что-то сказать, глядя безумно и умирающе. И вдруг, он ясно увидел перед собой
охранника, швейцара, лакея…как там его, б… который набирал номер.
36
«Тут парочка одна, из седьмой квартиры, – говорил в трубку привидевшийся
Степану консьерж, – так они труп из квартиры вынесли…»
Да, этого провести невозможно, и Степан понял вдруг, что причиной всех его
бед и всех несчастий был именно он – этот, в защитного цвета униформе
швейцар, лакей, консьерж, соглядатай…
– Оставь её! – разорвал паузу хриплый голос мента.
– Нет!
– Что ты хочешь?
– Или я пройду вместе с ней, или…
– Хорошо, проходи.
– Зайдите в зал и закройте за собой дверь.
Консьерж, в этот раз, сидел с открытыми глазами, а когда увидел перед собой
пистолет, сказал:
– Не дури, зачем тебе ещё одна лишняя душа.
Степан нажал на курок и просчитал: «Раз, два, три, четыре, пять, шесть,
семь».
– А это мне. Пока, Люся.
И, действительно, снёс себе полчерепа. (да-а-а!)
***
Как грудь, поблекшую от грязных ласк, грызёт
В вертепе нищенском иной гуляка праздный…1
Рассуждать для женщин и рассуждать при женщинах, уважаемый, учёный
секретарь, разные вещи. Пошутили.
Ведь что такое шутка?
два слова о шутках
«…будучи твердо убежден, что каждый раз, когда мы улыбаемся, а тем более,
когда смеемся, – улыбка наша и смех кое-что прибавляют к недолгой нашей
жизни».
(Лоренс Стерн, «Жизнь и мнения Тристрама Шенди, джентльмена).
«Зубаста живая жизнь. Каких только зубов нет у большой и самой малой
жизни! Есть зубы песчинки – зубы-зубчики; Есть зубы кусачки, зубы пилы; зубы
тёрки и зубы клинья; зубы резцы и зубы жернова; есть такие, которые колют,
есть, что рубят, тараны зубы, зажимы; прямые, косые, кривые… Богата укусами
живая жизнь земли»2… – Да-да! Каких только шуток нет у большой и самой малой
1 Ш. Бодлер, «Цветы зла».
2 У Голосовкера в «Сказках Эвримеды» так:«Зубаста живая жизнь. Каких только зубов нет у большой и
самой малой жизни! Есть и в песчинку – зубы-зубчики, есть и зубы-клыки, и волчьи зубы, и кусачки-зубы, и зубы-
37
жизни. Есть шутки песчинки… шутки кусачки, шутки пилы… Лучше не скажешь.
Богата шутками живая жизнь.
Помните рыцаря Коровьева, Фагота, шутника, который пошутил?..
«Рыцарь этот когда-то неудачно пошутил…1 его каламбур, который он сочинил
разговаривая о свете и тьме, был не совсем хорош. И рыцарю пришлось после
этого прошутить немного больше и дольше, нежели он предполагал».
О свете и тьме, с точки зрения христианских предписаний и, вообще,
христианского мироощущения, шутить нельзя в принципе. Все шуты, шутники -
прокляты будут и наказаны! «Тогда и шутов можно будет узнать, – ха-ха-ха! Ух-
ху-ху! – они будут гораздо проворнее скакать в огне»2… – добрейшей души
человек заметил.
А если уж пошутил… бедные, прилежные, присяжные, пристрастные,
пристяжные, бескорыстные, старательные текстологи! Фагот-Коровьев у них:
демон «Азраил», шутник бакалавр, Данте Алигьери, Феликс Эдмундович
Дзержинский, прости меня, Господи; и альбигойский трубадур, а ещё и
Мефистофель… словом… если уж пошутил, то и служить тебе шутом у Воланда
или ещё у кого, которого рассмешить никак, пока не наступит ночь прощения,
правильнее, «ночь, когда сводятся счёты».
Смешно?
Смехом, смехом, говорят, не одарил Господь ни одну другую животину и даже
животинку, только человека.
Злоба вот – тоже только человеку досталась. Затаил, говорят, злобу.
Разве животинка может затаить и таить злобу?
