Мой любимый шотландец

– Для меня это не имеет значения.

Она захлопала ресницами.

– Вас не волнует, что ваша будущая жена туповата?

– На мой взгляд, вы достаточно сообразительны.

– Иногда я прихожу не по тому адресу, потому что неправильно прочла номер дома.

Блэкстоун выгнул бровь и промолчал, поняв, к чему она клонит.

– А еще мне бывает сложно сосредоточиться, – не сдалась Хэтти. – Мое внимание либо рассеивается, либо зацикливается на чем-то одном. К примеру, я теряю чувство времени, когда занимаюсь живописью.

– И все же учитесь в Оксфорде, – напомнил он. – Вы мигом распознали редкую вазу династии Хань – мало кто в Британии на это способен. Мозг у вас работает что надо. Кроме того, мне нужна жена, а не счетовод.

Все хуже и хуже. Видимо, Блэкстоун из тех мужчин, которых вполне устраивает, что жена занимается лишь рукоделием и рожает детей, а беседу поддержать не в состоянии.

– Как насчет детей? – Хэтти не смогла скрыть волнения. – Что, если мой дефект передастся потомству? Разве вам нужен наследник, который не способен писать?

Блэкстоун пожал плечами.

– Мой наследник будет богат.

Похоже, его все устраивало. Разочарование пронзило Хэтти, словно удар током, и она вскочила с кресла.

– Мы провели вдвоем не больше часа и не обменялись ни единым письмом! Мы вообще друг друга не знаем!

Блэкстоун сложил руки за спиной.

– Что вам нужно про меня знать?

– Мы с вами совершенно друг другу не подходим!

В его глазах мелькнула насмешка.

– Неуместным тщеславием я не страдаю, мисс Гринфилд, и прекрасно сознаю: вы никогда не приняли бы мои ухаживания. Можете быть уверены, я обеспечу вам комфорт, к которому вы привыкли, причем ничуть не хуже любого мужчины вашего круга.

Хэтти прижала пальцы к вискам.

– Знаю, вы богаты, – сказала она. – Но я так надеялась, что муж станет мне другом.

– Другом, – медленно повторил Блэкстоун, словно это было иностранное слово с трудным произношением. Его шотландский акцент прорезался снова.

Хэтти отвернулась и бросила взгляд на лондонские крыши.

– Да, другом, – хрипло проговорила она. – Я мечтала о муже, который станет проводить со мной время, который с радостью погрузится в маленький мирок, заботливо созданный нами обоими. И будет добрым.

Умеет ли такой мужчина, как Блэкстоун, быть добрым?.. Не те вопросы она задает, зря ожидает от него слишком многого. Хэтти с детства твердили о главных принципах крепкого брака, и она прекрасно понимала: женщина должна желать выйти замуж исключительно для того, чтобы исполнить свое высшее предназначение – быть матерью. Лишь эгоистка станет мечтать о романтике и дружеском общении с мужчиной, прежде чем думать о том, сколько прелестных деток может вырастить. Значит, она эгоистка. Еще Хэтти понимала, что для брака лучше, когда большую часть времени супруги проводят порознь – жена получает полную свободу в быту и не вмешивается в дела занятого мужа. К сожалению, у Хэтти было предчувствие, что ей захочется очень много внимания. Она буквально грезила всепоглощающей обоюдной любовью без конца и без края… Чувства вскипели в груди, и она продолжила изливать душу:

– Я мечтала о мужчине, который способен заботиться. О мужчине, который с удовольствием проведет субботний день, читая мне вслух, который отвезет меня в Италию, когда погода в Лондоне испортится окончательно, и мы будем изучать работы старых мастеров и обсуждать их за чашечкой горячего шоколада под сенью старинного собора. – Хэтти бросила на него взгляд. – Вы бывали во Флоренции, мистер Блэкстоун?

– Да, – холодно ответил он, – доводилось.

– А вы читаете книги?

– Грамоте я обучен, – еще более холодно отозвался Блэкстоун.

– Я имею в виду романы. У вас есть любимый роман?

Его темные брови сошлись в одну линию.

– Нет, – признался он. – Я прочел «Как мы теперь живем» Троллопа, если это считается.

Значит, за всю жизнь он прочел только одну книгу – про меркантильные браки по расчету и финансовые интриги. Хэтти покачнулась.

