Loe raamatut: «Волчьи ворота»

© Евгений Башкарев, 2023

ISBN 978-5-0060-2920-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Часть первая

Глава 1

Школьное клеймо

«…Сижу за решеткой в темнице сырой.

Вскормленный в неволе орел молодой,

Мой грустный товарищ, махая крылом,

Кровавую пищу клюет под окном…»

Самсон читал стихотворение, стоя у доски, и чем глубже он забирался в сердце пушкинского шедевра, тем меньше ему хотелось продолжать. Голос его дрожал, мысли путались, слова терялись от волнения, и на втором четверостишии он стал запинаться. Кто-то с первых парт подсказывал ему, а строгая учительница фиксировала в блокноте каждое упущение. Самсон пытался успокоиться и сосредоточиться, но что-то сбивало его, перечеркивало то, что он хорошо знал. Он мучился, краснел, и можно было бы сказать, что стихотворение затронуло его, если бы Самсон все-таки пришел к его окончанию. Даже капля пота собралась на его лбу, когда он воскликнул: «Пора, брат, пора! Туда, где за тучей…»

Одноклассники пригнулись, будто Самсон махнул ружьем, и у кого-то мелькнула надежда, что этот круглолицый мальчик с рыжими кучерявыми волосами, одетый неброско и совсем не по моде, полноватый для своего роста и не такой резвый и продвинутый, как некоторые из его одноклассников, справится с волнением и разорвет полотно бед и неудач, возникающих только у доски и только на уроках литературы. Но чуда не случилось: Самсон снова стал запинаться и вскоре сдался и опустил голову. Пухлые губы стали похожи на две сдобные булки. Он вздохнул так, что у учительницы стало тяжело на сердце. Из ее рук выпала ручка, и по классу пролетел горький смешок.

– Ну что ж такое-то! – произнесла она, чуть повысив голос. – Кто мне скажет?

Учительница воззрилась на учеников, как на присяжных.

– Пусть отвечает с места, – прозвучал голос девочки, никогда не симпатизировавшей Самсону, но всегда его жалевшей. – В прошлый раз у него получилось.

– В прошлый раз? – учительница либо запамятовала, либо прикидывалась, что забыла. – Что было в прошлый раз?

– Какая разница, что, – оборвала ее другая девочка по фамилии Кошкина. Она сидела ближе к учительнице, и ее интонация невольно вторила поведению. – Я тоже хочу отвечать с места. Так вообще можно ничего не учить. Раскрыл книгу и читай!

– Он не читал! – выкрикнул мальчик с противоположной части класса. Мальчика звали Андрей. – Я свидетель. Он все честно выучил. Просто он немного смущается из-за большого количества людей.

– Если он будет отвечать с места, количество людей в классе не изменится, – заметила девочка, сидящая через парту от него. – Ее сказочные брови поднялись и ненадолго скрылись под густой челкой, а лицо из угрюмого шара превратилось в опрометчивый овал. – Хотя мне все равно, – добавила она и погрузилась в тетрадь, где вот уже тридцать пять минут закрашивала пустые клеточки черными чернилами. Она считала это занятие интеллектуальным, потому что во время него думала о чем угодно, в том числе и о парнях, считающих ее полной дурой.

– Предлагаю дать пацану второй шанс! И пусть читает стихотворение с места! – выкрикнул мальчик по имени Александр.

Он сидел позади Самсона и прекрасно видел, когда тот читал, а когда рассказывал по памяти. Близкими друзьями они не были. Скорее, наоборот. Александр досаждал Самсону по многим существующим недостаткам, важнейшим из которых был лишний вес, и иногда его злило, что Самсон ему ничем не отвечал. Тот был на редкость терпеливым человеком, и Сашу это задевало. Сегодня на его лбу было четко обозначено, что готовится очередная пакость, но для этого Самсон должен стоять к нему ближе, а учительница – дальше. Не то у пакости велик шанс провалиться.

