы. Коровьев не может лишить его любви в очередной раз.
– Витя, ты замечательный, но я люблю Коровьева. Ты это знаешь. Как я могу быть с тем, к кому ничего не чувствую кроме жалости?
– Как полюбила его, так и разлюбишь. Ты будешь по-настоящему счастлива со мной, любимая. – нежно пролепетал Базаров.
– Я люблю Коровьева.
Послышался глухой удар, это Витя упал на колени перед девушкой.
– Ничего не способно остановить мою любовь к тебе! Даже это! – воскликнул он.
Адам понял, что минуту назад его мысли были глупы, что нужно Базарова вытаскивать из этой ловушки, несмотря на его мечты и надежды. У этих отношений не будет будущего, ведь Алина любит не этого прекрасного и верного юношу, а всего лишь нуждающегося в эмоциях Коровьева. Разве музыкант смог бы так быстро по-настоящему полюбить, разве он готов на все то, что обещал в красивых словах? Парень понимал, что нет. Одним резким движениемон ворвался в комнату, послышался крик Алины.
– Извините, что прерываю вашу беседу, но, Базаров, пошли-ка отсюда.
Базаров уткнулся головой в свои колени и процедил:
– Опять ты.
– Адам, я не знаю, что делать! – закачала головой девушка.
Коровьев схватил товарища за плечи и резко поднял.
– Идем, быстро. Тебе нет смысла тут находиться.
– Почему ты всегда все портишь? Оставь меня, Алина будет моей ! – рявкнул ему в лицо Базаров.
– Не будет. Она любит меня. Меня, слышишь!
– Ты вчера так красиво порвал, а сегодня прибежал извиняться.
– Базаров, то, что она любит меня, не значит, что я люблю ее! – крикнул в ответ Адам.
– Ну так зачем ты меня останавливаешь? Ты уже достаточно испортил мне жизнь!
– Пойдем, я говорю! – Коровьев потянул его за плечо. – Алина, я его утащу и запирай дверь изнутри. У тебя нет смысла делать ему еще больнее.
Базаров выкрутился, схватившись за невнимательность товарища, и ударил кулаком ему в челюсть. Но, даже несмотря на неожиданность, Адам устоял на ногах, ожидая следующего толчка.
– Я сильнее, учти. Я каждое утро качаюсь. – закачал головой он.
– К чему твоя сила, если в сердце нет любви?
– Я сказал тебе, пойдем! – властно рявкнул Коровьев и вытолкнул друга из комнаты.
– Коровьев… – послышался сзади нежный голосок Алины.
– Со вчерашнего дня я, видимо, Онегин. – холодно ответил он и вышел, не попрощавшись.
Не слушая крики сходящего с ума от злости и боли Базарова, парень вытащил его за плечо из театра в сквер, находящийся напротив.
– Зачем? Коровьев, зачем?
– Базаров, это ты мне ответь! Зачем возвращать ту, что тебе изменила!
– Измену можно простить, ты сам говорил!
– Только если у партнера есть желание любить тебя и дальше! – перебил его парень и потащил дальше от театра.
Базаров выбивался, но понимал, что деваться некуда – Адам и правда сильнее, а значит, путь к любимой ему отрезан. Когда здание скрылось за кронами желтых деревьев, Витя расслабился и позволил Коровьему отпустить ему без страха, что тот убежит. Он достал пачку сигарет, поджал губы, закачал головой и посмотрел на музыканта.
– Ты любил ее? Не знаю уже, чему от тебя верить. Твоим словам мне или твоим словам Алине.
Адам остановился на секунду и пожал плечами.
– Я не знаю.
– Но зачем было это делать…
– Я был уверен, что люблю. А потом услышал твои слова, понял, что ни на унцию не хочу быть с ней так же, как ты. Прости меня, Вить.
Базаров замолчал и закурил, глядя на горизонт.
– Она бы этого хотела. – прошептал он.
Адам сощурил глаза от боли и стыда, посмотрел на идущего рядом товарища и продолжил путь молча.
– В центр? – вдруг произнес Витя.
– Что?
