Loe raamatut: «Время одуванчиков. Рукопись из генизы»
1. Джем
Рука уже потянулась к синей кнопке звонка, но вдруг Джем замер и присмотрелся – обшарпанная металлическая дверь казалась незапертой. Мгновенно сработал рефлекс, и Джем машинально отступил на шаг. Одним прекрасным солнечным утром года три назад он уже вошел как-то в чужой дом и обнаружил там убитого архиепископа. А на выходе его жестко повязали омоновцы, на всю жизнь оставив крайне неприятные воспоминания. И сейчас Джем почувствовал, как натянулись какие-то струны души – от железной двери повеяло опасностью.
В подъезде было тихо, хотя сильно приглушенные отголоски жизни доносились из соседних квартир – где-то бубнил телевизор, а этажом ниже плакал ребенок. В открытую форточку окна между лестничными площадками врывался теплый сентябрьский ветерок, принося с собой запахи старого московского дворика. Джем глубоко вздохнул, пытаясь справиться с нервным возбуждением. Весь его опыт говорил, что надо немедленно уходить отсюда, но Джем сознавал, что не сможет это сделать, пока не разберется с ситуацией.
Еще пару часов назад все выглядело как легкая прогулка. За день до этого позвонил Иван Иванович и попросил съездить в Москву:
– Ты же все равно сейчас сидишь без дела. Смотайся в столицу, надо забрать рукопись у одного писателя-историка. Заодно и новую машину обкатаешь.
Джем усмехнулся:
– Не, вот честное слово, я не устаю поражаться. Про машину-то кто вам сказал?
Иван Иванович только рассмеялся:
– Джем, ты же не первый год меня знаешь. На все вопросы рассмеюсь я тихо, на все вопросы не будет ответа…
– Знаю, знаю. Ведь имя мое – иероглиф, мои одежды залатаны ветром…
Иван Иванович веско подтвердил:
– Именно, – и спросил. – От Янки нет новостей?
Джем сухо буркнул:
– Вчера только разговаривали. Все в порядке у нее, учится, – и добавил, уже не сдерживая эмоций. – Все-таки, Иван Иванович, я считаю, нам надо было обоим в Рим ехать. А так фигня получается – она там, а я здесь болтаюсь.
Иван Иванович только отмахнулся:
– Не начинай… Сколько уже раз говорили. Съездишь в Москву, у тебя потом две недели свободных точно будет. Вот и поезжай хоть в Рим, хоть в Римини.
Джем улыбнулся:
– В Римини не получится. Если только на уикенд, и то под вопросом. Янка говорит, у нее даже выходных почти нет, нагрузка бешеная.
Иван Иванович согласился:
– Да. Но так и должно быть. Тайны мира открываются даже труднее, чем Царство Божие. Ладно, давай к делу.
Джем спросил:
– Что от меня нужно будет?
– Вообще пустяки. Приедешь в Москву, созвонишься с адресатом, договоришься о встрече. Его зовут Хрусталев Алексей Михайлович. Номер телефона запиши… Заберешь у него рукопись и узнаешь номер счета, куда деньги перевести. Рукопись привезешь мне. Все. Срочности большой нет, можешь в Москве переночевать. В театр сходить, допустим, или в Третьяковку.
Джем непочтительно заржал:
– Ага, вот театр это как раз для меня. Я последний раз в кукольном был, еще в школе, «Красную шапочку и серый волк» смотрел. Я лучше в ресторане посижу, на людей погляжу.
Иван Иванович не стал спорить:
– Это как сам захочешь. Можешь и вообще не тратить время, а сразу же домой ехать.
Почти полторы тысячи километров до Москвы Джем промчался за рекордно короткое время. Машина у него действительно была новая, и он радовался ей, как ребенок. Черная капля, роскошное купе «Ягуар ХК8» приковывал взгляды окружающих даже против их воли – настолько благородно и грациозно выглядел автомобиль.