Можно было бы сказать, что только человеку достался интеллект (хочется,
конечно, приписать, не всякому… – но не буду). Интеллект, как способность
размышлять. Размышляет человек, значит сравнивает, значит анализирует и,
размышляя, приходит к выводам и даже верным, если предпосылка вдруг не
окажется ложной…
предпосылки
Предпосылка может быть истинной или ложной, все знают, третьего не дано…
Человек смертен.
бивни. Да мало ли какие бывают зубы! Есть и пилы-зубы, те самые, что пилят, есть те, что режут, – зубы-резцы, есть
и зубы-тёрки, и зубы-клинки, и те, что мелют, – зубы-жернова, и те, что рубят, – зубы-топоры, и те, что колют, –
зубы-колуны, и есть ещё, ого! – тараны-зубы – те, что долбят, и есть зажимы-зубы – те самые, что зажимают, –
словом, бывают любые зубы – всех видов, форм и длин: прямые, и кривые, и косые, гранёные и сабельные зубы, и
тут же зубы-жемчужины, зазубрины, колючки, и все они – рвут, мелют, рубят, трут, долбят, дробят и зажимают, – и
все они кусают по-разному, – и так, и этак: и мелко-злобно, и жадно-хищно, и тупо-глубоко. Богата укусами живая
жизнь земли».
1 «Ты пил вино, ты как никто шутил…» (А. Ахматова. Памяти Булгакова)
2 Из Фомы Аквинского. Из видения Фомой второго пришествия.
38
Сократ человек.
Сократ смертен.
… но все же знают, что Сократ бессмертен! Хотя знают, что Сократ – человек.
Тогда вот:
Сократ бессмертен!
Сократ человек
Человек бессмертен.
Метафора! Посылка с точки зрения предметного языка – ложная. Но знаете!
есть такие, для которых метафора и есть жизнь… наша жизнь, наше, как сказал
философ, собственное художественное произведение, а ещё раньше сказали, что
стоит лишь посмотреть на красоту, и уже прелюбодействуешь с красотой в сердце
своём. Сказано по другому поводу, но так бывает: скажешь одно, а оно вот раз! и
второе лезет. Так что, поэтому, когда предпосылкой стоит Бог, то есть: Бог создал
человека – это предмет веры, а тут, как сказано, и к бабке не ходи.
О предпосылках всё, надо только сказать, что любая ложная посылка может
стать истинной. От веры твоей, как сказано! и сказано же, что по вере будет и
дадено.
Снова, то ли бадья, то ли круассаны, или стрелки на часах, и…
Блик позолоченной иконы, закутанный дымом свечей храм, бормотанье
близоруких, но верующих; пересечения вместе с транскрипцией низошли.
Бас выводит Блаженного Августина:
Боже, Творец вселенной, даруй мне силы усердно молиться.
Боже, через которого стремится быть все, что само бы по себе не было.
Боже, который не допускаешь погибнуть и тому, что само губит себя.
Боже, сотворивший из ничего этот мир.
Боже, который зла не творишь, но дозволяешь ему быть, чтобы оно не стало
еще злейшим.
Доктор:
Послушай, профессор, а ты и вправду веришь в Бога? Оглянись, посмотри
вокруг. Какие фигуры, какие лица! Ну, просто, «собранье насекомых», main big
pardon, Ал. Сергеевич. И ни одного, ну хотя бы с проблеском, или, если уж так
хочется, знáком, значком, значочком, значочечком божественного прикосновения.
С проблеском! И ни у кого шнурки не болтаются по земле, смотри. А знаешь,
профессор, ведь только такой достоин уважения и почтения, а в высшей степени,
так только такой лишь и достоин, который упадёт, наступив на свои собственные
шнурки – лишь только он останется вовеки незабываем, незыблем. Посмотри на
39
них: собранье… На самом деле, все эти «истинно, истинно» только риторические
фигуры. С арамейского так перевели.
Профессор:
А ты считаешь, что имеешь право на последнюю инстанцию: с проблеском, не с
проблеском? На абсолютную?..
Софи:
На относительную… Сотрясение воздуха, шум. Междометие!» – Софи стояла,
пока, и прислушивалась, как когда-то в трамвае к друзьинскому разговору и
Блаженному Августину.
Профессор:
Вопрос веры соблазнительный, особенно для человека, жаждущего видеть
невидимую грань. Ведь сказано же: "покуда не уверуете, не уразумеете"1
Доктор:
Хитрецы! Ух, хитре-ецы! Натянул на себя шкуру, и уже Иоанн, извините,
Креститель. А ты верь!
