Loe raamatut: «Жизнь в нелюбви»

Глава первая,

в которой Вика дважды исповедуется совсем не близким людям

В их отделе работало четыре человека. Ну, это не считая начальника, который сидел в отдельном кабинете. Именно сидел, делал ли он хоть что-нибудь – Вика очень сомневалась, ведь по должности старшего специалиста она чаще других в этот кабинет была вхожа и ни разу за работой его не заставала. Он спускал задания на отдел, отдавая ей устное распоряжение и дублируя его на почту. Так у них повелось с тех пор, как однажды он подставил её перед начальством, утверждая, что дал задание, которое на самом деле не давал. Ну, ему же хуже, теперь вынужден хотя бы внятно формулировать поручение, а то при его косноязычии это звучит как «Пойди туда – не знаю куда, принеси то – не знаю что». Так вот, из этих четырёх только Вика тупо заполняла таблицу, шурша клавиатурой, остальные с присоединившейся к ним Элиной из бухгалтерии обсуждали увольнение в кредитно-депозитном отделе новенькой. Там начальник был гаже Викиного, он, говорят, ни одну не пропускал, вернее, пропускал в свой отдел новеньких только через постель. Вот коллеги теперь оживлённо обсуждали, чем ему эта бедолага не угодила, что он её уволил до истечения испытательного срока. Но это были только предположения, в ногах-то никто не стоял.

– Вика, а ты что об этом думаешь?

– О Кобзеве? Он плохой человек.

Некоторое время все молчали, таращась на неё. Потом Элина спросила:

– И что?

– И всё. Одна моя соседка утверждает: «Говорить о плохом – множить его в мире». Не будем множить зло.

– А Наташа?

– А Наташа молодая девушка, которая в чём-то ошиблась. Подробности мне неизвестны.

После некоторой паузы возмутилась Злата:

– То есть Кобзев плохой, а Наташа белая и пушистая?

– А что, Кобзева уволили? Или он в больницу попал после того, как его практикантка изнасиловала?

Дима хрюкнул и вернулся на своё рабочее место. Звякнул телефон.

– Отдел аналитики и отчётности, старший специалист Виктория Дейна… да, этим Дима занимался, но я ещё не смотрела… хорошо, он сам отчитается вам… хорошо, передам. Дима, завтра с утра к начальнику с аналитической запиской и всеми расчётами.

– Но я ещё не доделал!

– А почему? Срок тебе был до вчерашнего дня. А ты сегодня ещё даже компьютер не включил.

– Но я тут не понимаю…

– Мне до завтра надо статистику свести. Злата тебе в помощь.

– Но у меня свои дела!

– Не вижу, ты же тоже сегодня к работе ещё не приступала. Но, даже если так, можешь ведь ему по-дружески помочь? А завтра после банного дня у босса он с твоими делами тебе поможет.

Все разбрелись по своим местам, и даже Лидия Михайловна, очень полная дама пенсионного возраста, сказала, вздохнув:

– У меня, конечно, тоже не безделье, но дедлайн ещё не подгребает. Так что, Димка, могу тебе парочку позиций обсчитать.

Все занялись делом, Элина пошла на выход, но тут в дверь заглянула секретарша управляющего и спросила:

– Кто из вас на поминки идёт?

– Какие поминки? – удивилась Вика.

– Ну, здрасьте! Полгода по вашему Горностаеву.

– А мне никто не сказал…

– Вик, не было тебя, когда Варвара звонила, – повинилась Лидия Михайловна. – А потом и из головы вон. Я бы пошла, но мне внуков сегодня привезут. А хоть один человек от отдела нужен.

– Ну конечно, я пойду!

Элина хихикнула. И тут терпение Вики лопнуло.

– У тебя потрясающее чувство юмора, Элина! Найти повод поржать о смерти коллеги – это же предел благородства!

Девушка не сразу нашлась с ответом, но потом опомнилась и выпалила:

– А я не над покойником, а над тобой засмеялась! Все ведь знают, что ты в Никника как кошка была влюблена!

Вика обежала взглядом присутствующих. Лидия Михайловна уже уткнулась в монитор, по лицам Димы и Златы проскочили ухмылки, а секретаршины глаза горели восторгом в ожидании скандала.

