Loe raamatut: «Грань»

Предисловие.

Никогда, ни в коем случае не рассчитывайте, что в вашем доме найдется хотя бы одно место, где вы сможете быть уверенными, в своем одиночестве. Мир намного шире, чем мы привыкли верить. Он не органичен ни рамками горизонта, ни границами вселенной. Его ширина, или правильней сказать глубина, прямо здесь, рядом с нами, под Вашими ногами, над Вашей головой. Прямо сейчас за Вашей спиной может находиться кто-то, кого вы не ощущаете и по большому счету никогда не узнаете, что он там. И этот кто-то не обязательно видит Вас и знает о Вашем существовании. Он занят своими делами, а чем заняты Вы его совершенно не интересует. Ему нет до этого абсолютно никакого дела. И радуйтесь этому, потому что если Вы встретите тех, кому есть дело, кого очень интересует, не только чем Вы заняты, но и какова на вкус Ваша кровь, то оно найдет способ добраться до Вас.

Но все же, что, несомненно, обнадеживает, чаще им нет никакого дела. И, обычно это так и работает.

Обычно.

Слово, которое теряет свое информационное содержание, теряет заложенный в него смысл, как только Вам удается заглянуть за границу. Разглядеть за гранью особенное, то, что скрывается среди рутины собственного мира.

Никто не покарает Вас за нарушение этой границы, в конце концов, как таковой ее и не существует. Всего лишь допустимые нормы каждого существующего в своем мире человека, установленные его окружением, воспитанием и, конечно, собственным любопытством. Нормы, установленные верой в существующие и не существующие формы жизни.

Рад был бы, конечно, Вам сказать, что то, что не все могут, а тем более, готовы увидеть, безобидно и его не интересуете Вы. Не интересуете, как объект исследования, как бизнес партнер, как друг, как жертва. Рад бы сказать, но не скажу. Это не так.

Я уверен в этом.

Я познакомился с этой версией нашей реальности.

Мое знакомство с расширенной версией произошло только оттого, что я оказался не в то время, не в том месте. Так сложились обстоятельства, хотя я мог вовремя остаться в неведении, остаться по эту сторону границы. Но любопытство, как основной фактор моего познания мира, в купе с возможностью совершить месть, не оставило мне шансов с выбором.

Жалею ли я, что не остановился, когда еще была возможность? Не знаю, как ответить, чтобы не обмануть себя. Пусть будет 50 на 50. Могу только посоветовать, если вы не хотите до конца жизни ощущать чье-то присутствие за спиной и определенную степень опасности, где бы ни находились, ни коем случае не заглядывайте за границу. И, чем бы Вы ни занимались, будьте уверены, могут найтись те, кто все видел.

Начну, с Вашего позволения.

Я долго ждал, прежде чем решиться изложить все на бумаге.

Даже не знаю, что в конечном итоге послужило причиной появления этих записей. Возможно, подсознательное желание оправдаться?

Хотя, нет. Не похоже.

Какое мне может быть до мнения других дело? Я спасал детей. Общественность ненавидела меня. Меня презирали, смешивали с грязью. В прессе «недочеловек» было самым мягким моим именем. Пусть так, но я знал, что делаю.

Скорее началом написания моей рукописи оказалось последствие желания составить полную картину произошедших событий.

Что же я сделал?

Я сжег школу. Всего то.

Сжег дотла. До основания. Я все спланировал, и поэтому у пожарной команды не было шансов успеть потушить пламя, прежде, чем оно разрушит здание. За это меня возненавидели все.

Возненавидели бы…

Если б узнали.

Я должен был это сделать, не дать распространиться заразе. Уверен, это не было плодом моего воображения, как считает большинство. Никогда не замечал за собой никаких психических отклонений. Себя не обманешь. Если бы они существовали, то я бы знал. К тому же врачебная комиссия определила меня как вменяемого.