– Никто и никогда на моих уроках не будет отвечать с места, – сказала учительница, стуча колпачком ручки по столу. – Мои занятия – мои правила. Я хочу, чтобы вы… – тем же колпачком она обвела весь класс, – привыкали к обществу. Чтобы вы… – она сделала паузу, вовлекая учеников в пучину своих мыслей, – к исходу одиннадцатого класса были социально адаптированы.

«Для чего?» – подумал Самсон, вздохнув уже легче, потому что класс на него не смотрел. Все глядели на учительницу, повторяющую то, что она говорила много-много раз.

– Чтобы вы не испытывали страха на публике. Чтобы научились рассуждать, когда на вас смотрят. Чтобы могли контролировать себя и свое поведение в соответствии с обстановкой. Я вам это уже не раз объясняла, и, пока я завуч этой школы, я буду требовать того же и от других учителей.

Старая преподавательница поправила очки.

– Но речь сейчас не об этом, – она повернулась к Самсону. Лоб у нее тоже вспотел, но не от волнения, как у ее ученика, а от негодования и раздражения, никогда не державшихся у нее внутри. – Речь сейчас о вашем однокласснике. Разве в прошлый раз я разрешала ему отвечать с места?

Она вытянула шею, пытаясь увидеть ту часть класса, откуда исходил первоначальный импульс. Девочка, испытывающая к Самсону жалость, не ответила. За нее ответил мальчик, сидящий к учительнице на одну парту ближе:

– Да! Только с места он не читал. Он… икал.

Класс разразился смехом, и учительница застучала каменным кулаком по столу.

– Тишина! – скомандовала она. – Тишина!

Класс умолк.

– Оставим эту тему, – изрекла литераторша. – Еще раз повторяю: никто и никогда на моих уроках не будет отвечать с места. Только у доски! И только стоя! Так вы демонстрируете настоящие знания, и так мне легче их оценить.

Она повернулась к Самсону, и сквозь толстые линзы мальчик увидел пронзительные до умопомрачения глаза. Они заглядывали в него, как в бумажник, и скрывать что-либо от них было бессмысленно. Учительница недолго держала на нем испытующий взгляд. К тому же габариты ее тела были слишком велики, чтобы сидеть вполоборота на хлипком стуле, поскрипывающем каждый раз, когда на него действовала нагрузка. Учительница отвернулась и обратилась к классу:

– Подскажите, что мне ставить этому человеку? – ее рука махнула в направлении доски, где, согнувшись, как береза, стоял Самсон. – Я могу поставить ему двойку?

– Давайте проголосуем! – заявил Александр Балык.

Класс зашумел, и преподавательнице пришлось снова колотить по столу:

– Тишина!

– Поставьте ему тройку, – прошептала одна из отличниц класса. Девочка сидела напротив учительницы и пользовалась некоторыми привилегиями. – Он же учил. А многие вообще ничего не учили. Так нечестно – ставить им одну оценку.

– Точно, – подыграл ей сосед по парте. – Надо, чтобы они отличались. Как пробка… и валенок.

– Замолкни! – шикнула на него отличница.

– А я все-таки предлагаю проголосовать! – проорал Александр, ничуть не страшась, что очередь скоро дойдет до него и тогда голосовать точно никто не будет.

Балык никогда не учил стихи, и Валентина Георгиевна это соответствующе поощряла.

– В общем, Семьяк, – обратилась она к Самсону по фамилии, – по ходатайству твоих одноклассников я ставлю тебе тройку. Но на будущее хочу напомнить…

Гомон класса вновь оборвал ее речь. Кто-то кричал, что она поступает несправедливо, кто-то – чтобы те, кто так считает, немедленно заткнулись, а кто-то поддерживал и тех и других – просто, чтобы время урока прошло весело. С задней парты на переднюю полетел скомканный лист бумаги, с передней на заднюю – пенал из-под ручек. Временная потасовка завершилась грохотом учительского кулака по столу и словами «тишина, тишина!»

– Если ты продолжишь так безответственно готовиться к моим урокам, – произнесла Валентина Георгиевна после окончания бунта, – эта тройка станет для тебя последней.