– Вот что я скажу вам, дорогие, хоть и не близкие, коллеги. Николай Николаевич по отношению ко мне всегда проявлял отеческую заботу, хотя по возрасту до отца не дотягивал. Он был очень хорошим человеком, замечательным специалистом и опытным руководителем. А ещё он был идеальным семьянином. Я всегда умилялась, как он относился к своим девочкам… я имею в виду дочерей и его красавицу-жену. Он не лез под юбки к молодым сотрудницам как его коллега Кобзев. Злата подтвердит… что молчишь, или это не так? Ты через постель в отдел попала?

– Нет, он ко мне не приставал, – нехотя пробурчала она.

– Мой отец умер, когда мне было четыре года. И в дальнейшем в моей жизни никогда не было старшего мужчины, покровителя, заступника. Так что босс стал для меня эталоном семейного человека. А вы вообще жену его видели? Она же красавица, ни одной бабе рядом с ней соперничать не светит!

– Да, – подхватила секретарша. – Горностаев с неё пылинки сдувал. И за все годы, что он здесь работал, ни одна сплетня о нём не возникла. Ладно, Вика, тогда в половине пятого спускайся на стоянку.

Когда она захлопнула за собой дверь, Лидия Михайловна развернулась на кресле и сиплым голосом сказала:

– Ты знаешь, Вик, спасибо тебе за эти слова, я ведь вспомнила, как Коля после института к нам пришёл. Мы тогда все на шинном заводе в плановом отделе… наш бывший управляющий, который теперь в Москве, заведующим был, я уже ведущим экономистом несколько лет была. А он сопляк необученный. Но через месяц мы его все зауважали. Обучался с полпинка, на цифры у него вообще нюх сверхъестественный… вот так посмотрит на документ вполглаза и говорит: «Тут где-то лажа». И точно, пересчитаешь и повинишься. Тогда ещё компьютеры в диковинку были, на калькуляторах все считали, а старухи на деревянных счётах предпочитали. Он росточка небольшого был, но краси-и-вый! Мать его артистка, в драмтеатре до сих пор играет. Величественная такая, голос глубокий. И жену оттуда взял. Наши девчонки многие ему глазки строили, но он только на Барби эту глядел. Она и сейчас ничего, а уж тогда! Ну кукла! Ты передай им всем от меня соболезнования, скажи, непременно позже зайду.

Примерно это Вика повторила на поминках, о нём как о главном учителе в профессии, как образце для подражания, что знает она его семью по фотографии, которая всегда стояла на его рабочем столе. Вдова, действительно красивая, но уже сильно увядшая, в отличие от заплакавших дочерей, не прониклась, а раздражённо откликнулась:

– Слова, слова, слова! Что-то вы ни разу не появились в этом доме, ни копейкой не помогли семье уважаемого вами человека!

Кажется, с прошедших выходных Викино терпение иссякло. Коме того, в отличие от остальных своих коллег она к столу присела после того, как помогла девочкам и двум соседкам Горностаевых перемыть посуду от предыдущей смены поминающих, накрыть на стол по новой и выпытать у них нынешние обстоятельства их жизни, уже с порога показавшиеся ей подозрительными, и пришла в ужас, поэтому сухо ответила:

– Как вы знаете, в прошлые выходные у меня сороковины по матери были…

– Откуда ж мне знать!

– Ну вот, а претензии предъявляете. А она до этого почти год не вставала. Так что спасибо вам, что помогали мне в уходе за ней и в расходах.

– Мы до этого дня незнакомы были. Я не обязана!

– А я?

Вдова засопела и не нашлась, что ответить. А Вика, увидев, что все её коллеги разошлись, и за столом остались только члены семьи, плешивый мужик, который неотлучно находился при хозяйке дома, и всё те же соседки, сказала:

– Я примерно представляю, сколько Николай Николаевич получал и сколько скопил для своих девочек, чтобы обеспечить им образование, в случае необходимости даже платное, и достойную жизнь. Вы своему новому другу эти деньги отдали, а теперь ещё именем детей побираетесь!

