Мусорщик. Мечта

Вроде бы такое уже бывало – не раз и не два. Ник читал о подобном по видону, проскальзывали статьи на эту тему. Но, вообще-то, все это всегда заканчивалось одним и тем же – банда распадалась, главарей кто-то убивал. И почему это происходило, догадаться нетрудно. Зачем Внешке одна единая банда, которая будет диктовать свои условия сразу всем скупщикам? Мусорщик-одиночка и цену может пониже сделать, и отдать вещь совсем за бесценок, не зная ее подлинной цены. Банда на такое не пойдет никогда. А значит, прибыль упущена. И значит, объединение, укрупнение банд Внешке совершенно не нужны.

Это не он придумал, это мама ему говорила. Ну и сам читал, да.

Шаг, еще шаг… еще… Ватные ноги несут его вперед, и довольно резво. Не бегом, но уже быстрым шагом. Тело болит, горит, как если бы его ошпарили кипятком, но живое. Пока живое.

Он добирался до своего «дома» несколько часов. Кружным путем, запутывая следы, опасаясь привести преследователей к надежному логову. Голый, в крови, грязный и несчастный. Ник запрещал себе думать о том, что потерял все – и одежду, и обувь. Даже видон – и тот потерял. Теперь придется покупать. Хорошо еще, что есть деньги на счету, а если бы не было?! Если бы не было, пришлось бы брать в кредит у того же скупщика, заплатив за видон пятикратную цену, и отрабатывать эти деньги долгие, долгие месяцы и годы. Обычный видон стоит триста-пятьсот кредитов, скупщик продал бы его за полторы-две тысячи. За риск! Отдать деньги мусорщику, который может в любой момент пропасть в недрах мусорки? Просто так? Нет уж… риск должен быть осмысленным. Риск должен что-то приносить! Точнее, не «что-то», а хорошую прибыль, иначе и рисковать не стоит!

Но самое обидное, от чего Ник просто хотел рыдать – рюкзак! Антигравитационный рюкзак! Тот, за который они с мамой вывалили столько денег! За который отрабатывали целый год! Гады и его забрали!

Мрази! Твари! Чтоб он взорвался у них на спине! Чтобы он унес их на высоту и там сломался!

Ох, до чего же обидно… черт подери! Нет, не ожидал Ник такого. Ну да, банды всегда были недовольны, что кто-то их опережает. Но он всю свою жизнь провел на этой территории! Это не та территория, на которую принимают «свежие» корабли и которую банда объявила сферой своего влияния! Это же несправедливо! Ну, забрали бы хабар, так зачем раздевать догола?! Зачем отбирать последнее?!

И, кстати, откуда Сегвар взял станнер? Где-нибудь нашел? Вряд ли… хотя всякое бывает. Купил, наверное. Вообще-то, Внешка не любит, когда кто-то имеет на руках боевое оружие, уж не говоря про Город! Руками дерись, ножами тоже можно. А вот боевым оружием – это только для Города. И охранников. Так что станнер в руках бандита – это неправильно со всех сторон.

Когда забрался в свое логово, сил хватило только для того, чтобы притащить мамину постель. Он ее давно не трогал – от постели плохо пахло… мама, когда умирала, уже не могла себя контролировать. Но теперь ему было все равно – лишь бы подстелить под себя, а пачкать хорошую постель не хотелось. Так что плюхнулся на дурно пахнущий матрас и забылся тяжелым, болезненным сном. Единственное, что сделал перед этим, – достал Шарик и прижал его к груди. А потом положил под щеку, коснувшись гладкой, теплой поверхности окровавленными губами. И уснул.

Снилось Нику, что он здоров, что на нем тот самый ужасно дорогой комбез, который нашел в пассажирском транспортнике, и что рюкзак у него никто не забирал.

А еще – Шарик носится вокруг, веселый такой, шустрый! Как маленький звереныш, которого Ник видел на экране видона!

Во всех мирах у людей принято брать в дом каких-нибудь зверьков. Некоторые несут охранную службу – подают сигнал, когда появляются чужие, или даже набрасываются на них и кусают.

Другие просто живут с людьми, и те гладят их по шерсти или по гладкому бесшерстному боку – и людям это доставляет радость.