Самсон не знал, хранил ли его Господь или учительница, не жалевшая в их классе никого, встала сегодня с правильной ноги, но такой щедрости по отношению к себе не ожидал. Он действительно прочитал стихотворение плохо, и никому не было дела, что он готовился, как и любой другой добросовестный ученик из его класса. Он учил весь вчерашний вечер, но когда выходил к доске, видел десятки пар глаз и понимал, что большинство из них не питает к нему никаких теплых чувств, то терялся. Что-то происходило в его голове, меняя физиологию. Самсон смущался, забывал слова, и, пока волнение сохранялось, у него не было ни единого шанса побороть себя и сделать то, что он свободно делал вне класса.

Самсон мысленно поблагодарил учительницу за терпение. Сегодня его неудачи не обсуждали, как в прошлый раз, хотя издевательский смех одноклассников, сопутствующий его жизни с тех пор как он пошел в школу, продолжил наносить душевные раны. Мальчик сел на место под рукоплескания и выкрики отдельных неприятных товарищей и погрузился в свои мысли.

В тот момент он еще не знал, что сегодня по пути домой увидит труп. Возможно, этого бы не случилось, если бы ужасно проведенные минуты у доски не заставили его прогулять урок физкультуры. Если бы его не выставили на посмешище и если бы стихотворение состояло из двух четверостиший, а не из четырех, многих неприятностей, в которые Самсон попал лишь потому, что слишком глубоко переживал свои неудачи, удалось бы избежать. Его роль в жизни класса год от года становилась все меньше, и от того, с какой грубостью его вытесняли из круга мальчиков и девочек, он делал вывод, что обратного пути уже нет.

Цепь событий, приведшая его к трассе А-290, где Самсон любовался длинными фурами, следующими откуда-то в Новороссийск и из Новороссийска куда-то, началась в школе 7 октября 2006 года, когда двенадцатилетний мальчик, сконфуженный собственным волнением, не смог прочитать стихотворение Пушкина.

Глава 2

Труп

Самсон жил на хуторе Убых, расположенном в том месте, где дорога, соединяющая Новороссийск с другими городами, пробиралась сквозь разлом горы и имела несколько опасных виражей, откуда открывался потрясающий вид на долину. В хуторе не было ни школы, ни гимназии, ни прочей инфраструктуры, необходимой для образовательного процесса, поэтому на учебу мальчик ездил в соседний поселок Гайдук. Ежедневно Самсон преодолевал путь туда и обратно на автобусе под контролем родителей, знающих, насколько опасна для ребенка пригородная трасса. Однако случались дни, когда он шел пешком, потому что хотел избежать любых контактов с людьми. Ему тяжело давались отношения в школе, и иных способов избавиться от терзаний, кроме долгой прогулки по А-290, он не находил.

Школа занимала в его голове отдельное место и уже в средних классах имела такую репутацию, будто вместо учителей и учеников там собирались одни злодеи. Причем Самсон не связывал их вместе. Злодеи были разноплановыми, и иногда ему чудилось, что одни из них своими поступками пытаются помешать другим. При одном упоминании о школе у него подкатывал к горлу ком, и если родители уже привыкли по утрам видеть сына удрученным, то любой посторонний прочитал бы на его лице полнейшую пустоту, точно ребенок шел не просвещаться, а вешаться, и гнали его туда не родители, а изверги.

Был ли виноват в этом сам Самсон? И да, и нет. С одной стороны, его робость, уступчивость и мягкотелость давали повод над ним издеваться: девочки не воспринимали его всерьез, мальчики регулярно подначивали и смеялись. С другой стороны, он стал изгоем поневоле и нес это клеймо довольно стойко. Такая жизненная позиция воспитала в нем терпение ко многим насущным тяготам и научила сражаться с трудностями в одиночку. И пусть пока что это сражение он чаще проигрывал, чем выигрывал, его рост шел в правильном направлении. Самсон, сам того не замечая, все чаще начинал чувствовать себя хорошо, когда оставался один, а общество, напротив, вызывало у него смуту и страх.