– Это не ваше дело! И вообще, я деньги вложила в дело, и скоро у нас их будет достаточно!

– Я полагаю, это сделано без формализма? Никаких расписок ваш друг не давал?

Единственное, чего добивалась Вика, это чтобы Варин альфонс признался при свидетелях, что получил от неё деньги. Но он очень технично ушёл от её вопросов, изобразив смертельную обиду, и унёсся в ночь. Вдова помчалась за ним, умоляя не гневаться. Соседки засобирались домой, сожалея, что, по всей видимости, с деньгами семье придётся распроститься.

Мать Николая Николаевича возмущённо, но не выходя за рамки культурного общения, сказала Вике, что не стоило затевать разборки на поминках, проявляя неуважение к покойному, на что Вика резко возразила:

– Ксения Владимировна, я уважала Николая Николаевича как никого другого, и для меня главное – исполнить его волю. Он хотел, чтобы его семья была обеспечена, а его вдова всё отдала проходимцу. Это ли не унижение, что на его поминках сидит хахаль вдовы, а она выпрашивает у гостей деньги, которые тоже ему отдаст. Вы о внучках подумайте, на что им жить и в каких условиях. Старшая только на первом курсе, а он наверняка её за попу щиплет…

Пожилая дама поглядела на покрасневшую внучку и наконец-то вышла из состояния безучастной тоски:

– Ксюшенька, внучка… да я убью эту тварь! И куклу эту бездушную!

– А может, Варвара девочкам не родная? – вырвалось у Вики.

– Да с чего вы взяли?!

– Знаете, я на днях выяснила, что по вине матери оказалась в подобных условиях… и даже хуже, потому что жилья лишилась. Давайте займемся наведением порядка, а я о себе расскажу, чтобы вы осознали, что может быть ещё хуже…

Они снова таскали посуду, переставляли мебель, пылесосили и протирали поверхности, а Вика, яростно орудуя шваброй, рассказывала о своей семье.

Её растила одна мать. Отец умер, когда Вике было четыре года, она его не помнит. Жили они в Заводском районе в квартире, доставшейся Викиному отцу от его родителей. У матери это был второй брак, от первого у неё осталось два сына, которые ко времени её второго брака были подростками. Сейчас обоим уже за сорок, старший живёт в родительской квартире, у него дочь-студентка, младший – в той, что унаследовал от родителей отца, у него двое дошколят. В общем, обычные семьи, из тех, что не шикуют, но и не бедствуют, могут позволить себе отдых, лечение, учёбу детей, однако изменить свои жилищные условия могут только ценой отказа от выше именованного и с ипотекой в тридцать лет. Сколько помнила себя Вика, мать мучилась виной перед сыновьями, что оставила их ради новой семьи. Каждую лишнюю копейку совала им. Поэтому Вика с первого курса подрабатывала, копила на магистратуру. Но, когда пришла пора платить за учёбу, из школы с весьма слабыми баллами, не позволяющими поступить на бюджет, выпустилась дочь старшего брата, и мать потребовала: «У тебя есть диплом, а ребёнку нужно учиться!» Стала Вика снова копить, а тут мать заболела, и опять планы на учёбу сдвинулись в отдалённое будущее.

Последние полгода дались особенно тяжело. За лежачей ухаживать было невыносимо, братья в этом участия не принимали, «они же мужики», как матушка говорила, невестки, по её словам, «чужие люди, не обязаны», внучка – «она же учится». Помогала тётка, материна сестра, почти ежедневно в середине дня наведывающаяся к ним в дом, чтобы переодеть, накормить и дать лекарства, пока Вика была на работе.

Через некоторое время после похорон как-то одна из пожилых соседок, смущаясь и запинаясь, всё-таки сочла нужным сообщить подслушанный разговор. Группка студенток обсуждала предстоящую свадьбу Викиной племянницы. Невеста делилась планами о том, что её отец будет вступать в наследство и выкупит доли брата и сестры, и молодая семья начнёт свою жизнь в отдельной квартире!

– Как же так, – перебила Вику Ксюша. – Братьям досталось жильё от их отца, а это квартира твоего отца, которому они никто!

