Loe raamatut: «Здравствуй, брат мой Бзоу!»

Среди всех живых существ, созданных до сего времени, нет никого божественнее дельфинов, ведь они в свое время были людьми и жили вместе с другими смертными в городах, пока по совету Диониса не променяли сушу на море и не приняли образ рыбы.

Гомер

Глава первая
Весна

Амза́, семнадцатилетний рыбак из рода Ка́гуа, перескочил забор, отделявший пляжную гальку от дороги, и заторопился дальше, к дому.

– Брат, брат! – вбежав в калитку, крикнул Амза.

– Что случилось? – Дау́т обеспокоенно поднялся со стула.

Валера, отец братьев, ровнявший изгородь за кукурузным амбаром, замер и прислушался.

– Там, на берегу! Дельфин! – сквозь частое дыхание произнес Амза и улыбнулся.

– И чего? – удивился Даут.

– То есть как «чего»?! Что с ним делать-то? Ты пойми, он на камнях! Ведь помрёт там. Даут!

– Почему ты не закрыл калитку? – Обратившись к младшему сыну, Хи́бла выглянула из апа́цхи¹, где кипятила молоко для мацо́ни².

Амза, вздохнув, вернулся к калитке, запер её.

– Баська, не сейчас! – махнул он подбежавшему псу.

Пес, однако, не уходил. Сел возле ног юноши, поднял голову. Упрямо смотрел на хозяина и при этом быстро перебрасывал хвост.

– Зачем он вообще вылез из моря? – спросил Даут.

– Мне откуда знать?.. Ну!

– Только не задерживайся, – крикнула Хибла. – Не забывай, тебе ещё ача́лт³ чинить.

– Помню, ан. Мы быстро, – улыбнулся Даут. – Пошли!

– Побежали! – крикнул Амза и, не дожидаясь возражений брата, бросился к дороге.

День начинался чудный. Весной наконец испарилась гнетущая влажность, и старики, перетерпевшие губительный март, радостно наблюдали, как оживает их край. Светло-розовыми бутонами расцвела алыча́, её тонкие колючие ветви неспешно колебались в тёплом воздухе. Свежими цветочками белела мушмула́. Из зимнего забвения возвращались запахи и звуки.

Амза первый подбежал к дельфину-афалине⁴. Тот лежал на берегу и в неподвижности казался мёртвым. Юноша опустился на колени. Прежде он не видел дельфинов так близко.

– Он мёртв? – спросил Даут.

– Нет. Приглядись. Видно, что дышит.

– Он тут, наверное, всю ночь пролежал.

Братья сидели возле афалины, не решались толкать его к воде. Потом позволили себе осторожные поглаживания, однако старались не шуметь – опасались, что зверь окажется спящим, а пробудившись, укусит.

Его кожа была сухой, упругой. Спина – серая, пузо – светлое, с розовыми пятнами. От головы к потрёпанному спинному плавнику вела размытая белая полоса. Кроме того, к дыхалу⁵ от носа тянулись две тонкие линии.

– Он этим дышит? – спросил Даут.

– Наверное. – Амза пожал плечами.

Рядом с боковыми плавниками дельфина братья заметили короткие, уложенные дугой шрамы, словно кто-то нарочно выскребал их гребёнкой. Почти все шрамы палевые, твёрдые, а несколько – красные и рыхлые.

– Кто это тебя? – промолвил Амза.

– Может, ему рыбу принести?

– Не знаю… Потрогай!

Даут взял дельфина за подмышку грудного плавника. Она была горячей. На коже зрели волдыри.

– Странно. Солнце не так уж печёт… – заметил Амза.

– Он, наверное, болен. Сходи за рыбой!

– Да какая тут рыба! Его надо спихнуть в воду.

– А если укусит? Сам выбрался, пусть сам возвращается.

– Ну и отойди!

Амза обошёл брата, стал подталкивать дельфина. Галька расступалась под ногами. Даут молча наблюдал. Зверь был длинным, до двух метров, а потому тяжёлым. Амза тянул его за хвост, за плавники. Давил на спину, при этом старался не подносить руки к голове. Дельфин подобному вниманию не противился, был таким же неподвижным.