– Боюсь, мы совсем друг другу не подходим!

Блэкстоун раздвинул губы в подобие улыбки, обнажив отколотый зуб.

– Смелее, – подбодрил он. – У нас еще десять минут – может, вы и узнаете что-нибудь для себя приятное.

Вряд ли. И оба понимали, что ей все равно придется его принять, если только он не совершил какое-нибудь страшное преступление вроде убийства королевской особы. Разумеется, ни в чем таком Блэкстоун не сознается, и цель их беседы – найти что-нибудь, способное хоть немного скрасить дни перед свадьбой. Жизнь Хэтти сделала странный поворот, но надо уметь и в плохом находить хорошее. К сожалению, до сих пор ответы Блэкстоуна лишь пугали Хэтти. А ведь что-то заставило ее поцеловать его – она целовала эти скупые на слова губы, причем с удовольствием. И что только на нее нашло?

Хэтти откинулась на спинку кресла и указала на кушетку.

– Присаживайтесь, если угодно.

Шотландец сел, и изящная мебель угрожающе заскрипела.

Хэтти решила спросить что-нибудь попроще.

– Как вас назвали при рождении?

Похоже, вопрос оказался совсем не простым – Блэкстоун застыл как истукан и невидящим взглядом смотрел свозь девушку.

– Меня зовут Люциан, – наконец проговорил он.

Люциан значит «свет». Видимо, у его матери была склонность к иронии. Или же дар предвидения: Люциан – Люцифер – Вельзевул. Хэтти содрогнулась.

– А как вы повредили зуб, Люциан?

Он рассеянно провел языком по губе над отколотым зубом.

– Боюсь, ответ вас шокирует.

– В нынешнем положении меня мало что может шокировать.

– Получил удар кулаком, – сказал Блэкстоун. – На одном из пальцев был перстень, причем тяжелый.

Хэтти испуганно дернулась, представив зияющую на губе рану.

– Значит, вы склонны к жестокости?

Блэкстоун задумался.

– Нет, – наконец ответил он. – Иногда жестокость находит меня сама.

– Многим джентльменам удается обходиться без этого.

Он посуровел.

– Я ни разу не тронул ни женщину, ни ребенка, – заявил Люциан. – И я никогда не подниму руку на вас – вы ведь об этом спрашиваете?

Так и есть.

– Я бы предпочла, чтобы мой муж никому не причинял вреда! Говорят, вы намеренно губите порядочных джентльменов.

– Да неужели? – вкрадчиво проговорил он.

– А как вы это называете?

– Скажем, они жили не по средствам – и поплатились.

– Большинство джентльменов так и живут; неписаное правило заключается в том, чтобы продолжать предоставлять им кредит.

Повисла тягостная пауза.

– Я пересмотрел свои взгляды, – наконец ответил Блэкстоун.

За ужином две недели назад отец Хэтти сказал то же самое.

– Вы сожалеете о том вреде, который причинили?

В его глазах вспыхнуло ледяное презрение.

– Нет.

Значит, лучше эту тему не развивать. Вероятно, он заранее для себя решил, насколько будет откровенен в Голубой гостиной. К дискуссии с подобным человеком Хэтти подготовлена плохо. Да что там, она вообще не готова к тому, чтобы соединить с ним свою жизнь!

– Говорят, вы создали состояние из воздуха, – решила она сменить тему. – Это правда?

– Из воздуха… – насмешливо повторил он. – Неплохая идея, но нет. Я разбогател на продаже векселей, и с тех пор мое состояние растет в геометрической прогрессии. Я продал акции компании, дела которой пошли в гору. Средства на их покупку я получил от сдачи в аренду и продажи недвижимости.

– А кто дал вам стартовый капитал?

Силы Хэтти таяли, ладони стали липкими, в желудке угрожающе ворочался херес. Она держалась прямо лишь благодаря удобной шнуровке на корсете, и Блэкстоун это заметил. Видимо, потому и решил удовлетворить ее любопытство.

– Когда мне было тринадцать, торговец антиквариатом с Лестер-сквер взял меня в ученики. Через несколько лет он умер, оставив мне лавку. Я ее продал и вложил деньги в недвижимость с более высоким потенциалом роста.