– Да, по-человечески так, – хмыкнула Вика. – А по закону мы все трое материны дети и её наследники первой очереди. И те, кто мужики, и жёны их чужие, и дочь занята учёбой, и я, которая абсолютно свободна, но первым владельцам этой квартиры единственная родня.

Вика отношения с роднёй выяснять не стала, только у нотариуса попыталась узнать, были ли заявления братьев о вступлении в наследство. Да, были, и сразу после похорон. То есть Вика выгребала из-под матери экскременты, а братья в это время уже мысленно делили её жилплощадь…

И вот тогда она совершила свой первый шаг в пропасть. Взяла кредит в своём банке и внесла первоначальный взнос за студию на Московском проспекте. Была у них такая программа для сотрудников – полгода без процентов. Ну, а потом условия кредита менялись… но она надеялась прикопить за это время, а ещё получить деньги за треть квартиры и вернуть кредит до изменения условий. А ипотеку, хоть и с трудом, она будет тянуть.

В прошедшие выходные Вика пригласила пожилых соседок на сороковины. В субботу после уборки и готовки решила до банкоматов метнуться, коммунальные услуги оплатить. Что-то в квитанциях было плохо пропечатано, полезла по ящикам предыдущие искать и наткнулась на документ о праве собственности на квартиру. Не оригинал, правда, а только копию. А в ней числилась единственной владелицей не Оболенская Татьяна Сергеевна, а Оболенская Тамара Сергеевна, то есть материна сестра. Да, сёстры гордились своей звучной фамилией, и не меняли её, выходя замуж. А инициалы собственницы в квитанциях не вызывали подозрений.

И сидела над этими квитанциями Вика в полной прострации. Не имеет значения, каким образом тётка этого добилась, обещала ли матери что-то или просто оформила от её имени доверенность на какие-то действия, а сама по ней на себя квартиру переоформила. Нет квартиры, не будет у неё даже трети её стоимости, меньше чем через полгода ей помимо ипотечных выплат придётся платить ещё по кредиту, а зарплата её меньше, чем эти две выплаты.

– И как прошли поминки? – спросила Ксения Владимировна.

– Вы спрашиваете, были ли разборки с проявлением неуважения к покойной? Безусловно! И все присутствующие внесли свою лепту!

Начала тётка, которая попеняла, что до сих пор Вика не поменяла треснувший унитаз. Вика сдержалась, не высказав сразу, что делать это должна владелица жилья, а не жиличка. Очень ей хотелось сначала братьев ущучить. Потом брат, который моложе, высказался о скудости поминального стола, на что Вика ответила, что может отчитаться за каждую копейку, внесённую им на организацию поминок. Но брат с недоумением выкатил глаза, не поняв прикола. Зато жена старшего брата сразу взвилась: «Это ты намекаешь, что мы должны были оплачивать это застолье?» «А вы считаете, что уход за матерью и расходы – это моё, а наследство – это ваше?»

Вика не могла не отметить, что братья смутились. Но старший опомнился первым: «Разве это незаконно?» «А что ж я от вашего отца ничего не унаследовала, а вы квартиру моего отца на части рвёте? Да, законно, но подло!» Тётка, которая обычно своим криком всем пасть могла заткнуть, на этот раз жалостно простонала: «Ребята, ну, не при посторонних же». Вика громко выдохнула: «Тётя Тома, что так скромно-то? И почему не при посторонних? Ты что, стесняешься, что эта квартира твоя?» И выкинула братьям по ксерокопии той копии.

Далее разразилась настоящая буря. Братья ошарашенно молчали, а вот их жёны и примкнувшая к ним невеста, которая оказалась без места, орали на тётку. Но и она, понявшая, что тихой сапой утвердиться в собственности не удастся, стала отвечать привычным для неё визгливым криком. Пожилые соседки только головами качали. Воспользовавшись минутой тишины между истерическими выкриками родственниц, Вика обратилась к соседям: «Вот скажите, за что меня мама так не любила? Я же с детства была и послушная, и по дому всё делала, и училась отлично. Я не то, что в клубы и рестораны, даже на школьные вечера не ходила! Я деньги зарабатывала, а она их сыновьям отдавала, да ещё и жилья меня лишила!» И у одной из старух вылетело: «Вика, неужели не знаешь? Ты же им не родная».