С тех печальных событий прошло четыре года. Не такой уж долгий срок, но размышляя над произошедшим, я пришел к пониманию, что все началось гораздо раньше. В далеком 1994 году.

Когда я сел за записи, не представлял, что испишу такую кипу бумаги. Не ожидал, что со временем начну переписывать не удачные на свой взгляд страницы. Все чего я хотел добиться в итоге – всего лишь полного представления произошедшего.

1.

Лето девяносто четвертого ничем не отличалось лета девяносто третьего, девяносто второго. Жаркое и душное.

Мне исполнилось двенадцать, и я был волен планировать каждый день на свое усмотрение. В мои планы всегда вплетались дела, порученные мамой, из записки на кухонном столе, начирканной на газетном листе, но они оставляли мне достаточно свободного времени.

То, что в 12 -13 лет у меня времени больше чем в 15-17 я понял уже позже, когда достиг этого возраста. В 12 я знал, как и чем дышат мои друзья подростки, а еще, что есть такой подотряд подростков как девчонки. Что они отличаются и по строению и по поведению и некоторые из них привлекательные, а некоторые или так себе или еще не достигли возраста привлекательности. В общем – они есть, с ними можно дружить, иногда звать играть в свои игры, но, ни в коем случае, не доверять им свои секреты. Хотя это спорное утверждение и пришло оно в нашу компанию скорее потому, что в ней не было девчонок.

А вот начиная с 15 лет времени на свои игры стало заметно меньше. Наступил период, когда с девчонками захотелось дружить. Но теперь тот самый подотряд ставил уже свои условия. И не мы думали приглашать ли этих представительниц слабого пола в нашу компанию, а они. И оказалось, что в этом споре мы проигрывали.

Так или иначе, друзьями к возрасту 12 лет несколькими я обзавелся, но настоящий был только один.

Илья. Белобрысый парень немного полнее среднего, но при его высоком росте это не бросалось в глаза. Что я помню еще о нем, так это его ловкость. Он славливал все подачи, когда мы играли в мяч. Он ловко забирался на крышу сарая, с разбегу оттолкнувшись от его стены и подтягиваясь на руках.

Не думайте, что я далеко ухожу от основной истории, которая произошла в 2010. То, что я рассказываю, сейчас имеет важный аспект моего повествования. Хотя тонкости своих взаимоотношений с прекрасным полом это уже лирическое отступление.

2.

Тот день мне запомнился, как теперь представляется во всех подробностях. Могу, все-таки предположить, что за такой период времени какая-то небольшая часть стерлось из памяти. Надеюсь, что не большая.

Роман поджидал нас на дороге, ведущей к старому комплексу «РММ» – Ремонтно-механических мастерских. Некогда большая ремонтная база для грузовиков. Уже тогда в девяносто четвертом РММ символизировал упадок былого величия Советского Союза. Оставшиеся корпуса зданий с практически выбитыми стеклами, дорожки со старым асфальтом сквозь который во многих местах уже проросли довольно большие деревья. Мы ходили туда разбирать оставшиеся станки, лазить в остовах старой техники. Мы были особо любознательными мальчишками.

– Эй, пацаны! Дело есть, – окликнул нас Роман.

Илья посмотрел на меня. Несмотря на его большой рост и как казалось больший, чем на самом деле, возраст, я чаще принимал решения в нашей компании.

– А, Ливер? Что-то хотел от нас?

Я знал, что прозвище «Ливер» его раздражает и назвал принципиально. Мне хотелось показать, что общение с ним не доставит нам удовольствия. По его эмоциям мы поняли, что он борется между продолжением разговора и «дружеским» посылом нас куда подальше.

Роман учился с нами, но в классе мало кто считал его своим другом. Не то чтобы класс был не дружным, скорее Рома был, как правильно сказать-то? Какашка что-ли? Какашка среди ягод. Не думайте, что мы, соответствовали ягодам. Конечно, нет! Просто Рома был слишком скользким и неприятным. От него всегда нужно ожидать чего-нибудь такого, от чего у всех будут проблемы, за что он не раз получал, в том числе и по наглому, крысиному лицу. Никто не жаждал иметь такого друга.