– Зря всё это. Помер он, – сказал Даут, но, сняв рубашку, решил помочь.

– Ну, давай же! – приговаривал Амза, вновь и вновь толкая разгорячённую тушу.

Наконец удалось сдвинуть дельфина к морю. Едва волна коснулась его плавников, он открыл глаза. Даут, испугавшись, отскочил:

– Отходи! Укусит!

Амза не ответил. Снял туфли, отбросил их, продолжил тянуть зверя. Даут, приглядевшись к красноватым глазам афалины, присоединился к брату.

В полутора метрах от берега вода сомкнулась на спине дельфина. Тот оживился, фыркнул из дыхала брызгами, качнул хвостом. Амза, смеясь, поглаживал нового друга:

– Ну? А ты говорил, что помер. Жив! Ещё как жив! Ведь так?

– Чего же он не уплывает?

– Подожди! Пусть сил наберётся. Ты пока рыбки принеси.

– Ну, буду я бегать!

Амза, нагнувшись, продолжал гладить голову дельфина. Даут постоял, затем цокнул языком, вздохнул и зашагал к дому:

– Ладно, подожди. Сейчас принесу. Только отец убьёт, если узнает.

Зверь чаще шевелил хвостом, напрягал плавники. Увлажнённая, его кожа стала ещё более гладкой.

– Дад, чего это ты его наглаживаешь? – крикнул стоявший у камней старик Ахра Абидж.

– Здравствуйте, – смутился Амза и шагнул к берегу.

– Ну как, упругий, да?

– Да.

– Упругий… – Ахра присел на ржавую бочку. – Я тоже в молодости трогал дельфина. Их тут много, но к человеку редко плывут. Ко мне однажды приплыл.

Старик усмехнулся, посмотрел на свои исчерченные полосами сапоги, потрогал ноговицы⁶.

Амза любил его истории, но сейчас боялся продолжения – придётся слушать Ахру, а так хочется заняться дельфином…

– Здравствуйте! – поздоровался Даут, на бегу взлязгивая ведром, в котором болтались две рыбины.

– О! Вы его и кормить решили! Что же это, приручаете?

– Ага, – улыбнулся Амза.

Дельфин тем временем окончательно ожил. Медленно плавал вдоль берега, смотрел на братьев.

– Интересно, это мальчик или девочка? – спросил Даут.

– Тебе-то что?

– Ну… интересно.

Солнце поднялось над холмами и укрепило день. Облаков не было. Ветер бережно подталкивал волны к гальке, пахло морем. Со стороны Пицунды вышли две лодки, за ними следовал баркас. Возле пятиэтажки взвыла бензопила, затем в многоголосых окриках умолкла. над бухтой пролетели две чайки.

Дельфин отплыл от братьев. Амза бросил ему небольшого осетра. Афалина заинтересовался подарком, но, вместо того чтобы съесть его, начал им играть: неспешно подталкивал носом, топил, затем поднимал к поверхности. Осётр вернулся к Амзе.

– Значит, не голодный, – нахмурился Даут.

Амза, стоя в воде, опять кинул рыбу – теперь подальше. Всё повторилось.

Дельфин оставался безмолвным. Отплывал от берега, играл. Иногда оставлял на поверхности лишь загнутый серпом плавник и застывал на месте. Порой переворачивался, закручивал хвостом ворчащие буруны. И Амза был счастлив. Найти дельфина на берегу, трогать его, затем спасать – это было необычным, радостным делом. Амза представлял, какими словами и жестами расскажет обо всём родителям.

– Не понимаю, зачем он выбрался на берег, – промолвил Даут.

– Наверное, случайно.

Старик Ахра, наблюдавший за братьями, скрутил папироску, смочил шов языком и закурил. Дым медленно опускался из его носа, путался в седых усах, затем густыми завитками расплывался по сторонам.

Подаренная афалине рыба наконец утонула.