Да, вот так. В прошлое воскресенье Вика узнала, что родная её мать умерла, когда ей было два годика, а на Татьяне отец женился за несколько месяцев до собственной смерти. И взял с жены обещание, что не бросит она сиротку. Она и не бросила…

Как ни странно, от этой информации Вика почувствовала облегчение. Она сказала: «Я рада, что вы мне чужие. Вы все плохие люди, и та, которую я звала мамой, ещё хуже вас. Потому что хорошая женщина не могла бы не привязаться к ребёнку, которого воспитывала с младенчества». Вышла из-за стола, прошла в свою комнату и занялась альбомами, уже подготовленными к переезду: быстро пролистывала их, вынимая только те фотографии, на которых присутствовала сама, и складывая на стол, а просмотренные альбомы отшвыривала в угол. Тётя Тома, картинно держась за сердце, простонала «Вика, она же вырастила тебя, а не отдала в детдом!» «Зато выпускники детдомов имеют право на жильё, – ответила Вика. – Вот эту фотографию она просила перенести на памятник, держите». «Ты что, не собираешься памятником заниматься?» – возмутился младший брат. «А зачем мне чужая могила? Мои родители на другом кладбище похоронены».

– Вот и порядок, – с удовольствием оглядываясь, сказала Вика. – Девчонки, последнюю порцию посуды сами домоете. Мне ещё на Московский проспект добираться.

Глава вторая,

в которой Вика преступает закон, участвует в драке и прижимает к себе настоящего мужчину

– Подожди, Вика, – сказала Ксения Владимировна. – Присядь в зале, я сейчас.

Из спальни Вари она вышла буквально через несколько минут, держа в руках какие-то бумаги. Она разложила их на столе и попросила:

– Ты же у нас банковский работник, посмотри, пожалуйста.

Мельком просмотрев документы, Вика охнула и вернулась к началу, вчитываясь в каждую строку. Да, вклады в двух банках, счета разделены, доля супруги изъята и, надо думать, потрачена. Получен кредит на две трети оставшейся суммы, ну, значит, знает, что до денег младшей дочери, поскольку она несовершеннолетняя, добраться не удастся.

– Значит, вы, Ксения Владимировна, на наследство не подавали? А когда полгода?

– В четверг. Завтра с утра схожу и заявлю о вступлении.

– Правильно. Это, конечно, восьмая часть казны, но всё-таки. Ксюша, а ты маме какие-нибудь бумаги подписывала?

– Я написала отказ от наследства в пользу мамы.

– Завтра пойдёшь с бабушкой и перепишешь в пользу её. Будет уже четверть.

– Но… как? Как маму обидеть?

– Я так понимаю, на себя тебе плевать, а сестру обидеть ты согласна? Ну, соображай! Заболеет Олечка чем-нибудь серьёзным – деньги на лечение на паперти будем собирать? Не пройдёт в вуз на бюджет – и фиг с ним, с образованием, на которое папа накопил, да мама про… да тьфу на вас, так и ругаться начнёшь! Скажу культурно: прогуляла с плешивым ухажёром. Будет Оленька в супермаркете на кассе работать, а дома её мамин приятель будет в углах зажимать.

– Он меня за грудь трогал! Я маме пожаловалась, а она на меня наорала, что я перед этим старикашкой задом верчу!

– Ребёнка тронуть! Я раздавлю их обоих, – зашипела старая актриса. – Вика, я умоляю тебя именем покойного сына, помоги! Вот что я вытащила из портфеля этого негодяя, – она кинула на стол картхолдер. – Пароли в блокноте. Я со всем этим дела не имела. Придётся тебе.

– Вы предлагаете мне совершить уголовное преступление?

– А куда ты денешься с подводной лодки?