Светлый кожаный салон со вставками под дерево казался верхом совершенства – здесь продумана каждая мелочь. Джем полдня разбирался со всякими электрическими штуками – память регулировок сидений, климат-контроль, потрясающая аудио-система с ченджером компакт-дисков в багажнике. В этот «ягуар» невозможно было не влюбиться, достаточно только услышать тихий шелест мотора, который превращался в грозное рычание при малейшем нажатии на педаль газа.
Ночная дорога до Москвы показалась Джему полетом на космическом корабле – в динамиках струилась серебряная канитель «Кислорода» Жана-Мишеля Жарра, мягким зеленоватым светом горела приборная панель, а за окном мелькали фары встречных машин и красные габариты попутных.
Рассвет он встречал уже в Подмосковье. Конечно, после Зеленограда скорость упала почти до черепашьей, а в Химках он просто встал в мертвой пробке – восемь утра, самый час пик. Но Джема это не напрягало. Он еще с вечера созвонился с Хрусталевым, тот заверил, что будет целый день дома, поэтому конкретное время встречи значения не имело. Джем даже успел позавтракать и в половине одиннадцатого поднялся на пятый этаж старого дома в районе Новокузнецкой.
…Он все же нажал кнопку звонка – за дверью послышался неприятный, словно треснувший, звук, но никто на него не отреагировал. Джем даже не удивился. Он машинально вытащил рукав «кенгурухи» из-под джинсовой куртки, натянул его на ладонь и осторожно взялся за дверную ручку. Дверь действительно была не заперта и с легким скрипом распахнулась. Джем заглянул и тут же отшатнулся.
В узком длинном коридоре, освещенном желтоватым светом дешевого светильника, на полу лежал труп мужчины. Даже мимолетного взгляда на неестественно подвернутую ногу и раскинутые руки было достаточно, чтобы понять – человек мертв. Но Джем пересилил себя и рассмотрел все подробно, хотя картина была тошнотворной. Под головой трупа растеклась уже подсохшая лужа крови, а во лбу зияла дыра от пули. Рядом валялись очки в черной круглой оправе.
Джем аккуратно прикрыл дверь, спустился на один лестничный пролет и присел на подоконник. Достав из кармана мягкую пачку сигарет, он выбил одну и, щелкнув блестящей зажигалкой, прикурил, выпустив тонкую струю дыма. Мысли крутились с молниеносной скоростью. Сигарета еще не догорела до половины, а Джем уже четко понимал, что должен сделать. Глубоко затянувшись, он щелчком отправил окурок в форточку и потянулся за мобильником во внутреннем кармане джинсовки.
2. Степанов
Войдя в кабинет, Степанов привычно дернул лист изрядно отощавшего отрывного календаря на стене и пробежал глазами информацию на обороте. Четырнадцатое сентября – начинается новый год по церковному календарю, по старому стилю как раз получается первое сентября. Интересно, что до Петровской реформы календаря новый год в России так и отмечали с началом осени, а отсчет лет вели от сотворения мира. И почему-то не спешили переходить на летоисчисление от Рождества Христова.
Степанов усмехнулся, вспомнив один разговор трехлетней давности – с тех пор он значительно увеличил свой багаж знаний по этой теме. Петр Первый много общался с иезуитами и, вероятнее всего, не без их участия и состоялась реформа календаря. А через несколько лет в Москве открылась первая школа иезуитов для мальчиков, куда стремились отдать своих отпрысков многие знатные фамилии – Апраксины, Головины, Лопухины…
Степанов открыл сейф и взял две картонные папки – он планировал позаниматься с документами, разобрать текучку, хотя, конечно, с большим удовольствием засел бы в библиотеке. С переездом в Москву его жизнь сильно изменилась – стало больше рутины, меньше свободного времени. Мегаполис подтачивал его, ежедневно проверяя на прочность. Порой он даже жалел, что принял предложение Васи Задорожного о переводе в его отдел, но назад уже ничего нельзя было отыграть.
Сейчас как раз шла крупная реорганизация всей службы – два десятка прежних управлений сократили до пяти, остальные преобразовали в департаменты. Изменилось штатное расписание, появились другие должностные обязанности, новые инструкции поступали почти каждый день, все крутилось как в калейдоскопе. Степанову было вдвойне тяжело – он с трудом привыкал к темпу московской жизни, полностью перестроив свой быт, а тут еще на службе непрекращающиеся пертурбации. Задорожный даже шутил порой:
– Пока ты сюда не перебрался, все было просто замечательно, но тебе и здесь удалось хаос создать.
