*****
Со времени возвращения домой Лоллий был преисполнен дурных предчувствий. На протяжении обратного пути Петроний был слишком занят собственными мыслями, игнорируя любые попытки приятеля вовлечь его в беседу. Узнав, что дядюшка спешно уехал из Рима, а Эбура нет дома, всадник многозначительно нахмурился и объявил, что должен уйти по делам, связанным с расследованием. Обиженный Лоллий даже не попытался его удержать. Сейчас он сожалел об этом. Впрочем, куда больше он жалел, о том, что в принципе затеял все это дело, вместо того чтобы тихонько похоронить труп и забыть о случившемся навсегда.
Уже больше часа Лоллий сидел в кабинете и изучал отчеты. Во всяком случае, таблички с отчетами были разложены перед ним на столе. Время от времени Лоллий брал одну и с хмурым видом рассматривал цифры, словно был в состоянии в них разобраться, затем откладывал в сторону и брался за другую.
Естественно, это занятие только пуще вгоняло его в тоску. Сейчас он был бы рад любой возможности сорвать свое дурное настроение. К сожалению, известие о том, что господин занялся проверкой счетов, разнеслось по дому со скоростью лесного пожара. Даже самые недалекие из домочадцев в состоянии были сделать из этой новости верные выводы. Поэтому, никто не решался потревожить Лоллия в его мрачном уединении. Освещенный лишь скупым светом закатного солнца атрий был пуст и печален.
*****
Как ни удивительно, Петронию и Иосифу не пришлось ждать. Продемонстрировав отменное воспитание, хозяйка дома вошла в атрий почти одновременно с гостями. Правда, хозяин, как сообщила Эгнация, был занят делами и не нашел возможности уделить посетителям время. Нельзя сказать, что Петроний был разочарован. Он предпочитал говорить с Эгнацией без участия ее вспыльчивого супруга.
– Я пришел с печальным известием. Это касается твоего старого знакомого. Волузия Арарика. Он ведь был твоим женихом? – поинтересовался Петроний.
– Это было давно.
Эгнация неуловимо повела плечами, показывая, что если она и готова вспоминать о бывшем женихе, то только в качестве ничего не значащей любезности по отношению к нынешнему гостю.
– Не важно. Я пришел сказать, что Арарик мертв.
– Ты немного опоздал со своей новостью. Лет на пятнадцать, – Эгнация изобразила вежливое удивление.
– Нет, нет. К сожалению или, к счастью, он умер недавно. Это он скрывался под личиной гладиатора, тело которого мы нашли в саду твоего соседа. И, как оказалось, именно его убийство я расследую.
– Вчера ты думал, что этим гладиатором был мой дядя, сегодня говоришь, что это был мой жених. Ты часто меняешь свое мнение. – Эгнация даже не мигнула в ответ на его слова. Ни один мускул не дрогнул на ее лице. И это могло означать только одно: новость, которую он принес не была новостью.
– Мы смогли найти человека, который хорошо его знал. Твой бывший жених много лет провел в гладиаторских школах на севере. Пару месяцев назад он решил вернуться в Рим.
Эгнация кивнула, по ее лицу скользнула легкая тень, настолько мимолетная, что нечего было и пытаться прочитать ее чувства.
– Вот как. Что ж. Некоторым мало и одной смерти.
– Я вижу, мое известие не произвело на тебя впечатления. Поверь, на этот раз я абсолютно уверен.
В отличие от хозяйки дома Петроний, по-видимому, не смог скрыть свои чувства. По крайней мере, собеседница уловила в его голосе разочарование. Подчеркнуто мягким тоном, каким, верно, разговаривала со своим сыном, когда тому случалось капризничать она произнесла:
– Ну что ты. Я верю, что ты не ошибаешься и я благодарна, что ты нашел время, чтобы сообщить мне эту новость.
Слова, а главное выражение, с которым эти слова были произнесены, не оставляли сомнений в том, что хозяйка дома считает аудиенцию законченной. И действительно, Эгнация не совершила, нет, этого не позволило бы ее воспитание, но обозначила движение, которое можно было трактовать, как попытку встать.