Вика посмотрела на Ксению Владимировну и вдруг поняла, что согласится. Как бы ни было плохо ей, но она молодая и сильная. А девочки Никника выросли в тепличных условиях и вдруг оказались без защиты. Бабушка против этого негодяя с потерявшей голову матерью – кто победит? Старуха продолжала уговаривать:

– О камерах не думай, мы тебя загримируем хоть под Шрека, хоть под Джулию Робертс. Ну? Если дело выгорит, твой кредит я погашу, для меня это не критично.

– А я согласна. Только сирот грабить грех. Ваши деньги – это их деньги. От помощи я не откажусь, но в долг.

Оказывается, Ксения Владимировна в её-то возрасте уверенно водила автомобиль. К удивлению, привезла она Вику не в театр, а какое-то здание, напоминающее больницу. Рассмотреть Вика его толком не успела, она бежала за актрисой по лестнице на второй этаж, а потом по длинному коридору, по обе стороны которого располагались двери. В ответ на вопрос что это, последовал лаконичный ответ «Общага». В конце коридора на двери висела большая вывеска с крупной надписью «Общежитие», а под ней ещё много текста мелким шрифтом.

Войдя в эту дверь, они попали в продолжение коридора с такими же дверями по обе стороны, только нумерация здесь была другая. И без стука вошли в одну из них, оказавшись в тесном тамбуре, а там уже Ксения Владимировна постучала и ворвалась в небольшую комнатушку, где царил немыслимый бардак. Хозяин этой свалки, которого Ксения Владимировна представила «Макс Корецкий, посредственный актёр и гениальный гримёр», очень мелкий, почти лилипут, неопределённого возраста, не то подросток, не то старичок, уставился Вике в лицо, потом обошёл вокруг и сказал: «Я угадал! Силикон, каркас на семидесятый размер – и мама родная не узнает. Вы свободны часа на полтора, моя королева!»

Пожилая актриса унеслась, сказав Вике, что ей надо серьёзно поговорить с внучками и заодно узнать, не вернулась ли домой невестка и её мерзкий хахаль. Вику хозяин свалки усадил в кресло, опустив его спинку так, что она оказалась в почти лежачем положении, и начал колдовать с её лицом. В один из тех коротких промежутков времени, когда Макс что-то смешивал в мисочке, а ей разрешал пошевелиться и даже говорить, Вика спросила, знает ли он, для чего её гримирует? И Макс спокойно ответил, что Ксения Владимировна предупредила, о том, что они пойдут грабить банк.

– И как вы эту идею оцениваете?

– Ксения – королева, кто я такой, чтобы её поступки оценивать? Сказала, что надо ограбить, значит, ограбим!

– А вы с нами собираетесь?

– Ясен пень! Что ж я, беззащитных женщин одних на дело отпущу? Всё, не шевелиться!

Вика только глазами повела в сторону этого карманного бодигарда: такой всю охрану раскидает, а если не раскидает, так они сами от смеха попадают. Эта авантюра казалась ей всё более идиотской, и она решила дождаться окончания священнодействия Макса, похвалить его работу и отказаться от дальнейшего. Потом в комнату стал ломиться какой-то мужик, призывая Макса открыть дверь. Не отрываясь от работы, тот ответил:

– Отстань, Владя, я с дамой! Или ты настаиваешь на тройничке?

Дверь ещё некоторое время скрипела от навалившегося на неё мужика, потом он пробормотал:

– Не, я только выпить…

И шаги зашлёпали, удаляясь.

Закончив работу с лицом, Макс велел Вике подняться и стал напяливать на неё какую-то пластмассовую сбрую, потом обматывать её тряпьём. Когда через час с небольшим в комнату влетела Ксения Владимировна, он обиженно сказал:

– Сказал же, через полтора часа! Не люблю показывать незавершённый образ!

Но она чмокнула его в щёчку и стала перебирать тряпьё, кучей громоздящееся на кровати и помогать ему обряжать Вику. Затем рванула на себя дверцу шкафа, с внутренней стороны которой висело большое зеркало:

– Ну?! Скажи, что Макс не гений!

Из зеркала на Вику глядела очень толстая пожилая смуглая брюнетка с тройным подбородком, широкими редкими бровями, набрякшими веками, из-под которых глаза едва виднелись. И она поняла, что на дело придётся идти, прошептав:

– Люди искусства, я перед вами преклоняюсь!