С другой стороны, работа в центральном аппарате Федеральной службы безопасности давала больше возможностей для личностного роста и образования. Степанов активно учился, приобретал опыт и знания, но все равно в глубине души иногда тосковал по тем временам, когда мог лежать на диване в маленькой тульской квартирке с книгой в руках и исследовать реальность, сокрытую от глаз широкой публики.
Негромко затрещал белый телефонный аппарат – городской. Степанов, как только переехал в этот кабинет, первым делом выкрутил звук звонка на минимум, хотя ему звонили редко, мало кто знал этот номер. Зато красный, внутренний, порой не умолкал целыми днями. Степанов снял трубку и коротко сказал:
– Говорите, вас слушают.
Знакомый голос небрежно поздоровался:
– Привет, капитан. Как ты жив-здоров?
Джем. Степанов даже улыбнулся, он по-настоящему был рад его слышать. И насмешливо ответил:
– Во-первых, уже майор… А во-вторых, откуда у тебя этот номер?
Джем парировал:
– Сам понимаешь, наша служба и опасна, и трудна… – но тут же оборвал сам себя и стал серьезным. – Степанов, помощь нужна. Я тут к одному писателю приехал, а он копыта откинул, причем не без чьей-то помощи. Валяется в коридоре с дыркой во лбу. Что мне делать?
Степанов раскрыл исписанный ежедневник, нашел чистую страницу и приказал:
– Адрес, быстро… Фамилию, имя писателя тоже давай, – и, записав, спросил: – В милицию сообщил уже?
– Нет еще, не успел. Иван Иванычу позвонил только, он сказал с тобой связаться.
– Ты там, на адресе?
– В подъезде сижу. Жду инструкций от тебя.
Степанов полминуты подумал:
– Записывай мой сотовый… Я сейчас еду к тебе. Мне минут тридцать надо. Звони ментам, вызывай их на место, пусть делают свою работу. Особо ни о чем не распространяйся, пока со мной не переговоришь. А я уже решу, что делать.
– Спасибо, Степанов. Жду тебя, – в голосе Джема он уловил облегчение.
Положив трубку на рычаг, Степанов пару минут посидел, обдумывая ситуацию. Понятно, что Джем не сам по себе приехал из Карелии в Москву. Скорее всего, у него поручение от Ивана Ивановича, и, значит, опять начнутся тайны мадридского двора, недомолвки и секреты, через которые очень не хочется продираться. Но и просто слиться он не мог.
После той истории три года назад они еще несколько раз встречались с Иваном Ивановичем, и Степанов давно смирился с тем, что ему просто не суждено узнать все до конца. Но в то же время, само общение с таким человеком было очень интересно и познавательно. Степанов чувствовал, что горизонт его сознания существенно расширился. Многие вещи майор научился воспринимать совершенно по-другому, и это помогало ему спокойно и отстраненно относиться к тектоническим сдвигам в обществе и к ситуации в мире в целом.
Встав из-за стола, он убрал папки сейф и подошел к большой карте Москвы на стене, определив маршрут до нужного адреса. Получалось, ему надо было дойти пешком до Театральной, чтобы сразу нырнуть в метро на зеленую ветку. Сняв с вешалки кожаную куртку, Степанов еще раз оглядел кабинет, вышел в коридор и почти сразу же нос к носу столкнулся с Васей Задорожным.
– Здравия желаю, товарищ полковник!
Задорожный слегка подозрительно спросил:
– Ты куда это намылился? У тебя же сегодня отчет.
Степанов даже бровью не повел:
– Так это в четырнадцать. Успею. Мне с человечком одним надо поговорить.
Задорожный многозначительно поднял палец:
– Вот. Мне с тобой тоже надо поговорить. Зайди ко мне после совещания. Обсудим кое-что.
Степанов машинально кивнул и доверительно спросил вполголоса:
– Намекнуть-то можешь на предмет разговора? Или это совсекретно?