Ливер общался с ребятами старше нас, но и они, насколько на тот момент мне было известно, тоже его другом не считали. Держали как дурачка, шестёрку принеси – подай, а он за счёт более взрослой компании самоутверждался.

И дополнял его мерзкий и отвратительный характер ужасно отталкивающий внешний вид. Непропорциональное тело, бесящая ехидная ухмылка гиены, лишь изредка сходящая с лица, маленькие крысиные глаза и крупный нос. Лицо не казалось некрасивым, но мимика Романа делала его таковым.

– Чё хотел-то? – как можно небрежнее спросил я.

– Кот, Илюха, у меня есть одна вещь, – он немного задумался, – волшебная! Хотите посмотреть?

Слово «волшебная» прозвучало глупо и неестественно. И, несмотря на это, что-то в его взгляде заинтересовало меня. Он верил в это. Или был хорошим актером. Что это может быть за вещь?

– Прям-прям волшебная? – спросил я, стараясь делать равнодушное лицо и говорить, будто, это меня вообще не заинтересовало.

– Стопудово! Зуб даю.

– Только не думай, что если ты ее нам покажешь, то мы с тобой водиться будем, – предупредил Илья.

– Да, надо мне больно, – ухмыльнулся Ливер, но в его глазах я рассмотрел злость и разочарование, – просто покажу.

– Что же это?

– У меня есть эликсир вечной молодости.

– Ты что совсем башку ушатал? – я засмеялся.

– Не-не-не! Я не шучу, у меня бабка ведьма.

– Ещё чего? Ты Ливер больной и врач, по-видимому, уже бесполезен.

– Сами вы ушлепки больные. Не верите? А это видели?

Ливер достал из-за пазухи бутылёк чёрного цвета. Мне хотелось продолжить этот обмен любезностями, но вид извлеченного предмета заворожил. На стекляшке виднелась этикетка с надписью от руки. Лихо закрученные символы придавали таинственности содержимому и правдоподобности словам Романа.

Если говорить честно, то мне стало очень интересно попробовать, а вдруг, правда? Не то чтобы я поверил в это. Скажу, что верить хотел бы, что существует нечто непонятное обычным людям.

– Вы же в заброшку шли? – спросил Ливер.

– Да, поискать разное, – ответил я и показал ему несколько гаечных ключей зажатых в руке.

– Да там же уже ничего интересного не осталось. Мы всю аллюмишку и медь с пацанами сдали.

– Ничего. Мы внимательные. Поищем.

Мой взгляд не отрывался от черного бутылька, который Ливер крутил в руках. Он заметил это.

– Хотите уже посмотреть на эликсир, – спросил Рома, заметив мой взгляд.

Мы подошли ближе.

– Только с моих рук, я не доверяю.

Мы присмотрелись. Чёрная надпись, буквы изящно извивались и переплетались. Где-то мне уже доводилось видеть подобное написания, но в памяти не всплыло ничего.

– Да, может, ты это сам нарисовал? – предположил Илья.

– Может, да не так.

– А где взял?

Он оглянулся в поисках лишних ушей, и это показалось мне знаком того, что Ливер не врёт.

– Моя бабка – колдунья, – сказал он негромко, – Она умерла недавно. А я нашел на полке в ее шкафу.

– Что? Родители этого не нашли до тебя?

– Да им не до этого. После похорон думают, что с квартирой делать.

– Elixir Aetern, – прочитал я надпись на этикетке.

– С чего ты вообще взял, что это эликсир молодости?

– Так бабка то мне рассказывала иногда и показывала разные баночки. У меня ещё остался эликсир силы, но я его себе оставлю, а этот решил с кем-нибудь попробовать, один боюсь.