Хэтти имела некоторое представление о суммах, требующихся для капиталовложений, которые ее отец назвал бы стоящими, и антикварная лавка – пусть даже на Лестер-сквер – едва ли тянула на то, чтобы позволить человеку проникнуть в высшие эшелоны финансовой элиты.

– Благодаря работе с антиквариатом я слегка приобщился к образу жизни богачей, – пояснил Блэкстоун с легкой насмешкой. – Похоже, у меня с самого начала были грандиозные амбиции, не соответствующие моему положению.

Амбиции вознесли его высоко, нужно отдать ему должное. Неужели Хэтти суждено стать драгоценным камнем в короне, обретенной столь безжалостно?

– Как насчет брачной клятвы? – задала девушка свой последний вопрос, опустив глаза.

Блэкстоун помолчал.

– А что насчет клятвы?

– Вы собираетесь ее сдержать?

Или собираетесь заводить любовниц и подвергать меня риску заболеть нехорошими болезнями и лишиться доброго имени?

Он молчал, пока Хэтти не отважилась поднять взгляд. Как ни странно, Блэкстоун отнесся к вопросу серьезно.

– Я человек слова, мисс Гринфилд, – заверил он. – И данную вам клятву сдержу.

Прискорбно. У нее не осталось приемлемой причины ему отказать. Хэтти медленно сложила и снова выпрямила дрожащие руки.

– У меня есть условия, – прошептала она.

Он склонил голову набок.

– Выкладывайте.

– Я хочу закончить учебу в Оксфорде.

– Весьма необычное желание.

– Как и обстоятельства нашего брака.

Блэкстоун размышлял бесконечно долго.

– Ладно, – наконец кивнул он. – Только не пять дней в неделю, разумеется.

Хэтти этого ожидала: он не производил впечатления человека, который довольствуется малым.

– Тогда четыре. Если уж на то пошло, в семестре всего восемь недель. – Она готова была сойтись даже на трех днях – столько удалось Аннабель выторговывать у Монтгомери, а Блэкстоун вряд ли более требователен, чем герцог.

– Пусть четыре, – неожиданно согласился он. – Что еще?

– Мне понадобится своя студия в доме и слово, что я смогу продолжить рисовать.

– Согласен.

– И еще я попрошу отца учредить доверительный фонд на мое имя.

Вид у Блэкстоуна стал скорее озадаченный, чем оскорбленный.

– Я вовсе не прижимист, если вы беспокоитесь об этом, – заверил он. – Мы с вашим отцом договорились о двух тысячах в год на мелкие расходы.

Две тысячи! Следует признать, для карманных денег сумма немаленькая.

– Пусть фонд тоже будет, – упрямо сказала Хэтти, когда к ней вернулся голос.

Изуродованный шрамом уголок рта дернулся.

– Прекрасно.

Конечно, он мог бы перекрыть ей доступ к деньгам, но Хэтти интересовала его реакция. Пожалуй, все понятно. Она встала, и он тоже поднялся.

– Я хотела бы закрепить нашу договоренность рукопожатием, – объявила Хэтти в надежде, что Блэкстоун наконец потеряет терпение, однако не дождалась – он протянул руку. Ловушка! Крепкая, горячая ладонь сжала ее пальчики, и ноги девушки едва не подкосились. Она застенчиво подняла взгляд. – Разве вы ничего не хотите узнать обо мне?

Блэкстоун сохранял деловой вид.

– Все, что нужно, я знаю.

Значит, ему все равно. Между тем Хэтти задала столько вопросов и при этом так ничего и не выяснила… Под влиянием внезапного порыва она потянулась к нему.

– Расскажите то, чего о вас не знает никто!

Ледяной взгляд слегка затуманился.

– Я уже это сделал, – наконец произнес Блэкстоун.

– Разве?

Он кивнул.

– Я открыл вам свое имя.

Хэтти опустила взгляд, признав поражение. И тут ему снова удалось ее шокировать: шотландец поднес руку к лицу Хэтти, коснулся большим пальцем подбородка и чуть приподнял голову. Их глаза встретились, и по телу девушки пронесся трепет. Блэкстоун хотел что-то сказать, затем передумал и молча провел костяшками по изгибу подбородка, по нежному горлу. Подобную ласку мог позволить себе любовник или муж – после такого бросает в жар, дыхание учащается. Блэкстоун наверняка почувствовал, как пульс под его пальцами забился предательски часто.