В тот день, когда он так неудачно прочел стихотворение Пушкина, Самсон решил не идти на урок физкультуры. Хорошим спортсменом он никогда не был, а на своих занятиях физруки всегда давали каверзные задания. Снова стать посмешищем для двух десятков одноклассников Самсон не планировал, поэтому, ни секунды не сомневаясь, он растворился в потоке учеников и уже через несколько минут был далеко от школы.

Светило яркое солнце, игрался ветер, и осень напоминала ту пору, когда о ней вспоминаешь, лишь глядя на календарь. Самсон уже сошел с оживленной трассы на луговую тропу и впервые, после того как покинул класс, почувствовал себя хорошо. Здесь над ним никто не смеялся, никто не указывал пальцем и не сверлил взглядом. Он ощущал себя свободным, и не было ничего лучше, чем смотреть по сторонам и не видеть ничего, кроме солнца и исключительной природной чистоты.

Самсон прогулял урок, и на душе был неприятный осадок. Он знал, что сегодня придется врать. Какой бы ни был урок, если о прогуле узнают родители, скандала не избежать. Мама будет кричать и махать руками, папа – сердито смотреть и докучать вопросами. В его семье давно ничего не менялось, и, с тех пор как успеваемость Самсона начала падать, а мать, обеспокоенная этим явлением, стала часто посещать школу, он принял решение молчать до последнего, а там, где смолчать будет невозможно, врать. Врать Самсон не любил, но скандалы не любил еще больше. Поэтому в его понимании ложь являлась вынужденной мерой, чтобы избежать худшего. «Пусть узнают все сами!» – убеждал себя Самсон.

Сегодня он не видел другого выхода. Перед тем как выслушивать нагоняй от родителей, ему требовалось освободить голову от забот, и сделать это можно было только здесь: не там, где он сейчас шел, а там, куда направлялся.

Тропа уводила его все дальше от хутора в гору, где просторы обрывались небольшим подлеском. Там же начинался крутой подъем. Самсон преодолевал его, пыхтя, как старая кляча. Много раз посещая любимое место, он никогда не поворачивал назад. Даже поздней осенью и ранней весной, когда тропа превращалась в горный сель, он взбирался наверх, чтобы посидеть на дереве и посмотреть на удивительное зрелище: несущиеся мимо разноцветные грузовики.

Место называлось перевалом Волчьи ворота.

В двенадцать лет Самсон еще не задумывался над тем, почему разноцветные фуры сбавляют скорость в том месте, где, казалось бы, ничего опасного нет. Спуск с горы был довольно покатым, изгибы плавные, трасса хорошо просматривалась с разных ракурсов, а там, где находился старый дуб, откуда Самсон наблюдал за движением на дороге, вообще все было как на ладони. Именно здесь приглушенное пение ветра прекращалось, лес густел, и птицы замолкали, точно в преддверии какого-то события. Самсон смотрел вдаль и видел, как участки дороги примерно в километре от дуба по обе стороны окутывала странная тень. Транспортный поток, попадая в ее пределы, словно скользил по огромной черной луже.

Самсон не понимал, почему она бросалась под колеса грузовиков только в окрестностях дуба, но был уверен, что ничего хорошего она не сулила. Не так давно он задумался, влияет ли эта штука на него самого, и пришел к выводу, что угнетение, иногда охватывающее его здесь, в школе проявляется гораздо чаще.