Профессор:
Не разумею, не разумею! А хочется…
Доктор:
Так ты, профессор, с чёрного входа! Поверь, уверуй, делов-то!.. и какие бездны,
в какие бездны проникает глаз тогда, будучи до этого слепым.
Доктору эти слова его ещё аукнутся.
Мои глаза, с которых спал налёт,
Всё глубже и всё глубже уходили
В высокий свет, который правда льёт…2
Орган вдруг грохнул и загудел так, что святые сошли с икон и пошли
маршировать:
Oh when the saint go marshing in…
Прихожане упали лицами и личиками на пол, забились. Как и положено биться
в судорогах юродивым. Заголосили женщины, вздымая руки горе (хорошо, хоть
не бросая чепчики).
Доктор:
– Пути познания недоступны по трём причинам: кретин отроду; завёл жену и
детей; живёт там, где, как говорится, Макар телят не пас…3
Профессор:
– Не забудьте взять в кавычки!
1Ис. 7:9
2 Данте.
3 Почти Данте.
40
Genealogia di Gesu Cristo figlio di Davide… - загудел вместе с органом,
выступивши вперёд, апостол Matteo (по-нашему Матфей), постукивая
тамбурмажором в такт Oh when the saint go marshing in…
Вступили свирели, иерехонские трубы, тамбурины, за органом остался Thomas
(по-нашему Фома), – все тоже: апостолы и святые, и, вместе с ними, «When the
saints go marching in».
…figlio di Abramo, – тамбурмажорил Matteo.
Oh
when
the
Saints
go
marching
in
,
-
контрапунктилхориоркестрсвятыхапостолов.
Свечи, будто сало, которое не положено есть евреям, на сковородке, шипели.
Некоторые поискрывали; искрами же сыпали на опустевшие, но не переставшие,
опустевши, мерцать оклады. Прихожане и клир под «Oh when the Saints go
marshing in» - восклицали:
Прости-и-и и помилуй, Го-о-спо-о-ди!
Matteo (по-нашему Матфей) голосил:
Abramo generό Isacco, Isacco generό Giacobbe…
Oh when the Saints go marching in
oh when the Saints go marching in, – продолжалхорсоркестром.
Matteo раскривлялся, совсем разошёлся. Изобразил праотцов: Авраама, Исаака
на лужайке, потом Лавана с овечками и дочками, и всех двенадцать патриархов,
nämlich, сыновей Иакова… роли жён Иаковых, nämlich, Лии, Рахили и Валлы,
исполняли девочки, в присутствии которых не только у Фридриха Карла
Вильгельма, но и у остальных присутствующих мужчин выступали слёзы… если
ещё кто помнит. Зелфу взялась отобразить наша прекраснозубая Софа (эх!
Августин плакал бы), только ей всё время мешали свечки, которые шипели, как
сало, которое не положено есть евреям, на сковородке.
Фома, прозванный близнецом за то, что был похож на Исуса, оставил оргáн и
стал вправлять пальцы́ в раны Иисуса.
Иисус улыбался по-детски, спрашивал: Ну, теперь поверил? – и кровь текла с
ран.
– Теперь уразумел, Господи, – отвечал Фома и отирал кровь с ран христовых
тряпочкой, и складывал тряпочку вчетверо, и прятал за пазуху, чтоб сохранить
навеки.
Иерихонские трубы хрипели и брызгали слюной: Oh when the Saints go march-
ing in,oh when the Saints go marching in.
41
На амвон восходила Маria Маgdalena, давала знак трубам кочумать и исполняла
арию Мариии Магдалины из «Иисуса Христоса Суперстара».
Нет ничего лучше –
В мягких шелках сна
Забыть обо всех нас на миг.
Сегодня всё хорошо, милый,
Всё хорошо.
У Софи на руках появлялся младенец, и она расстёгивала лифчик, чтоб
покормить младенца грудью.
Профессор и Доктор замирали в естественных, соответствующих сошедшей
с небес благой вести, позах.
Доктор приходил в себя:
– Лучше бы, вообще не пела? – говорил доктор. – А то, видишь, от таких песен
происходит путаница в истории, путаницы в историях.
Профессор приходил в себя:
– Согласен, очередной симулякр. Но это и говорит о том, что никакой разницы,
между ложной и верной предпосылкой. Поверишь – поймёшь.
