*****
Гай Варий Сирпик вовсе не был безмозглым новым римлянином, какими их изображают комедианты, чтобы польстить самолюбию бездельников-аристократов, у которых за душой нет ничего кроме пустой гордости. Его дед действительно был вольноотпущенником, а отец начинал погонщиком мулов. К концу жизни старик владел крупнейшей в северной Италии фирмой грузоперевозок. Его состояние оценивалось в несколько миллионов, и если бы он захотел, то мог бы получить любую магистратуру, в любом городе к северу от Рубикона. И при этом, Сирпик прекрасно сознавал, что в глазах Сервилиев, Помпеев и прочих Корнелиев, статус его отца был немногим выше, чем статус погонщика.
Тем не менее, Сирпик не видел причин стыдиться своего деда, которого он совсем не знал и уж тем более отца, который до сих пор оставался для него образцом в ведении дел. Пусть старик был груб и неотесан, писал с ошибками и до самой смерти предпочитал компанию таких же, как и он, только менее удачливых погонщиков. Зато у него была настоящая деловая хватка. Эту хватку в полной мере унаследовал его сын, но, к сожалению, ее совсем не досталось на долю внука. Таков уж печальный закон природы: первое поколение семьи создает богатство, второе преумножает, а третье способно лишь расточать. Гай Варий Сирпик-старший был разочарован своим сыном, и сын понимал это с того времени, когда он в принципе начал что-либо понимать о мире, который его окружал.
– Ты будешь вежлив с ними, молчалив и не будешь задавать вопросов. Ты будешь говорить, когда тебя станут спрашивать. И только о том, о чем тебя спросят. Ты будешь благоразумен.
К сожалению, меньше всего Варий верил в благоразумие отпрыска. Если бы он мог, он бы не позволил приятелю Лоллия даже переступить порог своего дома. Но момент был упущен. Сейчас отказать уже было невозможно. Во всяком случае, без серьезной на то причины.
События, которые в последнее время происходили вокруг его семьи, внушали Сирпику все большее и большее беспокойство. Самое печальное заключалось в том, что о причинах некоторых из них он мог только догадываться. Но и того, что он знал, было достаточно чтобы понять: если происходящее вырвется из-под контроля, это может уничтожить все чего добился он сам, его отец и даже его дед, вольноотпущенник рода Вариев.
– Да отец.
Младший Сирпик стоял перед креслами родителей, покорно опустив голову. Покорность, вот единственное, что он усвоил в обращении с отцом. С матерью было не так. С матерью Гай Варий-младший умел ссориться и спорить, но с нею он умел и смеяться. Если бы Варий-старший любил жену, хоть чуточку меньше, одного этого было бы довольно, чтобы навсегда отравить их отношения.
– Уверена, Гай, нет причин в чем-либо упрекать нашего сына.
Эгнация мягко положила ладонь на руку мужа, и этого, как всегда, оказалось довольно, чтобы переполнявшее его раздражение схлынуло, как волна во время отлива. Варий видел, что в последнее время отношения между матерью и сыном, всегда сердечные и искренние, почему-то разладились. Варий-старший чувствовал, что это была не обычная между ними размолвка, а что-то куда более серьезное. Что-то, о причинах чего он только догадывался.
Сирпик-младший вскинул подбородок, на миг став похожим на деда, но дерзить в присутствии отца не решился.
– Я буду благоразумным, – сказал он, глядя на отца, так, словно матери здесь вообще не было.
*****
Атрий дома Сирпика был оформлен в строгом римском стиле. Настолько строгом, что сам Катон, поборник простых нравов славной старины, что существовала лишь в его воображении, не нашел бы повода придраться. Четыре однотонные колонны подпирали потолок. Окрашенные в бордово-красный цвет стены по краям украшал абстрактный геометрический узор. В дальнем конце атрия возвышался картибул, уставленный тяжеловесной, старательно начищенной серебряной посудой. Два массивных сундука, обитых медью, стояли по разные стороны от имплювия. А перед отделенным тяжелой ширмой кабинетом расположился, тут всадник в первый момент даже не поверил собственным глазам, настоящий ткацкий станок. Последний, впрочем, был безусловно элементом декора, а не рабочим инструментом. При всех достоинствах Эгнации в ней трудно было заподозрить пряху. Да и гостей хозяйка встречала, не сидя у станка, а стоя за правым плечом мужа.