– Хэрриет, – прошептал он, – уверен, мы прекрасно друг другу подходим.

У нее не было и толики его оптимизма, и когда в распахнувшиеся двери влетели мать с Флосси, Хэтти невольно подумала: именно так могла бы выглядеть интерпретация античного сюжета в Лондоне тысяча восемьсот восьмидесятых годов. Аид в бархатном сюртуке тащит за собой Персефону, а та не вырывается и не визжит, лишь сохраняет вымученное самообладание.

Глава 9

Выйдя из шикарного особняка Гринфилдов, Люциан вспомнил фразу из романа Троллопа: «Похоже, есть все основания опасаться, что стоит бесчестью обрести великолепие, как мужчины и женщины перестают питать к нему отвращение». С начала семидесятых годов все больше простых людей сколачивали баснословные состояния с помощью выгодных вложений и небывалой удачи в торговле. Это вызывало справедливую зависть и подозрения как у знати, так и у рабочего класса, ведь чудовищный экономический кризис пятьдесят седьмого года еще не изгладился из памяти. Мошенники продолжали сочинять финансовые схемы, благодаря которым богатели или, что случалось гораздо чаще, разорялись вместе с бесчисленными простофилями, чьи сбережения они потеряли. Те немногие, кому удалось обеспечить себе безбедное будущее, вешали свои флаги в районах, некогда считавшихся оплотом аристократии: в Белгравии, в Сент-Джеймсе, в Коутсволде. Подобные нарушения жесткой социальной иерархии, присущей Британии, вдохновляли писателей на создание романов вроде «Злодея», в которых фигурировали внезапно разбогатевшие герои. Казалось, богатство заслуживает уважения лишь в том случае, если нажито за счет других, обрабатывающих земли предков в поте лица своего. Добившись всего в жизни сам, Люциан полагал, что в этом есть доля правды – прохаживаясь по своим великолепным особнякам среди сверкающего богемского хрусталя, позолоченной отделки и мебели черного дерева, стыда он не испытывал. Вопреки опасениям Троллопа, Люциан ничуть не сожалел о своих прегрешениях, вытягиваясь после сытного обеда на чистой, мягкой постели. Он прекрасно помнил, сколько приходилось красть, шантажировать и мошенничать в юности, и не пытался себя оправдать. Да и зачем, если столько свиней лениво пируют у корыта лишь потому, что им посчастливилось родиться в богатой семье.

Впрочем, он никогда не похищал женщин. Теперь подобное не принято. В те времена, когда кланы радостно угоняли друг у друга стада, его предки часто воровали невест. Разумеется, женились они на своей ровне. Ему же удалось заманить в ловушку английскую принцессу. «Иной на моем месте упивался бы победой, – подумал Люциан, проходя мимо кирпичного фасада старого Сент-Джеймского дворца, – но не я». В глубине души он не до конца верил, что скоро станет женатым человеком. Судя по бледному личику и списку требований – красивые руки, горячий шоколад! – нареченная вовсе не в восторге от перспективы. Что ж, сама виновата: не играй с огнем, если не хочешь обжечься.

Вернувшись в свой особняк, Люциан сообщил Мэтьюсу, что женится на дочери Гринфилда, и велел подготовить комнаты рядом с его личными покоями. Лишние заботы притупили обычную наблюдательность Люциана, и крайнее неодобрение, промелькнувшее на лице помощника, осталось незамеченным.

«Теперь ей известно имя, данное тебе матерью», – думал он по дороге в кабинет. Даже Айоф знала его только как Люка. Очевидно, грязный, невежественный мальчишка из прошлой жизни всерьез решил породниться с принцессой.

* * *

В среду Люциан получил специальное разрешение на брак. В пятницу «Таймс» объявила дату и место: следующая суббота, в капелле Сент-Джеймс. Конечно, не собор Святого Георгия на Ганновер-сквер, но сойдет, и четырех дней вполне достаточно, чтобы Хэрриет успела обосноваться в особняке в Белгравии до отъезда в Драммуир.

Люциан сидел в кабинете за столом, изучая сводки нью-йоркской биржи, когда Мэтьюс принес почту – письмо с шотландскими марками от мистера Стюарта, будущего управляющего на шахте в Драммуире.

– Что это? – спросил Люциан, кивнув на лежащий на серебряном подносе листок.