– Эликсир силы? – меня немного повеселило название. Я ухмыльнулся.

– Ты что смеёшься, – спросил Рома, и я уловил нотку обиды в его вопросе. Хотя он был очень своеобразным человеком и вел себя часто наигранно и высокомерно, но в тот момент, если я правильно истолковал, эмоции на его лице были настоящие.

– Ты хочешь это выпить? – поинтересовался Илья, все еще не верящий, что это правда.

– Я думал об этом, только один не хочу.

– Боишься?

– Немного боюсь.

– Я не буду это пить, – отказался Илья.

– А ты как? – обратился ко мне Рома.

– Я как-то тоже не горю желанием, – искоса глядя на баночку, проговорил я.

– Трусы! Если вам слабо со мной выпить, то я найду с кем это сделать.

– Отравиться хочешь?

– Да, говорят же вам! Он настоящий. Если хотите я первым буду?

Я не доверительно всматривался в надпись на бутылке, её содержимое, хотя через чёрное стекло нельзя было увидеть ничего, и посмотрел на Илью, но тот уже недоверчиво смотрел на меня.

– По глазам вижу, что ты собираешься это пить? – голос Ильи был неуверенным.

– Ну да. Если это, правда, эликсир вечной молодости, то только представь, сколько мы жить будем. Столько дел можно сделать. Можно пешком идти куда хочешь и дойти. Времени-то вагон. А еще можно ничего не есть. Ты же бессмертен. Эликсир не даст умереть.

– Только когда сил не останется, будешь просто вечно лежать, – засмеялся Илья. И тут же добавил.

– А может быть, она испортилась, живот потом заболит.

Рома почесал затылок. То, что он раздумывал, меня ещё раз натолкнуло на мысль, что ожидать подвоха на сей раз от него не приходится.

– Да не! Не должно. Честно говоря, меня бабка часто какими-то лекарствами из своего шкафа, когда я болел, потчевала, так что думаю, все нормально будет. А если это настоящий эликсир, то мы будем взрослеть опыт накапливать. Не будем стареть вообще.

– А может быть, эликсир молодости только на тело действует, а мозг умирает. А может быть, старческий маразм никто не отменял, и будем мы молодые телами и глупые мозгом, – предположил я.

– Всё-таки уже мы? – обрадовался ливер, – то есть ты, уже рассматриваешь вариант попробовать это со мной?

Я замялся. На самом деле я уже подумал, что, черт возьми, всё-таки, наверное, стоит рискнуть. Вот почему тогда, в детстве мы отравиться всем подряд не боялись? Считали себя бессмертными по умолчанию?

– Наверное, с тобой, – констатировал я.

– Илья? – спросил Ливер.

Илья молчал.

– Ты можешь не пить, – увидев замешательство друга, предложил я.

– Ну уж нет! Все вместе или никто, – встал в позу Роман.

– Тогда и я откажусь.

– Дима, я с вами, – услышал я свое имя от Ильи, – честно говоря, мне тоже интересно. Недавно книжку читал вечную жизнь. Это одни плюсы.

– Потом расскажешь, – перебил его Ливер, – пошли в заброшку, чтобы никто не видел.

И мы потопали, поднимая дорожную пыль босыми ногами. В том возрасте удобно было ходить босиком. Идти до ремонтно-механических мастерских оставалось недалеко. Пока шли, мы размышляли, стоит ли вообще это делать. Если и, правда, какая-то гадость? Но ужасно хотелось попробовать. Как сейчас помню, я боялся упустить этот шанс.

Мы пролезли между ржавыми прутьями ограды и забрались в корпус старого ПАЗика без колёс. Рома снова достал из-за пазухи бутылек и на этот раз раскладной стаканчик.

– Илья ты не передумал? – спросил я.

Илья уверенно помотал головой. Мне, честно говоря, уже несколько расхотелось, но теперь было уже неудобно оставить друга одного. Скорее не расхотелось, а здравый смысл пытался оградить от глупых подростковых поступков.