Рядом с мужскими представителями семьи Сирпиков Эгнация смотрелась, как лебедь, плавающая в стае уток. Хоть она и была лет на семь старше Петрония, хозяйка дома выглядела скорее, как юная девушка, а не матрона, с почти уже взрослым сыном. Ее фигура оставалась по девичьи стройной, волосы, убранные в простую, безо всякой вычурности прическу обрамляли тонкое изящное лицо. Ослепительные черные брови оттеняли белую, будто мрамор кожу, а тонкий прямой нос мягко контрастировал с плавной линией все еще ярких губ.
– Моя жена Эгнация, мой сын Гай Варий Сирпик, – Сирпик-старший по очереди представил членов своей семьи.
Затем хозяин дома широким жестом указал на дальний конец атрия, где расположился небольшой трехногий столик с четырьмя массивными креслами по обе его стороны. Младшему представителю семейства собственное кресло не полагалось, и он занял место за спинами родителей.
– Мой друг, – Петроний кивнул в сторону Лоллия, занявшего кресло по его левую руку, – и особенно его дядя, только, что рассказывали о тебе, благородная Эгнация, твоем отце и несчастье, которое случилось с вашей семьей.
Всадник решил не тратить времени на бессмысленные любезности и долгие маневры. Если его догадка верна, не было лучшего способа в этом убедиться, чем сходу атаковать, не предупреждая о своих намерениях и не давая времени подготовиться. Ошеломить, разрушив оборону, которую еще не успели выстроить. Навязать свои условия боя. Заставить врага отступать, уклоняться, оправдываться. И нанести решающий удар в точности тогда, когда для него придет время.
Но он просчитался. Эгнация была не из тех, кого можно застать врасплох.
– Это не лучшие воспоминания в моей жизни. – Эгнация укрылась за этими простыми словами, как легионер укрывается за своим щитом. Любому воспитанному человеку этого было бы достаточно, чтобы остановиться.
– К сожалению они ничего не знают о том, что случилось с твоим братом. – Это была конечно еще не настоящая атака. Всего лишь пробный выпад, меч, выстреливший из-за щита, и мгновенно спрятавшийся обратно. Испытание нервов. Способ заставить противника чуть-чуть приоткрыться, показать свою слабость.
Эгнация покачала головой:
– Братом? Ты ошибся. Моя сестра, младшая, умерла, когда ей было четыре года. Других детей ни у моего отца, ни у моей матери не было.
Щит словно из ниоткуда вдруг возник на линии атаки. Самонадеянный противник не успевает остановиться, клинок глубоко вонзается в дерево, а потом – поворот щитом и враг остается безоружным.
Петроний не был готов к такому повороту беседы. Хозяйка дома сидела перед ним неподвижная, словно греческая скульптура и кажется не было ни малейшего способа поколебать ее невозмутимость.
– Но как же, я сам помню твоего брата. Он был, конечно, старше меня, но я отлично его помню. Он дружил с Арариком. – Верный Лоллий поддержал друга, бросившись в отчаянную атаку с фланга. Как всегда бестолково и неумело, но и этого оказалось достаточно. Эгнация чуть шевельнулась, левая рука сжала ткань столы.
– Ты говоришь о дяде. Он был много моложе отца и для меня действительно был скорее старшим братом. Но он умер. Давно умер.
В обороне появилась щель и Петроний не раздумывая ринулся в новую атаку.
– Мне говорили, что его отправили в ссылку. Как ты можешь быть уверена в его смерти?
Укол снизу. Эффективный прием, когда противник не знает с какой стороны ждать нового нападения.
– Уверена? Разве у меня есть причины сомневаться? От него не было известий больше пятнадцати лет. Если бы дядя был жив, он наверняка нашел бы способ дать о себе знать.
Если не можешь защититься – отступай. Шаг назад, полшага в сторону и вот, спина уже прикрыта, а твои враги скорее мешают, чем помогают друг другу.
– Но ведь его обстоятельства были таковы, что не позволяли ему появляться в Риме?
Выпад снизу, укол сверху, шаг вперед. Главное не дать противнику времени прийти в себя. Вымотать, пока он не начнет совершать ошибки.
– Ни к чему прибегать к эвфемизмам, – Эгнация печально улыбнулась. – Мой отец был казнен за преступление, которого не совершал, а мой дядя стал изгнанником. Он сгинул вдали от дома, лишенный права увидеться с теми, кого он любил.
Меч скользит по кромке вовремя подставленного щита, и атака уходит в пустоту.
– С тех пор прошло много лет. Если бы твой дядя решил вернуться в Рим, ему не обязательно было бы ставить об этом в известность Цезаря.
