Loe raamatut: «Лабинцы. Побег из красной России. Последний этап Белой борьбы Кубанского Казачьего Войска»

Font:

Лабинцы

Тетрадь первая

Кубанская армия

После революции в Петрограде в феврале 1917 года на территориях всех Казачьих Войск были созваны Войсковые Круги, на Кубани Войсковая Рада, избраны Войсковые Атаманы, образованы Войсковые правительства, то есть было восстановлено древнее казачье самоуправление на своих казачьих землях, но с подчинением центральной российской власти, только что образованному Временному правительству в Петрограде.

В конце октября того же года, с захватом в Петрограде государственной власти большевиками, все казачьи правительства, не сговариваясь предварительно, этой новой власти не признали и объявили полную независимость от нее по управлению своими землями впредь до образования правового правительства России. Для обеспечения порядка на своих землях на территориях Казачьих Войск стали формироваться правительственные отряды. Наиболее явно это выразилось в Оренбургском, Уральском, Донском, Кубанском и Терском казачьих Войсках.

Осенью 1917 года на Дону начала формироваться Русская Добровольческая армия под политическим руководством генерала Алексеева, которую возглавил мужественный сердцем генерал Корнилов.

В феврале 1918 года Дон пал. Добровольческая армия ушла на Кубань. В марте в Закубанье она соединилась с Кубанскими правительственными отрядами. 14 марта того же года в станице Ново-Дмитриевской Екатеринодарского отдела произошло заседание высших генералов Добровольческой армии с Кубанским Атаманом и правительством, на котором постановили:

1. Ввиду прибытия Добровольческой армии в Кубанскую Область и осуществления ею тех же задач, которые поставлены Кубанскому Правительственному отряду – для объединения всех сил и средств – признается необходимым переход Кубанского Правительственного отряда в полное подчинение генералу Корнилову, которому предоставляется право реорганизовать отряд, как это будет необходимо.

2. Законодательная Рада, Войсковое Правительство и Войсковой Атаман продолжают свою деятельность, всемерно содействуя военным мероприятиям командующего армией.

3. Командующий войсками Кубанского Края с его начальником штаба отзываются в распоряжение Кубанского Правительства для дальнейшего формирования Кубанской армии.

Подписали: генералы – Корнилов, Алексеев, Деникин, Кубанский Войсковой Атаман полковник Филимонов, генералы – Эрдели, Романовский, Покровский, председатель Кубанского Правительства Быч, председатель Кубанской Законодательной Рады Рябовол, товарищ председателя Законодательной Рады Султан Шахим-Гирей (Скобцов Д.Е. Воспоминания).

После трагической гибели генерала Корнилова при штурме Екатеринодара 31 марта 1918 года и отхода Добровольческой армии на Дон между командующим Добровольческой армией генералом Деникиным и Кубанским правительством начались трения по поводу формирования Кубанской армии, не приведшие к положительным результатам. Кубанская армия так и не была сформирована.

Казачья печать винит в этом Кубанского Войскового Атамана генерала Филимонова и Походного Атамана генерала Науменко, но это было не совсем так. Военные условия на Кубани с лета 1918 года были совершенно не такими, каковыми они были в Донском, Уральском и в Оренбургском казачьих Войсках, где казаки самостоятельно освободили свои территории от красных, поэтому Войсковые Атаманы и правительства этих Войск были совершенно независимы в своих действиях. На Кубани события развивались иначе. Кубань была освобождена от красных войск не только что своими храбрыми конными дивизиями и пластунскими бригадами, но была освобождена при помощи доблестных полков Добровольческой армии под общим руководством командующего всеми этими войсками генерала Деникина.

Все казачьи восстания на Кубани против красных весной и летом 1918 года были подавлены. И надо осознать, что без Добровольческой армии Кубань, своими чисто казачьими силами, не могла быть освобождена. Поэтому добровольческое командование считало своим правом вникать даже в автономное управление Кубанским Войском, так как Кубань являлась главной базой и воинских казачьих сил, и богатых материальных средств ее.

Кубанская Краевая Рада, Войсковой Атаман Филимонов и правительство отстаивали свои права над не зависимым ни от кого управлением Кубанским краем и по своей конституции и по договору с генералом Корниловым и его военным окружением настаивали иметь свою Кубанскую армию.

В противовес этому настоятельному требованию Кубанского правительства генерал Деникин пишет: «Кубань, волею судьбы, являлась нашим тылом, источником комплектования и питания Кавказской армии и связующим путем как с Северным Кавказом, так и с единственной нашей базой Новороссийском. Нас сковывали цепи, которых рвать было невозможно».