– Боюсь, господин мой, мы были не первыми. Варий наверняка сообщил уже эту новость своей супруге. – Даже если бы они расписали роли заранее, Иосиф не смог бы подобрать лучшего момента чтобы вмешаться.
Губы Эгнации дрогнули.
– Мой муж? Иудей, почему ты, думаешь, что моему мужу есть дело до Арарика, или как там его звали сейчас? – резко бросила она.
Иосиф в ответ лишь приподнял свои кустистые брови.
Петроний потер лоб, вздохнул, и устало сказал:
– Эгнация, я ценю словесные игры. Без них мы жили бы, словно какие-нибудь варвары, которые не носят тогу, разрешают споры на кулаках и мочатся прямо на улицах. Но уже поздно, и я хочу вернуться домой до того, как окончательно стемнеет. Гладиатор, который сидит сейчас в тюрьме префекта, сказал, что твой бывший жених искал мести. Он не знает кому. Я думаю, в Риме есть два человека, к которым у Арарика могли быть особые счеты. Это тот, кто донес о заговоре и тот, кто продал его в гладиаторы. У меня есть все основания полагать, что кто-то из них двоих виновен и в убийстве.
– Хорошо. – Эгнация сухо кивнула. – Я знала, кем был Меланхет. Не от мужа. Я столкнулась с ним на улице примерно месяц назад. Он болтал с моей служанкой. Я не знаю, что ему было нужно. Мы поговорили. Один раз. Больше он не появлялся. Служанку я отправила в наше африканское поместье. О том, что он был убит я узнала после того, как вы нашли тело. Мой муж узнал о воскрешении Арарика после его смерти. От меня.
– А твой муж рассказал тебе о роли, которую сыграл в судьбе твоего бывшего жениха? В качестве ответной любезности.
– Не понимаю, о чем ты.
– Как оказалось, на севере остались люди, которые знают, кто положил начало гладиаторской карьере Меланхета.
– В таком случае они осведомлены лучше меня.
Она знала и это. В этом не могло быть никаких сомнений. Как и в том, что мертвому жениху Эгнация предпочла живого мужа, а значит, у Петрония не осталось аргументов, чтобы заставить ее признаться.
– Ты прекрасно скрываешь свои чувства. Как я не старался, я так и не заметил, чтобы ты радовалась воскрешению жениха или горевала из-за его окончательной гибели.
Парфянская стрела пропала даром.
– Никто не радуется появлению призраков, никто не плачет, когда призраки оставляют его в покое, – невозмутимо отозвалась Эгнация.
Это был тупик. Беспросветный и безнадежный как лабиринт Минотавра. Из него наверняка существовал выход, вот только у Петрония не было с собой волшебного клубка Ариадны. И все же он решил сделать последнюю попытку.
– Я говорил, что вижу двух кандидатов на роль убийцы. И один из них – доносчик. Вчера ты сказала, что не знаешь, кто это был. А сегодня?
– Мой ответ не изменился, – скучным голосом ответила хозяйка.
– Я слышал, что твой дядя пытался ему отомстить.
– Если это и так, он не преуспел.
Откуда-то из внутренней части дома вдруг раздался громкий топот и в атрий влетел Гай Варий Сирпик-младший. Если бы лары-хранители дома были чуть-чуть менее расторопны, стоявший в углу ткацкий станок пришлось бы чинить или заменить новым.
– Мама я искал тебя, я.…, – заорал подросток, ухитрившись притормозить у самого края имплювия. Тут он увидел, что мать не одна и смутился. От смущения едва не потерял равновесие, откинулся назад, неловко замахал руками, чудом не свалившись в бассейн.
Эгнация укоризненно покачала головой и с напускной строгостью сказала:
– Варий, ты скоро наденешь взрослую тогу. Тебе не пристало носиться по дому как мальчишке. Мы закончим, и тогда я поговорю с тобой.
– Конечно, мама. Я приду позже.
Щеки Сирпика-младшего пылали от смущения, когда он направился к выходу.
– Подожди, – окликнул его Петроний. – Рад видеть, что отчуждение, которое я заметил между тобой и матерью вчера, осталось в прошлом.
– Такое случается между родителями и взрослеющими детьми, – мягко проговорила Эгнация. – Дети растут и им кажется, что они больше не нуждаются в нашей опеке, а нам не хочется их отпускать.