Громкий вздох, будто кто-то вначале надолго затаил дыхание, а потом, не в силах больше сдерживаться с силой выпустил воздух сквозь сжатые губы, заставил всадника поднять голову. Стоявший за креслом отца Гай Варий не отличался выдержкой матери. Лицо Сирпика-младшего было бледным, полные губы слегка дрожали, а руки теребили складку тоги. Кажется, последний выпад все же поразил цель. Пусть и не ту, на которую Петроний рассчитывал.
– Не думаю, что семейные дела моей жены имеют отношение к тому, что случилось в доме моего соседа. – Теперь помощь пришла уже к Эгнации. Сирпик-старший уже давно недовольно хмурил брови и наконец решил, что пришло время вмешаться.
Эгнация протянула руку, мягко сжала локоть мужа и произнесла, обращаясь как будто исключительно к нему:
– У благородного Петрония есть, верно, основательные причины интересоваться прошлым моей семьи. Конечно, этот неприятный разговор мог бы быть гораздо короче, если бы он спросил прямо.
Кажется, хозяйка дома решила, что пора перейти в нападение. Поняла, что не сможет держать оборону бесконечно. Или, посчитала, что уже достаточно изучила противника.
– Конечно, лучше говорить прямо, – согласился Петроний. – Дело в том, что гладиатор, чье тело мы нашли, похоже не был случайным грабителем. Прежде чем умереть в саду моего друга, он искал способ попасть в ваш дом. И даже близко познакомился с одной из ваших рабынь.
Хватит хитроумных финтов, ложных выпадов и сложных маневров. Удар щитом, чтобы сбить противника с ног или по крайней мере заставить его потерять равновесие.
– Клянусь Орком, – Варий Сирпик наконец забыл о хороших манерах. Удивительно, что ему удалось продержаться так долго, – не знаю, что насчет дома, но способ проникнуть под платье одной из наших рабынь он искал точно. И клянусь Юпитером, мой дом не бесплатный бордель…
Хозяин дома бросился в атаку, как бросается увлеченный азартом боя новобранец, не способный адекватно оценить стоящего перед ним врага. Но ветеран наготове. Он делает шаг вперед, заслоняя собою беспечного новичка.
– Гай, дорогой, – Эгнация мягко перебила мужа, – не нужно сердиться. Кажется, гость хочет нам что-то сказать.
Расколотые, бесполезные щиты отброшены. Клинок против клинка, сталь против стали. Петроний не возражал.
– Спросить. Я хочу спросить: кем был гладиатор, тело которого нашли в саду моего друга?
Последний, решительный выпад. Враг делает шаг назад, меч в его руке бессильно клонится к земле.
– Ты ошибся в своих подозрениях. Я вижу, к чему ведет этот разговор и не хочу понапрасну тратить твое время. – Поздно. Лишь теперь он увидел, что и отступление, и опущенный к земле меч были лишь уловкой. Он уже связал себя последней, отчаянной атакой. – Я готова поклясться подземными богами, что человек, который пытался соблазнить нашу рабыню не был моим дядей. – Вражеский клинок взлетает, находит щель в доспехах и тот, кто только что атаковал, обливаясь кровью падает на землю.
– А кем он был?
Так поверженный, смертельно раненный воин наносит удар, все еще надеясь утащить врага за собой. Но победитель наготове. Он знает, что нельзя расслабляться, пока враг жив. И делает последний выпад. Экономно, надежно, ничего лишнего. Всего лишь короткий укол в беззащитное горло.
– Наверное, гладиатором? Ты так сказал.
Глава 12
Арест
– Она же врала, правда? Это был ее дядя. Меланхет – это Эгнаций Руф? – Лоллий нарушил молчание только когда они дошли до дома. Возможно, он просто пытался осмыслить перспективы, которые открывал новый поворот дела, но Петроний все равно был ему благодарен за эти минуты тишины.
– Твоя проницательность превосходит мои самые смелые ожидания. Если так пойдет дальше, мне придется задуматься об Испании, – отозвался всадник.
– Если это был Эгнаций, то, при чем тут я? – Лоллий, кажется, даже не заметил насмешки. – Почему его убили в моем доме? Клянусь милосердием Гадеса, это наверняка Сирпик. Испугался, что у него будут неприятности из-за родственника. Но почему? Во имя целомудрия Венеры, почему, он закопал труп в моем саду, когда у него есть собственный?
– В другой раз, Лоллий, – Петроний вздохнул. – Мы обсудим это в другой раз. Уже поздно и я хотел бы вернуться домой.