– Телеграмма из Италии, – бодрым голосом пояснил Мэтьюс. Несмотря на сияющий вид, глаза у него были красные. Похоже, провел ночь за выпивкой и картами в своем любимом притоне и остался в выигрыше. Скоро купит новые карманные часы или костюм, либо отправится на скачки ставить на аутсайдера, либо приведет новую женщину в свою квартирку в Кэмдене. Женщины у Мэтьюса надолго не задерживались.

– Италия, – задумчиво повторил Люциан. Никаких деловых контактов в Италии у него не было, поэтому телеграмму он отложил и велел Мэтьюсу проследить за проветриванием и ремонтом комнат для Хэрриет.

Письмо Стюарта было кратким: номера в гостинице «Дроуверс» забронированы на указанные даты, условия работы на шахтах в Драммуире ужасные, настроение в шахтерской коммуне упадническое. Чего еще ожидать от шахты, побывавшей в нерадивых руках графа Ратленда? Люциана захлестнуло негодование, и ему пришлось встряхнуться, чтобы продолжить чтение.

Он взял с подноса телеграмму, отправленную из Неаполя.

Блэкстоун старина точка Слышал ты женишься мисс Хэрриет Гринфилд точка Поздравляю точка Осмелюсь порекомендовать «Искусство зачатия красивых деток» чтобы способствовать супружескому счастью точка В экстренном случае сам знаешь в каком начни с тычинок и пестиков точка Твой Баллентайн

Люциан недоверчиво фыркнул. Какая наглость! Он снова перечитал телеграмму, чтобы убедиться. Неужели его светлость пытается проинструктировать друга, как трахать жену? Люциан смял листок в кулаке. До того, как съехаться со своей возлюбленной, Баллентайн играючи соблазнял и мужчин, и женщин десятками и мог бы стать отличным консультантом по плотским утехам. Однако виконт знал, что Люциан вовсе не невинный юноша. Нет, этим посланием Баллентайн подразумевал, что с невестой могут возникнуть сложности, поскольку Хэрриет Гринфилд – девица благородного воспитания, а Люциан отнюдь не джентльмен.

Он ослабил галстук и оттянул ворот сорочки. Люциан и сам задумался об этом вчера, когда привезли новую кровать. Переспать с девственницей ему еще не доводилось. Он знал, что подобные леди считают его руки недостойными касаться их шелковистого тела. И все же она – женщина, а он – мужчина, и процесс должен происходить примерно так же, как обычно. Да пошел этот Баллентайн к черту со своей телеграммой!.. Люциан вернулся к биржевым сводкам, но только на пару минут. Видения обнаженной Хэрриет так и стояли у него перед мысленным взором, заставляя колонки цифр расплываться.

Люциан откинулся на спинку кресла, непривычно возбужденный и рассеянный. Первое впечатление важно, а он хочет, чтобы ей понравилось. Ему нужно, чтобы ей понравилось, ведь он относится к соблюдению брачной клятвы всерьез. Для мужей и жен из высшего общества развлекаться на стороне – дело обычное, однако Люциан привычки к блуду не имел и тех, кто этим занимается, считал слабаками. Он с детства наблюдал, какие проблемы возникают из-за этого в небольших общинах и сколько внебрачных детей потом страдает. Праведный муж, вероятно, смиряется с равнодушием жены, деликатный отправляется развлечься в бордель. Люциан же не принадлежал ни к первому, ни ко второму типу. Навязывать жене свои извращенные вкусы он не станет, но и провести остаток жизни, исполняя постылый супружеский долг, не намерен. Он найдет выход, как и всегда.

* * *

На следующее утро Люциан предпринял четырехмильную поездку в Шордич к Айоф – они регулярно встречались раз в две недели. Когда он вошел в приемную, осведомительница поднялась с тахты с ленивой кошачьей грацией, сияя голубыми глазами. Пушистый котяра с плоской мордой развалился на изогнутом подлокотнике и небрежно махнул толстым хвостом.

– Дочка Гринфилда?! – Судя по гортанному смеху, Айоф забавлялась от души. Коротко остриженные кудри порывисто взметнулись. – Не иначе как ты прибег к черной магии!

– Отнюдь, – ответил Люциан. – Всего лишь немного везения и хорошая подготовка.