Полковник усмехнулся:
– Да ладно, какой тут секрет. Информация есть, что один писатель пытается продать за рубеж подборку исторических документов. Но точных сведений нет. Вот хотел, чтобы ты занялся этим, прояснил ситуацию. Зайдешь потом ко мне, поподробнее обсудим что к чему.
Степанов улыбнулся:
– Ааа, я-то думал там по убийству Кеннеди вновь открывшиеся обстоятельства какие-то… А тут писатель… Надеюсь, не Солженицын?
Задорожный хмыкнул:
– Скажешь тоже. Солж нам сейчас друг, товарищ и брат… Нет, там фигура малоизвестная. Некий Хрусталев. Писатель-историк.
Степанов вытаращил глаза:
– Ну надо же… Алексей Михайлович?
Полковник удивленно посмотрел на него:
– Ты знаешь его, что ли?
– Нет, – помотал головой Степанов. – Вот только собирался ехать знакомиться. Похоже, убили его.
Если Задорожный и поразился, то виду не подал. Он коротко ткнул Степанова пальцем в плечо и спросил:
– Так чего время тянешь? Давай, мчи. И потом сразу же ко мне с подробным рапортом.
Степанов напомнил:
– А совещание?
– Я отмажу. В другой раз отчитаешься. Иди, делом занимайся.
Степанов молча кивнул и пошел по коридору в сторону лестницы.
3. Низвицкий
В телефонной трубке послышались короткие гудки, и он машинально положил ее на рычаг. Голова слегка кружилась, а в ушах шумело – он чувствовал, как поднимается давление, и понял, что без таблеток не обойдется. Испуганный голос жены пробился сквозь пелену, накрывшую его:
– Игорь, что случилось?
Низвицкий прерывисто вздохнул. Ему хотелось кричать от страха, но он сдерживался, пытаясь сохранить способность рассуждать. Он искоса посмотрел на жену, застывшую в дверном проеме. Странно, как она почувствовала – вроде бы занималась своими делами на кухне, готовила обед, а вот надо же, сразу прибежала.
– У меня, похоже, большие проблемы, Рая. Мне надо срочно уехать на некоторое время.
Она всплеснула руками:
– Я так и знала! Это Лешка Хрусталев, да? Куда он тебя втянул? Я сейчас ему позвоню! Вот тварь! Я сейчас ему все выскажу…
Низвицкий только рукой махнул:
– Рая, успокойся. Давай таблетки, у меня давление шкалит…
Она зашуршала в коробке с лекарствами, нашла нужную упаковку и протянула ему серебристую пластинку:
– На, одну под язык. Кто тебе звонил?
Низвицкий скривил губы:
– Давай не сейчас, а? Мне и так хреново. Надо все обдумать.
Она мгновенно завелась:
– Да что же ты за человек такой непутевый! Постоянно у тебя какие-то проблемы… Ничего не можешь нормально сделать. Говори быстро, а иначе я тебе сейчас устрою…
Низвицкий даже не разозлился. Они были женаты почти тридцать лет, и он давно привык к таким эмоциональным всплескам. Он молча смотрел на ее расплывшуюся фигуру в цветастом халате, а сам лихорадочно соображал, как теперь быть. Этот телефонный звонок буквально ударил его в лоб – такого развития событий он никак не ожидал.
Еще утром он был уверен, что все складывается прекрасно. Переговоры с Арсеном, покупателем, два дня назад прошли позитивно, финансовые вопросы были улажены, детали согласованы. Оставалось только дождаться аванса – они договорились, что завтра встретятся в «Незабудке» на Малой Бронной. Сумма немалая, Арсен попросил время, чтобы все собрать, а Низвицкий великодушно согласился.
Но теперь все рухнуло. Голос с легким восточным акцентом в телефоне был спокоен и деловит:
– Игорь Николаевич? У вас есть то, что вам не принадлежит.
Низвицкий попытался возразить:
– Секундочку… Вы это о чем? Вы вообще кто?
Собеседник усмехнулся:
– Хотите узнать? Хорошо. Оставайтесь дома, к вам приедут, привезут ко мне. Заодно и познакомимся.