– Поехали в центр.
Коровьев недоверчиво взглянул на него и, запинаясь, пробормотал.
– Если ты решил меня убить, я не советовал бы это делать у Кремля.
Базаров горько оглянулся на него и неожиданно усмехнулся.
– Ты хочешь меня убить?
– Вообще, да. Но совесть не позволит.
– Тогда поехали. – улыбнулся Адам.
Базаров кивнул в сторону метро и бросил недокуренную сигарету в пустую мусорку на стороне от тротуара.
Направились парни на уже такую родную Маяковскую. Витя шумно вдохнул носом и огляделся. Коровьев вопросительно посмотрел на него.
– Помнишь, как тут все начиналось?
– Ага. Было хорошо.
Есенин закурил сигарету и прижался спиной к столбу, Булгаков наворачивал круги вокруг него.
– Ну скоро эти твои медики придут? Ты их откуда знаешь вообще?
– Отец Жени Кариотского – друг моего отца. А Витя Иванов с ним в одном ВУЗе.
– А ты его хоть раз в жизни видел? Ну, Витю, я имею в виду.
– Нет.
– Нам нужны парни модельной внешности! – восторженно и насмешливо воскликнул Ваня.
– Зачем?
– Девчонок цеплять. – Есенин подмигнул. – Я Коровьева как увидел, сразу понял, что он нам нужен. Ты видел его руки? Он словно по утрам телеги тащит.
– Ну да, Адам хорош. Женя тоже ничего, только я сразу скажу – очень чопорный и правильный.
– Ну и какое прозвище ему давать?
Булгаков засмеялся и снова взглянул на выход из метро. Оттуда, махая рукой, шагал высокий и широкоплечий Коровьев.
– О, привет, брат! – Есенин обнял его и хлопнул по спине, Булгаков сделал то же самое. – Сашка, метнись до метро, может, врачи заблудились. – востоковед коротко кивнул и засеменил к дверям. – Ты как?
– Все хорошо. А ты как?
– Тоже. Короче, эти юноши, которые подойдут, они медики. Саша сказал, что тот, который Женя, очень правильный. Ну, я исправлю. А который Витя – некрасивый.
– Он прям так и сказал? Булгаков? Да ну. Не верю.
– Ладно, Саша сказал, что никогда его не видел. Но раз с тем другим дружит, значит либо пай-мальчик, либо серая мышь.
– Зачем так грубо? Хороший парень, наверное.
Есенин цокнул и увидел шагающего от метро Сашу в компании двух каких-то юношей. Ваня ткнул Адама в бок, указывая в сторону новых знакомых. Коровьев выпрямился, и как только расстояние между ними сократилось до десяти шагов, пошел вперед и протянул каждому руку.
– Добрый вечер. – скованно кивнул высокий и строго одетый Женя, Витя повторил за ним.
Пока новенькие наслаждались вежливостью музыканта, Ваня скорчил Саше лицо, мол, ты кого нам привел, фраер?Есенина искренне поразил образ того, что повыше: костюм, зализанные волосы, портфель и часы на цепочке, закрепленные к идеально выглаженным брюкам. Булгаков стыдливо потупил глаза, внутренне съедая себя за то, что не оправдал надежды лучшего друга. Он попятился назад и сел на лавку.
– Здорово! Меня звать Ваня Есенин, безумно рад нашей встрече. – он шутовски поклонился, взъерошил рыжие волосы с немного отросшими русыми корнями. – Можно было не одеваться так официально. Резюме с собой не захватил? – губы разошлись в улыбке, а глаза заблестели.
Витя немного отошел от Жени, словно понимая, что яд, которым он будет брызгать на лидера компании, может попасть и в него.
– Я гляжу, лидера выбирали по жребию? Как минимум при первой встрече можно вести себя с достоинством. – он скривил лицо, как будто только что съел лимон без сахара.
– Бе-бе-бе. – легко парировал Есенин.
Булгаков усмехнулся в кулак и помахал ладонью скромно застывшему Вите. Тот дрогнул и несколько раз кивнул.