– Амза, пора идти. Мама будет ругать.

– Да… но ведь он не уплывает. Когда ещё удастся так поиграть?

– Он тут может до вечера плавать. нам пора. Пошли!

Даут, опустившись на гальку, вытер ноги, затем натянул чувяки. Амза возвращался спиной к дороге, чтобы дольше наблюдать за диковинным другом. Дельфин, заметив, что его покидают, замер. Всё так же беззвучно смотрел на Амзу. Нырнул и вскоре показался с потрёпанным осетром на носу.

Амза угрюмо подошёл к брату. Не просушивая ног, обулся. На его лбу протянулись морщины. Движения юноши были резкими, выдающими раздражение.

– Ладно тебе, не расстраивайся, – вздохнул Даут.

Дельфин подкидывал рыбу, ловил её, окунал, смотрел на уходивших ребят. Старик Ахра остался курить – уже вторую папиросу.

Едва братья вышли на дорогу, Амза подпрыгнул:

– Да!

– Что?

– Мы видели дельфина! – крикнул юноша, ухмыльнулся, потом вовсе рассмеялся. – Кто ещё видел дельфина так близко, а? Никто! А мы его даже трогали, гладили! Ведь это… ноздрю на макушке видел?⁷

– Ноздрю на макушке?

– Именно! Надо всем рассказать!

Амза, довольный, бодро вскидывал руки, обдирал крапиву, отпинывал камни.

Подул ветер. Возле солнца скромным сопровождением проявились худенькие облака. От мыса чаще взлетали чайки, они торопились к рыбачившим вдалеке баркасам. Во дворе Батала Абиджа, соседа семьи Кагуа, залаяли псы.

Зелень окрепла и теперь ширилась пахучими соцветиями. Вдоль заборов растянулись оттенки красного, жёлтого, синего – словно бы художник, задумав раскрасить штакетник, подготовил себе ароматную палитру. Во дворах зацвела неприметная шелковица.

Воздух, ещё не разгорячённый, был прозрачен.

Ближние холмы казались грудами состриженной с гигантских овец шерсти – зелёной, с чёрными жилками теней. Лишь редкие залысины земляных обрывов нарушали этот образ. Севернее дремали горы Кавказа – одна гряда за другой. Чем дальше и выше стояла гора, тем бледнее был её силуэт.

– Отец не рассказывал о своём знакомстве с дельфинами? – спросила за ужином Хибла.

– Нет. – Амза удивлённо посмотрел на Валеру. Тот ухмыльнулся, однако ничего не сказал.

– Дай мне аху́л⁸, – попросил Даут.

– Вот. – Амза протянул брату ковшик.

– Неудивительно. Оно было не очень приятным, правда? – Хибла обратилась к Валере. Тот вновь ухмыльнулся. – Отец тогда работал на морзверзаводе в Новороссийске.

– Хорошее название, – заметила баба Тина.

– Было это в шестьдесят третьем…

– Шестьдесят первом, – поправил Валера.

– Соли не хватает, – прошептал Даут.

– Они тогда рыбу ловили. И дельфинов.

– Как это?! – воскликнул Амза.

– Да. Тогда это было всюду. Причём на высшем уровне! Из дельфинов изготовляли шкуры и… что-то вроде рыбьего жира.

Хибла взглянула на мужа, надеясь, что тот закончит или поправит её рассказ. Валера молча жевал варёную кефаль, запивал вином и, кажется, не слушал того, что говорит жена.

– Выходили на лодках, на катерах. Окружали дельфинов неводом и толкали к берегу. Вытаскивали из моря. По нескольку тысяч! Те были ещё живы. Всех сразу не могли обработать, так что большинство сутками лежали на месте и… умирали.

– Не представляешь, каково! – отозвался Валера. Он провёл ладонью по лысеющей голове, отодвинул пустую тарелку и продолжил: – Я с другими рыбаками жил над морем. Это хуже любой пытки! Они ведь там издыхали под солнцем и целыми днями без перерыва кричали. Весь берег покрыт их серыми тушами. Шум хуже шахтенного!