– Не надо никуда ехать, – буквально взвизгнул Низвицкий. – Я не хочу с вами знакомиться. Я вызову милицию…
– В самом деле? – в голосе незнакомца появилась ирония. – Собираетесь донести на самого себя? Ну-ну…
Низвицкого затрясло – он вдруг ясно осознал, что обращение в милицию действительно может закончиться тюрьмой для него самого. Это у Хрусталева на словах все получалось ловко да складно, так, что очень хотелось ему верить, но Низвицкий вдруг представил, что должен будет рассказать всю схему следователю, и ему стало страшно. Одно дело, когда ты уверен в собственной неуязвимости, но совсем другое – осознать, что слишком близко подошел к тюрьме.
– Что вам нужно? – Низвицкий попытался говорить спокойно, но его голос предательски дрожал.
Незнакомец веско произнес:
– Мне нужно, чтобы вы вернули рукопись и компенсировали нам некоторые издержки.
– Послушайте, вы не понимаете… – запротестовал Низвицкий. – У меня нет никаких рукописей, я их даже в руках никогда не держал.
Невидимый собеседник не стал возражать, а просто сказал:
– У вас есть два часа. Я вам позвоню и скажу, куда привезти, – и отключился.
Жена тревожно вглядывалась в его лицо, и Низвицкий успокаивающе махнул рукой:
– Рая, успокойся, мне лучше. Я поеду на дачу. Собери мне сумку.
Она решительно вскочила:
– Я с тобой.
Низвицкий поморщился.
– Ни в коем случае. Останешься дома. Будешь наблюдать за развитием событий. Мало ли кто придет, будет меня искать. Надо быть в курсе. Если что, потом приедешь.
Она неохотно подчинилась и пошла собирать его вещи. А Низвицкий снял телефонную трубку и начал крутить диск, набирая номер Хрусталева.
4. Петров
Иван Иванович подошел к самой кромке воды и с удовольствием вдохнул запах лесного озера. Это давно превратилось уже в своеобразный ритуал – он почти каждый день приходил сюда, начиная с весны, когда лед становился рыхлым, и в проталинах появлялась темная вода, до самой поздней осени, когда зеркальная гладь превращалась в толстый панцирь.
Здесь находился его персональный рай, где можно посидеть наедине с Творцом и помолчать о чем угодно. Здесь можно было забыть про Ивана Ивановича Петрова и снова ощутить себя Мирославом, пылким неофитом, жаждущим услышать голос Того, Кому посвятил свою жизнь. И не возникало никакого желания подбирать слова, выстраивать их в законченные фразы, формулировать мысли – наоборот, он приходил сюда, чтобы слушать.
Время и пространство сходились в одной точке, и он знал, что это и есть центр вселенной, место, где Творец подходит ближе всего. Когда-то давно этот уголок приглянулся ему своей тихой и скромной красотой. Уютный дом на берегу, обрамленном вечнозелеными елями, старые рыбацкие избушки, в которых давно никто не жил, перевернутые рассохшиеся лодки на светлом песке – и оглушительная тишина. Прошло много лет, но его отношение к этому месту не поменялось, оно по-прежнему оставалось перекрестком миров.
Недавний телефонный разговор с Джемом нарушил внутреннее равновесие Ивана Ивановича. Он не знал всех деталей, но где-то в глубине души понимал, что эта ситуация – новый вызов для него, и вряд ли тут обойдется без его прямого участия. И сейчас хотел поразмыслить, обдумать варианты и понять, что нужно сделать. Убитый писатель, при всей трагичности случившегося, всего лишь маленький винтик, а предстояло понять, кто привел в движение большой механизм.
Иван Иванович вспомнил, как познакомился с Хрусталевым на выставке-презентации, посвященной выходу в свет факсимильного издания Ленинградского кодекса – старейшего манускрипта с текстом Танаха, еврейской Библии, который датируется началом одиннадцатого века. Хрусталев имел отношение к подготовке книги и выступил с занимательным докладом.