– Объясните мне суть этого мероприятия. Александр старался, но я не выловил из его речи ничего вразумительного. – Женя скрестил руки на груди и не отрывал взгляд от хохочущего Есенина.
– Видимо, Александр не пришелся Вашей интеллигентной душе! Ну ладно, слушайте. Суть такая, будем,значит, с вами ходить, книги читать, время вместе проводить, знаете, как в «Обществе мертвых поэтов». Вить, Жень… прошу прощения, Евгений… Как по батюшке?
– Павлович.
– Вить, Евгений Павлович, смотрели? – оба медика кивнули. – Прекрасно. А главный прикол в том, что у нас прозвища есть. Я Есенин, потому что…
– Пьяница? Дамский угодник? – язвительно покачал головой Женя.
– Второе. Адам Коровьев, потому что у него кот большой, черный. Как Бегемот. А почему Саша Булгаков я уже забыл.
– Ну-с, какие прозвища Вы можете предложить нам с Виктором?
– Парень, ну что ты, можно на «ты»! А вообще, ну раз медики, может, Базаров и Чехов?
– Кто из нас Чехов, а кто Базаров?
– А ты догадайся. – улыбнулся Ваня.
– Я больше Базаров, чем Чехов по характеру. – пожал плечами Женя.
– Значит, Чеховым будешь. А что? Ты и так Евгений, достаточно от нигилиста забрал. Все согласны? – никто не стал возражать, поэтому писатель вскочил и махнул руками в сторону дома 302 БИС. – Вперед!
Выхватив из толпы Коровьева и не оглядываясь, Есенин зашагал впереди, параллельно шепча:
– Вот не нравится мне этот Евгений Павлович.
– Вижу. Постарайтесь глотки друг другу не перегрызть. Напугаете нашего ребенка. – Адам кивнул на пытающегося завязать диалог Булгакова.
Чехов шел молча и разрезал глазами скачущего впереди Ваню. Он ничего не говорил, но даже по его взгляду было понятно, что невзлюбил он этого гиперактивного рыжика с самого начала, и что, по его мнению, парнишка еще не раз сослужит язвочкой на нёбе, что хочешь-не хочешь, а языком задеваешь.
Адам опустился на скамейку, пусто глядя в асфальт. Базаров сел рядом. Его глаза были устремлены на окружающий московский пейзаж. Вдалеке виднелась высотка, создающая впечатление нереальности и бесконечности окружающего мира. Осенняя дымка укрывала весь город, каменный исполин восходил над ней великолепным символом света и силы. Дороги, по которым неслись в никуда машины, венами покрывали этот город. В этом моменте была сосредоточена вся прелесть любимой столицы, красивой в своем осеннем обличии как никогда. Витя вскинул голову и зажмурился – из-за туч выходило сонное солнце, что так великолепно радовало каждого ребенка и взрослого, последние просто не так часто говорили. Все вокруг казалось фарфоровым, Базаров хотел вскочить с открытым ртом, осматривая эту архитектуру, которую словно смастерили внеземные существа, но никак не люди. Разве человек, несовершенный и маленький, способен возвести город, которомусколько ни ищи, нет в мире равных?
– Ты там в асфальте дырку взглядом пробьешь. Посмотри, как красиво. – ткнул медик музыканта в плечо, он кивая осмотрелся.
– Грустно мне, что все так.
– И мне, Адам. Но я вспоминаю в такие моменты Есенина. Всегда верит в счастье. Я тоже хочу хотя бы попытаться. – шумно выдохнул он.
– У Вани и судьба другая. Он везунчик.
– Я живу с ним через стену. – закачал головой Витя, Адам поднял брови и посмотрел на него. – Он часто плачет.
Коровьев облизнул губы и заморгал, оглядывая все заново и виня себя.
– Как я не углядел…
– И Саша раньше к нему бегал постоянно, утешал, а мы с Булгаковым в одной комнате живем, как помнишь. – Базаров опять закурил и протянул пачку товарищу. – Я не заходил, потому что у него Чехов есть.
– Помнишь, как они ненавидели друг друга в начале? – засмеялся Коровьев.