– Конечно, мама. Прости меня, я был неправ.
Безо всяких сомнений взгляд мальчика не выражал ничего кроме обожания.
– Ничего страшного, Гай. Главное, что это осталось в прошлом.
*****
Тень от фонаря металась между колоннами загнанным зверем. Звук шагов гулко разносился во все стороны в мрачной тишине атрия. Постепенно поднимаясь выше, стлался над каменным полом и, отталкиваясь от стен, вновь возвращался к центру зала. Свиваясь над имплювием, взлетал вверх, вырываясь на свободу через отверстие в потолке.
Лоллий, впрочем, был так погружен в свои мысли, что обратил внимание на посторонние звуки, когда шаги, приблизившись к кабинету, вдруг затихли. Отделявшая кабинет ширма качнулась в сторону, и хозяин дома вскинул руку, защищая глаза от слишком яркого, после долго пребывания в полумраке, света фонаря. Свет бил ему прямо в лицо, и он мог различать лишь общий силуэт человека на фоне сумеречного атрия.
– Убери фонарь. Я ничего не вижу, – потребовал Лоллий, щурясь и пытаясь рассмотреть вошедшего.
– Прости, господин. Не хотел беспокоить тебя, но повар переживает, когда можно будет подавать обед.
Фонарь опустился вниз.
– Эбур, ты меня напугал, – ворчливо проговорил Лоллий, опуская руку. – Я.… я задумался.
– Случилось что-то еще?
– Да. Все очень плохо.
Тут Лоллий обнаружил, что все еще сжимает одну из табличек и раздраженно отбросил ее сторону. Управляющий слегка изогнул бровь. Затем, решив очевидно, что необычайно мрачный тон, которым хозяин произнес эти слова, требует более сильного проявления чувств с его стороны, чуть-чуть наклонил голову набок.
– Вот как.
– Не "вот так", – передразнил его Лоллий, – а действительно плохо. Настолько плохо, что я не могу представить, чтобы было еще хуже.
– Возможно, ты немного преувеличиваешь, мой господин, – осторожно возразил Эбур. – Возможно, твое мнение еще изменится. Часто бывает, что по прошествии некоторого времени беды, которые кажутся нам непреодолимыми, превращаются в мелкие неприятности, о которых мы вспоминаем с улыбкой.
Лоллий внимательно посмотрел на управляющего. Тот выдержал его взгляд, ничуть не смутившись. Лоллий вздохнул, опустил глаза, пробарабанил пальцами по столу и опять поднял голову.
– Эбур, ты знаешь, насколько я тебя уважаю, – начал он проникновенным голосом. – Ты знаешь, как я ценю твое мнение. Я не встречал в своей жизни человека, рассудительнее тебя. Но, – он вдруг грохнул по столу обеими руками, вскочил, вылетел из-за стола, навис над управляющим и заорал, – клянусь хромой ногой Вулкана, ты понятия не имеешь, о чем сейчас говоришь! К воронам, к воронам твои советы! Слышишь!
Он метнулся мимо управляющего, грубо откинул в сторону штору, выскочил из кабинета, сделал несколько быстрых шагов в сторону имплювия, передумал, круто, даже не потрудившись притормозить, развернулся, обогнул стол и с грохотом рухнул на свое место.
– Очень хорошо, господин. В таком случае, что мне сказать повару насчет обеда? – невозмутимо осведомился управляющий, когда Лоллий вновь застыл над столом.
– Прости Эбур. Эти события… Убийства… Я выбит из колеи, – пробормотал Лоллий, пряча глаза.
– Все это заслуживает сожаления, – согласился Эбур.
Лоллий фыркнул.
– Ты… Ты ведь не знаешь… Заслуживает сожаления, – со вкусом повторил он.
– Если бы ты господин посчитал возможным рассказать мне… Хотя бы в нескольких словах и самую суть.
Конечно, взвинченное душевное состояние Лоллия не позволило ему до конца последовать совету своего управляющего и, очистив свой рассказ от эмоций, ограничиться сухим изложением фактов. В продолжение рассказа Лоллий дважды или трижды вскакивал со своего места, многократно тревожил богов пустыми клятвами и многословно жаловался на свою несчастную судьбу. Эбур слушал его молча и невозмутимо. Лишь однажды его лицо дрогнуло, когда, сделав театральную паузу перед своими словами, хозяин назвал настоящее имя Меланхета.