– Не знала, что ты хочешь жениться, причем на англичанке.

Люциан опустился в кресло «честерфилд» напротив тахты, а хозяйка подошла к серванту налить виски. Сегодня она была в платье из мягкого голубого хлопка, идеально облегающем стройную фигурку. Так может сидеть лишь одежда, сшитая у хорошего портного. Ожесточенное лицо выдавало уроженку трущоб, говорила она монотонно, смешивая ирландский акцент и кокни, зато вкусом обладала превосходным.

Айоф протянула гостю стакан.

– Какая она внешне – красивая?

– Не знаю.

– Не знаешь?! – удивленно подняла брови Айоф. – Ты наверняка ее видел – в газетах пишут, что вас поймали с поличным.

Айоф вела себя странно, и Люциан растерялся. Внезапно он осознал, что уважает в Хэрриет острый ум и самообладание – она пыталась с ним договориться, чего сложно ожидать от столь юной и избалованной особы. Ему нравились плавный изгиб ее полных бедер и крепко сбитая фигурка, наверняка способная выдержать его вес.

– Мне не важно, как она выглядит, – признался он, скрестив ноги.

– Какой ты скучный! – Айоф снова разлеглась на тахте. – Придется выяснять все самой. Знаешь, порой я гадала, какая женщина тебе подойдет, и не могла представить. Лучше всего с тобой ужилась бы эдакая практичная особа, которая любит звонкую монету и плевать хотела на нежные чувства. Впрочем, ты наверняка предпочел бы женушку мягкую и податливую. Увы, такая с тобой долго не протянет.

Он покачал головой.

– Какие новости о Ратленде? – спросил он, делая вид, что пропустил ее болтовню мимо ушей.

– Есть кое-что о твоем зануде-помощнике.

– Ты про Мэтьюса? – Люциан вспомнил, что утром глаза у того были красные. – Что он натворил?

– Совсем обнаглел, – заметила Айоф. – Вчера в притоне Ричи в Ковент-Гардене я лично видела, как он сорит деньгами, которых у него нет. С людьми Ричи шутить не стоит. Мигом отрежут ему ухо для острастки, чтоб неповадно было.

Что за ерунда?! Люциан не потерпит, чтобы его слуг уродовали по приказу игорных заправил.

– С долгами Мэтьюса я рассчитаюсь.

– Лучше бы ты от него избавился, – пробормотала Айоф.

– Он мне должен. Значит, будет преданным.

Айоф бросила на него сердитый взгляд.

– Я тебе предана, но при этом ни черта не должна!

Он обвел глазами комнату – роскошные шторы, дорогие картины и сервант с золоченой инкрустацией, почти наверняка завезенный из Франции.

– Я плачу за этот дом, – заметил Люциан.

Айоф улыбнулась, обнажив кривые зубы.

– Лишь потому, что я позволяю, – напомнила она. – Так ты не чувствуешь себя обязанным за сведения, которые здесь получаешь. Или же за то, что я помогла тебе выжить на улице.

– Резонно, – кивнул Люциан. – Так что насчет Ратленда?

Она помрачнела.

– Не нравится мне, что Сьюзен приходится водить за нос его сынка-оболтуса. Лорд Перси – бесхребетная тварь! – Взгляд Айоф задержался на шраме на губе Люциана. – Когда пустишь его на корм рыбам? В последнее время Темза так и зовет: лорд Перси, лорд Перси!

Люциан пригубил виски – с отчетливым привкусом дыма, хорошо выдержанный «Таллискер».

– Мне нужен отец, – проговорил он. – Хотя сыну я тоже кое-что задолжал, сама знаешь.