– Кто первый? – спросил Рома.

Мы переглянулись.

– Давай ты первый, – сказал Илья, обращаясь к Ливеру, – сам говорил, что готов начать.

Рома протянул мне стакан.

– Подержи пока.

Сам в это время начал вытаскивать пробку, которая упорно не хотела поддаваться.

– Дай попробую, – предложил я.

– Ну, – Рома посмотрел на меня с некоторым сомнением, – ладно. Пробуй.

Он передал мне эликсир. Не уверен сейчас на все сто процентов, что я не выдумал в тот момент этого, но помню, что стекло показалось холодным, несмотря на стоящую на улице жару. Уверен в одном, ощущение что я открываю завесу какой-никакой тайны, прикасаюсь к древности посетило меня. По спине пробежал холодок и заставил поежиться.

Пробка торчала из бутылки сантиметра на полтора, но ощупывая ее, мне было непонятно, из какого она материала. Похоже на плотно свернутую в плотный рулон бумагу, тёмно-коричневого цвета. Я попробовал просто вытащить, и естественно не получилось. Тогда я подцепил со всей силы ногтями прямо около горлышка и потянул. Пробка с хлопком выскочила.

– Аккуратнее, не разлей, – заволновался Рома.

Я с опаской принюхался. Запах вырвавшийся из горлышка наполнил мои легкие. Он не оказался противным, как я почему-то представлял. Аромат луговой травы с нотками дождевых червей, не более.

Я отдал бутылку Роме.

– Наливай.

– Никто не идёт? – он оглянулся, – Мне послышались шаги.

Мы стали оглядываться, но никого не заметили.

– Ладно, ребята, до встречи через 200 лет, – и Рома и одним залпом осушил бокал.

Я стал наблюдаться за его лицом.

– Как она? – спросил Илья.

Лицо Романа было настолько сильно сжато, будто жидкость одновременно кислая, горькая и горячая. Наконец он вдохнул и сплюнул.

– Гадость какая-то.

– Не жжёт?

– Да нет вроде, но противная.

– Много налил?

– Да нет, чуть-чуть.

– Наливай мне столько же.

Роман налил и протянул мне стакан.

Я ещё раз понюхал, но никакого противного запаха не ощутил. Возможно, он улетучился.

– Ну что? Через 200 лет, – поддержал я шутку Ливера, – и также залпом осушил стакан.

На самом деле мне не показалось, что жидкость имеет запах червей. Может отдаленно. Скорее она чем-то напомнила смесь лекарств и уксуса.

Я не стал морщиться.

– Да нет вроде не так страшно, как ты сказал.

– Ладно, Илья, твоя очередь, – Рома протянул ему стакан.

– Ты мне больше налил, чем вам.

– Так получилось, хочешь, вылей немного.

– Да ладно, – произнес Илья и тоже выпил.

– Ну как.

– Терпимо.

– Теперь куда? – спросил Рома.

– Мы пойдём ковыряться, а ты как хочешь, – ответил я ему.

– Тогда давайте завтра встретимся в школе и ощущениями поделимся. Только больше никому ни слова.

– Хорошо Рома, только не думай что ты теперь наш друг.

– Я не рассчитывал. У меня друзей хватает, – как-то снова неуверенно ответил он.

– Ну, бывайте.

И он пошёл прочь, раскачиваясь из стороны в сторону, шныряя крысиным взглядом по сторонам.

– Противный он, – сказал Илья.

Я, молча, кивнул.

В тот момент я еще не понимал, какую ошибку мы совершили.