И тут им захотелось поговорить о тенях. Возможно ли? Будто до этого они
говорили о чём-то другом.
Всё зависит от привычки. Говорить о тенях, а думать о том, что у тебя не
совмещается служить и услужить (все хором: «Служить бы рад, прислуживаться
тошно!..) Не получается! Хотя, разница в одну гласную. В одну гласную, а какая
разница! На самом деле – никакой, а только одна лишь лишняя гласная. А потом,
что? действительно до сих пор говорили они о чём-то другом?
Ворона, на помойке за окном, заглядывает в кость и пытается вытащить
оттуда кусочек мозга… а Софи, покормившая грудью младенца, вступает.
Софи (как когда-то в замёрзшем трамвае):
– Истина, доктор, в том, что у профессора выпало «Ду-шеш».
Профессор подходит к окну и смотрит на ворону.
– Истина, она не там, – настаивает Софи и показывает пальчиком на ворону – и
не в словах, и не в тенях…
Доктор:
«А случалось ли вам видеть собаку, нашедшую мозговую кость?1 Если видели,
то могли заметить, с каким благоговением она сторожит эту кость, как ревниво её
охраняет, как крепко держит, как осторожно берёт в рот, с каким смаком
1 Платон во II кн. De rep. утверждает, что собака – самое философское животное в мире.
42
разгрызает, как старательно высасывает. Что её к этому понуждает? На что она
надеется? Каких благ себе ожидает? Решительно никаких, кроме капельки
мозгу»1.
Какой-то он у нас действительно юродивый, наш доктор… но потом, о
юродивых ещё будет.
Доктор:
Ни в словах, ни в тенях… ни на папертях, ни в храмах! так что, профессор, все
мы ироничны, как Вы сами сказали, общими местами.
Софи:
…ни в коварстве, ни в обмане – истина, она маленькая и незаметная, я помню,
незаметная, как сказал комедиант и водевилист, незаметная, как cтакан воды2.
Когда болит голова, не хочется жить, и «малодушно помышляешь о смерти».
Так что? истина в том, что у тебя болит голова? Смешная истина. Это,
профессор, ирония! Шутник так пошутил.
Ирония, профессор, – это смешная истина.
Профессор:
– Ирония – да! как сказал господин Шлегель, форма пародоксального.
Парадокс…
Софи:
И от того, что болит голова, свершаются мировые катаклизмы, и всё
оказывается от больной головы!
Доктор:
Браво!
Софи:
Но у Вас, профессор, выпало «Ду-шеш»…
Доктор:
Браво! Браво, Софи! Отчаянная инсинуация! извините за такую
разжигательную гиперболу (хихикает, как всегда). Гений и злодейство! Дурной
тон! «И он решил, что лучше убийцей слыть, чем никем быть».
Летишь, летишь и вдруг падаешь… а музыка летит дальше.
Каким, ну, уж каким совсем изощрённым должен быть разум, чтоб представить
себе… полное забвение?
Профессор:
Можно… как только упал, уже и не летит ничего – закончилось, извините,
«произведение твоего собственного «я», закончилось; и ни аплодисментов, даже
никто не свистнет, не заулюлюкает, и, даже, ни один…
«Ду-шеш»!
Ирония… конечно, всего лишь упражнение в громадном мире смешного.
Ирония – игра ума, риторическая фигура, существующая только на
гносеологическом уровне; она пародирует онтологическое явление, сама им никак
1 Рабле.
2 Читать Скриба, «Стакан воды».
43
не являясь… как, собственно, и пошлость, да и как всякая метафора)… головная
боль – всего лишь ирония, потому что, чтό ещё, кроме фантазий и надежд (что
равносильно, тождественно, я бы сказал, головной боли), позволяет человеку
жить? А вера в храм истины – это ого!.. когда другого не остается, тогда другого
не дано. Это смешно.
Теперь уже и Софи вместе с Профессором и Доктором, как уже сказано,
замирают в естественно соответствующих сошедшей с небес благой вести
позах.
Да, да, да! Размышлять, сравнивать, анализировать, приходить к выводам – это,
все знают – игра ума, интеллектуальная игра.