Ник понимал такое – он и сам был бы не прочь завести себе зверюшку, с которой можно поговорить и которая так сладко сопит в подмышку. Но это дорогое удовольствие. Домашние зверюшки есть только в Городе, и то не у всех. В отличие от домашних роботов, с успехом заменяющих этих живых существ. Но робот – совсем другое. Живое существо у тебя в доме – это только для богачей, это престиж, это признак того, что ты чего-то добился в жизни.

А еще приснилось, что мама жива. И живет он с ней… нет, не в Городе! В другом месте! У них красивый дом на гравиплатформе, который парит над океаном! Да не над этим мерзким, зеленым, воняющим дерьмом и покрытым зелеными пузырями – нет! Над океаном голубым, чистым-чистым, прозрачным, с белым песком пляжей, с лодками, которые качаются на его волнах!

И лодки – не какие-то там глайдеры, трещащие, искрящие разрядами, а настоящие старинные – с парусами, веслами – все, как видел Ник в фильмах видона!

И остров! Остров, весь покрытый зеленью! Нет, не тухлой зеленью Сируса – это настоящие деревья! Огромные, красивые, а между ними – цветы. И бегают среди цветов Шарики – круглые такие, мягкие, и мама гоняется за ними и хохочет, весело, заливисто! И под ее босыми ногами взметается песок… и жарко, солнце, пахнет чем-то сладким, вкусным… так пахнет настоящее, не из конвертора, печенье! Ник пробовал такое – мама купила настоящей муки, настоящего сахара, еще чего-то, а потом испекла им печенье. И они откусывали по маленькому кусочку и мечтали о том, как заработают много денег и купят себе проход в Город! И станут там жить. А может, вообще улетят с Сируса! Будут купаться в море, загорать на солнце, и никто, никто не посмеет их выгнать!

А может, и не мечтали. Может, и не было никакого печенья. Может, Ник это все придумал… Может, ему просто хотелось вот так – сидеть с мамой, откусывать кусочки печенья и мечтать.

Они никогда так не сидели. Потому что не могли себе позволить ни настоящей муки, ни сахара, и даже печки у них не было, в которой можно испечь это самое печенье.

Нику во сне стало так горько, так больно… даже во сне он не может забыть, что все это только сон! Даже во сне! А мамы давно уже нет…

Он застонал, и слезы, которые нельзя было выжать из него бодрствующего, даже если резать его или жечь, потекли из-под прикрытых, затекших от кровоподтеков век. Ник еще сильнее прижал к щеке Шарик, и ему вдруг показалось, что тот лизнул его в щеку, как маленький зверек. Теплый такой, родной зверек, которого хочется гладить и гладить…

И тогда Ник вдруг улыбнулся рассеченными, опухшими, черными от побоев губами и крепко заснул – снова заснул, на этот раз без снов и кошмаров.

Впрочем, уже давно для него сны и кошмары были одним и тем же понятием. Когда живешь в Аду, тебе не могут присниться хорошие сны. Только кошмары.

Когда проснулся, мгновенно все осознал. Все – от первой до последней минуты вчерашнего дня. И душу стянуло холодной ненавистью и безнадегой – все, конец! Не надо было бегать к «свежачку», ну знал же, что там точно окажутся банды, знал! Пожадничал! Рискнул! И что теперь? Ну вот что – теперь?! Рюкзака нет, видона нет, даже одежды и ботинок нет! Да черт с ней, с одеждой… обычное пластиковое барахло, есть запасная. И видон за полтинник купит, пусть и старый – ерунда! А вот рюкзак! Ох ты ж беда… вот это беда!

Твари! Ну какие твари! Эх, бластер бы… какой-нибудь бластер! Всех бы положил. Вот ей-ей – всех! И не жалко. Никого не жалко. Что там они хотели? Привязать его? Чтобы висел и подыхал? Ах вы мрази! Мрази! Мрази!

Ник в бессильной ярости сжал кулаки и ойкнул от резкой боли. Посмотрел – пальцы распухли, были черными, страшными. Топтались по ним? Скорее всего… Беззащитного избивали. Просто ради удовольствия! Нелюди!

