Loe raamatut: «ОН. Дьявол»

Font:

Внимание! Присутствуют сцены жестокости и насилия, боли и крайностей. Книга не для читательниц с тонкой душевной организацией! Эта история о бесчувственном чудовище и несгибаемой девушке, чьи взаимоотношения в лучшем случае – нестандартны, в худшем – чрезвычайно рискованны.

Пролог

Подрастая, я всегда знала, что похищение вполне возможно.

Поспешно гоню детский страх. И это даётся мне нелегко – мозг неудачно выбрал момент и именно сейчас решил прокрутить болезненные воспоминания.

За свои восемнадцать не помню ни одного раза, когда бы я имела свободу выбора: каждый момент моей жизни контролировался отцом и был им четко спланирован. Меня всегда тщательно опекали, оберегая, пряча от цепких глаз криминальных воротил, теневых личностей средней значимости – список таких людей просто огромный, и он, на самом деле, ещё больше, чем я могла тогда предположить.

Поначалу я думала, что причина такой защиты – в родительской любви, но мне не потребовалось слишком много времени, чтобы осознать, насколько я ошибалась. Как Ахиллес, отец был практически недосягаем; но у первого единственным уязвимым местом оказалась пятка, а у второго – я. Вот такое недоразумение в виде дочери.

Теперь удивляюсь, отчего он самостоятельно не избавился от меня раньше!

После звона разбитого стекла в доме остаётся лишь полная и страшная тишина.

Внутри шагов не слышно, но это не значит, что в здесь никого кроме меня нет. Это говорит только о том, что кто-то двигается настолько бесшумно, абсолютно, что заставляет засомневаться в адекватности собственного восприятия реальности.

Я пячусь назад, неуклюже падаю и приземляюсь на задницу, но серебряный миниатюрный нож для писем из рук не выпускаю. По-прежнему сжимаю его, выставив перед собой.

Да, нечего сказать – оружие! Но ведь ничего другого не было.

Дверь настежь распахивается.

Внушительная тёмная мужская фигура замирает в проёме. Я не могу разглядеть его, потому что мой взгляд упирается в дуло пистолета, нацеленного мне в голову.

Глотаю слова вместе со сдавленным криком, потому что догадываюсь, кто это.

ОН.

Тот, кто держит ствол напротив моего лица, а палец на курке – Келлан Дагер – один из крупнейших нелегальных торговцев оружием в мире, скандально известный владелец секс-траффика и прочее-прочее, а ещё человек, которому отец меня отдал в счёт своего долга.

Глава 1

События за сутки до произошедшего…

ОН

В грязном неприметном переулке Ист-Энда, кишащем бомжами и крысами темно, как в заброшенном подвале, но я вижу Бенджамина Аддерли раньше, чем он меня.

Он стоит у чёрного «Майбаха», держа руки в карманах своего длинного пальто, слегка покачиваясь с носков на пятки, заметно нервничая. Мужчина изо всех сил делает вид, что припаркованный на противоположной стороне улицы, полицейский автомобиль без опознавательных знаков и сидящий в нём представитель власти, не состоит у него на смежной службе, но то и дело косит туда взгляд, проверяя, на месте ли он.

Последний, в свою очередь, притворяется, что в данный момент не держит палец на курке табельного пистолета. Свободной рукой он порывисто проводит по волосам, закидывая чёлку наверх, но не может скрыть паническое выражение с лица, когда ежеминутно подсматривает в боковое зеркало.

Я же вижу больше. И знаю, что голова офицера уже на прицеле у одного из моих людей. И прежде, чем закончится наша с Бенни встреча, мозги продажного полицейского забрызгают пыльную приборную панель его ржавой машины.

Всё так и произойдет.

Впрочем, убийство блюстителей порядка – дело грязное. В следующий раз проще перекупить оных. Это хоть и обернётся немалыми расходами, но сокрытие их трупов будет стоить гораздо дороже.

Спускаюсь с нижнего пролёта пожарной лестницы. Металлический скрежет вторит моим шагам, жутковатым эхом отражается от глухих кирпичных стен. Я безоружен. С улыбкой на лице приближаюсь к Бенни, зная, что Оскар прикрывает мне спину.