Плохо мне стало не сразу. На следующий день я почувствовал какое-то недомогание. Сильно болела голова, и в носу появилось жжение, но я посчитал, что всего-навсего простыл. Всё равно пошел в школу, а вот Ильи там не было. Ближе к обеду меня начало тошнить. Школьный врач дал мне несколько таблеток активированного угля и отправил домой. Дома меня несколько раз рвало. Я лежал на кровати. Голова раскалывалась, сильно чесались дёсны. Я в тот момент уже осознал, что мы отраву выпили. Вот тебе и вечная жизнь. Я ждал родителей, потому что позвонить на работу не было возможности. Первой пришла мама. Она сразу обратила внимание, что я плохо выгляжу, и поинтересовалась что случилось.

Понимая, что не стоит ничего скрывать про вчерашнюю историю, потому что может быть только хуже, я все выложил. Скорая увезла меня в больницу. Промывание желудка, какие-то витамины, уколы, от которых моя задница чесалась еще несколько дней.

А на второй день моего больничного пришел милиционер. Он в подробностях расспрашивал, что случилось, и только потом, спустя два дня с момента нашего распития, я узнал, что Ильи не стало. Он умер той же ночью. Его родители нашли утром мертвого в постели.

Разговор с родителями состоялся непростой. Они не ругали меня. Они просто беседовали со мной, но, несмотря на это, напряжение присутствовало. Мне с трудом давались ответы на простые вопросы. Я и сам уже понимал, что не стоило этого делать и впредь этого делать не буду. А Илью было уже не вернуть.

Винил ли я Романа за произошедшее? Скорее да, чем нет? Винил себя, больше ввиду того, что изначально Илья не хотел этого пить. Я каждый раз вспоминал ту нашу беседу и понимал, что я не настаивал и даже, кажется, хотел его отговорить. Я возненавидел Романа за это. Не знаю, насколько он был виноват. Для меня, да. Самое обидное, что он ни разу не подошел, не извинился, не поговорил со мной об этом. Он вел себя, как ни в чём не бывало. У меня присутствовало огромное желание как-то встретить его и так разбить ему лицо, чтобы он не мог еще долго показываться на глаза, но повода тот больше не давал.

Позже, вспоминая тот момент, когда Ливер наливал эликсир себе, а мы отвернулись, чтобы посмотреть, не идет ли кто, и я не был уверен, что он тоже выпил жидкость. Он сказал, что она противная, но мне так не показалось.

Моего друга Ильи не стало. Ещё очень долго у меня не было такого друга как Илья, а может быть, даже вообще не было.

3

Первый раз после смерти Ильи я встретился с ним в попытке бессознательного забытья. Шел 2007 год. Я, двадцатипятилетний инвалид проводил свое время между реальностью и сном, между часами боли и минутами расслабления. Меня накачивали обезболивающими, но я ее чувствовал. Боль была со мной. Сейчас я знаю, что по большей части я ее и провоцировал.

Жесткое столкновение на тренировке и от моей перспективной карьеры хоккеиста пришлось отказаться. Не спасла экипировка. Да, она частично снизила удар, но вердикт врачей поставил крест на моей карьере. В лучшем случае тренером, но только после полного восстановления. А это было не мое. Я планировать летать по льду, а не наблюдать за летчиками.

Илья пришел в один из моих затяжных отключений.

Чтобы уйти от боли, я старался забыться, стараться ни о чём не думать, отключить сознание от реальности, просто лежать, не осознавая себя. Превратиться в неодушевленный предмет и просто лежать. Я отстранялся, убеждал себя, что я просто тело дохлого хорька на песке, частично зарытого в него. Никому не нужный, в частности самому себе, не осознающий себя.

Лежать и пытаться получить какую-то осмысленность своего положения и может просто чуточку расслабиться, потому что не нужно никуда вставать. Найти какую-то крупицу смысла приобретенного нынешнего положения. Если ты труп хоря на песке, то прими это как должное и просто отдыхай, думай, что тебе выдалась возможность отдохнуть от повседневности. Да нет, это просто обманывать себя. Обманывать, что всё хорошо, не включать мышление и воспоминания. Лежать. Просто лежать.