– Ужасно! – Амза качнул головой.

– Ещё бы! Мы не высыпались, болела голова, до драк бывало…

– Он не о том, – улыбнулась баба Тина.

Валера умолк, закурил. Сложил на животе ладони и уныло посмотрел на курятник.

Кагуа уже вторую неделю ужинали не в апацхе, возле огня, а за столом во дворе. Ночи были прохладными, но приятными из-за пришедшей сухости. На тёмно-фиолетовое небо выпадало всё больше звезд.

– Баська! – вскрикнул Амза. – Уйди!

Пёс поставил передние лапы юноше на колени, крутил хвостом и жадно наблюдал за тем, как ломти кефали поднимаются к человеческому рту. Амза рассмеялся и, поворчав, угостил Басю.

Засыпая, Амза думал о дельфине. «Интересно, почему он молчал? Те дельфины, которых ловил отец, кричали, а этот ничего не сказал. Странный. Может, немой?» Потом Амза обеспокоился, вообразив, что после его ухода кто-то ещё, например Мзау́ч, спустился к ослабленному зверю: так же трогал его, предлагал рыбу. Юноше хотелось быть единственным.

Утром семейство Кагуа выехало на кукурузное поле. Работа ожидалась нетрудная, но скучная. Выделенный им участок граничил только с грузинскими пашнями – поговорить на обеденном отдыхе будет не с кем.

Пахло пробудившейся землёй. Валера любил этот запах. Выйдя из машины, он шире вдохнул. Склонившись, положил на мягкую траву ладонь, словно бы прислушался к сердцебиению поля. В небе пролетел тёмно-бурый канюк. Заворачивая к югу, он громко и гнусаво замяукал.

Кукурузу нужно было засеять в один день, чтобы назавтра вернуться к рыбной ловле.

Даут выкатил из сарая дедовский плуг, отряхнул его от годовой пыли. Как и в прошлую весну, ощупал подгнившую ручку, вздохнул и наказал себе летом заменить её новой. Амза тем временем привёл от Турана быка. Туран был старшим братом Хиблы и трудился в километре от участка Кагуа.

Проверяя лезвие плуга, а потом и постукивая по раме, Валера улыбнулся. Никто этого не заметил. Тогда он цокнул языком и, мотнув головой, усмехнулся.

– Чего это ты? – удивилась Хибла, просматривавшая мутно-жёлтые зёрна.

– Да… Анекдот вчера Сашка рассказал.

– Ну?

– Чего?

– Рассказывай, чего!

– Значит, так. – Валера отвлёкся от плуга. Достал из кармана папиросу, закурил. Выпуская дым вместе со словами, сказал: – Повздорили в селе два друга.

– Абхазы? – уточнила баба Тина.

– При чём тут это?

– Сейчас всё причём. Тем более это.

– Ну, значит, повздорили два друга-абхаза. Один разгорячился, ружьё схватил и друга своего, значит, застрелил.

– Хороши друзья, – вскинув руку, улыбнулась Хибла.

– Хороший анекдот, – нахмурилась баба Тина.

– Тогда уж это грузины!

– Дайте закончить! – возмутился Валера и сразу продолжил: – Из района приехала милиция. Стали разбираться. Убийцу забрали.

– Ну! – крикнул Амза быку, едва не задевшему его рогом.

– А заодно конфисковали у всех ружья. Тогда один колхозник и говорит: «Вот дурак! Зачем он его из ружья стрелял? Лучше б мотыгой прихлопнул! И нас бы заодно от мотыг избавил!» Поняли? То есть он думал: тогда бы не ружья позабирали, а мотыги. И можно было бы не работать.

Хибла качнула головой, Даут чуть улыбнулся. Валера сам рассмеялся, но, увидев, что другие равнодушны, умолк. Вздохнул и возвратился к плугу.

Для начала пришлось вспахать лежалую землю. За плугом неторопливо шла Хибла, бросала семена кукурузы, а с ними фасоль, чтобы она вилась вверх по соседке и не требовала вкапывать для себя отдельную опору.