– Ты уверен господин, что Аякс говорил правду? – уточнил управляющий, после того как Лоллий закончил.
– Уверен? Откуда я знаю? Для чего ему врать? – раздраженно отозвался молодой человек.
– Все выглядит так, что незачем, – признал Эбур, после чего замялся, подбирая подходящее слово. – Однако, то, что он сказал, выглядит невероятно. Столько лет молодой Арарик считался умершим… Не было никаких оснований сомневаться в его…его смерти.
Пожалуй, за все годы, что Эбур служил у него, Лоллий впервые видел своего управляющего таким растерянным. Казалось, ничто не в состоянии было выбить из колеи невозмутимого галла. Он равнодушно взирал на последствия оргий, после которых усадьба выглядела как винные подвалы в Помпеях, после ухода разбойников Спартака. С легкой укоризной качал головой, услышав об очередной сумасбродной покупке господина, как это было в прошлом году, когда Лоллий выложил годовой доход одного из своих кампанских поместий за кровать с ножками из слоновой кости, рамой выложенной черненым серебром и искусно отлитым из бронзы бюстом менады в изголовье. Его не смущали новости о неурожаях, проворовавшихся виликах76, бесчестных перекупщиках или любых иных бедствиях, угрожающих благополучию вверенного ему хозяйства. Самое большое выражение чувств, которое он мог себе позволить, это слегка нахмурить брови и произнести что-нибудь вроде "Заслуживает сожаления" или "Весьма прискорбно, мой господин". И вот теперь обнаружилось, что даже Эбур не чужд проявлению простых человеческих чувств. Если бы не причина, Лоллий мог бы только порадоваться своему открытию.
– Конечно, Эбур, ты ведь служил Арарикам столько лет. Тебе должно быть нелегко все это переносить, – сочувственно произнес он.
– Это так, господин. Юный Волузий Арарик находился на моем попечении с самого детства. Если, вопреки всеобщему мнению, он остался в живых, кажется, весьма удивительным, что он не нашел возможности послать мне весточку, либо встретиться со мной после своего возвращения в Рим.
– Ну да! Я упустил из виду. Поэтому он хотел с тобой поговорить, – видя, что управляющий не вполне понимает, о чем идет речь Лоллий пояснил. – Петроний. Он сказал, что хочет поговорить с дядюшкой и с тобой. А я еще не мог понять, зачем ему понадобился ты.
– Твой друг, мне кажется, из тех людей, которые ничего не упускают из виду и обо всем помнят.
– И дядюшка, как назло, уехал. Почему он уехал? – невпопад пожаловался Лоллий.
– Квинт Лоллий сказал, что его ждут неотложные дела. Уверен, он вернется уже завтра и даст все необходимые разъяснения.
– Разъяснения. Какой в них прок? – Лоллий потер лоб и наконец, решился произнести вслух то, о чем он не решался даже думать. – Ведь… Ищи кому выгодно. Если Меланхет это на самом деле Арарик, то получается…
Эбур покачал головой.
– Уверен, могут быть и другие объяснения. Я бы не стал принимать рассуждения гладиатора как откровения Дельфийского оракула. Это лишь его мнение. К тому, же я все еще сомневаюсь в его словах. Я не говорю, что он лгал. Но могло случиться и так, что он сам был введен в заблуждение.
– Ты умеешь утешить, Эбур.
– В любом случае, мой господин, мне кажется, дело зашло слишком далеко. Мертвых не вернуть, когда бы они ни умерли…
Эбуру не было необходимости заканчивать свою мысль. Лоллий и сам думал об этом весь вечер, однако, так и не смог найти достойный выход.
– Вот именно, что все зашло слишком далеко. Три убийства при таких скандальных обстоятельствах. Даже если я уговорю Петрония… А префект? Ты думаешь, он согласится закрыть глаза? – с горечью сказал он.
– Сомневаюсь, – признал управляющий.
– В том-то дело.