Тупая ноющая боль. Я не труп. Он не чувствует. Какой-то мрак заполняющий тебя, понимание того что пытаешься себя обмануть, что всё хорошо, что жизнь не окончена.

Я как сейчас помню те ощущения, несмотря на прошедшее время.

Это уже даже, скорее, не боль. Это больше похоже на бесчувствие. Я сам довожу себя до такого состояния. Я не понимаю, сколько же я уже лежу? Если не считать того время когда я прихожу в сознание то, наверное, уже два дня, а может быть и больше. Ведь я временами погружаюсь в сон. Я не хочу вставать. Если говорить научным языком то, наверное, это депрессия. Хотя никакая это депрессия. Это не желание что-либо делать, нежелание начинать жить по-новому. Я ощущаю неприятное онемение по всей правой ноге, и оно распространяется всё выше. Может это гангрена? Может моя нога умирает. Я представляю, как разлагается изнутри сантиметр за сантиметром мое тело, гниёт заживо. Колено, голень, но где-то внизу еще есть живая ступня, но ее уже не спасти, нельзя оставить жить ступню, ампутировав ногу от икры и до таза.

А может гангрена уже забралась в пах и выше? Тогда все. Я обречен. Да нет, врачи этого бы не допустили. Я просто лежу и пытаюсь понять до какого места дошла это боль. Всё тело затекло. Я не хочу шевелиться, я не хочу осознавать, что я больше не могу, не могу жить так, как раньше. Я не хочу думать о том, что было ещё час назад.

Заходил врач и разговаривал со мной. Хотя скорее это было похоже на монолог. Он задает вопросы и слышит тишину в ответ. Я уже два дня два не ел. Это те два дня, что я лежу в сознании, а сколько до этого? Я чувствую, что при малейшем движении головы чешется подбородок. Значит, я уже давно не брился минимум пару недель. Не хочу поднимать руку и трогать. Мне колют какие-то уколы видимо витамины, но мне всё равно.

Да, в жизни бывали случаи, когда я ощущал чувство апатии, но это совсем другое чувство. Сейчас у меня наступила уже даже не апатия с большой буквы, а полное безразличие к дальнейшему. Я даже начал подумывать о суициде, но что мне сделать? Просто не есть? В этом я сомневаюсь, что смогу. Всё равно желание есть приведет меня к тому, что я это сделаю. Я задумываюсь о таблетках. Наесться таблеток и заснуть, но где их взять? Встать я не могу, а кто мне их принесёт?

Сколько же прошло дней? Я не знаю. Я не знаю, сколько я был без сознания. Я помню момент, когда вышел из этого бессознательного состояния, и даже начал общаться с врачом, но потом сказали приговор. Не диагноз. Это точно приговор. И всё. Дальше как отрезало. Я не знаю, был ли он психологом. Он пытался уговорить меня поесть и взглянуть по-другому на дальнейшую мою жизнь, а зачем? Может быть, она даже уже не имеет для меня смысла.

Снова эта боль. Нужно погрузился во мрак, попробовать погрузиться в песок, камнем лежать в нем. Как жаль, что я не умею погружаться в медитацию и ни о чём не думать. Я чувствую, что моя голова забита разными мыслями, от которых хочется избавиться. Больше нет той легкости, с которой я раньше жил. Да, я раньше получал удовольствие от жизни потому, что всё, что я делал, доставляло мне радость, а теперь? Теперь всё! Как это осознать?

Я больше не встану на коньки. Дохлый хорь, играющий в хоккей? Ха! Нет, конечно, врач мне не сможет запретить после того, как я выйду отсюда, но смысл?

Я задремал. Странно, но, несмотря на то, что я не ел так давно, чувство голода меня не мучает, я просто ничего не хочу. Сколько продлиться это в состоянии не знаю, наверное, мне всё равно придётся выйти из него, возможно надо настроиться на это. Ко мне ещё никого не пускают. Странно почему? Это всего лишь сломанная нога. Конечно, она сломана не просто так. Она разлетелась вдребезги на маленькие кусочки, а сустав просто разорвало. Я видел кусок берцовой кости, торчащий из разорванной мышцы. Опять на меня навалилось это состояние безысходности.