В маленьком зале с бежевыми шторами-воланами на окнах собралось человек сорок – весь цвет отечественной библеистики. Иван Иванович со многими был знаком лично, кое-кого знал в лицо или понаслышке, поэтому после доклада разговорился с профессором Шуйским, а через пару минут к ним подошел Хрусталев и непринужденно включился в беседу. С Шуйским он был на короткой ноге, называя его просто Сергеич.
– Ты ведь знаешь, при каких обстоятельствах Авраам Фиркович нашел этот манускрипт? – Хрусталев спрашивал у Шуйского, но поглядывал на Ивана Ивановича, проверяя его заинтересованность.
Шуйский рассмеялся:
– Леша, не надо блистать здесь эрудицией. Иван Иванович сам может рассказать тебе всю историю этого кодекса от его создания.
Иван Иванович улыбнулся:
– Ты, Андрей Сергеевич, не преувеличивай. Некоторые детали все-таки остаются под покровом тайны. Например, как именно этот список оказался в Крыму у караимов?
Хрусталев оживился:
– О, караимы – это мой конек. Вы же знаете, что Фиркович собрал целую коллекцию старинных рукописей? Там были и тексты караимов, и евреев-раввинистов.
– Конечно, знаю. И знаю, как ему удалось их заполучить – он буквально грабил синагоги и даже вскрывал генизы – а это настоящее святотатство. Знаю и то, что Фиркович потом смог весьма выгодно продать правительству эту коллекцию несмотря на то, что некоторые документы в ней считаются новоделами и откровенными подделками. Но на тот момент они служили доказательствами нескольких весьма простых, но далеко идущих идей.
– Каких же? – интерес Хрусталева был неподдельным.
– Самая главная заключалась в том, что евреи поселились в Крыму задолго до евангельских событий, примерно в шестом веке до Рождества Христова. Но несмотря на это, крымские евреи не оказались культурно отрезанными от остального еврейского народа и ничем не отличались от евреев из других стран.
Хрусталев подхватил:
– Ну, конечно. Они также делились на раввинистов и караимов, как когда-то на фарисеев и саддукеев.
– Совершенно верно, – кивнул Иван Иванович. – И Авраам бен-Самуил Фиркович, который имел псевдоним Авен Решеф, вывел теорию, что крымские караимы не могут отвечать за распятие Христа, поскольку уже тогда жили в Крыму, а, стало быть, не должны подпадать под ограничения для евреев в царской России. Понятно, что я формулирую все очень упрощенно.
Профессор Шуйский спросил:
– А что ты думаешь о том, где Фиркович нашел этот кодекс?
Иван Иванович пожал плечами:
– Точно это никто не знает. Считается, что в Бахчисарае, в синагоге, но я все же склонен думать про Феодосию.
Хрусталев поправил очки:
– А можете пояснить ход своих мыслей?
Иван Иванович улыбнулся:
– Да тут и нечего пояснять. Такие древние документы вряд ли могли попасть в Крым, минуя Кафу. И мне кажется, они не избежали внимания Ходжи Бикеш бен Кёккёза, знакомого историкам как Хозя Кокос, потому что его собрание древних манускриптов было известно далеко за пределами Крыма. Кстати, именно для него тверской купец Афанасий Никитин написал свой отчет о командировке, известный нам как «Хождение за три моря».
–Да? – искренне удивился Хрусталев, – я не знал об этом.
Шуйский шутливо поднял палец:
– Есть многое на свете, друг мой Леша, что и не снилось нашим мудрецам.
Все рассмеялись. Разговор еще какое-то время крутился вокруг Крыма – видно было, что собеседникам доставляет удовольствие набрасывать друг другу какие-то малоизвестные факты. Наконец, они обменялись номерами телефонов и разошлись. И почему-то Иван Иванович был уверен, что Хрусталев обязательно позвонит, и их знакомство продолжится. Так и получилось.
Иван Иванович присел на перевернутую деревянную лодку и, подняв веточку, начал рисовать на песке замысловатые знаки. Это помогало ему выстраивать в уме продолжительные логические цепочки, продумывая варианты. И все они приводили к тому, что надо было ехать в Москву…