– Хорошо господин, я подумаю о том, что можно предпринять в этой связи, – сказал галл, после тягостной паузы.
Перед Лоллием стоял его прежний Эбур. Невозмутимый, вежливый и не теряющий голову. Лоллий с благодарностью посмотрел на него. Галл коротко кивнул и, словно всего предыдущего разговора не было, ровным тоном осведомился.
– И все-таки, что мне сказать повару по поводу обеда?
– Эбур, как ты можешь думать об обеде? Какой обед в такое время? – Лоллий изумленно уставился на управляющего.
Тот в ответ слегка шевельнул плечами и доложил:
– Поскольку мы не ожидаем гостей, довольно скромный. Повар приготовил несколько фаршированных голубей, жареную камбалу и обычные закуски. Если у тебя есть особенные пожелания, господин, я немедленно отдам необходимые распоряжения, но в этом случае тебе, возможно, придется некоторое время подождать.
*****
К тому времени как Петроний, и Иосиф покинули дом Сирпиков, день уже почти уступил свои права ночи. Иудей не доверял римским сумеркам. Богатый опыт подсказывал ему, что с наступлением темноты улицы всякого большого города превращаются в охотничьи угодья, по которым бродят рыкающие львы и псы, алчущие поживы.
По этой причине, едва выйдя за ворота, Иосиф предпринял необходимые меры предосторожности. Во-первых, положил ладонь на рукоять торчащего из-за пояса кривого ножа. Во-вторых, придал своему лицу еще более суровое выражение, чем обычно. А в-третьих, на протяжении всего пути держался начеку, шаря по сторонам профессионально настороженным взглядом и грозно хмурясь, всякий раз, когда какой-нибудь случайный прохожий попадал в поле его зрения. Как следствие, всякие сомнительные личности, припозднившиеся гуляки, и возвращающиеся домой обыватели, первыми спешили убраться с пути грозного иудея.
Лишь однажды дорогу им попыталась преградить распевающая свадебный гимн нетрезвая компания. Однако, ожегшись о яростный взгляд вольноотпущенника, гуляки сбились с песенного ритма, притихли и поспешно расступились.
Когда Субура, с ее опасными ночными соблазнами осталась позади, вольноотпущенник позволил себе немного расслабиться. Сворачивая вслед за патроном в тихий Кипрский переулок, он счел, наконец, возможным высказать свое мнение, относительно поворота, произошедшего в деле убитого гладиатора.
– Сказано, цветы на дереве познания прекрасны, но плоды его горьки. Признаюсь, господин, старший Лоллий произвел на меня чрезвычайно благоприятное впечатление.
– Иосиф. – Петроний резко остановился и обернулся. К этому времени они вышли на Пуллиев спуск и поскольку всадник шел немного впереди, его глаза оказались как раз на уровне глаз иудея. – Я могу понять моего друга. Ему надоели поучения старшего родственника. Но в чем Квинт Лоллий провинился перед тобой, что ты так охотно готов поверить в его вину?
В принципе Иосиф ценил иронию. И, кто бы, что не говорил, у него было чувство юмора. Он даже любил шутки. Если шутили над кем-нибудь другим.
– Ты думаешь, что Аякс ошибся? – сухо спросил иудей.
– Не знаю. – Петроний пожал плечами. – Если не считать открытия относительно личности Меланхета, больше всего меня сейчас занимает источник его неожиданного богатства.
– Он мог получить деньги от бывшей невесты, или от самого Сирпика. Это объясняет историю со служанкой и недовольство Сирпика-младшего. Мальчик подсмотрел как его мать ссорится с гладиатором или платит ему и сделал неверные выводы из увиденного.
– А также раздражение Эгнации против бывшего жениха, – согласился Петроний. – Если он слишком настойчиво добивался денег.
– В таком случае, раз плату золотом он взял у Сирпиков, получается, что плату кровью он хотел получить от доносчика. Значит, доносчик, кто бы им ни был – тот человек, который нам нужен.
– И я знаю человека, который нам поможет. Придется мне завтра еще раз потревожить покой достопочтенного Статилия Тавра.