Ник со стоном откинулся на матрасе и сморщился, ощутив неприятный запах, идущий от ткани. Тогда он заставил себя встать. Уже стоя на ногах, пусть и нетвердо, но все-таки вполне уверенно, уцепился за матрас и с силой потянул на себя. Потянул и выбросил в коридор. Давно надо было выбросить, но почему-то жалел. Мама на нем спала! Сентиментальный болван…

Закончив похороны матраса, вернулся, нашел старую рваную рубаху (истрепал, когда лазил по кораблям), оторвал от нее приличный кусок. Подошел к бутыли с водой, открутил пробку, аккуратно плеснул в тряпку, сморщившись от боли и жалости. Не к себе жалости – воды было жалко. Чистая вода! Денег стоит!

Начал аккуратно, сипя сквозь зубы от боли, дергаясь, обтирать тело.

Во-первых, если не продезинфицировать раны, запросто можно умереть.

Во-вторых, мама приучила его к чистоте. Даже когда у них не было денег, когда настроение опускалось ниже самой низкой ямы, она не позволяла расслабиться. Опуститься. Зарасти грязью. Ник ругался с ней, плакал, убегал куда глаза глядят – она его ловила, утешала, нашептывая на ухо ласковые слова, осушала слезы губами… а потом раздевала и мыла, не обращая внимания на дрожь, на несчастный вид, на отчаяние сына, приводившего все новые и новые аргументы на тему: «На кой черт нужна эта чистота, если все равно тут сдохнем?! Какая разница, грязные мы или чистые?!»

Даже когда болела, требовала чистой воды и тряпочку и, выгнав сына из своей каюты, обтиралась насколько могла… пока могла. А когда уже умирала, попросила, чтобы Ник ее расчесал. Горячими губами шептала, что не хочет умирать некрасивой.

Ник ходил во Внешку. Просил аптечку. Просил лекарства. Ходил к скупщику, с которым он и его мать работали долгие годы. Но скупщик сказал, что аптечки у него нет. И что вряд ли он ее найдет и тем более что вряд ли кто-то ему ее даст. И все, что он может, – это дать антибиотики. Немного, в долг, и только потому, что Ник ему нравится. И что мать его была великой искусницей в сексе, и грех терять такую красивую и умелую женщину.

Ник взял антибиотики. Хотя ему хотелось убить скупщика. Очень хотелось. Но, кстати сказать, тот его даже внутрь лавки не впустил – разговаривал через экран на двери. Боялся поймать заразу. А может, и другого боялся. Отчаявшиеся люди готовы на все. Совсем на все! В том числе и на убийство.

Тогда Ник пошел к тем богатым людям, кого знал. К тем, у кого могла быть аптечка. Но они, как только слышали, что мать заболела и умирает, с ним и разговаривать не хотели. Хотя Ник был готов на все. На все, что они когда-то предлагали. Совсем на все.

В конце концов, его выпроводили из Внешки – патрульные охранники. Им стукнули, что по улицам бродит потенциальный разносчик заразы, и охранники едва его не пристрелили. Пристрелили бы, но он так резво помчался прочь, что старший группы остановил напарника, сказав, что, если парень может с такой скоростью улепетывать от опасности, он точно не болен. А значит, и никакой заразы в нем нет.

Спорный вопрос, конечно, но какой-никакой аргумент. Старший группы некогда потерял любимую женщину, которая заболела лихорадкой, и мальчишка вдруг напомнил о ней. Пусть живет. Выживет – его счастье.

Патрульный знал, что искал парень. И знал, что найти аптечку нереально. Ни за какие деньги. Говорят, что Город нарочно не продает их во Внешку, хотя ходили слухи, что у самых богатых жителей Внешки они есть. Но ведь они не обязаны делиться с соседями…

…Закончив, Ник быстро осмотрел себя на предмет первоочередных в лечении ран. Как это ни удивительно, если не считать черных, страшно выглядевших гематом да уже подсохших, не представлявших опасности царапин на ступнях, ничего угрожающего жизни он не увидел. Никаких открытых переломов, никакой разорванной кожи с обнаженной плотью. Попинали хорошенько, да, но, в общем-то, все обошлось вполне терпимо. Возможно, внутренние органы еще дадут о себе знать – отбитые почки, печень, но по крайней мере внешняя оболочка не очень повреждена. Он ожидал гораздо, гораздо худшего!