Наблюдая за фурами, Самсон испытывал желание почувствовать скорость. Настоящую, неконтролируемую скорость, когда многотонный грузовик входит в изгиб дороги, плавно кренится и тут же выравнивается, как лодка в течении реки. Ничем подобным не могла похвастать ни одна из маленьких легковушек, с какой бы скоростью ни гнал ее водитель. Только движение тяжелой машины, несущейся с перевала наперегонки с ветром, охватывало его благоговейным трепетом. Самсон сидел на дереве, откуда открывался наилучший вид на трассу, кричал от восторга, а сам давился газом и вонью жженой резины, пока и то и другое не рассеивалось в воздухе. И тогда наставала очередь следующего грузовика. Самсон прижимался к стволу дуба и кричал. Кричал с таким воодушевлением, какое может быть только у ребенка его лет. И если бы в тот миг кто-нибудь глянул на него, то никогда бы не подумал, что этот мальчик и есть Самсон Семьяк, который сегодня у школьной доски читал стихотворение Пушкина. Там, в классе, был совсем другой Самсон. Скованный, молчаливый, беспокойный. Мальчик, лишенный радости, потому что его не любили одноклассники, и лишенный внимания, потому что его не любили учителя. Зато здесь, среди пыли и шума, он словно расцветал. Когда с перевала к нему подбирался очередной грузовик, он обхватывал ствол дерева, свешивался и ждал душащую волну горячего воздуха. Ему было легко и радостно. Вдали от школы для него все было благодушным и добрым, будто само небо улыбалось ему. Самсон надеялся, что так будет всегда. Никто не отнимет у него счастье, тем более такое маленькое и безобидное, как обозревание грузовиков с ветки старого дуба.

Однако он ошибался.

Перед последним пригорком тропа превратилась в целое испытание. До этого подъем был плавный и ровный, но за десять метров до пика дорожка стала петлять, кое-где попадались ступени, и Самсон был вынужден останавливаться и смотреть по сторонам, чтобы ненароком не свалиться вниз. Мошки лезли ему в глаза, часть роя уже отпечаталась у него на лбу, но мальчик не отступал. Хватаясь за корневища деревьев, он продвигался все выше и выше, пока не оказался на каменистой площадке в эпицентре рева двигателей и скрипа тормозных колодок. Перед ним открылся серый блеск трассы А-290. Еще пару минут Самсон шел вдоль ограждений до дуба, а когда покрыл и это расстояние, у него появилось нехорошее предчувствие.

Машины неслись в обе стороны, и посмотреть было на что, однако чувство скрытой опасности давило на Самсона, как никогда раньше. Чтобы не терзать себя, он списал это на чрезмерную усталость и, прежде чем лезть на дуб, решил немного посидеть на пне. Отдых пришелся ему по душе, и вместо планируемых «немного» Самсон просидел четверть часа. За это время мимо него промчались семь тягачей с контейнерами, девятнадцать КамАЗов с зерном и пять цементовозов. Запах гари был настолько терпкий, что Самсон чувствовал его на зубах.

Еще один тягач проехал мимо. На длинном прицепе была закреплена бетонная конструкция с вырезом для окна. Самсон подумал, что когда-нибудь через это окно откроется прекрасный вид на море, а на подоконнике будут расти чудесные цветы. Не такие, как в школе. Лучше. Но до этого было еще далеко. Конструкция протряслась в метре от его носа. Водитель даже не разглядел мальчика, сидящего на пне у обочины.

Самсон заметил, что его туфли покрыл плотный слой пыли и белая рубаха выглядит уже не такой белой, как перед школой.

– Мама может спросить об этом, – заговорил Самсон сам с собой. – Я скажу ей, что… так и было. – Он чихнул. – Но она не поверит.

Защепив пальцами нос, он глубоко вдохнул.

– Я скажу ей, что сегодня подметал школьный двор.

Тут другая мысль пришла ему в голову: «Мама часто ходит в школу. Она может спросить, какой такой двор я подметал?»

– Скажу ей, что подметал… аллею. Там растет куча деревьев, и с них регулярно сыплются листья.

Самсон, привыкший к подобным беседам, мог продолжать их бесконечно, но что-то одернуло его, и он поднялся с пенька. Вдалеке он увидел, как с перевала сползает колонна КамАЗов. Дорога перед ними опустела, и мальчик, впечатленный зрелищем, решил, что у машин есть хороший шанс разогнаться и продемонстрировать то, за чем он сюда и пришел. Словно услышав его, первый КамАЗ вдруг ускорился, и сердце Самсона екнуло. Он понял, что если немедленно не заберется на дуб, откуда дорога напоминала вид стадиона с трибуны, то рискует пропустить великолепное зрелище.

Гонки начинались, и Самсон вздрогнул в предвкушении события.