Почему у нас везде кто-то кого-то пытается обмануть? Каждый – каждого! Почему?

Потому, что миром управляют дураки. Я это ещё подростком понял. Даже под страхом смерти они не прекращают найти способ н*ебать ближнего – идут на бессмысленный риск, надеются на то, что обойдётся, прекрасно зная, что я вытащу их кишки и на двери их же богатых особняков намотаю.

Бенджамин Аддерли знал, как всё для него обернется. Он облажался, поэтому мне пришлось привлечь к нашей задушевной беседе высокоточную снайперскую винтовку с прицелом, через который Оскар полностью контролировал ситуацию.

Соверши ошибку я, и Бенни так же не упустил бы случая. Но к несчастью для него и его семьи всё сложилось иначе.

Как только я оказываюсь в поле его видимости, и мы встречаемся взглядами, он сам сокращает расстояние между нами и протягивает мне ладонь для рукопожатия. Я вижу, как дрожат его пальцы. Но не собираюсь облегчать его страдания и намеренно игнорирую взаимный ритуал приветствия, не говоря ни слова, оставляя его руку висеть в воздухе.

Мне не понять, к чему люди попусту тратят слова, когда простое молчание и взгляд способны выразить практически все.

Глаза Бенни – теперь они забегали, ретранслируя наружу судорожный поиск выхода из созданной им дрянной ситуации. Он медленно опустил ладонь, сжал и разжал кулак, снимая напряжение с пальцев, а потом поправил лацканы своего пиджака. Который, к слову, выглядит так же, как и мой, за тем исключением, что мой стоит гораздо дороже.

– Дагер, послушай… Я думал, ты дашь мне шанс объясниться… Мы сможем всё это обсудить…

Сунув руки в карманы, я сразу нащупал уголок маленькой фотографии в левом. На ней мы с сестрой ещё совсем дети. Этот дорогой мне снимок – своевременное напоминание о том, что в конфронтации вовсе не годится срываться с катушек раньше времени. Иначе твой оппонент попросту быстро умрет, и ты не насладишься впечатляющем зрелищем его мучительной предсмертной агонии.

Именно такой оплошности и следует избежать, поэтому я постоянно контролирую своё состояние и мысли.

Пренебрежительно игнорирую суетливо перетаптывающегося рядом Бенни. Бросаю взгляд на полицейского, который делает вид, что смотрит куда-то в сторону, словно он совершенно случайно выбрал это время и место, чтобы пересидеть здесь ночное дежурство.

Несколько секунд пристально смотрю на «Майбах» пытаясь разглядеть женский силуэт через его тонированные стёкла, но салон машины пуст. Бенни приехал один.

– Где твоя дочь?

Он хмурится, и его без того бледное лицо становится совсем бесцветным. Губы тоже по-прежнему сжаты в тонкую линию. Он не хочет отвечать на мои вопросы, ладно.

Бенджамин Аддерли желает поиграть? Неразумно.

Я устал. Чтобы забрать его девчонку, мне пришлось самому проделать длинный путь из Сиэтла в Лондон.

Я видел фотографии его дочери. К счастью, она совсем непохожа на своего отца. Никто из моей солидной клиентуры никогда бы не заинтересовался трахом с женской версией этого засранца. А так на неё уже нашёлся покупатель, поэтому я приехал за ней.

Покрепче сжав фото, ощущаю, как потрёпанная и когда-то глянцевая бумага гнётся под пальцами. Её края уже не остры, углы измяты. Однако, мне важно, чтобы эта фотография протянула ещё немного, прежде чем я распечатаю новую. Я уже использовал четыре таких, пытаясь держать себя в руках в течение двух десятилетий, с тех пор как в пятнадцатилетнем возрасте стал прибегать к этому нехитрому способу успокоиться.

В тридцать пять, казалось бы, я уже должен был бы справиться со всем этим эмоциональным дерьмом.

Но это не так.

При одном взгляде на это жалкое подобие мужика, указательный палец начинает подергиваться, словно на курок нажимает.

Мужчины всегда держат слово. Этот – нет. Потому, что с ним нет его девчонки. А сам Бенни впустую отнимает моё время.