И ещё есть много свойств, которые отличают человека от козы (я о козе
потому, что помню одну удивительную козу; она оставляла брошенную ей
хозяйкой морковку и подходила ко мне, чтоб поласкаться, когда я появлялся…
поласкаться ей было приятнее или нужнее, чем грызть морковку), но, уверяю вас,
все те (свойства), которые отличают меня от козы, все они, и это не надо
доказывать, принадлежат интеллекту.
– Интеллекту, интеллекту, – бывало поддакивал доктор Жабинский профессору
Делаланду, играя с ним в кости, а бывало и не играя, потому что профессор мог в
это время быть «застигнут», как было сказано выше, и оставался и играть, и
поддакивать один доктор.
– И пусть, – говорил доктор, пусть даже непонятно кому говорил доктор, если
профессор был застигнут, – пусть собака показывает зубы, клыки, пусть неистово
рычит и гребёт лапами землю – это не злоба, это агрессия, собака агрессивна,
животное агрессивно… может есть (про собачек говорят: кушать) хочет (это
общее с человеком свойство, профессор), может «весна у неё священная»,
девочку хочет (про собачек говорят: сучку; тоже есть здесь общее с человеком),
может от трусости (тоже общее) – но это не от злобы. Злой тот, кто задумывает и
осуществляет зло (очень важный момент для понимания наших разговоров). Зло –
категория этическая, а если хотите, эстетическая… зло – это построение ума, а
построение, как вы понимете, может быть ещё и каким красивым. Собака не
может приносить зло… не может создавать красоту. Хотя, есть собаки, которые
неистовствуют… какие у них мотивации?
Ах, «Она ушла в себя, погребла свою злобу под плитой безмолвного
стоицизма»1! И «погрести» собака не может, поэтому, не может быть злой.
«Злой, как собака», – нонсенс, риторический экзерсис, я бы сказал оксюморон.
Злоба – это интеллектуальная игра, это способность запомнить, чтоб отомстить.
Запомнить собака может, а отомстить – это не собачье, говорят, дело. «Злоба»
происходит от «зло», а зло обязательно несёт в себе месть, и тут хоть дьявола
приводи в пример, хоть египетского бога, хоть греческого, как говорил один
1 Из Флобера.
44
(другой), не наш профессор, хоть Деметру, хоть Мома насмешника, а хоть и
обиженных и оскорблённых… но это у Ницше… Ницше, Ницше или у певца
оскорблённых Достоевского, что в общем…
…ну да мы о своём.
Смех. И смех – интеллектуальное занятие. Все эти ужимки и сотрясения, «…
полезные для здоровья человека движения (колебания) ряда внутренних органов
тела»1 (я бы сказал, и внешних), разрешают интеллектуальную игру.
Предложенная партнёру такая игра, такая интеллектуальная схема, полученная
путём сравнений несравнимого, сопоставлений несопоставимого и размышлений
над неразмышлимым, выстраивается в парадокс, который вызывает у человека,
единственного, обладающего интелллектом в мире под луной существа, шок.
Потом длится узнавание и приходит разрешение, снова же, «…полезными для
здоровья человека движениями (колебаниями) ряда внутренних органов тела»
(моё pardon за повторение, но хочу сказать, что иногда лучше повториться, чем
если твою шутку не поймут), потому что не умирать же от того, что «кислая
капуста всегда пахнет кислой капустой».
Человек, который и стал человеком после того, как научился смеяться и
смеяться над собой, проживая мучительную и, зачастую, несправедливую со
стороны жизни жизнь, всё больше теряет эту способоность, -
Хоть смеяться – так оно
Старикам уж и грешно.2 -
и, таким образом, в нём всё меньше остаётся человека…
Есть, правда, и такие, которые за всю свою жизнь так ни разу и не засмеялись,
только звуки издавали, чтоб не отличаться от других, которые смеялись. Агеласты
называются, несмеяны этакие. Эти, думаю, просто не видели хорошо
вывалявшегося в грязи Ивана-дурака. Увидели бы, засмеялись бы… потому, что
люди всё же.
Шутки, конечно же, тоже принадлежат к разряду комического, как и сатира, и
пародия. И та, и другая, и третья всегда имеют намерение. Всегда им хочется
оскорбить, унизить или, ну, хотя бы, поучить. И как бы шутник ни прикидывался
шутником – он всегда вступает на скользкую тропинку этакого фехтования,
обмена уколами, ударами с обшучиваемым, идёт, идёт, скользит – надо, чтоб и
поняли и посмеялись, и не очень-то поняли, но тоже посмеялись, не надо только
поскользнуться. Однажды (однажды ли?) один король так смеялся, так смеялся
над шуткой шута, что через несколько дней шуту отрубили голову –
поскользнулся шут.