10 января 1919 года генерал Врангель был назначен Командующим Кавказской Добровольческой армией, которая с Терека должна быть переброшена в Донецкий каменноугольный район. Заболев сыпным тифом на Тереке, он лечился в Сочи. В конце марта, по выздоровлении, прибыл в Екатеринодар. Вот что он пишет:

«Непокорный генерал Краснов только что передал атаманскую булаву генералу Богаевскому; последний, мягкий человек, явился послушным орудием Ставки. На Кубани и Тереке власть Главного командования была почти неограниченной. Правда, в Екатеринодаре, между Ставкой и местной властью, в лице Атамана и Правительства, не обходилось без трений.

Атаман, генерал Филимонов, горько жаловался мне на чинимые генералом Деникиным кубанцам незаслуженные обиды, на постоянно подчеркиваемое Ставкой пренебрежительное отношение к нему и местным властям.

На то же сетовал и Походный Атаман генерал Науменко, указывая, что, признав наравне с Доном автономию и прочих казачьих новообразований, Главное командование в то же время сплошь и рядом по отношению к Кубани нарушает свои обязательства. В то время как Дон имел свою Донскую армию, подчиненную генералу Деникину лишь в оперативном отношении, Кубань, пославшая на защиту родины большую часть своих сынов, этого права была фактически лишена. В то время как в Донской армии назначения, производства исходили непосредственно от Атамана, в Кубанских частях право оставлял за собой генерал Деникин».

Тут же генерал Врангель добавляет от себя: «Эти жалобы имели, несомненно, некоторое основание. Для единства действий и успешности нашей борьбы главное командование, в отношении подведомственных ему войск, должно было располагать полной мощью. Двойственное подчинение казачьих частей, несомненно, создавало немало затруднений. Однако принцип полного и единоличного подчинения казаков необходимо было бы провести в жизнь в равной степени как в отношении Кубани и Терека, так и Дона. Нахождение же в рядах Вооруженных Сил Юга России казачьих частей, хотя бы и разных Войск, на различных основаниях, представлялось, несомненно, несправедливым и должно было быть чревато последствиями.

Существование Отдельных Казачьих армий в оперативном, да и в других отношениях, несомненно, крайне усложняет дело, однако если, тем не менее, находится необходимым оставить за Доном право иметь свою армию, то и Кубань и Терек должны иметь это право».

Продолжим дальше по книге генерала Врангеля. Генерал Романовский, начальник штаба главнокомандующего, в письме к генералу Врангелю от 24 апреля 1919 года со станции Тихорецкая, пишет: «У Вас, вероятно, был уже генерал Науменко и говорил по поводу Кубанской армии. Сама обстановка создана, что почти все Кубанские части собрались на Царицынском направлении и мечты кубанцев иметь свою армию могут быть осуществлены. Это Главнокомандующий и наметил исполнить. Науменко, конечно, очень обрадовался. С созданием Кубанской армии становится сложный вопрос о командовании ею. Все соображения приводят к выводу, что единственным лицом, приемлемым для Кубани, и таким, которого будут слушаться все наши Кубанские полководцы – Покровский, Ула-гай и Шкуро, являетесь Вы. Главнокомандующий интересуется – как Вы к этому вопросу относитесь?»

В этом же письме генерал Романовский пишет, что из терских частей будет создан «Терский корпус», который не войдет в Кубанскую армию, а войдет в Добровольческую. В ответ на письмо Романовского генерал Врангель рассуждает: «Мысль, что мне придется командовать Кубанской армией, армией отдельного Государственного образования, в политике, в значительной мере идущей вразрез с политикой Главного командования, справедливо меня пугала.

Как Командующий Кубанской армией, я оказался бы в некотором подчинении Кубанской власти и был бы неизбежно причастен к политике Кубани, которую я разделять не мог».

Свои мысли генерал Врангель, видимо, сообщил генералу Романовскому, который ему ответил: «Объединение Кубанских частей в армию с наименованием КУБАНСКОЙ не должно быть понимаемо как признание какой-либо зависимости этой армии от Кубанского Правительства и расширения прав последнего в отношении Кубанских войск».

Продолжим и еще: на Маныч к генералу Врангелю прибыли Кубанский Атаман генерал Филимонов и генерал Науменко. Было совещание, которое генералом Врангелем описывается так: «При этих условиях Кубанский Атаман сам отказался от предложения генерала Деникина именовать новую армию КУБАНСКОЙ, признав, что раз, по существу, вопрос не разрешен, то лучше уж вновь формируемой армии дать название КАВКАЗСКОЙ ДОБРОВОЛЬЧЕСКОЙ, под каковым большинство войск Манычского фронта сражались за освобождение родного им Кавказа.