Поникшая голова, бегающий взгляд, сутулость, сжатые губы, опущенные плечи – все эти внешние проявления его беспокойства ежеминутно подталкивают меня к потере самообладания.

Бенджамин Аддерли давно в деле и в курсе всех тонкостей криминального мира, так как увяз в нём по самые уши, а черти крепко держат его за яйца. Он много лет управляет бизнесом, аналогичным моему. Как и я, он умеет манипулировать людьми и неплохо разбирается в этом. Однако, я умею читать их мысли. Даже самые постыдные. Когда растёшь с таким отцом, как мой, – это необходимость. Невнимательность и недостаток навыков распознавать его эмоции и настроение, в буквальном смысле, могли привести к нашей с сестрой смерти.

Поэтому я уверен, что Бенни не врёт мне, когда произносит:

– Она сбежала.

С плохо скрываемым раздражением Оскар тихо сплюнул на землю. Он спустился с точки обстрела и встал, подперев спиной кирпичную стену, рядом с полицейской машиной, но остался абсолютно незаметным для посторонних глаз. Наверняка и его указательный палец сейчас зудит от нетерпения, но жёсткая дисциплина заставляет его ждать.

Офицер больше не таится. Теперь он живо смотрит по сторонам, обдумывая возможные варианты развития событий. Должно быть, догадывается, что всё идет не очень-то гладко.

– Она сбежала? – безэмоционально интересуюсь я, и выдерживаю паузу, позволяя Бенни подумать, как лучше объяснить мне это дерьмо.

Сейчас мне больше интересно сбежала сама, или это он велел ей спрятаться?

Бенни кивает. Он то и дело нервно вытирает пот со лба платком, и каждый раз засовывает его в карман брюк:

– Сбежала, – повторяет снова и снова тяжело сглатывает, – вчера ночью.

– Она знала, что я приеду за ней?

Очередной короткий кивок и почти удушливое покашливание.

– Разумеется. Я всё рассказал ей. Не буду же я швырять собственную дочь в багажник без объяснения.

Интуитивно чувствую, что он что-то недоговаривает.

Улыбаюсь ему и всё своё внимание переключаю на фотографию в кармане. Запас терпения почти иссяк. Старый снимок вот-вот разорвётся в чёртовых подвижных пальцах, если придурок ляпнет какую-нибудь очередную хрень в процессе разговора.

Не произношу ни слова. Просто знаю, что он облажается.

– Нужно было не говорить ей. Так было бы проще. Я не подумал.

Боится. Страх не в голосе, не в сбивчивой речи или дёрганных движениях. Всё написано во взгляде.

Странно, не правда ли?

Так бывает, когда вдруг смотришь в чьи-то глаза, и появляется возможность заглянуть в чужую душу и мысли, будто через окно в чужую жизнь, в чужие тайны, даже в чужую боль.

Глаза – это они не могут скрыть правду.

А в чём она заключается?

Меня боятся. Все. Даже если ничего от меня не скрывают – отводят взгляд от осознания собственного ничтожества.

Бенни Аддерли, а теперь и его девчонка, совершили непоправимую ошибку: у него всё пошло не так и грузовое судно с контрабандным оружием угодило в чужие руки – в результате около двадцати миллионов долларов, которые должны были лечь в мой карман, исчезли; у неё хватило наглости бросить мне вызов и сбежать; а у меня появилось чертовски веское основание для их показательного наказания с пристрастием.

При нынешнем раскладе, уже насрать на деньги.

Однако последнее, на что у меня есть время – гоняться за восемнадцатилетней девчонкой, которой предстоит стать ничем иным, как шлюхой, стелющейся подле ног власть имущих. В том, что придётся её поискать сомнений не было.

Взглядом предупреждаю Бенни отвечать честно и не пытаться казаться храбрее, чем есть:

– Где она может находиться? Подумай. Сейчас ты решаешь её судьбу. Не то чтобы я планировал это, но если лично буду вынужден обшаривать всю Европу, то потом попросту прикончу её нах*й.

Бенни вздрагивает, как будто я внезапно заорал, а не тихо озвучил возможные последствия; и гулко сглатывает, так, что его кадык под кожей ходит ходуном.