Я уже не понимаю, бодрствую или сплю, да мне всё равно уже. Если я не смогу играть в хоккей то всё, больше нет смысла.

Тогда Илья ко мне и пришел.

– Эй, парень, – услышал я, – парень ты там как?

Детский голос. Знакомый, давно забытый, какой-то далекий. Я не хочу отвечать я просто лежу.

– Парень, ты меня еще не забыл?

Не шевелюсь, просто молчу. Меня начало раздражать, что кто-то вторгается на мою территорию. Только на мою и ничью более. Территория моих мыслей. На ней не должен находиться никто кроме меня. Я закрылся в пространстве своего я. Огородился. Но голос преодолел мою защиту.

– Я знаю, что ты меня слышишь. Дима? Кот?

Я узнал его. Этот голос. Узнал сразу, еще в тот момент, когда тот обратился в первый раз, но поверить в его существование, значит усомниться в адекватности своего психического состояния. Возможно, это результат обезболивающих, что мне дают.

– Илья это же ты? – подумал я.

– Да, дружище, всего лишь я. Как долго мы с тобой не виделись.

– Виделись? – подумал я, – Мои глаза закрыты, я слышу голос, но не вижу.

– Со временем, если получится, я научу тебя видеть меня и мой мир.

В моей голове забились множество вопросов, которые я хотел задать Илье.

– Ты слышишь все, что у меня в голове?

– Нет, – ответил Илья, – обычно просто какой-то шум, но если вопрос адресован мне, я понимаю.

– Тебе было больно? – спросил я, не рассчитывая, что Илья сразу поймет, о чем я говорю, но он все понял.

– Если ты про ту ночь, когда я ушел, то нет. Я заснул. Проснулся уже здесь. Не сразу. Тут нет времени. До тех пор, пока ты не позвал меня, я не слышал и не видел твой мир.

– Позвал? – я попытался вспомнить. Не пришло никаких воспоминаний, которые указывали на это, – я позвал тебя?

– Ну, да. Я услышал тебя. Ты в палате. Твое тело переломано. Предположу, что ты был тут, в моем мире.

Я задумался. Если учитывать, что я разговариваю с кем-то, кого не вижу, который давно покинул этот мир, то предположить, что я в состоянии комы проник частью сознания или души в его мир, вполне возможно. Нелепо, с точки зрения здравомыслия, но возможно.

– Я не сошел с ума?

– Не думаю. Мы сваляли дурака в тот момент, когда выпили проклятый эликсир, а не теперь.

– А может быть, он сработал? Ты умер, – тут я немного замялся, – ну, то есть, ушел в твой мир, но я с тобой разговариваю. Не может ли это быть доказательством, что он сработал?

– Я так-то немного по-другому себе представлял вечную жизнь.

– А ты… – я понял, что следующий вопрос может показаться Илье обидным, но решился все-таки спросить, – Ты изменился? Или ты все такой же как в тот самый день?

– Не знаю. Я не вижу себя, тут нет зеркал. Надеюсь, ты мне скажешь в тот момент, когда сможешь меня увидеть. Я набрался терпения. Что мне еще тут делать все эти годы.

Из мысленного разговора меня вывели звуки снаружи.

– Дмитрий, вы очень сильно улыбаетесь. Вам лучше, – прозвучал женский голос.

– Выкарабкивайся. Мы еще встретимся, – голос Ильи стих.

– Увидимся, – ответил я и открыл глаза.

– С кем это вы хотите увидеться? – надо мной склонилась медсестра.

– Я произнес это вслух?

– Не то, чтобы прямо громко, но достаточно отчетливо, – улыбнулась она, – так с кем?

– Видимо с вами, – произнес я, не зная, что еще ответить.