И ребра целы. Мама всегда удивлялась его выносливости и способности переносить всяческие падения и ушибы без особых последствий. Говорила, что в его случае мутация зашла настолько далеко, что его кости стали стальными, а мышцы, сильные и упругие, гасят удары с надежностью силового поля. И потом деловито щупала ребра, нарочно втыкая в них сильные пальцы, зная, как Ник боится щекотки. И они хохотали так, что из глаз текли слезы.

Нет, правда, в этом что-то было. Шутки шутками, но Ник знал за собой такую особенность – восстанавливаться быстро, не так, как другие люди, и выживать там, где никто не мог бы выжить. Наверное, лихорадка его не убила вовсе не потому, что отец – иномирянин. Просто вот такой он, Ник. Мутант. Урод!

Но все тело болит. Гематом столько, что кажется, будто его раскрасили черной краской. Посмотреть бы еще на лицо, но… видона нет, а значит, и зеркала тоже. В видоне было и зеркало, и информация, и развлечение. Теперь ни фильм поглядеть, ни информацию раздобыть… И что делать?

Спать, конечно. Отлеживаться. Пока не поздоровеет настолько, чтобы можно было дойти до Внешки. Там купит видон. Но не раньше, чем лицо очистится и опухоли сойдут. В таком виде Ника первый попавшийся патрульный пристрелит, решит, что мусорщик болен какой-то страшной болезнью. Рисковать не будет, точно.

Нашел запасную одежду, надел. Ей-ей, мама была права – чистым даже болеть легче.

Теперь нужно поесть. Оно вроде и не очень хочется, но надо! Точно – надо! Организм должен восстанавливаться, а за счет чего? Есть самого себя? Лучше пусть псевдомясо ест, а мышцы Нику еще пригодятся!

Виброножа не было, пришлось рвать упаковку зубами. И кусок псевдомяса – тоже. Упругое, скользкое, оно походило на настоящее вареное мясо, но… не все то, что выглядит как мясо, им является. Набор микроэлементов, жиров, углеводов, белка и соли. Все, что необходимо. Вкусно и полезно! По крайней мере, так говорят ученые. Заставить бы их жрать эту гадость – неделю, месяц, год, десятилетия! Что бы тогда они запели?

Пока ел – спохватился: а где Шарик?! Куда Шарик делся? Ах вот он, у стены! И как там оказался? Видимо, когда Ник выбрасывал матрас, Шарик попался под ногу. Пнул его, сам не заметив этого. Хорошо, что он не таскает Шарик с собой – теперь бы и его лишился.

Подобрал, кряхтя, морщась от боли в разбитых ногах. Шарик был весь вымазан в крови, просто покрыт засохшей коркой крови. Вспомнил – Ник, перед тем как свалиться, прижал его к щеке. Вот и вымазал по самую макушку!

Покатал в руках… гладкий… приятный… теплый… Стоп! А это что такое?! Как могло произойти подобное?

Приблизил Шарик к глазам – точно! Он теперь не шарик! Похоже на то, как если бы кто-то взял и отрезал от него кусочек! Чисто так отрезал, виброножом! Получилось эдакое донышко, на которое Шарик можно ставить, чтобы не укатился!

Вскочил, забыв про боль, – неужели кто-то все-таки пробрался в его нору? Неужели нашли?! Испортили Шарик, твари?!

Посмотрел вокруг, под ногами – может, где-то валяется кусочек? Ну тот, отрезанный? Нет. Ничего такого не видно.

Стал рассматривать Шарик повнимательнее. Все вроде так, как было, но… Шарик стал чуть больше?! Вырос?! Точно, прибавил в диаметре! Он вырос!

Сел на матрас, задумался. Что такое Шарик? Что он вообще о нем знает? Ничего. Может, это какой-то особенный робот? Ну, самоорганизующийся? Зародыш робота. Ник читал о чем-то подобном. Хранят их как семена, в специальном отсеке. А потом каким-то образом активируют, и роботы начинают строить сами себя!

То есть что получается, Ник активировал робота?! Вот ведь чертовщина! А если это боевой робот? Кольнет Ника ядовитой иглой, и все, кончился Ник!