Довольный Макс без стеснения разделся до белья и натянул на себя школьную форму, потом приложил к лицу какую-то тряпочку, разгладил её ладонями и натянул на голову вихрастый паричок.

– Бабуля, нас сегодня на продлёнке кормили рыбными котлетами, – пропищал он. – Пошли скорее домой!

В отличие от Викиного, его грим был грубоват. Он уловил её сомнение по взгляду и пояснил, что, поскольку близко к банкоматам подходить не будет, особой тщательности в гриме не требуется.

И снова бег! По коридору, по лестнице и по наклонной тротуарной дорожке к воротам, за которыми стоит автомобиль Ксении Владимировны. Она преобразилась за эти несколько часов. Где та несчастная пожилая женщина с застывшим выражением скорби на лице и осипшим голосом? Глаза горят гневом, пальцы нервно постукивают по рулю, звучное контральто заглушает все уличные шумы:

– Пока я скорбела о мёртвом сыне, чуть не потеряла живых внучек… да, да, Вика, не пытайся меня переубедить! Ты думаешь, эта сволочь неспособна на убийство? За Олей куш немалый, а в случае смерти ребёнка единственная наследница мать. Поговорила я с ними… ты знаешь, что Ксюшка не осталась совсем равнодушной к знакам внимания со стороны этого урода?

– Догадывалась…

– Ну да, тебя жизнь кой-чему научила. А они дети ещё… спасибо, пока он до конца Варьку не обобрал, поэтому в койку к девочке влезть поостерегся. А теперь я провела с ними обеими профилактическую порку. Что ж, по моей вине Ксюша ещё долго мужиков будет избегать…

– Боюсь спросить, моя королева, что вы такое им сказали?

– Эта сволочь пел девчонке, что они с матерью просто друзья. Я в гневе не побрезговала выпотрошить один из мусорных мешков и показала им сопутствующий продукт невинной дружбы. Оля, как ни странно, более цинична и информирована, она засмеялась. А Ксюшенька наша нежный цветочек, её вырвало.

– Жесть! – вырвалось у Вики.

– Не осуждай, моя дорогая. Жизнь жестока, и нежные цветы она затаптывает. Поэтому детей надо знакомить с реальностью и закалять. Но вернёмся к нашим финансам. Не знаю, сколько там у него на картах, но всё, что есть, будем выводить на счёт Оли. Пусть они станут недоступны до её совершеннолетия. Не волнуйся, женщина я не бедная, на жизнь нам хватит.

– А если там больше, чем у семьи украдено?

– Не верю в фантастику, но, если так, надо закрыть Варькин кредит.

Уже почти полночь наступила, когда они вошли в зону самообслуживания банка. Вика двинулась к терминалу, Макс, изображавший дитя, устроился на подоконнике и принял вид играющего на телефоне. Денег оказалось больше, чем даже было снято со счетов и взято в кредит. Похоже, этот мошенник обрабатывал не только Варвару, были в его послужном списке другие богатые вдовы. Но Вика действовала только в пределах оговоренной суммы.

– Ба-а, я спать хочу!

Так, Макс голос подал. Вика покосилась в сторону выхода. За стеклянными дверями маячили двое полицейских. Она тоненьким голоском отозвалась:

– Сейчас, Масинька, сейчас, мой золотой. Папка твой денежек попросил, надо же ему отправить.

– А ты не отправляй, бабуленька, он всё равно пропьёт!

Один из полицейских что-то пробубнил в рацию, и оба направились к выходу.

На обратном пути, а идти им было не близко, Ксения Владимировна высадила их у парка, где не было камер, и им предстояло перейти «зебру», а потом пересечь парк по сквозной аллее, они обсуждали это происшествие:

– А если бы они спросили документы?

– Дома остались!

– А задержали бы?

– Так я вам для чего? Женщину с ребёнком задерживать – это же днище!

– Ох, Макс, а если бы они к тебе пригляделись? Нет, впредь я буду законопослушной! Господи, только бы всё обошлось!

Но не обошлось. Едва они углубились в парк, как сзади послышался топот.

– Гопота, – сказал Макс. – Бежим! Карты давай!