– Она с моим сыном, – обречённо шепчет он, едва шевеля помертвевшими губами, – в Брайтоне, в полутора часах езды от Лондона.

В сфере организованной преступности есть кодекс, но не существует моральных принципов.

Очень интересно, когда мужчины вот так просто идут на отказ от собственных детей. И речь сейчас именно о девочках. Сыновья намного важнее дочерей.

– С Томасом? – спрашиваю его, вдруг он успел настрогать ещё парочку отпрысков на стороне. – Я знаю, где живет твой сын. Побережье?

Лицо Бенни побледнело.

И тут я его отлично понимаю. У меня никогда не будет детей. Они – пешки, единицы шахматной силы, используемые в серьёзной игре интересов.

Повернувшись к Бенни спиной, иду к спортивному чёрному McLaren, припаркованному чуть в стороне от его «Майбаха», и на ходу бросаю:

– Я нанесу визит Томасу.

Сажусь в автомобиль, завожу двигатель и опускаю стекло:

– Передавай привет супруге.

С улыбкой наблюдаю, как его лицо становится пунцовым, а глаза округляются от ужаса. Его жена давно мертва, ему ли не знать этого.

Схватив пистолет с передней панели, резко выставляю его в окно, прежде чем Бенни успевает и глазом моргнуть.

Пуля вылетает почти без звука, благодаря глушителю. Первый хлопок – и он тяжело падает на одно колено.

В то же мгновение в переулке раздаётся очередь громких выстрелов. Лобовое стекло полицейской машины разлетается вдребезги, когда Оскар устраняет ненужного свидетеля.

Недовольно пищат потревоженные крысы.

Бенджамин Аддерли с трудом поднимается. Держась за раненую ногу, он опирается на крыло своего «Майбаха» и изо всех сил старается не скулить с голос, понимая, что моё решение оставить ему жизнь неокончательное.

Теперь у него нет дочери, но осталась одна здоровая коленная чашечка. Кстати, не самый плохой выбор.

Он должен усвоить, когда следует вставать передо мной на колени!

Глава 2

Ева

Я не рассчитывала, что ОН найдёт меня так скоро.

Томас где-то на пляже зависает в зале игровых автоматов, когда стеклянная дверь нашего дома в Брайтоне рассыпается вдребезги, и тысячи её кусочков разлетаются в разные стороны.

Так не приходят гости. Так врываются лишь те, кто, как и отец, связан с криминалом.

Только ОН, кто имеет столько власти и наглости, мог позволить себе переполошить курортный прибрежный городок, как этот, и остаться безнаказанным.

Но я была к этому готова. Настолько, насколько это вообще представлялось возможным.

Томасу следовало прислушаться ко мне. Мы планировали уехать в Эдинбург, а оттуда на автомобильном пароме в Норвегию, и затеряться где-нибудь в её западной части. Но брат вот уже лет пять как оторван от реальности. В свои двадцать три года, на пять лет старше меня, он был зависимым игроманом. Нет, конечно, он не всё время проводил за игровым столом, но когда садился за него, то терял чувство времени, иногда пропадая днями и неделями, забывая об ответственности и нарушая данные обещания.

Но он обязан был вытащить меня отсюда!

Отец потакал пагубной привычке своего ценнейшего отпрыска, считая это обычным баловством. Томас же вовсю пользовался своим статусом и привилегиями.

В криминальной среде к наследникам относятся уважительно. Ведь уходя из жизни, ничего нельзя унести с собой. И отец это понимает. Если бы не его вера в то, что брат обязательно наиграется, одумается и впряжётся в лямку «семейного бизнеса», Томас был бы уже мёртв.

Впрочем, я была бы первой.

Так не должно быть. Но мы с братом к этому привыкли.

Однако отец ценит сына, а тот, в свою очередь, дорожит мной. Поэтому для дражайшего папочки моя жизнь стоит чуть больше, чем ничего.