Ну нет! Шарик добрый! Шарик хороший! Ник это знает! Точно знает! Он не может обидеть своего друга! Хозяина? Нет, не хозяина, именно друга! Как можно владеть разумным живым существом? Это неправильно! А Шарик разумный. Он Ника любит! Кстати, надо и Шарика покормить.

Ник вдруг хихикнул, и губы его невольно растянулись в улыбке. Он давно не улыбался, с тех самых пор, когда мама была жива. Вообще не улыбался. И вот – на тебе! Улыбка! И лучше бы этого не делал – губы треснули, и капли крови покатились прямо на Шарик!

Показалось? Шарик вроде бы дрогнул в руке. Показалось… Положил его на пол… поставил на пол.

Теперь его можно ставить. А что – удобно! Раньше мог укатиться, пол-то с небольшим наклоном, а теперь не укатится. Теперь спокойно стоит!

Потрогал нос – болит! Пошевелил… вроде не сломан. Просто распух. Глаз видит – оба глаза видят. Опухоль даже немного спала.

Да ладно – надо все-таки поесть! Больно только… вот ведь вздумал улыбаться, а?! Раны разбередил!

Укусил пластину псевдомяса и еще раз порадовался, что не выбили зубы. Вырастить новый зуб во Внешке нельзя. Можно поставить протез, но стоит это огромных денег. Год надо работать за такие деньги! Это ему – год. Банда, небось, за один день такие деньги делает.

Ну что бы ему не пойти в банду? И деньги бы имел, и покой! Ну… сравнительно – покой. Пока с другой бандой не сцепились. Они частенько разборки устраивают.

Только вот не хочется исполнять приказы какого-то придурка. А в том, что во главе любой банды стоит кровожадный придурок, Ник не сомневался. Иначе и быть не могло. Кто, кроме кровожадного придурка, сможет подмять под себя всех вокруг? Заставить делать то, что ему хочется? Только совершеннейший негодяй. А Ник не был негодяем. И в банду не хотел.

Шарик, тебя покормить? А что, может, ему тоже нужно питаться?

Откусил кусочек мяса, положил на стол, поднял Шарика и поставил его рядом. Ешь, дружище!

Так… а попить? Шарик должен попить! Какое мясо без питья?

Аккуратно налил воды в плошку, прямо перед Шариком. Снова ухмыльнулся – осторожно, стараясь не разбередить раны на губах. Потом медленно, глядя на Шарика, дожевал пластину мяса, запил водой из бутыли. С трудом пошло внутрь. Есть не хотелось ну просто совершенно! Однако вроде бы стало легче, и тут же захотелось спать. Организм защищался от боли, а кроме того, именно во сне он и восстанавливается. Так что все нормально.

Улегся на матрас, подложив под голову надувную подушку, и уткнулся взглядом в Шарика. Тихонько улыбнулся (в который уже раз! Что с ним такое?!), закрыл глаза. И «внутренние» глаза – тоже. Уснул.

Опять снился киношный пляж с белым песком, хохочущая мама, а вокруг нее скачущие и летающие Шарики. Они прыгали по песку, тыкались в ноги, брызгались водой, и было это так хорошо, так весело, что не хотелось просыпаться. Остаться бы во сне навсегда! Насовсем! Неужели так нельзя?! Ведь где-то этот сон существует! Наверное, существует. И мама где-то жива. И ничего не болит…

Очнулся, будто кто-то ткнул его в бок. Сел, не понимая, что случилось и почему вдруг вскочил – только что бегал по песку, со смехом отбиваясь от Шариков, и вот…

Стук!

В бок что-то ткнулось, ударило! Не больно, но ощутимо, Ник даже невольно вскрикнул от неожиданности:

– Ай!

Вскочил, отбежал в угол – да что же это такое? На Сирусе нет никакой живности, кроме той, что принесли с собой люди! И та – только в Городе! Но что-то двигается, точно! Что-то светлое, можно сказать, белое. Оно останавливалось, потом подскакивало и снова двигалось вперед. Пролетало метр, не больше, падало на пол с глухим стуком, вновь поднималось – и все это делало по направлению к Нику!

Ник попятился еще, но отступать было некуда – уперся спиной в переборку. Тогда потихоньку двинулся к выходу, фиксируя взглядом непонятный объект. А тот сделал еще прыжок, как-то неуклюже запнулся, перевернулся в воздухе и, шлепнувшись на пол, подкатился к замершему Нику.