Глава 19
Сомнения
Хотя рассвет, в золотой славе и пурпурном великолепии еще только вступал в Город, Тит Статилий Тавр уже был на ногах. Более того, к нему уже даже успел просочиться первый посетитель и секретарь, с многословными извинениями проводил Петрония в одну из комнат на втором этаже. Массивный, обитый бронзой сундук, составлял самую заметную часть интерьера помещения, в котором поместились несколько кресел и небольшой стол.
Секретарь, сложив руки на груди, занял стратегический пост возле плотно закрытой двери. Петроний устроился в кресле, у маленького окна, выходившего во внутренний двор, который мало походил на другие городские дворы. Здесь не радовали глаз деревья, журчание фонтана не услаждало слух и даже самая завалящая клумба не наполняла воздух цветочными ароматами. Почетное место в центре двора занимала довольно широкая скамейка, выкрашенная в мрачный красный цвет, с закрепленными по ее концам толстыми ременными петлями. В несколько футах сбоку расположилась деревянная стойка с двумя поперечными перекладинами. С верхней к земле свисало около дюжины плетей, отличавшихся друг от друга длиной, толщиной либо материалом, из которого они были изготовлены. На нижней, которая представляла собой обычную доску, лежали разнообразные металлические предметы, недвусмысленно пугающего предназначения. Небрежность, с которой были разложены все эти орудия, а также их внешний вид, свидетельствовали о том, что все эти рабочие инструменты регулярно используются по своему прямому назначению.
Встававший с постели до рассвета префект требовал такого же рвения от своих подчиненных. Поэтому, несмотря на раннее утро, во дворе было довольно оживленно. Пара слуг, вооруженных метлами, заканчивали уборку. Писец, размахивая табличкой, вышел из дома, пересек двор и скрылся в расположенной напротив двери в казарму. Он пробыл там недолго и вышел наружу в сопровождении двух германцев, вооруженных короткими дубинками.
Пройдя через двор в обратном направлении, процессия остановилась у массивной, обитой железом двери, за которой находился спуск в подвал. Пока писец вел переговоры с привратником, германцы со скучающим видом переминались рядом, оживляясь только за тем, чтобы обсудить пробегавших мимо служанок.
Наконец переговоры были закончены, и германцы вошли внутрь. Судя по возбужденному гулу голосов, а также тому, что народу во дворе потихоньку прибавлялось, домочадцам Статилия Тавра был хорошо известен смысл этих маневров.
И действительно, спустя некоторое время двери вновь отворились. Под одобрительные приветствия собравшихся, во двор вышел толстый, одетый в короткую тунику человек с добродушным, круглым лицом. Словно бы смущенный оказанным ему приемом он неловко помахал рукой и с застывшей на губах улыбкой, кивая направо и налево, прямиком прошел к центру двора.
Следом за ним из подвала вышли германцы. Худой, жидковолосый субъект с гнусным, испорченным оспой лицом, одетый в новую, хотя и не слишком чистую тунику следовал между ними. Со стороны могло показаться, что три приятеля мирно беседуют во время неторопливой, основательной прогулки.
Окинув тощего коротким оценивающим взглядом, толстяк, почти не глядя, потянулся к стойке. Безошибочно выбрал витую плеть и для пробы взмахнул ею в воздухе. В этот миг самообладание на короткий момент изменило будущей жертве. Немного не доходя до места экзекуции, тощий субъект запнулся. Один из германцев коротко, почти не замахиваясь, ткнул его концом дубинки между плеч. Заключенный взвыл от резкой боли и рухнул лицом в песок. Прежде чем жертва успела пошевелиться, германцы подскочили к нему, вздернули несчастного в воздух и, содрав в несколько движений тунику, бесцеремонно швырнули на скамейку.
Досмотреть чем все кончилось, Петронию не удалось. В этот самый момент дверь скрипнула. Обернувшись, всадник увидел просунувшуюся в комнату наполовину лысую голову с острым, напоминающим мордочку напуганного хорька, лицом. Остролицый бросил быстрый взгляд на всадника, не говоря ни слова, кивнул стоящему у дверей секретарю и тут же скрылся. Донесшийся со двора вопль сообщил Петронию, о том, что экзекуция началась. Секретарь недовольно поморщился и почтительно сообщил:
– Префект ждет тебя, господин. Прости за задержку.