Айоф скривилась. Поддержки от нее не дождешься. К мести она относится иначе, поскольку нынешняя спокойная и сытая жизнь ее вполне устраивает, а на досуге Айоф позирует художникам и торгует информацией вместо того, чтобы заниматься контрабандой. Для него все гораздо сложнее: Люциан мстит не только за себя. Он не может сказать «с меня хватит!», потому что решает здесь не он. Что касается сына Ратленда, Перси, то их пути не пересекались с тех пор, как в тринадцать лет Люциан по глупости пробрался в обширное поместье Ратленда в Норфолке. В его памяти тот дождливый осенний день сохранился столь живо, словно все было на прошлой неделе. Нужный адрес Люциан ненароком выяснил у мастера Грэма. Убивать герцога сразу он не собирался – просто добывал сведения о том, кто погубил его семью, и хотел посмотреть, как тот живет. За подвязку правого носка он сунул свой скин-ду^[4], но толку от такого маленького ножа было бы немного. При виде огромного особняка, встающего из вечернего тумана, у мальчика перехватило дыхание, и он себя возненавидел: непобедимое, вальяжное великолепие казалось ему одновременно устрашающим и заманчивым. Егерь, охраняющий дичь от браконьеров, поймал Люциана возле розария и за шиворот отволок на кухню. Ратленд уехал в Лондон на весь сезон (тогда Люциан еще не знал, что означает это слово), зато сын, молодой лорд Перси, был дома.

– Браконьер? – осведомился его светлость у егеря.

– При нем ничего не нашли, милорд. Ни силков, ни добычи.

– Я просто заблудился, – пояснил Люциан.

Лордик воззрился на него с изумлением.

– Оно еще и разговаривает! Скажи-ка, может, мне стоит заявить на тебя за браконьерство и отправить в тюрьму?

– Нет, сэр.

– Ты должен называть меня не сэр, а милорд!

Люциан промолчал.

– Держи крепче, – приказал лорд Перси слуге.

Егерь неохотно завел мальчику руки за спину. Люциан не вырывался: он знал, что сейчас произойдет, но в тюрьму тоже не хотелось. Сын Ратленда ударил его в лицо так сильно, что раздался треск ломающегося зуба. Пинков в живот Люциан уже не почувствовал… Он очнулся, скрючившись на полу и хрипя. Егерь выдал ему полотенце, чтобы вытереть кровь, потом отвел к сторожке и велел больше не соваться. Когда Люциан вернулся в Лондон, мастер Грэм расстроился из-за драки и из-за испорченной рубашки и попросил его не выходить из подсобки и не пугать покупателей, пока лицо не заживет. Рваная губа никак не срасталась, поэтому плату за наложение швов хозяин вычел из его и без того скудного жалованья. Со сломанным зубом было уже ничего не поделать.

Долгие дни после избиения, подметая полы в лавке и разгружая антиквариат с заднего входа, Люциан мечтал о мести, пока наивная мальчишеская идея о справедливости не переросла в нечто более системное и масштабное. Он не просто убьет Ратленда – он ударит его по самому больному месту. По финансам. Для этого придется и самому стать богатым и влиятельным.

– Как стать богатым? – спросил он Грэма, когда губа затянулась.

– Нужно им родиться, – ответил Грэм, удивившись вопросу.

– А если не вышло?

– Тогда нужно заставить работать на себя других людей, – объяснил Грэм.

Люциан посмотрел на него недоверчиво.

– Если ты все знаешь, то почему занимаешься этим? – Он махнул в сторону сломанных безделушек, заполонивших лавку.

Грэм покачал головой, словно Люциан ляпнул глупость, и погладил изогнутую спинку французского дивана.

– Зачем делать деньги ради денег, если я могу работать с красивыми старинными вещами, которые нуждаются в моей заботе?

Тогда Люциан счел Грэма дураком, по крайней мере в вопросе денег. При первой же возможности, забирая от клиента сломанный боковой столик, он совершил свою первую кражу и записался на вечерние курсы, чтобы подтянуть письмо, арифметику и речь. Он начал читать экономические журналы и раздел финансов в газете Грэма, и тот, впечатленный усилиями своего ученика, предложил ему пустующую комнату над лавкой всего за шиллинг в неделю. В результате Люциан сэкономил время. Вскоре он узнал, что время – тоже деньги. Если бы лорд Перси не разбил ему губу своим перстнем, Люциан действовал бы грубо и неэффективно, а так пришлось поработать головой. Нет, он не пустит лорда Перси на корм рыбам. Темза пока подождет.

– Лорд Перси на пару с Ратлендом намерен выкупить на торгах большую часть акций текстильной компании, которая развалилась в прошлом месяце, а теперь ее хотят реструктурировать, – сообщила Айоф. – Хвастался об этом Сьюзен, когда был навеселе, – все ищет легкой наживы. Видит Бог, она ему нужна.

– «Милл и Клот» в Бристоле, – отрешенно проговорил Люциан. – Я так понимаю, ее акции продаются на Бристольской фондовой бирже.