Тут же, за обедом, составили телеграмму генералу Деникину, каковую подписали Кубанский Атаман и я».

Вопрос о создании Кубанской армии все же не закончился. После взятия Царицына Кавказской Добровольческой армией, состоящей из трех Кубанских корпусов, 2-й Терской казачьей дивизии и Горских частей, генерал Врангель прибыл в Екатеринодар. Продолжим его строки:

«30 июня 1919 года состоялось совещание с казаками. Совещание происходило на квартире генерала Науменко. Присутствовали генералы – Романовский, Плющевский-Плющик, Атаман генерал Филимонов и генерал Науменко.

Я изложил общую обстановку, дал сведения о боевом составе частей, данные о необходимом количестве пополнений.

Генерал Филимонов, не касаясь вопроса по существу, стал говорить о том, что казаки глубоко обижены несправедливым к себе отношением; что давнишние чаяния их иметь собственную Кубанскую армию, несмотря на неоднократные обещания генерала Деникина, не получили удовлетворения. Что – будь у казаков собственная армия, все, от мала до велика, сами стали бы в ее ряды.

Генерал Романовский возражал, указав, между прочим, что среди кубанцев нет даже подходящего лица, чтобы стать во главе армии. «Разве что Вячеслав Григорьевич мог бы командовать армией?» – со скрытой иронией добавил начальник штаба.

Генерал Науменко поспешил заявить, что он сам не считает себя подготовленным к этой должности, но что в замене Командующего Кубанской армией нет и надобности. Командующий Кавказской армией, которая состоит почти из одних кубанцев, хотя по рождению и не казак, но имя его достаточно популярно среди Кубанского казачества, и оставление его во главе Кубанской армии удовлетворило бы и «правительство», и казаков.

Войсковой Атаман поддержал генерала Науменко. Я решил сразу покончить с делом и, раз навсегда, совершенно определенно, выяснить взгляд мой на этот вопрос.

«Пока я Командующий Кавказской армией – я не отвечаю за политику Кубани. С той минуты, как я явился бы командующим Кубанской армией, армией отдельного государственного образования, я стал бы ответственным за его политику. При настоящем же политическом направлении мне, ставши во главе Кубанской армии, осталось бы одно – скомандовать: «Взводами налево кругом» – и разогнать Законодательную Раду».

Наступило общее смущенное молчание. Генерал Романовский поспешил закончить совещание, прося Атамана и генерала Науменко сделать все возможное для скорейшей высылки в мою армию пополнений. Ничего определенного я добиться не мог».

Кубанская армия не была сформирована. Все армии генерала Деникина – Добровольческая, Донская и Кавказская – к концу декабря 1919 года с тяжелыми боями отошли за Дон. Холодный расчет говорил – это конец.

Мы, фронтовики, так не думали. Считали, что это есть временные неудачи. А что происходило тогда в тылу – послушаем генерала Деникина: «Настал 1920-й год. Генерал Врангель получил назначение формировать Казачью конную армию, прибыл в Екатеринодар, где имел ряд совещаний с Кубанскими деятелями. На этих совещаниях были выработаны общие основания формирования трех Кубанских корпусов, во главе которых должны были стать генералы – Топорков, Науменко и Шкуро.

Между тем, как оказалось, с возглавлением Казачьей группы бароном Врангелем вышло недоразумение (на Тереке. – Ф. Е.) и на Кубани. Заместитель Кубанского Атамана Сушков и председатель Кубанской Рады Скобцов отнеслись к такому предложению совершенно отрицательно, заявив, что «если это случится, то казаки не пойдут в полки, так как генерал Врангель потерял свой престиж на Кубани». Они просили генерала Науменко «принять меры, чтобы барон сам отказался от этой мысли». Науменко поручение исполнил».

В январе 1920 года оформилась Кубанская армия и первым командующим генералом Деникиным был назначен генерал-лейтенант Андрей Григорьевич Шкуро.

Через полтора месяца вся наша богатая и цветущая Кубань-Отчизна была оккупирована красными войсками.