Я успеваю схватить мобильник, забежать на второй этаж и набрать номер Томаса. Шанс на то, что он ответит, совсем крошечный. Длинные гудки ожидания действуют мне на нервы. От горечи понимания того, что он не возьмёт трубку хочется завыть. Это происходит тогда, когда у него на руках расклад с высокой вероятностью выигрыша. Тем не менее, я в надежде жду, не сбрасывая вызов, ставлю на громкую и хватаю с письменного стола нож для открывания корреспонденции.

Конечно, это не совсем нож, этот больше похож на короткую декоративную спицу; и не пистолет, с которым мне вообще не по себе. Но когда в детстве тебе пихают в рот огнестрельное оружие, вместо того чтобы хвататься за отцовский ремень, ты уже никогда не избавишься от пережитого страха и не возьмёшь его в руки.

Монотонные гудки в моём мобильном замолкают. Дисплей телефона гаснет.

После звона разбитого стекла в доме остаётся лишь полная и страшная тишина.

Я в удобных для бега кедах, плотных чёрных легинсах и безразмерной футболке Томаса того же цвета. После того, как отец вскользь проговорился мне, что последняя сделка с оружием прошла совсем не так, как всем виделось, отчего-то мне расхотелось спать в коротеньком шёлковом топе и шортиках. В обуви, наготове, с небольшим дорожным рюкзаком вместо подушки, даже в собственной кровати я чувствовала себя «на старте».

Мы уехали в ту же ночь, когда отец поведал Томасу о моём будущем.

Он не планировал предупреждать меня заранее, намереваясь позволить ЕМУ забрать меня. А потом выкупить, когда провернёт несколько удачных сделок и вернёт Дагеру долг. По крайней мере, он был уверен, что сделает это.

К чёрту мужиков!

Крадусь к открытому окну, замирая за кружевной шторой. Только с третьим глубоким выдохом выглядываю на улицу. На заднем дворе пусто, лишь низкорослые вечнозелёные ксерофитные кустарники; а ещё свободная гравийная парковка, свидетельствующая о том, что брат уехал на своём Porsche.

До пляжа, находящегося в двух кварталах от нашего дома, видимо, мне придётся добежать. На побережье – «Брайтон Палас Пир», а там Томас. Если, конечно, мне удастся вылезти из окна и проскочить незамеченной.

Наверно.

В том, что во дворе находится не один человек, я не сомневаюсь.

А вот в доме… Даже не знаю.

Дурацкая мыслишка, но вдруг это самый обычный грабитель, который задумал утащить всё то, что было скоплено отцом таким трудом и лишениями: столовое серебро, винный погреб с марочными бутылками бургундского, папочкина любимая коллекция трофейного оружия и, несомненно, деньги.

От частого дыхания кружится голова. Нож в моих дрожащих вспотевших руках позвякивает о подоконник.

По-настоящему страшно.

И снова тишина.

Несколько минут просто стою, пытаясь успокоиться. Закрываю глаза. Глубоко вдыхаю. Открываю, и внизу во дворе дома… вижу его.

Цепкий взгляд устремлён прямо на меня. Он держит в руках винтовку, но не наготове, а небрежно опустив ствол. И это нервирует меня даже больше, чем если бы я была у него на прицеле. Он просто выжидает и наблюдает за мной, и я понимаю – значит в доме, как минимум, ещё один.

Сердце забилось где-то в горле. Неотвратимо. Обреченно.

Я до боли прикусила губу, прогоняя жалость к себе.

Перед домом ОН сам или один из его людей, пока не ясно. Но так ли это сейчас важно?

Глава 2.2

Без резких движений оседаю на пол и на животе по-пластунски быстро ползу к двери. Может, если я успею, то смогу добраться до лестницы на чердак. Цепляюсь за эту мысль, напрягаю слух, пытаясь угадать, есть ли кто за дверью.

Забавно, ведь каждый раз я ворчала на Томаса, чтобы тот прекратил жрать по ночам, потому что слышала шуршание, стук и чавканье, а теперь, не могу уловить шаги мужчины, который, особо не прячась, собирается меня выкрасть.

Подрастая, я всегда знала, что похищение вполне возможно.

Теперь удивляюсь, отчего он самостоятельно не избавился от меня раньше!