Ведь что такое шутка, как не вечное выяснение отношений? Но тогда – вся
жизнь – это выяснение отношений. И что же тогда – вся жизнь – шутка? Хороший
1 По Иммануилу Канту.
2 Пётр Павлович Ершов, «Конёк Горбунок».
45
силлогизм? Ну, да, да! Шутка – это часть жизни, часть, которая вечно хочет зла, а
бывает, совершает и благо, извиняюсь… или… вечно хочет блага, а совершает
зло, бывает творит зло, а говорит, что это шутка. Да, да! такое впечатление, что
она сама по себе, а мы, как сказано, и вόлоса не можем сами белым или чёрным
сделать, а шутим, отшучиваемся, якобы.
Жизнь человека – вот рассадник, оранжерея и поле шуток – здесь следует
напомнить, что всяческие изощрённые правила и установления на протяжении
ряда столетий, эпох, запрещали говорить шутки и комиковать про бога, про
великих людей, про людей представляющих лицо своего времени (интересно и
известно, что «лицо» это – это не одно и то же лицо для современников
(Zeitgenossen, как сказали бы немцы, Herr Schlegel, например, или Herr Schlegel,
его брат), и для несовременников, как какой-нибудь Herr Rose живущий через
сотню-две лет später); осмеянием надругались, осмеянию подвергались только
простые человеки – но жизнь человеческая – это среда комического, нива, на
которой уродливый бог Мом выращивает, холит и лелеет свои насмешечки,
злословия и глупости, чтоб рассмешить главных богов и посмеяться вместе ними;
и, поэтому, не сильным мира сего своими правилами регламентировать шутки
шутов, шутов, и шутников. Из любых мелочей, любых нелепых водоворотов (не
путать с водопадами), несуразных прыжков и бесполезного отчаяния возникают
комические ситуации и всякие смешные, над которыми можно пошутить,
посмеяться, персонажи. Возникают парадоксальные ситуации, положения,
несоответствия; то цель недостойна средства, то средств нет, а в генералы
метишь. Смешно!.. Тут-то шутник и пользуется… зловредный Мом! Или
субьектное не дотягивает до субстанционального!.. О! это не так просто! Надо в
словарь лезть. И лезьте! Что же вы без словаря пришли? И все эти комические
экзерсисы, шутки, вызывают «…полезные для здоровья человека движения
(колебания) ряда внутренних органов тела», – моё, ещё раз, pardon за ещё раз
повторение, но хочу ещё раз сказать, что иногда лучше повториться, чем если
твою шутку не поймут или примут не за шутку – хотя, если хотите, вот от нашего
юмориста (хорошо хоть, не бандуриста или флейтиста), как уже обозвала его
подруга и любимая наша Софи: «…они залились таким неудержимым хохотом,
что чуть было не отдали богу душу, – точь-в-точь, как Красс при виде осла,
глотавшего репейники, или Филемон, при виде осла, пожиравшего фиги… так что
в конце концов на глазах у всех выступили слёзы, ибо от сильного сотрясения
мозговое вещество отжало слёзную жидкость, и она притекла к глазным нервам»1.
Наш автор, которого мы где-то там, в начале шутки про шутку, оставили,
помните ещё? (это маленькая трансрипция) пошутил как-то, пошутил по поводу
сильных… по поводу тех, кто сильнее, пошутил над теми, кто сильнее; «Никогда
и ничего не просите… у тех, кто сильнее…» – вспомнили?.. пошутил, нарёк их
«светом», а остальных тьмой, лучше было бы теменью. Хорошая шутка, мне
нравится; «свету» не понравилась, хотя пришлось вместе со всеми (как же?
1 Рабле – монах политик физиолог и ботаник.