В апреле 1919 года, по выздоровлении, едучи из Сочи в Екатеринодар, генерал Врангель посетил по пути станицы Лабинского отдела: Петропавловскую, Михайловскую, Курганную, Константиновскую, Чамлык-скую, по которым прошел во главе нашей 1-й Конной дивизии, состоявшей из полков: 1-го Запорожского, 1-го Уманского, Корниловского конного, 1-го Екатеринодарского, 1-го Линейного и 2-го Черкесского конного. И вот его отзыв о станицах и о казаках: «Тепло и сердечно встречали меня казаки. Подолгу беседовал я со станичными сборами. Обедал со стариками в станичном правлении. Осматривал школы, училища и лечебные заведения. Пронесшаяся над краем гроза, казалось, не оставила никакого следа. Жизнь вошла в обычный уклад, и огромные богатые станицы успели оправиться. Все дышало довольством и благоденствием. Казаки очень интересовались общим нашим положением, подробно меня обо всем расспрашивали».

И этот теплый отзыв об огромных и богатых станицах, которые не только что оправились от пронесшейся над краем красной грозы, но от которой не осталось и следа, генерал Врангель заканчивает так: «Я лишний раз убедился – насколько общий умственный уровень Кубанских казаков сравнительно высок».

Но перейдем к событиям «о Лабинцах».

В своей станице

Для семьи мое появление без предупреждения было исключительной радостью. Наша страдалица-мать, казалось забыв свое печальное вдовье положение, всю свою любовь в эти два дня моего пребывания «дома», по пути вновь на фронт, перенесла исключительно на меня, которого не видела около 5 месяцев. И вот теперь он здесь – живой, бодрый и веселый. И не только он сам, родной сын ее здесь, но с ним жива и здорова так хорошо знакомая ей его кобылица Ольга, участница всех боев «от Воронежа».

Такие, кажущиеся второстепенными детали в казачьем семействе – они очень дороги в быту семьи и захватывают всех домашних. Это означало, что их сын, внук или брат вернулся с войны не только что целым и невредимым, но он вернулся с войны даже на той же строевой лошади, на которой и ушел из дому.

Это возвращение у казаков «домой» так ярко и образно описал большой донской писатель Ф.Д. Крюков. Вот оно: «Мать, вся охваченная благодарным восторгом и счастьем, подошла к старому Зальяну и поклонилась ему в копыта.

– Спаси тебя Христос, милая лошадушка!.. Носила ты моего сыночка родимаво, служила ему верно, товарищем была и целым принесла мне его назад! – произнесла она.

И плача – взяла руками умную голову лошади и поцеловала ее в мягкие вздрагивающие ноздри».

Так расценивала наша мать мое возвращение домой и роль моей кобылицы Ольги, в седле, с тяжелыми арьергардными боями доставившей ее сына «от Воронежа и до Кубани».

Матери тогда было 50 лет. После трагической гибели нашего отца она постарела и так нуждалась в нашем сыновьем присутствии при ней, нашей моральной помощи ей.

Но какая же могла быть моральная помощь?!. Вот и сейчас: старший сын Андрей, есаул 1-го Кавказского полка, – где-то на фронте. Младший Георгий, сотник Корниловского конного полка, – также где-то на фронте. А при ней, в доме, в хозяйстве, – 70-летняя старушка, мать мужа, наша дорогая бабушка, да три дочери-подростка. На кого же опереться ей?!

Бедные наши казачки-матери! И кто поймет их бескрайнее горе в той войне, которую вело казачество «за свой порог и угол»?

На «полковом выезде» (о нем ниже), в отцовских парадных санках, мы катим с матерью к кому-то в станице. Мать, запахнувшись в теплую шаль, от радости не находит слов, что сказать мне.

– Ах, сыночек!.. Был бы жив отец!.. Как бы он был счастлив! – вырвалось у нее из души.

На Кубани, да и вообще в Казачьих Войсках, достигнуть должности командира полка в мирное время считалось редким случаем для строевого офицера. Вот это именно и сказала мать о достижении своего сына. Я на это ничего ей не ответил, но понял, насколько она была счастлива, неграмотная казачка, мать 12 детей, давшая своему Кубанскому Войску трех сыновей-офицеров.

Глубокая, неискушенная, чистая и честная станичная душа, перед которой надо преклониться и лобызать ее чистые уста и мозолистые руки трудолюбивых земледельцев-казаков и казачек.

Кучером у меня воронежский крестьянин, бывший унтер-офицер Максим – с румянцем на смуглом лице, молодецкий, расторопный и очень хозяйственный мужчина 30 лет, бросивший свой дом и семью и со 2-м Хоперским полком отступавший до самой Кубани. Обо мне за общим столом в семье он говорит только так:

– Мы с господином полковником, Федор Ивановичем, – и дальше продолжает рассказ о каком-либо случае.