Ник узнал ЭТО! Шарик! Это был его родной, его любимый Шарик!

У Ника отлегло от сердца. Нет, ну надо же так напугать! Черт подери, чуть в штаны не напустил! Ведь тут не может быть никого такого, совсем никого! Нет на Сирусе мышей или крыс! Нет даже червей и букашек! Вообще ничего нет! А значит, все, что шевелится, все, что неизвестно, – это опасность, потому что попасть сюда оно может только с боевого корабля! А боевые корабли ничего хорошего принести не могут. Ничего хорошего от них не дождешься!

Встал на колени, поднял Шарика, поднес к глазам. Глупо, конечно, – кажется, что, если поднесешь ближе, станет лучше видно. Обман. Ничего не лучше. Что за сто метров, что в десяти сантиметрах – четкость та же. Однако привычка есть привычка.

Ну вот он, Шарик. И что? И ничего! Гладкий весь, донышко тоже гладкое… никаких следов того, что он только что прыгал.

Кстати, а как это прыгал?! Каким образом?! Ног-то нет! И щупальцев нет! Шарик со срезанной попкой – вот и все!

Шарик вдруг засветился – это самое донышко вдруг стало явственно мерцать голубым светом! И руку Ника кольнуло. Антигравитация!

Ник выронил Шарика, отшатнулся назад… и тут Шарик прыгнул вперед, врезался Нику в живот так, что тот икнул, согнулся, прижав руки к животу:

– Ай! Ты чего?! Больно же!

Когда отдышался, обнаружил, что Шарик устроился в складке штанов и тихо лежит, не подавая никаких сигналов и не дергаясь. И тогда Ника вдруг разобрал смех – на «коленочки» забрался! Пригрелся, понимаешь ли! Как зверьки из фильма! Или как ребенок на коленях у матери!

– Есть хочу! – вдруг пискнуло в голове Ника. – Пища! Вода! Есть хочу!

Теперь Ник не просто остолбенел. Он… не дышал минут пять! Или десять! Или полчаса – насколько хватило! И только когда в глазах потемнело и заболело в груди, опомнился и с присвистом, едва не теряя сознание, задышал. Грудь ходила ходуном, он как-то сразу вспотел, и на лбу выступили крупные соленые капли.

Шарик снова выпустил пульсирующее голубое облачко, взлетел с колен Ника и на несколько секунд завис в воздухе:

– Кушать! Пища! Вода!

И плюхнулся назад. Хорошо, что Ник успел его поймать, иначе бы получил по самому интересному месту увесистым круглым предметом, весом не меньше пяти килограммов. Ну да, Шарик был очень, очень увесист! Врезать таким себе по черепу – и можно забыть обо всем плохом. И о хорошем тоже. Проломит череп запросто.

– Пищу тебе? Ну, пойдем! Покормлю тебя! – Голос Ника прозвучал странно в закрытом объеме пустой каюты. Он уже давно ни с кем не разговаривал, даже с самим собой.

Ник вдруг понял, что ему показалось в Шарике странным. Нет, не голубое свечение, похожее на поле антиграва. Шарик был чистым! А ведь только недавно на нем темнела корка крови! Его, Ника, крови! И когда он успел очиститься? И главное – как?!

Сердце вдруг засбоило: «Тук-тук, тук-тук!» Резко трепыхнулось не так, как бывало обычно. Сердце у Ника отличное, молодое! Ошеломила мысль: Шарик кровь съел!

Да черт подери… он что, людоед?! Сейчас набросится, протаранит, а потом станет пожирать?!

– Брат… еда! Пить! Создатель!

– Да черт возьми! – выругался Ник, недоверчиво помотав головой. – Это я-то Создатель?! Вот только в боги меня не надо записывать, ладно? Ты всего лишь слизал мою кровь! Всего-навсего! А меня не сожрешь? Кстати, ты кто? Робот? Живое существо? Кто ты?

Молчание. Потом пришла мысль: «А может, Шарик умирает от голода? А я его тут допрашиваю?! Его надо покормить! Вот только чем?!»