Всаднику нужно было время, чтобы все обдумать. Ему было о чем подумать. Со стороны беседа с Эгнацией могла выглядеть неудачей. Сокрушительным поражением сродни каннскому.
Однако, на самом деле, Петроний был доволен. Сама готовность Эгнации к этому разговору означала, что он был прав. Что предположение, которое ему самому в первый миг показалось безумным, было верным. А то, как отчаянно жена Сирпика защищалась, означало, что ей было кого защищать. Кого-то кто был ей дороже чем дядя, пропавший пятнадцать лет назад.
Всадник успел сделать два шага в направлении выхода, когда дверь распахнулся и в атрий вошел Эбур.
– Эбур, клянусь крылышками Меркурия, ты мне как раз и нужен, – Лоллий оживился. Управляющий артистично приподнял левую бровь. Предусмотрительно подхватив Петрония под локоть, хозяин дома пожаловался. – Эбур, он собирается уходить. Эбур, я не хочу, чтобы он уходил.
– Друг мой, я высоко ценю твое гостеприимство, но советую проявить его по отношению к своему дядюшке, – Петроний осторожно высвободил локоть и вновь направился к выходу.
Лоллий с надеждой посмотрел на управляющего. И, как всегда, Эбур его не подвёл.
– Боюсь господин, возникли обстоятельства, которые пока не позволяют тебе покинуть дом, – учтиво произнес галл, не двигаясь при этом с места, так что миновать его не было никакой возможности.
– Лоллий, это уж слишком! – всадник обернулся к приятелю, лицо которого озарилось восторгом.
– Вот что я называю преданностью! – Воскликнул Лоллий, в восторге от возможности поквитаться за прошлые насмешки.
Петроний не успел придумать достойный ответ. Осознав двусмысленность ситуации Эбур, поспешно отступил в сторону.
– Прошу прощения, господин, если я был неверно понят, – извинился он. – Я лишь хотел сказать, что некий человек дожидается тебе в приемной. Он говорит, что дело не терпит отлагательства.
– Клянусь обоими ликами Януса, я не сомневался в тебе Эбур! – Восхитился Лоллий.
Петроний вздохнул, бросил в его сторону недовольный взгляд и раздраженно спросил:
– Кто это? Почему он ищет меня здесь?
– Он, не назвал свое имя. Сказал, что был у тебя дома, и кто-то из твоих домочадцев направил его к нам, – объяснил управляющий.
– А почему привратник не доложил? – запоздало возмутился Лоллий.
– Он не захотел брать на себя такую ответственность, не посоветовавшись со мной, – ответил Эбур и уточнил. – Я одобрил его действия.
*****
Одного взгляда на вошедшего в атрий посетителя было достаточно, чтобы понять, почему привратник не решился напрямую доложить о нем хозяину. Если бы гостю случилось играть в пьесе, театр мог бы сэкономить на маске злодея. Его лоб пересекал уродливый шрам, а вся левая половина лица пламенела свежим кровоподтеком. Не требовалось особенной проницательности, чтобы догадаться о его роде занятий.
– Ты пришел ко мне от Батиата, – утвердительно произнес всадник.
– Если ты Петроний, господин, – согласился посетитель.
– Это я, – подтвердил всадник. – У Батиата есть новости?
Вместо ответа посетитель бесцеремонно оглядел хозяина дома и его управляющего.
– Ты можешь говорить свободно, – разрешил Петроний.
Гладиатор равнодушно пожал плечами.
– Меня зовут Сагум. Батиат велел передать, что твоя просьба выполнена. Мы нашли человека, которым ты интересовался.
Наконец-то. Видят боги, эта новость была как нельзя более кстати.
– Где он?
– Снимает комнату в таберне Хромой лисицы, за храмом Геркулеса. За ним присматривают, но лучше бы поторопиться, – Сагум замялся. – Так уж получилось… В общем он в курсе, что его ищут.
Петроний покосился на разбитое лицо Сагума.
– Уверен, вы сделали все, что было в ваших силах.
Гладиатор машинально прикоснулся к щеке и скривился.
– Скользкий ублюдок. Прости мои слова, господин. Один парень сломал руку, а у другого трещина в голени, – пожаловался он. – Батиат велел спросить требуется ли тебе помощь. Он готов дать несколько человек.
Петроний на миг задумался, но решил, что, если выбирать между префектом и ланистой Статилий Тавр все же выглядит предпочтительнее.
– Достаточно будет проводника.