Он полез на дерево, и с кроны, откуда колонна КамАЗов смотрелась, как надвигающийся военный полк, увидел, что черная лужа разлилась куда дальше, нежели была до сей поры. Теперь ее края начинались на перевале и заканчивались не за изгибом дороги, а на развилке рядом со знаком «Раевская 56 км». Заинтересованный необычным явлением, Самсон взирал на приближающийся КамАЗ и не понимал, что скорость того стремительно растет, а кузов начинает болтать, будто передние колеса наскакивают на ямы. Машина медленно превращалась в пушечное ядро, и рев двигателя усиливался, словно в горах начался камнепад.

Самсон покрылся мурашками. Он никогда не видел, чтобы водитель готовился к виражу так лихо. Ему почудилось, что КамАЗ летит без тормозов, причем наибольшее ускорение ему добавляет прицеп. Мальчик заерзал на суку, и сухая ветка врезалась ему между ягодиц. Боль прострелила правое бедро, но едва ли Самсон ее ощутил: все его внимание было устремлено на приближение объекта, грохотавшего уже так близко, что мальчик ощущал его пальцами ног. До дуба оставалось двести метров.

КамАЗ сильно оторвался от колонны, и казалось, что его соперники просто устали и уже не в состоянии завязать борьбу. В какой-то момент его правое колесо сползло на обочину, и край бампера коснулся металлического ограждения. Раздался скрежет, ограждение смялось, как картонная коробка, а КамАЗ вильнул и вновь очутился на проезжей полосе. Скорость превратилась в крайне опасную. Броски из стороны в сторону напоминали змею, выжившую из ума.

Самсон провел ладонью по лбу, стряхивая останки присохших насекомых. Он засомневался в том, что водитель видит изгиб дороги, и тогда на ум мальчику пришла чудовищная мысль: водитель заснул. От отца, любителя телевизора и утренних газет, он знал, что есть люди, теряющие концентрацию из-за переутомления. Отец не говорил, насколько это опасно, но краем уха Самсон слышал, что крепкий сон за рулем сулит беду как для водителя, так и для его пассажиров. Он представил жуткую картину торможения перед изгибом, и в глазах у мальчика потемнело, потому что за обочиной находилась крепкая скала.

Самсон еще сильнее вцепился в дуб, чтобы волна пыли и сажи не сбросила его на землю. Чем ближе к нему подбирался КамАЗ, тем сильнее дрожал лес в окрестностях дороги. Через несколько секунд Самсон не только хорошо разглядел ревущий объект, но и окончательно убедился, что водитель в кабине не спал. Его руки держались за руль так же крепко, как Самсон держался за ствол. Лоб блестел от пота. Губы хлопали, точно надувные, глаза смотрели вперед, как заговоренные. Самсон сам чуть не потерял сознание, когда КамАЗ промчался под ним, встряхнув дуб так сильно, что с макушки посыпались листья.

Самсон вскрикнул. В распахнутый рот влетела гарь. Волна горячего воздуха окатила его с головы до ног. В глазах появилась резь, и на мгновение мальчик зажмурился. В тот же момент раздался оглушительный взрыв, и земля содрогнулась так, что листья потеряли даже деревья, находившиеся вдалеке от дороги.

Самсон открыл глаза.

Первое, что он увидел, был дым, рвущийся к небу смоляным столбом. Дым затмил скалу и растущую зелень, и, если бы солнце светило с той стороны, лучи пропали бы в черноте его восхождения. Чем выше становился столб, тем меньше Самсон сомневался, что однажды он дотянется до неба и все станет таким же темным, как аура над Волчьими воротами.

Второе, что бросилось в глаза мальчику, это рассыпанное зерно. Огромный треугольник дорожной развилки отливал золотом. С высоты вид был такой, словно река сокровищ вышла из берегов, а русло ей перегородил объект, чья форма в результате удара о скалу получила серьезную деформацию.

Самсон и представить не мог, что КамАЗы тоже умеют сжиматься. То, что лежало на боку под скалой, представляло собой еще более удручающее зрелище, чем то, о чем он вполуха слышал от отца. КамАЗ умер. Самсон чуял это сердцем.