И правда, чем кормят такие шарики? Кровью, конечно! Отдавать свою кровь на кормление Шарику Ник был совершенно не готов. Нет, немножко можно накапать… совсем немножко. Но ведь не каждый же день! От такой мысли кровь стыла в сосудах и отказывалась их покидать!

А что он еще ест? Так… эх, и дурак же он! Нет, не Шарик – Ник дурак! Он же кормил его сегодня! Уже кормил! И не кровью (хотя кровь тот точно слизал, это уж и в видон не смотри), он его мясом кормил и водой поил!

Схватил упаковку мяса, сорвал защитную полоску, мясо тут же нагрелось, стало теплым, сочащимся псевдожиром. Ник обычно ел мясо холодным, но почему бы и не разогреть? Положил мясо на стол, подсадил Шарика поближе. Подумал, взял бутыль с водой и наполнил плошку. Готово. Что теперь скажешь, кругляш с обрезанной попкой?

Ничего не сказал. Но только Ник вдруг почувствовал такую волну благодарности, такую волну радости, идущую от Шарика, что неожиданно для себя рассмеялся, довольный и веселый. Ему было хорошо!

А потом стал смотреть, как же это странное существо (или все-таки робот?!) начнет поглощать пищу.

Шарик не двигался, не чавкал и вообще не подавал никаких признаков жизни. Только через минуту вдруг как-то… рраз! И мяса не стало. Ник присмотрелся – вода тоже исчезла.

А потом «донышко» Шарика засветилось голубым светом, таким пронзительным в темноте корабля. Он зажужжал и начал радостно носиться над полом – туда-сюда, туда-сюда! Глаза Ника не успевали следить за его перемещением, настолько тот был быстр и ловок. Наконец, будто утомившись, снова подлетел к Нику и улегся ему на колени. Мол, полетал, да и хватит, пора бы и поспать!

Ник осторожно улыбнулся, чувствуя, как натягиваются раненые губы, и погладил гладкую поверхность то ли прибора, то ли робота, то ли зверька. Не выпуская тяжелое существо из рук, встал, подошел к своему матрасу и, облегченно вздохнув, опустился на него, блаженно распуская уставшие мышцы. Тело болело, отбитая грудь ныла, немного подташнивало – видимо, сказывалось сотрясение мозга. Но Нику все равно было хорошо. Он теперь не один! У него есть… друг! Друг!

Ник покатал это слово на языке, повторил несколько раз: «Друг… друг… друг…» и снова улыбнулся. Что бы это ни было, но оно Ника любит. Как… как – мама. Как… брат, которого у него никогда не было и не будет.

Однажды он спросил маму, могла бы она еще родить? Найти себе мужчину, родить сына или дочь, зажить нормальной жизнью… Мама посмотрела на него странным, отсутствующим взглядом и грустно сказала, что ей никого не нужно, кроме того космолетчика. И его, Ника. И она даже представить себе не может, чтобы родить от какого-то другого человека. И еще – разве он видит где-то рядом кого-нибудь, достойного своей мамы? Достойного настолько, чтобы родить от него сына?

Ник честно сказал, что такового не наблюдается, потому что вокруг урод на уроде и он с ними не то что жить, а погадить на одном квадрате территории не сел бы.

На том все и закончилось. Аргументы мамы были просто убийственны. А родить она бы могла, это точно – он видел, как мама принимала специальные пилюли. Когда он ее спросил, что это такое, мама ответила, помедлив пару секунд, что это пилюли для профилактики вирусных болезней, которые опасны для жителей Города. И что Нику эти пилюли не нужны – он ведь родился уже во Внешке. Память у Ника замечательная, так что название пилюль он запомнил. А посмотреть о них в видоне – пара пустяков…

…Уснул, накрывшись тонким одеялом. Так-то на Сирусе не холодно, но под одеялом уютнее, да и ночью температура иногда может опуститься меньше двадцати градусов. А это уже прохладно.

Проснулся от того, что кто-то упорно тыкался ему в бок. Потрескивал, жужжал и тыкался, тыкался, тыкался!

– Пища! Есть хочу! Пища! – пропищало в голове Ника, и, сбрасывая сонную одурь, он вдруг подумал о том, каким образом Шарик с ним разговаривает. Ведь вслух он ничего не произносит!