– Я сам покажу дорогу, – человек Батиата не стал настаивать на своем предложении. Возможно посчитал, что школа Батиата и так понесла за сегодня слишком много потерь. – Что касается твоей второй просьбы, господин. Батиат велел передать, что он нашел того, у кого ты можешь получить свою консультацию, – гладиатор старательно выговорил трудное слово. – Это ланиста из Равенны, его зовут Гай Волтиний. Он сейчас в Риме и пробудет в городе еще два дня.
Воистину сегодня был счастливый день. Если все пойдет как задумано возможно ему удастся наконец сдвинуться с мертвой точки. Петроний обернулся к хозяину дома.
– Лоллий, мне нужен человек, который отнесет записку в дом Тавра, – распорядился он. – И еще один, чтобы передать письмо в контору Лентула Батиата. Мы с Иосифом подождем людей префекта у тебя. Предпочтительно за обедом. Распорядись, кстати, чтобы о Сагуме тоже позаботились. А я пока воспользуюсь твоим кабинетом.
– Что случилось? – Лицо Лоллия выражало почти благоговейное недоумение. – Какие письма? Кто такой Батиат? О чем ты?
– Об Аяксе. Мы нашли его. И нужно поторопиться, если мы не хотим, чтобы он опять сбежал, – нетерпеливо пояснил Петроний.
– Нашли? Боги, есть на свете справедливость! Ты слышал Эбур? Я всегда верил, что она есть.
– Весьма похвально, мой господин, – одобрил Эбур. – Многие молодые люди в наше время придерживаются более пессимистичного взгляда на жизнь.
– Петроний, я пойду с вами, – решительно заявил Лоллий. – Я хочу в этом участвовать. В конце концов, меня это дело касается больше, чем всех остальных. Это мой сад, мой дом и даже мой гладиатор. Пожалуйста. Я имею право. Ты не можешь мне запретить.
– Ладно, – Петроний пожал плечами. Он не видел никаких причин, чтобы лишать друга этого маленького развлечения. – Если ты хочешь. Главное не путайся под ногами.
Вместо всадника переубедить господина попытался Эбур, но аргументы управляющего разлетелись на мелкие кусочки, столкнувшись со стеной упрямого энтузиазма патрона.
*****
Хотя было уже поздно, Эгнация не могла уснуть. Она свернулась в углу своей постели, скупо освещенном тусклым светом бронзового светильника, и думала о сегодняшнем разговоре. Ее пугал это нелепый, маленький человек с дурацкой бородой. Эгнация уже не сомневалась, что другу Лоллия не потребуется много времени, чтобы разгадать тайну, которую она пыталась скрыть, и не видела никакого способа ему в этом помешать.
Вдруг в дверь робко постучали. В первое мгновение Эгнация хотела притвориться, что спит, но тут же передумала.
– Входи уже! – Эгнация села.
Дверь осторожно приоткрылась, и в спальню проскользнул Гай Варий Сирпик-младший. Сын выглядел словно щенок, который не уверен, приласкают его либо прогонят прочь. Если следовать советам философов и во всем искать что-то хорошее, то положительное следствие сегодняшней встречи стояло у нее на пороге и виновато шмыгало носом. Эгнации захотелось вскочить, чтобы обнять сына. Обнять и не отпускать, не отпускать пока они оба не упадут без сил. Однако, она сдержала свой порыв и довольно сухо осведомилась:
– Гай, почему ты не спишь?
Переминаясь с ноги на ногу, младший Сирпик стоял, подпирая спиной двери и не осмеливаясь поднять глаза. Эгнация терпеливо ждала, не торопя и не помогая ему. Наконец Гай Варий решился. Он поднял голову, посмотрел на мать и почти твердо произнес:
– Мама, прости меня, пожалуйста.
– Глупости, Гай. За что я должна тебя простить? – Эгнация сделала вид, что не понимает, но глядя на жалкое, сморщившееся лицо сына не выдержала и, ни слова не говоря, просто распахнула объятья. Гай Варий не заставил просить себя дважды. В два шага преодолев расстояние между дверью и ложем, он упал перед матерью на колени, обнял ее ноги и задрал голову, глядя на нее доверчиво и восхищенно, как в те времена, когда родители, которых он мог видеть только снизу вверх, казались ему обитателями Олимпа.
– Я думал…, я думал, что… прости меня. Прости меня, пожалуйста, мама.
Он уткнулся ей в колени и с облегчением заплакал, наивный и трогательный в своей детской уверенности, что все худшее уже осталось позади.
– Я знаю, все знаю, – Эгнация гладила его голове и думала, что сын снова ошибся. Но, Благая богиня, пусть бы он лучше никогда не узнал об этом.