46
публика, все смеялись), пришлось смеяться, звуки издавать («однажды один
король так смеялся над шуткой…» – это тоже уже было, но от повторения ничего
не убудет), шутка не понравилась и пришлось автору «шутить» до конца своих
дней, ждать, я бы сказал, когда придёт ночь, час, миг прощения, но такой не
пришёл, такая не пришла (в романе, разве что только). Да и есть ли такая? Есть
«ночь, когда сводятся счёты», а это совсем не то, что ночь прощения. И здесь
некоторых простили, свели, я бы сказал, с ними счёты… Фриде платок перестали
подавать, фиолетового рыцаря, как раз того, который пошутил, простили, ещё
кого-то, по мелочам – из борова назад в человека, прокуратора простили и
Мастера… отправили в Джиннистан, простите, в Атлантиду, где его ждали… нет,
не отвратительные жёлтые цветы, а розы, роза в золотом горшке. Фантазёр наш
автор – шутник! Он и сам свёл с некоторыми счёты, например, с Мишей
Берлиозом (как надо было навредить, чтоб, почти в первых же строках романа,
зарезать трамваем), со Стёпой Лиходеевым (спрашивается, где ему перешёл
дорогу какой-то директор какого-то варьете?), с Никанором Ивановичем, с
Варенухой, с буфетчиком (попались под руку и получили), с наушниками и
шпионами, помните?.. (кстати, если не помните, так перечитайте известное всем
произведение о борьбе добра со злом) с соглядатаями, в лице, как он сам его
назвал, милейшего барона Майгеля. Почему Майгеля?.. Почему? да что там
говорить – и Мандель, и Майзель, и Штейгер… всех найдут, всех отыщут,
нанижут черепа и черепки трудолюбивые текстологи и комментаторы, как
нанизывает черепа какой-нибудь дикий (и не дикий) любитель человечины; на
нитку нанижут и покажут нам у себя на грудях (этакие бусы) всему миру,
искусснейшее монисто, колье, ожерелье, сотканное из жизней, из жизни,
превращённой воображением автора в смешную борьбу тьмы и света, света и
тьмы, добра и зла, зла и добра, что всё, всё всё равно… не всё равно только то, что
сам шутник долго и дорого (мучительно) потом расплачивается за свою шутку и
всё надеется, пребывает в надежде, что оплатит и закроет когда-нибудь наконец
свой этот счёт… надеется, пребывает в надежде… и тут бы, эх! как разлиться бы
мыслью по древу о надежде… нет!
Нет, пока не надо, надо хоть с шутками разделаться, потому что не все же
шутки такие печальные. Ага! Ну, эта – вот такая шутка, зубастая – попортила
жизнь… шуту, но есть же, как сказано, и другие… о! сколько их, шуток:
балаганная, банальная, бездарная, беззлобная, безобидная, беспечная,
бесцеремонная, благопристойная, благочинная, веселая, возмутительная, вольная,
вульгарная, глупая, громоздкая, грубая, грустная, двусмысленная, дежурная,
дерзкая, дерзновенная, детская, дикая, добрая, добродушная, дружелюбная,
дружеская, дурацкая, дьявольская, едкая, ефрейторская, ехидная, жгучая,
жестокая, забавная, забористая , заезженная, зверская, злая, злорадная,
злоречивая, игривая, идиотская, изящная, истасканная, исхлестанная,
казарменная, кислая, колкая, легкая, легкокрылая, медвежья, милая, мудрая,
мягкая, наглая, натянутая, небрежная, невинная, недобрая, нежданная, незлая,
незлостная, неловкая, немецкая, неприличная, непристойная, неприятная,
47
неуместная, обидная, озорная, оригинальная, оскорбительная, острая, остроумная,
плоская, плохая, площадная, пошлая, плоскодонная, приличная, пристойная,
просоленная, простодушная, пустая, скверная, славная, смелая, смешная,
солдатская, солдафонская, соленая, сочная, смачная, сухая, товарищеская, тонкая,
тривиальная, тупая, тяжеловесная, удальская, циничная, школьническая,
школьничья, ядовитая, ядреная, язвительная… Я уверен, что любой, больше или
меньше значимый эпитет тоже подойдёт сюда: шёлковая, бархатная, платяная,
рогожная; железная, стальная, медная, оловянная; волчья, лисья, крокодилья,
слоновья… – уверен, найдётся ещё куча красок, прилагательных и определений, и
метафор, чтоб показать шутку с её какой-то наиболее привлекательной стороны,
невидимой, как уже было сказано, невооружённому глазу.