Мыслепередача? Скорее всего, да. Штука не такая уж редкая, но… с применением специальных средств. А чтобы вот так, от существа к существу?! Впрочем, почему бы и нет? Все-таки он, Ник, мутант. Хотя и человек. Вдруг у него проснулись какие-то особые способности? Например, стал слышать мысли других людей! Хмм… людей? Разве Шарик человек?

Да кто знает, что такое «человек»… в Эру Космоса понимание этого слова сильно размылось. Во Вселенной бесчисленное множество планет с проживающими на них разумными существами, которые или очень похожи на людей, или вообще произошли от человека, попавшего в изменившие его условия. Ну, как сам Ник, к примеру. Разве можно говорить, что Ник не человек, если он выглядит как человек, думает как человек и все у него в организме человеческое! Даже слишком все человеческое… и сейчас пора бы это самое «все» из себя удалить!

Ник вскочил и почти побежал к дальнему концу коридора. Там они с матерью устроили туалет – с огромным трудом выкопали яму в почве и положили на нее стальные листы. Откуда взялась почва в корабле? А ниоткуда. Дыра тут была, похоже, результат удара мегабластера. Корабль давно просел под своей тяжестью, и тут образовалось что-то вроде колодца – небо было видно, если отойти подальше влево. И проветривание, и на голову ничего не насыплется – кусок отогнувшейся обшивки образовывал что-то вроде козырька. Ну в самом деле, ведь не наружу бежать за всяким таким делом? Да и демаскирует – любой догадается, что кто-то спрятался поблизости. Не стоит привлекать к себе лишнее внимание.

Тут же лежал ультразвуковой очиститель, который можно было использовать и для мытья всего тела. Только вот Ник, так же как его мама, предпочитал мыться настоящей водой. Приятнее, если есть такая возможность, конечно. Хотя и дорого.

Пристроился, прикрыл глаза – свет, падающий сверху, слепил. И тут же, почувствовав удар в спину, едва не свалился в яму!

– Пища! Есть хочу! Пища!

Блестящий белый шар, мерцая голубым сиянием, стал опускаться в яму. Прямо под Ника. Но тот взвыл дурным голосом и схватил Шарика:

– Нельзя! ЭТО – нельзя! Потом будет пища! Домой лети! Домой!

Странно, однако Шарик послушался и, вырвавшись из рук, полетел вдоль коридора по направлению к каюте. Ник быстро «доделал дела» и тоже направился туда, недоверчиво мотая головой, – вот ведь чертовщина! Шарик, с которым он засыпал несколько лет, держа его в руке, – живое существо! Почему живое? Да потому, что никакой робот не будет есть и пить! Только живое! Ну… Ник так думает. Сколько бы он ни читал про роботов, никто из них не мог пить и есть. Они существовали или на электрических аккумуляторах, или на ядерных сердечниках. Да и глупо было бы – робот, и ест! Еще не хватало – сортиры для роботов! Смех один…

Шарик летал по каюте, явно разыскивал еду. Завидев Ника, метнулся к нему и снова завопил:

– Кушать хочу! Пища! Пища!

Ник невольно ухмыльнулся, подумал, подумал… и решил дать ему что-нибудь поскромнее. Не псевдомясо. Ну в самом деле, больно уж запросы велики! А что есть самому, если Шарик все слопает? Да тут с голоду подохнешь, пока сойдут синяки и сможешь появиться во Внешке!

Непроизвольно пощупал опухоль на щеке – нет, рожа еще та! В таком виде не стоит появляться на людях! Дня три еще, не меньше, нужно отсидеться. Кстати, удивительно, что физиономия уже не так сильно опухшая. А ведь прошло меньше суток после избиения!

Вспомнил, и от ненависти просто перекосило – ну, гады! Добраться бы до них! Хотя бы вибронож заиметь! Вибронож – такой аккуратный, с плоской рукоятью, с кнопочкой! Он тихонько жужжит и входит в тело, как… как в воду! Только брызги летят! Красные брызги!

Ника аж передернуло от предвкушения убийства безжалостных мерзавцев. Нет, он никогда еще не убивал. Но знал – рука его не дрогнет, если понадобится прикончить врага. Это же Сирус! Тут или ты, или тебя. И никак иначе!