– Было дело. Стоило подраться – все!
– У нас в компании все друг друга по очереди ненавидят?
– Да ну тебя. – цокнул Базаров. – Мы просто становимся ближе. Помнишь, каким я был? Ни слова не мог пискнуть, а вы за год сделали меня таким, каким я хотел быть. – Витя устремил взгляд на высотку. – Но даже так Алина не смогла меня полюбить.
– Парень, давай забудем эту историю, как страшный сон.
– Адам, то, что мы сейчас болтаем не значит, что я на тебя не обижен. – выдохнул он.
– Мне очень стыдно.
– Я знаю, но это не меняет ничего. Я все также ее люблю. Станет легче, когда отпущу.
Коровьев промолчал.
– Ты воткнул мне нож спину, карму заработал на всю жизнь, конечно. Но я не могу тебя судить. Только ты можешь понять, какое наказание следует за таким проступком. Я хочу верить в лучшее. И я буду стараться, хоть мне и тяжело, и, хоть это и глупо, сейчас свою жизнь я не представляю без этой девушки. А ты смотри за своей жизнью сам. Я тебя по-прежнему очень ценю, но думаю, что теперь эта цена стала в тридцать монет. Я прощу тебя, но не забуду. Никакой это не страшный сон – это жизнь. Ты виноват, и ты должен это понимать. – Базаров откинулся назад и поджег вторую сигарету.
Коровьев по-прежнему молчал. Глаза его были сухими, но плакать хотелось. Адам просто понимал, что жертва не он, и его слезы – напрасны. Попытка построить счастье на счастье друга никогда не будет успешна. Молчание застыло между двумя парнями. Музыкант сжался как комок бумаги, брошенный художником в мусорку, а медик, наоборот, расправился. В мыслях он убеждал себя, что жизнь продолжается, хотя понимал, что это лишь попытка спрятаться от боли.
– Одно скажи. – вдруг сказал Коровьев.
Базаров взглянул на него серьезным взглядом и кивнул, предлагая задавать вопрос.
– Мы друзья?
Витя цокнул, сжал рукой колено и, поджав губы, повернул голову. Он сощурил глаза, и по его щеку начали течь обжигающие слезы. Парень не понимал, стоит ли жать руку человеку, в рукаве у которого могут снова лежать лезвия? Но с другой стороны, эти лезвия царапают и Коровьева. Он тяжело закивал и громко, но скованно произнес:
– Да.
И снова тишина. Коровьев внутренне выдохнул, что все так оказалось, но продолжать диалог не решился. Базаров курил и смотрел на небо, стараясь не плакать. Да, с любимой он был совсем недолго, но это же первая любовь – искренняя и заполняющая все сердце. Ничего не режет так сильно, как эти новые чувства, когда их бросают в мусорку. Дальше расставаться всегда легче. Но также Витя понимал и то, что сам хорошенько так соврал Алине и Адаму, говоря, что без девушки не сможет. Опуская все эпитеты, Базаров осознавал, что все он сможет. Чувства вскружили голову и заставили нести полную чушь, которая в моменте казалась великой правдой. Сейчас, сидя на скамейке посреди сквера около метро, Витя прокрутил в голове свою же фразу – как полюбил, так и разлюбит.
– Я смогу без нее. – тяжело сказал он.
– Я знаю. Я постараюсь помочь. Хоть раны нанес я сам.
Базаров грустно улыбнулся и хлопнул Адама по плечу.
– Спасибо, что сейчас со мной. Я тут один шею себе бы перерезал, а так хоть меньше злюсь на тебя. Если так все будет продолжаться, пара недель, и успокоюсь.
– Пары недель не хватит.
– Если ты здесь, то этого достаточно. – произнес такую банальную, но такую точную фразу Базаров.
Больше не было сказано ни слова. Лишь густой сигаретный дым, выносящийся двумя полосами из носов друзей, тихие лучи солнца, играющиеся в отдаленных лужах, глухиеголоса шагающих мимо людей, хлопающие двери метро, ревущие машины и исполин сталинской высотки, мерцающий где-то вдалеке.