Например, у нас шутка доктора-парадоксов-друга изменила жизнь нашей
подруге Софи в хорошую сторону (по крайней мере мне так кажется или мне так
нужно). Упадёт такая шутка, как гром с ясного неба, или как снег на голову, или
как обухом по голове, и не пропадёшь за понюшку табака, и не доведёт она тебя
до помрачения ума, напротив, как вроде бы и в трубу протрубили, а хочешь -
выходи, а хочешь – и не выходи… строиться. Шутка свалилась на Софи, но не как
с ясного неба, а как с неба уже неясного, потому что, как сказал бы… да любой
образованный немец сказал бы, что den Grundstein dazu war schon lange gelegent,
что значит, камень уже давно был положен во главу угла.
«Софи, – сказал доктор Жабинский, если ещё кто помнит, – Софи, займитесь
куклами, – пошутил, повторюсь, пошутил доктор, после того, как Софи рассказала
друзьям очередной свой кошмар, кошмарный сон про патолоанатома и его
клиентов, прости меня, Господи, с лозунгами около метро.
Софи, как уже все поняли, это особый брильянтик, особый выверт в нашем
романчике. Из-за неё всё (прародительница у неё Ева, хотел сказать, но не скажу,
потому что это уже было, если кто помнит: «…был весьма почтенного рода: имел
своим предком Адама»). А раз так, Софи, пришло время (всякому фрукту своё,
извини, Софи, время), и мы узнаем откуда, как скоро будет сказано, растут у тебя
ноги. Mouvais ton! Одно дело: «Вот мы и узнаем откуда ноги растут», – и совсем
другое: – «…узнаем откуда растут у тебя ноги».
Ещё раз: «Если в вашей семье родилась девочка: куклы, кукольные домики,
кукольные замки, кукольные дворцы, кукольные дверцы, спальни, будуары,
салоны, мадемуазели»… – дух, я вам скажу, не позволит таких длинных
перечислений, если ни к чему…
Кукол девочка называла, как уже все поняли, всякими мадленами,
помпадурами, мадемуазелями, кавалерами, принцами (благодаря своему
образованному Papa), и был король, с завитым париком-пирамидкой и
коротенькими ножками. Софи раскланивалась с ними, делала всякие, как она
думала, светские па и книксены, играла с ними в вальсы и пьесы и выясняла, как
это можно и интересно, наверное, любить сразу трёх апельсинов? Текстологи и
комментаторы ещё нанижут черепа и черепки и разберутся, откуда у нашей Софи,
pardon, растут ноги (вот! не прошло и часу) или руки, как кому больше нравится,
48
будут цитировать всяких именитых философов, филологов, психологов,
физиологов, нейробиологов, сайентологов, филематологов, богословов и Фрейда,
как это уже было где-то сказано… я же сообщаю, что notre cher papa… маму в
семье называли соответственно notre chère maman, а маленькая Софи была notre
petite nymphe…
Представьте себе: кабинет notre cher papa… На столе остатки уточки-
мандаринки (вот оно, пришло время обещанного Überraschung… Überraschung,
suprise, удивления, изумления, неожиданности и внезапности, но ещё два слова,
да что там два слова, сообщаю прямо сейчас, что notre cher papa… notre cher papa
был не только, в некоторой степени, знатоком эпохи короля с короткими ножками
(ах! чего он только не был знатоком? – свойство присущее всем представителям
этой трудной профессии), знатоком Монпансье и Вуатюра Венсана, но ещё и…
notre cher papa рассказывал студентам, указывая на складки живота и
разросшийся до неприличных размеров покойниковский желудок (профессор его
называл Panza, что значит брюхо, о чём скоро будет) про эту эпоху жадных до
денег буржуа, неистовых реформаторов и неистовых папистов, эпоху, когда вдруг
всем стало понятно, что если я мыслю, то я и существую («обязательно встаёт
вопрос, – подчёркивал он, – а если не мыслю… то уже и?.. – конечно, встаёт ответ,
– шутил шутник, – уже и!»), рассказывал про эпоху прециозных благородных
поэтов и, напротив, поэтов, потерявших всякое фантазийное ощущение мира,
всякое ощущение карнавальной стихии1 и всякие благородные нравы (надо
помнить, что ещё сколько-то, может, сто (тыщ) лет назад поэты должны были
скрывать своё благородство (какое там у поэтов благородство? – говорили в
свете), благородное происхождение и сочиняли стишки, под именем какого-