Добравшись до двери, чувствую, как в груди разгорается искорка надежды. Но тут же гаснет, когда в комнате раздаётся оглушительный трезвон мобильника, моментально раскрывая похитителю информацию о моём местоположении.

Это Томас. Но чтобы принять вызов и ответить на звонок, мне необходимо встать и подойти к столу, где я оставила телефон. А я совсем не желаю облегчать задачу вооружённому типу за окном и подставлять ему открытую спину – это всё равно, что нарисовать на ней удобную мишень.

Томас значительно сократил время препровождения за игральным столом, с тех пор, как мы оказались с ним в Брайтоне, поэтому, видя мою озабоченность, он всякий раз повторял это, буквально по-детски, наивно веря, что так он сможет защитить меня практически в любой момент.

Возможно, он просто не хотел верить в силу сложившихся обстоятельств. Может быть, думал, что отец сможет быстро разобраться со своими проблемами и сгладить существующий конфликт интересов.

В любом случае, появление Томаса не заставит себя долго ждать. Он может поступать, как стереотипный зависимый игроман, путающий реальности и время, но быстро сообразит, что к чему; голова на плечах у него ещё осталась, вдобавок – раздутое самомнение и крутой нрав. В том, что он, вернувшись, первый спровоцирует перестрелку и первый пострадает – сомнений не было.

Телефон замолчал, но через несколько секунд зазвонил снова.

На счету каждая секунда.

Мы оба обещали маме, что будем присматривать друг за другом.

Она умерла, когда мне было десять. Что, чёрт возьми, я вообще помню о ней, кроме того, что у неё, как и у меня не было свободной жизни и собственного выбора? А ещё то, что она ненавидела нашего отца и противостояла ему на каждом шагу, что, скорее всего, и привело к её скоропостижной кончине.

Эта тревожная мысль усиливает состояние паники.

Чего бы она хотела для меня?

Не всего того, что сейчас происходит, разумеется. Но, по крайней мере, я верю, она порадовалась, если я хоть раз в жизни смогла бы сделать собственный выбор.

Один.

Два.

Три.

Мысленно начинаю считать, как всегда делала, когда Томас в детстве затаскивал меня к глубокой части бассейна, чтобы столкнуть в воду. Я не умела плавать и жутко боялась. Меня ужасала сама мысль, что я могу утонуть. Стоило пальцам ног коснуться бортика, как сердце принималось глухо колотиться в клетке из рёбер. И я начинала считать до шестидесяти. Дыхание постепенно приходило в норму, пульс снижался, и мне становилось стыдно за свой панический страх.

Четыре.

Пять.

Шесть.

Снаружи шагов не слышно, но это не значит, что там никого нет. Это говорит только о том, что кто-то двигается настолько бесшумно, абсолютно, что заставляет меня сомневаться в адекватности своего восприятия реальности.

Да, нечего сказать – оружие! Но ведь ничего другого не было.

Дверь настежь распахивается.

Глотаю слова вместе со сдавленным криком, потому что догадываюсь, кто это.

Это не тот человек, что был за окном.

Это именно ОН.

Я прекрасно понимаю, что против него у меня нет никаких шансов, но нож не опускаю.

Во рту пересохло. Горло дерёт, словно его выстлали наждачкой.

– Встань и подойди ко мне, – говорит негромко, не грубо, не резко, но очень внятно; тон ровный, очень, как нить… натянутая до звона. – Если не сделаешь, мы дождёмся младшего Аддерли, я вложу в твою ладонь этот ствол, и мы вместе спустим курок, целясь ему в лоб. Обещаю.

Парадоксально, но именно сейчас конечности полностью отказываются меня слушаться. Хочу выбросить нож, но никак не могу разжать онемевшие пальцы.

К горлу подкатывает ком слёз, тело сковывает нервозное оцепенение, коленки предательски дрожат, как и помертвевшие губы.

– Не могу… Я. НЕ. МОГУ.

Умоляюще заглядываю в ЕГО глаза, ожидая наткнуться в них на злость, но нет, там, скорее, зрелая усталость и полное отсутствие удивления, словно ОН привык к такому, и только с каждым разом всё больше разочаровывается.

Разочаровывается, но не удивляется.