Кабина была смята в гармошку и походила на складки изношенных туфель. Переднюю часть кузова задрало вверх. Рама остова выгнулась дугой, и задняя часть лежала отдельно от нее, точно предметы гардероба, не поместившиеся в чемодан. Повсюду валялись лом и стекло, и Самсон подумал, что если здесь хорошо потрудиться, то можно разбогатеть на чужом горе, как богатели некоторые из его знакомых.

Вопреки тому, что часть КамАЗа смяло, лежа на боку, он смотрелся еще внушительнее, чем в первоначальном виде. Самсон подумал, что примерно так же на берег выбрасываются киты, а потом лежат, мертвые, и ждут, когда море заберет их обратно. Мысли о китах внезапно опустошили его разум, и Самсону стало грустно. Одно из передних колес КамАЗа еще крутилось, и ему представилось, будто кит машет ему плавником. Люди бежали со всех сторон, как жуки на запах мертвечины, и Самсон решил последовать их примеру.

Он слез с дерева и пошел вдоль ограждения к месту аварии.

В зерне утопали обочина, часть полосы встречного движения и прицеп. Чтобы побыстрее проехать зарождавшуюся пробку, машины прорубали ход прямо по куче. Воздух сотрясали визг буксующих колес и крики людей. Хаос, повисший над Волчьими воротами, нарастал, и Самсон чувствовал, как его волны проходят сквозь него с какой-то странной толчкообразной пульсацией. Словно сам Господь тянул его за шиворот, чтобы он держался подальше от места катастрофы, но некая другая сила тянула мальчика вперед. Он хотел все увидеть.

Самсон приблизился к КамАЗу и ощутил сильный запах гари. Не такой, как на дороге во время проезда очередного грузовика: здесь гарь была резкой и ядовитой, словно его усадили на горящую автомобильную покрышку. К запаху гари примешивались топливные испарения. Самсон не мог определить, бензин это или солярка, но пахло точно чем-то свежим, не сгоревшим. Он сделал несколько шагов в сторону и увидел большое темное пятно, пропитавшее зерно и дорожную пыль. Чуть поодаль от пятна располагался бак КамАЗа, прорванный в нескольких местах. Большая часть горючего уже вытекла, но сквозь дыры Самсон видел, как поблескивает на солнце опасная жидкость.

Черный дым валил из-под кабины. Двое мужчин тушили охваченную огнем поверхность из крохотных огнетушителей. Пена летела во все стороны, но только не туда, где находился бензобак. Самсон остановился в десяти шагах от КамАЗа и стал наблюдать за скоплением машин на трассе. Он сделал для себя открытие: далеко не всем водителям было интересно, что произошло минуту назад, и, если бы зерновоз не блокировал обе полосы попутного движения, многие машины вообще бы не останавливались. Тем временем на дороге разрасталась пробка, которую активно увеличивали грузовики. Скоро развилка превратилась в гудящий улей, и голова Самсона начала слетать с плеч. Он снова задумался о том, чтобы отправиться домой, но теперь его не пускало любопытство.

Самсон не понимал, почему водитель до сих пор не покинул кабину, ведь КамАЗ, по его мнению, уже никуда не поедет. Мальчик дождался, когда огнетушащие средства прекратят работу и немного рассеется дым, после чего влез на кучу зерна и приблизился к двум взволнованным мужчинам. Один из них, толстый, с бородой, бросил пустой огнетушитель и прокричал:

– Кто-нибудь вызвал ДПС?

– Я вызвал! – из КамАЗа, остановившегося поодаль на обочине, высунулся старик. – И «скорую» вызвал. Они отвечают на рацию на третий канал!

Второй мужчина, худощавый, в тюбетейке, залил остатками пены пятно вокруг бензобака и поставил огнетушитель у своих ног.

– Надо бы проверить, что с ним, – сказал он вполголоса.

Самсон увидел короткий кивок в сторону кабины, и в животе у него кольнуло.

– Я туда не полезу, – первый мужчина мотнул головой. Вместе с головой затрясся двойной подбородок, а когда действие окончилось, водитель упер руки в бока и уставился на кабину. Самсон заметил, что губы его подрагивают, а нос то и дело задирается от беспорядочных вздохов. – Я всякое видел, но такое…

Он отступил от кучи зерна, вытряхивая сандалии.