Баба Тина наблюдала за посевом с бревна, уложенного возле худой изгороди. Ломала пальцами семечки да поглядывала на густые клубы зелени, под которыми укрылись ближние холмы.

Вспахав и засеяв участок, Валера приладил позади быка ачалт, на него вкатил десяток камней. Впереди, ведя быка, шагал Даут, а Валера смотрел, чтобы плетёнка не сбивалась и скользила по грядам, – так земля выравнивалась.

Амза помогал отцу, однако был невнимателен. Он видел, как продавливаются сухие комья, слышал, как шелестит ачалт, но думал о дельфине. Амза тщился вспомнить, какой зверь на ощупь. Говорил себе: «Упругий, сухой». Захотелось вновь прикоснуться к нему, погладить его, обрызгать водой.

Баба Тина поднялась с бревна, постояла, затем пошла вдоль пашни. Зная, что у матери днём болят ноги, Валера удивился:

– Куда это ты?

– Как говорила моя бабка, чем даром сидеть, лучше попусту ходить!

Солнце вышло на пустынное покатое небо. Мужчины легли отдыхать под чинарой. Тени хватило каждому. Хибла вынула из багажника корзину с мацони, сушеной рыбой, аха́хчей⁹ и лавашем. Обед был неспешным. Тело нехотя принимало пищу. Хотелось спать. Вздремнув минут десять, Амза взбодрился.

В стороне отдыхали грузины.

– А где вино? – удивился Валера.

– Дома выпьешь, – ответила Хибла и поставила мацони ближе к мужу.

Валера в последние годы ходил с животом. Голова теряла волосы. Брился он редко, уже не стеснялся седой щетины. На плече тянулся шрам – память о войне. Когда немцы приблизились к Абхазии, Валера был в Псху. Пришлось оставить село и прятаться в горах. Многие абхазы ушли в Гудау́ту, оставшиеся ловили врага потемну или в тумане – мучили, а потом отдавали шакалам. немцы ждали, пока их флот пробьётся к Сухумскому порту, отстреливали горцев. Застигнутый часовыми, Валера бежал через кусты, прыгнул в реку Бзыбь. Старое дерево острым суком вспороло ему плечо. Он должен был умереть, однако выжил. Амза никогда не спрашивал у отца про войну. Родители не рассказывали про те годы. Молчали также о свадьбе, о том, почему уехали из Ткварчала…

К пяти часам семья Кагуа закончила посев своего участка, благо тот был небольшим по сравнению с соседними, грузинскими.

Вечером Амза и Даут вышли на берег, чтобы перед завтрашней ловлей проверить лодки и сети. Братья, смеясь, перекидывались камушками – показывали сильный замах, но бросали, конечно, мягко.

– Смотри! – вскрикнул Даут, указав на море.

Амза обернулся и замер, затем рассмеялся. В десяти метрах от берега плавал их вчерашний знакомец. Его было непросто заметить – он всплывал лишь спинным плавником и макушкой, к тому же море волновалось. Когда Амза подбежал к воде, дельфин показался весь и дёрнул головой, словно ребёнок, признавший поражение в прятках.

– Ты что здесь делаешь? – крикнул ему Амза.

Он радовался ещё больше, чем вчера, не мог устоять – то ходил вдоль прибоя, то бегал, заметив, что дельфин следует за ним. Даут сидел возле лодок и, глядя на брата, чуть улыбался.

– Ты теперь каждый день ко мне будешь приплывать, да?

Амза вдруг засомневался, тот ли это дельфин, но, разглядев на плавнике знакомые потёртости, а на боках – шрамы, успокоился. Он играл с морским зверем, как с собакой. Бежал, останавливался, снова бежал. Дельфин зеркально следовал за ним. Потом Амза падал, замирал. Тогда дельфин подплывал к каменистой мели – высматривал его, не мог найти и носом волновал воду.

Наконец юноша заломил высокие па́голенки¹⁰, снял сапоги, сложил портянки и, завернув брюки выше колен, вошёл в воду.