На восхищение приятный русский крестьянин был этот Максим. Мать нашу он почтительно называет «тетенька» или «мамаша», и она от него в восторге. Моих сестренок-гимназисток – Надю, Фисю и Нину – он называет по именам и все завлекает их «прокатить по станице» на его черных как смоль вороных воронежских жеребцах в санках. Все в семье в восторге от Максима – хорошо сложенного физически и всегда веселого.

Возвращаясь домой, с матерью заехали в штаб Кавказской запасной сотни, временным командиром которой состоит старший урядник Михаил Егорыч Ткачев. Он был инструктором в станице молодых казаков и обучал нас, школьников, и пешему строю, и гимнастике на снарядах, и словесности. Потом был образцовым станичным атаманом. Богатый, умный, почетный в станице казак, летами чуть моложе нашего отца. Черная густая борода – округленная – была у него еще и тогда, когда он был инструктором, то есть когда ему было около 30 лет. Образный казак старых времен. Старовер. Выходец с Дона, из станицы Нижне-Чирской. С него можно было писать портрет Степана Разина.

Большой дом, штаб сотни, полон бородатых казаков-станичников. В комнате тесно от толпы, дымно, накурено, плохо пахнет овчинными шубами, в кои были одеты казаки. Все гомонят и беспрестанно курят. Командир сотни, увидев меня, скомандовал только «встать!». Все встали, но, увидев мою мать, дали дорогу и посадили ее на почетное место.

– Расскажите нам, Федор Ваныч, што на фронте? Нужно ли туда идти? – спрашивает меня под гробовое молчание Михаил Егорыч.

Все напряженно слушают меня и курят, курят без конца махорку. И когда мать, наглотавшись этого табачного чада, громко чихнула, Ткачев досадливо выкрикнул:

– Да не курите вы, анчихристы!.. Сколько раз я вам говорю об этом!

Если бы были времена Минина и Пожарского, эти воины достойны восхищения, но теперь… Я им не сказал, что они «устарели», но видел, как они боятся прихода красных и хватаются за спасительную соломинку, которую ожидали от моих слов. Я их, конечно, обнадежил, что «красные сюда не придут». Хотя тогда я и сам так верил.

Образование своей Кубанской армии их порадовало, и они считали, что общими силами мы отстоим свою Кубань. Счастлив, кто верует…

Но каково было удивление и огорчение моей матери, когда она узнала от меня, что я еду вновь на фронт, и ровно через два дня.

– Ты все, сыночек, на фронт да на фронт… посмотри, как другие! Даже соседи удивляются и говорят: «Чивой-то ваших сынов не видно дома?.. Хучь бы матери помогли в хозяйстве?.. Все на фронте да на фронте».

Что я мог ответить ей, жалкой (то есть любимой – станичный термин)? Слово «надо» было единственным для нее понятным аргументом, который для нее был равносилен закону.

В станицах глубоко вкоренилось в психологию и казаков, и их жен, и матерей, что казак для того родился, чтобы «служить Царю и Отечеству». И хотя царя убили, а Отечество – Россия занята красными, служить все же надо, а бороться против красных – в особенности.

И на мой ответ «надо» мать горестно и беспомощно покачала головой и ее добрые, уставшие плакать глаза наполнились слезами.

Бедная наша мать, то ли ее ждало еще впереди!.. И если бы она знала «ближайшее будущее», то стоило ли ей еще жить?!.

Мой конный вестовой, старший урядник Тимофей Сальников, доложил мне, что он «разбит душою», не верит в нашу победу над красными и просит меня по-братски – отпустить домой. А что дальше будет с ним – на мой вопрос махнул рукой и печально опустил свою умную голову.

– Федор Иванович!.. Я с Вами был безотлучно от самого Воронежа, Вы же знаете, что мы переживали!.. И я молчал, так как это «надо было»… а сейчас – уж все ни к чему… мы не устоим перед красными. Отпустите меня! – закончил он.

С точки зрения воинской дисциплины это было совершенно недопустимое обращение и мышление казака перед офицером, своим начальником, но в тот период времени многие уже не верили в нашу победу, а «высший класс», с семьями, выехал уже в Крым и даже за границу.

Мы, офицеры, думали тогда, что рядовой казак, даже урядник, не умеет, не сможет разобраться в происходивших событиях, политических и военных. Военная служба Сальникова в Собственном Конвое Русского Императора, в блеске, при многочисленных всевозможных наблюдениях и ощущениях – она, конечно, умному казаку дала жизненную школу. И теперь передо мной стоял не образцовый старший урядник, долженствующий отвечать офицеру: «Слушаюсь… так точно… никак нет», – а стоял казак-гражданин в полном развитии своих физических и духовных сил, 27-летний мужчина, видевший и переживший многое. Я его отпустил.