– Оно мне надо – лепешки от приборной панели отскабливать? – пробурчал тот же голос, и у Самсона засосало под ложечкой.

– Сейчас ДПС приедет! – проорал кто-то с обочины.

– Уже вызвали! – проорал ему в ответ старик из другого КамАЗа. Он открыл дверцу, свесил ноги, но выбираться наружу не спешил.

Видимо, закаленный в подобных делах старик знал, что веселья в них мало и от него требуется только одно: вызвать на помощь соответствующие спецслужбы.

– А вдруг еще живой? – не унимался герой с тюбетейкой. – Сейчас не сделаем ничего, и…

– Делай, – перебил его толстый водитель. – Я здесь постою. Послежу, чтоб детей не было.

«При чем здесь дети?» – подумал Самсон и посмотрел по сторонам. Ни ДПС, ни «скорой». Зато к КамАЗу с трех сторон развилки бежали растерянные мужчины. Кто-то хватался за рот, кто-то за голову, кто-то за грудь, и, глядя на них, Самсон впал в глубокое уныние. Он начал осознавать, что случилось с водителем, и на душе у него помрачнело.

Тем временем худощавый мужчина сказал:

– Хорошо, я гляну один, – он сделал решительный шаг в зерно. – Только ты стой здесь.

– Серега, куда он полез?! – прокричал старик, вызвавший ДПС и «скорую».

– Не твоего ума дело! – бросил ему товарищ. – Хочет – пусть лезет. Ты же не полезешь?

– Я не полезу, – ответил старик. – Я уже свое отлазил. И не такое видел.

– Раз не такое видел, мог бы и помочь.

Старик потупился, но остался на месте.

– Вот и молчи, – проворчал толстый мужчина и вдруг заметил Самсона. Его лицо округлилось, и он даже моргнул, чтобы удостовериться, не призрака ли встретил.

– Эй! – он тряхнул подбородком, но Самсон уже скрылся за кузовом КамАЗа, а толстяк не решился перебираться через кучу.

Чуть позже его отвлек голос водителя в тюбетейке:

– Мертв.

Мальчик услышал, как мужчина спрыгивает в зерно.

– А ты думал, после такого выживают? – пробурчал толстяк и сплюнул. – Господь наш всемогущий, упокой Ванину душу. Пусть земля ему будет пухом.

Худощавый мужчина долгое время не мог ничего произнести, и толстяк окликнул его:

– Ну что, Лёва, понравилось? В следующий раз полезешь смотреть?

– А вдруг еще можно было…

– Что можно было?! – рявкнул толстый водитель.

– Не ори на пацана! – заступился старик.

Никто ему не ответил, но толстяк больше не кричал на товарища. Он стал говорить тише, словно между двумя дальнобойщиками хранилась какая-то тайна.

– Ты посмотри на кабину. На ней сейчас не различишь, где был перед, а где зад. О чем это говорит, Лёва? – он вытряхнул из сандалий зерно.

На пару секунд воцарилось молчание, а потом Самсон услышал звуки рвоты и грубый мужской кашель. Это продолжалось еще несколько секунд, и Самсон успел продрогнуть, несмотря на то, что было жарко и солнце пекло именно ту сторону, где стоял мальчик. Наконец раздался тихий вдох, и толстяк, раздосадованный несмышленостью товарища, фыркнул:

– Молодой ты еще, Лёва. Молодой… для таких дел.

– Я хотел помочь, – простонал молодой мужчина.

– Поможешь в другой раз, – еще тише сказал напарник. – Пойдем в тень. Хватит здесь греться.

Самсон вслушивался в звуки за кузовом, и на его плечах появлялось все больше мурашек. Молодой водитель увидел в кабине нечто такое, отчего его вытошнило, и мальчик, теряясь между любопытством и страхом, тоже захотел на это посмотреть. Он дождался, пока два товарища отойдут к своему КамАЗу, и выглянул из-за кузова.