Айоф пожала плечами. Она особо не вникала, потому что всего лишь передавала разведданные.

– Это хорошо или плохо?

Он улыбнулся.

– Я знаком с чиновником, который курирует торги.

Она тоже улыбнулась.

– Полагаю, Ратленд со стариной Перси своих доходных акций не получат. Теперь можно отозвать Сьюзен?

– Ради бога.

– Отлично! Куда повезешь ее на медовый месяц?

Он моргнул.

– Кого?!

– Свою жену.

Люциан допил виски.

– Никуда. Сразу после свадьбы я уеду в Файф.

– На шахту в Драммуир?

– Да.

– Паршивый из тебя муж, если оставишь молодую жену без медового месяца.

Люциан пожал плечами.

– Она будет только рада от меня избавиться. Судя по списку требований, я не в ее вкусе.

– Ладно, – отступила Айоф. – Похоже, дела на шахте совсем плохи, если ты едешь лично.

– Отчеты неважные.

– Но ты ведь не любишь ездить на север?

– Не люблю.

Ее лицо смягчилось.

– Все еще пытаешься изменить мир к лучшему?

– Мне только что удалось существенно продвинуться, – сухо заметил он.

– Твой новый тесть? – Айоф расхохоталась, напугав задремавшего на подлокотнике кота. – Люк, никому не под силу совершить переворот в политике! Это выгребная яма, и они все в ней барахтаются, включая Гринфилда.

Она погладила кота, и зверек вытянулся, меся воздух когтистыми лапами.

– Среди клиентов Гринфилда хватает пэров, – пожал плечами Люциан. – Он мог бы настоять на выполнении кредитных обязательств, но для избранных он этого не делает. Иначе бы игорные дома начали закрываться один за другим. По крайней мере, он раздобудет для меня приглашения на ужин к влиятельным лицам.

– Думаешь, расстарается ради дочери? – поддразнила Айоф. – У него же их много, одной вполне может пожертвовать.

– Насколько я могу судить, их семейка держится за своих, словно стая леммингов.

– Вряд ли они ее так уж сильно любят, если отдали тебе.

Люциан, давно привыкший к бесцеремонности подруги, пропустил дерзость мимо ушей.

– Ему захочется понянчить внуков.

Губы Айоф сложились в букву «о».

– Тебе нужна даже не она сама, а ее дети!.. Ловко придумано! Когда, говоришь, свадьба?

– В следующую субботу.

Она хихикнула.

– Значит, у тебя меньше недели! – Увидев его недоумение, Айоф пояснила: – Чтобы очаровать наивную невесту, разумеется. Дети, знаешь ли, на деревьях не растут.

– И ты туда же! – проворчал сквозь зубы Люциан, вспомнив телеграмму Баллентайна.

– Что?

– Не важно, – отмахнулся он. – В любом случае, я всегда начинаю так, чтобы имело смысл продолжать.

– Не считая слуг, ты ни с кем не жил более десяти лет, – напомнила Айоф. – Грядут перемены.

– Дома у меня большие.

– Лучше бы ты последовал моему совету и завел собаку.

Он недовольно выгнул брови.

– Сравниваешь мою жену с собакой?

– Нет, – с легкой улыбкой ответила Айоф. – Всего лишь хочу сказать, что ты никогда ни о ком не заботился.

Люциан покачал головой.

– Заводить собак – пустая трата времени.

– Почему?

– Они живут недолго.

Айоф хотела ответить что-нибудь циничное, потом в ее глазах мелькнуло понимание, и она погладила кота.

– Слишком усердно ездить на подобных ей нельзя – они ломаются прежде, чем получишь пользу.

* * *

В особняке в Белгравии Мэтьюс поставил в вазы свежие оранжерейные цветы, и запах преследовал Люциана по всему коридору на пути в кабинет. Работа продвигалась необычайно медленно, и он наконец закрыл папку. Наверное, стоит уведомить Хэрриет, что медового месяца не будет. Люциан никогда не оставлял дела больше чем на день, к тому же куда бы он ее повез? В Италию? И что дальше? Нет у него времени ни на путешествие, ни на сборы. Необходимо подготовить портфель акций и тщательно проинструктировать агентов, чтобы за неделю в Файфе его дела оставались в порядке.