Сумка у неё была потрёпанная текстильная, из реквизита Макса, с такими старухи за продуктами ходят. Вика на бегу вытащила из неё картхолдер и сунула его подельнику. Тот остановился и наклонился, она поняла, что в носок решил спрятать. Когда Макс её догнал, она приметила какой-то браслет, надетый на пальцы. Застрял, что ли? Только потом она поняла, что это кастет.

Убежать не удалось, их догнали и окружили. Первым делом сумку выпотрошили. Но там были только какие-то тряпки, которые служили для придания объёма, и не Викой туда были положены. Потом подступили к ней:

– Где карта?!

Значит, от банка вели.

– Где-где! Менты отобрали, – прогнусавил Макс, уткнувшись в Викину необъятную бутафорскую грудь.

– Двое с рацией заходили, – заныла Вика, обрадовавшись подсказке. – А у меня, как назло, паспорта нет. И карта на имя сына. Они сказали, завтра с утра в отделение… и чтобы с паспортом… и чтобы заявление от сына. А он в Москве на вахте, только через неделю будет.

А сама легонько подталкивала Макса, мол, беги. А он или не понимает, или задумал что. И тут ещё один из этой четвёрки голос подал:

– Обыщите её, бабы обычно или в лифчик, или в трусы деньги прячут.

– Вот ты и обыскивай, – отозвался второй.

Понятно, почему они так нерешительны. Была бы на её месте юная красотка, или даже не очень юная, или не совсем красотка, или даже сама Вика, но в натуральном виде, они бы тут соревновались за право добраться до её нижнего белья. Но обшаривать безобразно жирную старуху малолетним гопникам, конечно, западло. А придётся, деньги-то нужны. Вика представила себе, как они будут рвать тряпьё на ней, а потом отламывать пластмассовые фижмы, и похолодела, хотя до этого вспотела от бега в таком тряпичном коконе. Наверное, и Макс понял, что грабители сейчас уничтожат его произведение, и махнул в сторону ближайшего парня кулаком. Несмотря на разницу в массе, тот звучно шлёпнулся на дорожку и взвыл. Вика тоже закричала. Маленький Макс врезал кому-то ногой, и очень удачно попал, потому что ещё один голос присоединился к Викиному крику. И тут с противоположной стороны парка мигнули фары, а потом лучи скользнули по кустам. Вика посмотрела в ту сторону, откуда они шли, и увидела, что к ним бегут ещё двое. Непонятно, кому они собираются помогать, но, наверное, лучше бежать в сторону машины, там Ксения Владимировна. А может, это её машина?

Никуда она так и не побежала, потому что из автомобиля донёсся знакомый голос:

– Общага, ко мне!

Вика рванула заднюю дверцу, на застряла, зацепившись за неё своими искусственными формами. Макс подтолкнул её, что-то треснуло, он уцепился за спинку водительского сиденья, вскарабкался прямо на Вику и крикнул:

– Гони!

Автомобиль поплыл задним ходом, Вика, пытаясь продвинуться, видела, что преследователи бегут перед капотом почти вровень с машиной, Макс орал: «Почему не вперёд?», старуха отвечала ему: «Не на камеры же!», но потом вдруг остановилась и легонько подала вперёд, двинув кого-то из преследователей. Снова поехала назад. Больше за ними никто не бежал. Макс каким-то образом оказался у Вики на коленях и уже хлопнул дверцей. Они выехали из парка на уличный тротуар, чуть не сбив пешехода, развернулись и помчались по проспекту.

– Блин, номера, – охнул Макс.

– Заклеены, – лаконично ответила Ксения Владимировна и въехала в тёмный двор. Вышла и наклонилась к передним номерам, Макс открыл дверцу и рухнул наружу, наконец-то освободив Викины колени, и нырнув к задним номерам. Одновременно распахнулись передние дверцы, и артисты, усевшись, развернулись к Вике:

– Быстро раздевайся, лицо не трогай, им займётся Макс!

Макс шуршал пакетом, скидывая в него последовательно парик, маску и школьную форму. Старуха покрикивала на Вику, запутавшуюся в одежде. Та в ответ огрызалась: