Loe raamatut: «Через времена»

Фируза Акопян

Font:

Иллюстратор Xenia Grey

Корректор Татьяна Добролюбова

Корректор Марина Патрушева

ISBN 978-5-4485-7114-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Вступление

Сначала Бог создал Сатану. Человека он создал после. Однажды Сатана воспротивился Божьей воле:

– Бог! Ты создал меня из огня, а человека из земли и воды. Так почему я должен поклоняться грязи? Человек – это грязь! Грязь должна поклоняться огню!

– Человек и есть Бог! Я сотворил Человека подобным мне. Тебя я создал как слугу Человеку, – ответил Бог.

– Дай мне время, и я докажу тебе, что человек – это грязь.

– Хорошо. У тебя есть время до Судного дня. Когда наступит Судный день, ты придёшь ко мне. Если ты докажешь мне, что моё творение – грязь, – я вознесу тебя над Человеком. Если же нет, я тебя погублю!

Уговор вступил в силу…

Глава 1

– Мира! Быстро домой! Сейчас промокнешь! – кричала мне бабушка, в то время как я стояла на крыльце и наслаждалась дождём.

Я закрыла глаза, подняла голову, чтобы капли падали мне на лицо. Для полуторагодовалого ребёнка стоять под дождём – одно из интереснейших развлечений, в этом есть своё особое очарование. Хотя и сейчас для меня это занятие осталось любимым. В детстве мне казалось, что капли дождя, падающие с неба, – некое благословение. Я слышала шаги бабушки, которая направлялась ко мне, но продолжала стоять на месте.

– Вся намокла! Посмотри на себя! Что мне с тобой делать? – бабушка взяла меня на руки и отнесла домой. Посадив меня в кресло, она пошла за сухой одеждой, а я в это время опять маленькими неуклюжими шагами потопала на улицу. Дождь скоро закончится, мне надо успеть. Вдруг завтра будет ясная погода?

– Мира! Опять ты убежала! А ну иди сюда! – звала меня бабушка и бежала ко мне. Дождь закончился, к моему сожалению, я пошла к ней навстречу.

Какая у меня красивая бабушка! Я до сих пор помню её стройную фигуру, длинные волосы, уложенные в пучок, глаза, в которых было столько мудрости и доброты. В детстве я надеялась, что когда вырасту, буду на неё похожа. Когда она подошла ко мне, я улыбнулась ей, но не для того, чтобы она не ругала меня, а потому что очень её любила. Надо сказать, что она никогда меня не ругала. У этой женщины было ангельское терпение по отношению ко всем и безгранично доброе сердце.

– Мира, Мира… Ты заболеть хочешь? – произнесла она уставшим голосом, и повела меня в дом, где переодела и налила теплый чай.

На следующий день я выбежала из дома на крыльцо из-за странных звуков. Все жители деревни вышли из своих домов, они суетно стремились куда-то, а я стояла и смотрела на небо. Тогда впервые я увидела вертолёты. Они кружили низко над землёй. Меня переполняло чувство радости, казалось, что к нам летят люди с подарками. Такое глупое предположение могло прийти в голову только ребёнку, чья душа ещё чиста и не знакома со злом в мире. Я стояла на пороге, прикрывая лицо от лучей Солнца, и пыталась рассмотреть полёты в небе. Я не могла понять, куда так все спешат, когда в небе такая красота! Не помню, сколько я так стояла заворожённая, но моё времяпровождение прервал голос бабушки, она меня звала, громко крича. Я повернула голову и увидела, что она бежит в мою сторону. В её глазах стоял дикий страх, она быстро подбежала ко мне, взяла на руки и, продолжая бежать, направилась в сторону дома. Я не могла понять, почему ей страшно, но чувствовала, как быстро бьётся ее сердце. Она звала дедушку и разговаривала с ним на другом языке, который я не понимала. Её страх быстро передался мне, но я не заплакала. Бабушка бегала со мной на руках по дому, она собирала украшения и документы. Вскоре появился взволнованный дедушка, они бурно обсуждали что-то. На улице стали раздаваться громкие звуки. Как потом я узнала, это были выстрелы и крики людей. Бабушка выпустила меня из рук, присела на корточки и сказала дрожащим голосом:

– Мира, стой здесь! Не смей никуда уходить! На улице опасность!

Я, честно, как солдат, выполняющий приказание, стояла неподвижно некоторое время. Затем раздались слишком громкие звуки с улицы, я вздрогнула и от страха выбежала на улицу. Так как бабушка с дедушкой были поглощены собиранием вещей, они были уверены, что я стою на том же месте, где меня оставили, поэтому они не заметили моего ухода. Я вышла на крыльцо и увидела, как взволнованные люди бежали с вещами, кто-то укладывал вещи в машину. В воздухе нависла паника и ужас, которую я не могла понять. Я стояла, как вкопанная, и не могла пошевелиться. Что происходит? Куда все бегут? Затем я увидела драку, в которой один мужчина воткнул нож в глаз другому. От страха я побежала вперёд. Полуторагодовалый ребёнок не способен бегать быстро, он вообще не способен на бег, – это больше похоже на перебежки, поэтому я быстро устала. Вскоре я увидела большое дерево и спряталась за него. Не помню, как долго я простояла возле него. Когда тебе полтора года, и ты ещё не знаешь, что такое война, то происходящее вокруг кажется игрой в прятки, ты прячешься, не зная от чего, при этом страх неизвестности сопоставим с одним желанием: бежать, не важно куда, главное бежать. Моё сердце бешено билось. Есть такой страх, природу которого не понимаешь, он окутывает тебя с головы до ног, лишая сил пошевелиться.

– Миииира! Ты где? Миииира! – я от страха не могла выдавить хоть какой-то звук. Чем громче и отчетливее был голос бабушки, тем сильнее на глаза наворачивались слёзы, и наконец, ей в помощь, я смогла заплакать. На этот плач она сумела меня найти. – Вот ты где! Я сказала не уходить никуда! Почему не слушаешь меня? – её голос и руки дрожали, она осмотрела меня всю, взяла на руки и побежала, по дороге проверяя, не ранена ли я.

Темнота, сырость и холод. Мы вчетвером сидим в тёмном помещении. Бабушка держит меня на руках и просит молчать. Моя тётя держит моего брата и прикладывает палец к его губам, давая понять, что сейчас всем нужно сидеть как можно тише. Мой брат старше меня и поэтому он понимал всё происходящее. Я же младше и со мной сложнее. Спустя лишь двадцать лет я узнала, что тогда мы прятались в конюшне, просидев там двое суток. Также спустя двадцать лет я узнала, что мои бабушка с дедушкой отдали золотые украшения пилоту вертолёта, чтобы меня увезли с места войны. Они думали, что не выживут, и хотели спасти меня. Таким образом, меня одну нелегально перевезли с одной страны в другую. Уже в Армении меня забрала моя вторая тётя. А бабушка с дедушкой, тётей и братом остались в Азербайджане.

Это был май 1989 года, начало войны в Нагорном Карабахе и очередная моя жизнь.

Глава 2

Москва, 2016 год.

Завтра у меня три операции, а сегодня мне нужно подготовиться к ним и побеседовать со всеми пациентами. Я выпила кофе, надела халат и направилась в кабинет для разговора с первым больным. Обычно в таких разговорах врач является больше психологом, который успокаивает, говорит, что всё будет хорошо, что нет повода волноваться, или же наоборот, приводит ряд предположений, подстраховывая себя. Мы – врачи всегда идём на риск, ведь имеем дело с человеческим организмом, а как известно, организм – это живая материя, и она может вести себя крайне непредсказуемо. Даже если врач всё делает правильно, это не гарантирует ровным счётом ничего, потому что всегда есть вероятность непредвиденных ситуаций. Возле палаты меня схватила за руку Ирина Ивановна – пациентка, которая была первая на операцию по списку завтра. Она смотрела на меня грустными глазами, хоть и пыталась выдавить из себя подобие улыбки. Мы присели на диван в холле. Я была уверена, что речь пойдет о деньгах, все пациенты пытаются дать денег перед операцией, будто это гарантия того, что все пройдет хорошо. Но моя интуиция подсказывала мне, что разговор примет другой оборот.

– Мирочка, милая, вы должны мне помочь. Даже не знаю, как начать разговор, – Ирина Ивановна отводила глаза, она была сильно взволнована.

– Что случилось? Откуда такое волнение?

– Я не хочу завтрашней операции, – сказала, как отрезала, женщина. За мгновение странным образом её нерешительный тон сменился, в голосе появился тон властный, непоколебимый и не принимающий возражения.

– Так! Стоп! Что значит «не хочу операции»?

– Мирочка, есть другие пациенты, которым операция нужна больше, чем мне. У них семьи. Вы же кардиохирург и сами понимаете, что после операции я всё равно долго не проживу.

– Ирина Ивановна, не переживайте, все пациенты оперируются по очереди. Не бойтесь, операция должна пройти по плану, непредвиденных ситуаций быть не должно. Вы и так долго ждали этого, сейчас в вас играет страх. Моя задача как врача: продлить жизнь пациента настолько, насколько это возможно.

– Я хочу написать отказ… Ещё же не поздно?!

– Что-о-о-о-о?! Вы в своем уме? Что это значит? – я не верила своим ушам. Уж что, а таких слов я не ожидала услышать. Как она себе это представляет? За день до операции она заявляет, что хочет отказ! О чём она думала раньше?!

– Мирочка… Поймите меня… Как сказать правильно? Я уже и так прожила эту жизнь, с меня хватит. Бог никак не заберет меня к себе. А я устала, очень устала.

У меня внутри всё перевернулось от этих слов. Инстинкт выживания один из сильнейших инстинктов человека. Почему у неё его нет? Что её так сломило?

– Ни о каком отказе не может идти речи. Это не обсуждается. Завтра операция. Это страх говорит, не вы. Потом еще спасибо мне скажете.

– Мирочка, я знаю, что эвтаназия в нашей стране запрещена. Но вы можете помочь мне. Я прошу. Как называется препарат, который остановит работу моего сердца? – её лицо выражало полное спокойствие, казалось, она просит не убить её, а принести воды. С каким же усилием порой человек говорит о незначительных вещах, и с какой легкостью говорит о вещах, имеющих глобальное значение.

Моё тело покрылось мурашками от осознания полного ужаса этой ситуации. Я только потом поняла, как мы с ней похожи. Для того, чтобы принять подобное решение, действительно нужна храбрость. Иногда обстоятельства сильнее нас. Я не знаю, что случилось в её жизни, раз она не хочет жить. Она исчерпала себя и это факт. Хоть она живая сидит передо мной, но её глаза говорят об отсутствии в них жизни. А ведь такие глаза можно увидеть у каждого второго, если приглядеться. Многие люди волочат своё жалкое существование, просыпаются каждый день, зная, что ничего нового этот день не принесёт. И так изо дня в день. А есть такие люди, как Ирина Ивановна, которые гордо сдаются. Нет ничего хуже, чем чувствовать внутренний трагизм человека, с которым разговариваешь, не имея при этом шанса помочь ему изменить что-то, потому что принятое решение не подлежит изменению. Для того, чтобы смочь попросить о таком, нужна огромная смелость либо отсутствие страха. Уже неважно, что ею двигало: факт остаётся фактом. Помимо всего меня сдерживала этика врача, поэтому приходилось вести диалог культурно. В глубине души я понимала эту женщину, но всё моё подсознание было против принятия данной ситуации.

– Ирина Ивановна! Не я дала вам жизнь и не мне её у вас отбирать! Как вы додумались до того, чтобы просить меня об этом! Я – врач, а не палач! Вы подумали обо мне? Я думала, что такое бывает только в фантастических фильмах! Но сейчас мне кажется, я нахожусь в другой реальности! Вы понимаете, что то, о чём вы меня просите, негуманно?! Я уже молчу про то, что это незаконно! Я никогда не согласилась бы помочь вам в таком вопросе!

– Я прошу помощи, – повторяла она, как заезженная пластинка. – Скажите мне название препарата, я сама приобрету его, это уже будут мои проблемы, как достать, – сказала старушка, чуть плача.

Это было за гранью даже моего понимания! Я могу убить себя, но не другого человека! Я больше не могла выносить этот разговор, от которого у меня начала раскалываться голова. Я помню, как в концлагере люди кончали жизнь самоубийством, потому что там было лучше умереть, чем терпеть такие издевательства. Тогда убить другого человека – означало помочь ему. Но не сейчас! В современном мире жестокость осталась, но она приобрела иные формы. И каждый раз, когда я вижу угасший огонёк жизни в глазах человека, я хочу спасти его, будто этим самым я спасаю себя. Я прекрасно понимаю, что это лишь иллюзия, которую мы сами себе придумали и в которую поверили. Нам всегда кажется, что чужая жизнь проще и все проблемы имеют решение, причём это решение настолько очевидно и выполнить его так легко, но как только дело касается нашей собственной жизни, мы прячем глаза и теряемся. Будучи человеком, живущим несколько тысяч лет, я не могу утверждать, как устроен человек. Я не знаю, как мне самой спастись. Если я не способна спасти свою душу и прекратить цикл перерождений, неужели я могу помочь другому человеку спастись? Конечно, нет.

– Я вам в этом вопросе не помощник! Тема закрыта! Жду вас завтра в операционной!

На следующий день я шла на работу с тревожным чувством внутри, ничем необъяснимое беспокойство мучило меня с утра. Я не могла связать внутренний страх ни с чем. Но по опыту своей жизни я знаю, что беда приходит всегда неожиданно. Вчерашний разговор с Ириной Ивановной отложился в памяти, почему-то я пропустила эту ситуацию через себя, хотя за много веков я смогла выработать в себе чувство хладнокровия. Но не в этот раз. Все мы сильны до тех пор, пока не сталкиваемся с чужой трагедией лицом к лицу, которая в какой-то степени схожа с нашей внутренней трагедией.

10:00. Пациентку ввезли на каталке в операционную, она уже находилась под наркозом. Началась операция на открытом сердце.

– Сухое сердце, – скомандовала я. Это означало начало операции.

Сначала нужно остановить сердце. Так как оно находится в постоянном движении, нам необходимо искусственно его остановить. После остановки, следующий этап – осушить сердце. Под понятием «осушить» подразумевается выкачать из него всю кровь. Мы соединили артерии и вены с аппаратом искусственного кровообращения. Дальше мы должны охладить кровь. Температура тела пациента не должна быть выше 28 градусов. Кровь охлаждает аппарат искусственного кровообращения. Как только сердце охладилось, мы ввели раствор, который остановил работу сердца. После обложили сердце льдом, опустили температуру тела до восьми градусов. И вот лежит эта несчастная женщина под аппаратами искусственного кровообращения и искусственной вентиляции легких, я вижу её сердце, которое пока не бьётся, но которое я заставлю потом работать лучше. Как она могла просить такое? Я должна сосредоточиться на операции, а не думать об этом. Когда ты врач, у тебя нет права на эмоции, ведь от тебя зависит жизнь другого. Хорошо, что руки знают своё дело, даже если ты давно не оперировал, руки всё равно всё помнят. Прошло 45 минут, аппарат искусственного кровообращения медленно начинает гнать кровь обратно к сердцу, согревая его. Сейчас главный человеческий орган заработает. Что такое? Сердце не запустилось само. Ладно, сделаем дефибрилляцию. Не помогает! Сердце не бьётся!

Леонова Ирина Ивановна. 64 года. Время смерти: 10 часов 50 минут.

Я вышла из операционной, быстрыми шагами прошла в кабинет, села на стул и заплакала. Я понимаю, что как врач сделала всё правильно, ошибок не было, всё шло по плану. Но как человек я также понимаю, что если пациент не хочет жить, его ни один врач не спасёт. Позже приехал сын Ирины Ивановны. Запах перегара и опухшее лицо говорили за него. Конечно, мне хотелось накричать на него, но смысл? Если природа не наделила его мозгами, что тут сделаешь? На природу что ли обижаться за это? Хотя я винила его в том, что Ирина Ивановна дошла до того, чтобы говорить со мной насчёт самоубийства. Скоро у меня еще две операции. Но то, что случилось, выбило меня из колеи. Насколько же сильны человеческие мысли. Они проецируют реальность и будущее. Ирина Ивановна хотела умереть, и она мертва. Надо быть очень аккуратными со своими желаниями и мыслями. Мысль – это события будущего, высказывать их надо точно. Человек часто говорит: «Я устал, хочу лежать и ничего не делать». Жизнь исполняет его желание, он лежит парализованный в кровати. Он же хотел лежать и ничего не делать. Он получил. Я знала женщину, которая очень хотела похудеть, она ненавидела себя толстой. Она всегда говорила, что хочет видеть в зеркале себя стройной, а не толстуху, которой является. Её желание сбылось: она заболела раком. Теперь она смотрела в зеркало и видела ту самую стройную женщину, какой хотела быть. Но смертельно больной. Также меня пугают всегда слова людей: «Я бы всё отдал, чтобы вернуться в то время». Человек не понимает, что это желание может обернуться для него сумасшествием. Он будет жить и думать, что живет в то время, когда был счастлив, не осознавая, что он психически нездоровый. На протяжении тысячелетий я наблюдаю то, как человек борется за жизнь. Каковы бы ни были обстоятельства, желание жить – самое сильное. Каждый раз, когда я становлюсь свидетелем того, что человеку больно жить, во мне что-то ломается. Казалось бы, что за столько веков я должна была спокойнее относиться к подобным вещам, но я так и не смогла.

Остальные две операции прошли по плану. Мне удалось взять себя в руки. Я – врач и не имею права на эмоции, когда это касается жизни человека. На следующий день сын Ирины Ивановны забирал её вещи. Я выдала ему все документы.

– Я – плохой сын. Когда мама была жива, я не ценил её. А сейчас не знаю, как жить без неё. У меня тоже есть дети. Впервые мне стало страшно, ведь я тоже, как моя мать, могу умереть больным и одиноким.

Я посмотрела на него, но ничего не ответила. Мне не хотелось разговаривать с этим человеком. Я не понимала никогда и не понимаю до сих пор, как можно безответственно относиться к своим родителям? Родители дали нам жизнь, уже за это их нужно уважать. Как он допустил то, о чём говорила его мать?! Возможно, из-за того, что я выросла в любви и заботе, я так рассуждаю. К сожалению, у многих не так. Да, я рассуждаю со своей колокольни и мне не понять людей, которые не уделяют родителям должного внимания и уважения.

– Мира, я принёс вам её блокнот. Я вчера перебирал её вещи и наткнулся на него. Там про вас тоже написано. Заберите его, – он протянул мне потёртый блокнот.

– Спасибо, – ответила я и отложила его на край стола.

Вечером, когда я пришла домой, я открыла записи Ирины Ивановны. На первой странице было написано: «Жизнь – есть постоянный поиск себя. Мы ищем себя каждый день с момента рождения. Иногда нам попадаются люди, которые помогают; чаще – люди, которые сбивают с пути поиска. Я прожила свою жизнь, так и не найдя себя. Я искала себя в муже, но не нашла, я искала себя в материнстве, но воспитала неблагодарного сына. Потом я пыталась найти себя с помощью религии, но и эта дорога никуда не привела. Я окончательно потеряла ту себя, какой была в тот момент, когда начала себя искать. Со временем я ожесточилась, так происходит всегда, когда душа неспокойна. Позже ожесточение сменилось отчаянием, но и отчаяние затем переросло в другое, более худшее чувство – равнодушие. Весь мир я вижу в чёрных красках. Это ужасно, когда человека не радует ничего. Что может спасти меня? Наверное, лишь смерть». Я дошла до места в блокноте, где написано про меня: «Мира изо всех сил борется за мою жизнь, в то время как я опустила руки. Мне стыдно перед ней. Она хорошая девушка, и как любой хороший человек – она несчастна». На последней странице блокнота была запись: «Мы скитаемся в этом мире, потому что идём не по правильному пути. Чем раньше мы поймём своё истинное предназначение в жизни и не будем сходить с этой дороги, тем лучше для нас». Когда я прочла весь блокнот, я задалась вопросом: почему я не разглядела в ней мудрость, когда она была рядом и была жива? Меня угнетало чувство, что я могла помочь ей, но не помогла. Потом я поняла, что ведь она права! Мои бесконечные скитания в разных жизнях, разве не есть наказание за то нечто, чего я пока не способна понять? Возможно ли осознание истины? Если возможно, прекратятся ли мои перерождения?

Глава 3

Бог спускается на землю
В обличие людском,
Мир, сотворённый им,
Предстаёт адским дном.

1944 год. Нацистский концлагерь. Фашистская Германия.

Вторая Мировая война – это период, ставший для всех кровопролитием. В войне приняли участие 62 страны из 73-х существовавших на тот момент. Это почти вдвое больше, чем в Первой Мировой войне. Это был первый конфликт, в котором применили ядерное оружие. Земля стала Адом в прямом смысле этого слова. Казалось, Бог забыл про людей. До сих пор непонятно, как наша Земля выдержала столько разрушений за всё время войны. Разрушались целые города, вековые инфраструктуры. Нацистские концлагеря стали «фабриками смерти», советские лагеря имели те же предназначения. Это время ужаса, время медицинских и биологических экспериментов над людьми. В 1944 году войну вели две крупнейшие мировые коалиции: Советский Союз и Германия, где вторая никак не могла смириться с итогами Первой мировой войны. Было неизвестно чьей победой окончится война, но её окончания ждали все. Вторая мировая дала миру много гениальных людей, начиная от писателей и заканчивая людьми науки.

Нас привезли в поезде, в котором мы были прижаты друг к другу так плотно, что было очень трудно дышать. В вагонах стоял спёртый запах, он вызывал тошноту, были и те, кого рвало, что усугубляло ситуацию. Сколько часов нас везли, никто не понимал, время потеряло счёт. Всех мучил один вопрос: что с нами будет? Но уже по прибытии на место мы убедились, что попали в концлагерь. Концлагерь представлял собой огромную площадь, напоминавшую кладбище. Всё было ограждено воротами из колючей проволоки, везде стояли нацистские солдаты. Я сравнила это место с кладбищем, потому что всё было мрачно и в воздухе веяло страданиями и смертью. Мы, новая поступившая партия рабочей силы и материала для экспериментов, были загнаны на территорию лагеря и навсегда изолированы от внешнего мира. Каждый понимал, что никогда не выйдет отсюда живым. Вопрос заключался в том, сколько времени и каких мучений каждому будет стоить пребывание здесь. Лучше бы нас сразу убили. У нас отобрали всё, что было при себе: одежда, золотые украшения, деньги и другие принадлежности. Все наши вещи складывались по отдельным кучкам, затем всё это перебирали немецкие солдаты и распределяли для дальнейшего использования.

Сначала нас всех построили на улице, заставили снять с себя всю одежду и стоять. Люди на улице мёрзли, стоя под падающим снегом. Те, кто падали без сознания от холода или обморожения конечностей, были пристреленными, поэтому приходилось держаться из последних сил. Приехал ещё один поезд с заключенными. Ряды голых пополнились, как и количество убитых. Солдаты не церемонились: при малейшем подозрении на тиф или физическую непригодность стреляли. Ужасная картина: стоять и не знать, кто будет убит следующим, все вздрагивали от каждого выстрела. Но ужаснее всего, когда стреляют в человека, который стоит рядом. Вроде ты рад, что это не ты, но и чувствуешь сострадание к нему. Я испытывала чувство зависти, что человек больше не мучается, для него всё кончилось.

Солдаты громко скомандовали направиться в помещение, находящееся справа от того места, где мы находились. В эти приказания они вкладывали всю ярость и ненависть, на которую были способны. Люди не знали, куда идут и зачем, но сам факт, что там будет теплее, чем на улице, уже обнадеживал нас. Вернее, эта иллюзорная надежда, которую мы все питали, для каждого обернулась жестокой игрой судьбы. Это было начало ужасов, которое предстояло пройти. Всех по очереди побрили наголо, таким образом заключённых лишали воли, самооценки и показывали, что все, кто здесь находится – лишь гниль. Следующим шагом было отобрать людей, у кого вставлены золотые зубы, и выдрать их. Ничто не должно пропадать зря. Великий народ умеет использовать всё, что под рукой. Действительно, зачем вообще зубы человеку, который в положении раба? Естественно, всё это делалось без анестезии. После всех процедур людей затолкали по баракам. Были женские и мужские бараки. Люди по несколько человек помещались на одном клочке так называемой кровати, обычно это количество достигало около десяти человек на место. Эсэсовцы стояли повсюду. Всем выдали одежду, напоминающую бесформенное одеяние, в котором можно умереть от холода. Помимо этого, с питанием в лагере заключённые в скором времени исхудали так, что в прямом смысле были видны кости под кожей. Попав сюда, человек автоматически терял имя, но приобретал номер. Бритые головы, лишение имён и многое другое – это способы уничтожить личность, превратить людей в безропотное стадо, чтобы ими было легче управлять. Казалось, что это кошмарный сон: ещё недавно человек жил спокойной и размеренной жизнью, а уже сейчас потерял всё, что имел не так давно. Уже никто не надеялся вернуться к прежней жизни.

Всех завели в холодные бараки, где предстояло просто ждать. Ждать неизвестно чего и неизвестно сколько времени. Здесь полностью потерялось ощущение времени. У людей было отнято всё: начиная от личных принадлежностей и заканчивая верой в будущее и верой в Бога. Бог здесь навсегда утратил свой авторитет и всемогущество. Когда мы зашли в бараки, то в нос сразу ударил терпкий запах, вонь была повсюду. Многих рвало и это усиливало и так уже существующий запах. Было очень холодно, от этого холода все тело переставало слушаться, каждый шаг давался с диким усилием. Спустя какое-то время к нам пришло осознание того, где мы. Но осознание того, что будет с нами пришло несколько позже.

– Нам надо лежать вместе, чтобы было теплее, – сказала одна женщина.

– Я думаю, что не придётся лежать долго, – сказала я.

Все поняли, о чём я. Конечно, всех убьют. Остальные умрут от истощения во время работ. Но это будет не сразу. Мы видели трубы, из которых выходил дым, так мы поняли, что это печи для сжигания людей. Сейчас вся страна производит оружие в огромных количествах для борьбы с противниками. Это было место, где заключенные являлись рабочей силой, подопытным материалом для расцветающей в то время хирургии.

За эту ночь несколько человек умерли. Женщины просыпались от холодного тела рядом. Те, кто лежал с погибшим человеком, забирал его одежду. Борьба за клочок ткани впоследствии стала нормой. И также нормой стало радоваться чужой смерти, потому что это был шанс утеплиться самой. Рано утром всех вывели на территорию лагеря для работ. Эсэсовцы строго наблюдали за тем, чтобы мы работали как можно быстрее. Ни о каких разговорах между собой не могло быть и речи. Работа проходила в тишине, которую нарушали самолёты союзников, скидывающие бомбы неподалеку. Первое время все вздрагивали, потом привыкли.

Так прошел первый день. Никогда не думала, что эта помойка, называемая едой, покажется мне вкусной. Мне надо было решить, где и в какой момент лучше покончить с собой. Долго я тут торчать не собиралась. Но неожиданно пришли несколько солдат и выборочно забрали около десяти женщин. Никто не знал, куда их увели и вернутся ли они. Тишина, которая наступила после, не то что рвала уши, она была невыносима. Позже мы узнали, что людей обманным путем заводили в газовые камеры: кому-то обещали свободу, кому-то еду. В таких условиях даже право выбора, которое якобы тебе предоставляют – всего лишь обман, химера. Хочешь ты или нет, ты всё равно следуешь за солдатом. Так прошёл месяц моей жизни. Мои мысли занимало только одно: как прервать жизнь?! До этого ни разу не предвиделся случай осуществить мой план. Сама мысль быть убитой паршивым солдатом казалась мне унизительной. За несколько веков я привыкла к страданиям людей, но в каждой жизни встречаешь человека, чья боль вызывает у тебя сострадание. В бараке находилась молодая девушка – Лина – ей было двадцать лет. От её красоты ничего не осталось. Несколько зубов выпали, лысая, худая. Глаза настолько впали внутрь, что это вызывало желание убить её, чтобы она не смотрела на тебя. Трудно выносить взгляд человека, который внешне отвратителен тебе, но при этом испытываешь к нему жалость. Становилось жутко от этого взгляда. Однажды ночью мы разговаривали с ней. К сожалению, ей было хуже всех здесь, она была еврейка, но скрывала это. Меня не покидала мысль, что эта война была затеяна для истребления евреев, причём двумя государствами. Будто обе страны соревнуются между собой, кто же уничтожит больше евреев.

– Я хочу, чтобы союзники победили, – сказала она.

– Думаешь, будет лучше? – ответила я.

– Уверена. Я была там. Там все по-другому, люди душевные. Русские думают иначе, у них в крови помогать.

– А мне всё равно, кто выиграет, лишь бы Германия проиграла. В любом случае, хуже уже не будет.

– У меня был муж. А у тебя?

– У меня не было никого.

– Тебе повезло, значит, у тебя нет боли от потери любимых людей. Моего мужа убили при мне, вернее я успела спрятаться, а он нет. Такое не забывается. Я до сих пор виню себя за то, что просто пряталась, когда его убивали. Поэтому тебе повезло.

– Почему тогда ты осталась жива? Почему ты не покончила с собой? Я бы именно так и поступила.

– Желание жить сильнее! Как ты не поймешь?!

– Значит, ты его не любила. Вот и всё. Это всё объясняет.

Да уж! Куда мне? Только разница в том, что моя память насчитывает несколько тысяч лет, а твоя всего двадцать лет, из которых осознанно помнишь лет пятнадцать! То, что каждая из нас внутри чувствовала, сложно было передать словами. Но после этого разговора мне стало ясно, что нужно быстрее заканчивать с этим, если я не хочу испытать все унижения и быть жестоко убитой. И меньше всего мне хотелось знать, что случится с остальными. В следующей жизни я и так узнаю, чем всё закончится. Мы легли спать. Находясь здесь, меня не покидала мысль: могла ли я представить в прошлых жизнях, что в далёком будущем мир изменится до неузнаваемости? Могли ли мы тогда предполагать, что наша планета станет полем битвы ради клочков земли, которые не принадлежат никому и одновременно принадлежат всем?

– Мира, ты не спишь? – спросила Лина.

– Нет. Что случилось? – ответила я, хотя на самом деле провалилась в сон.

– Я боюсь спать. Мне кажется, если я усну, то меня убьют.

– Нас всё равно убьют. Уж лучше пусть во сне, – ответила я хладнокровно.

– Тебе безразлично, будешь ты жить или нет? – не верила она своим ушам.

– Да. Жизнь здесь не жизнь, а жалкое существование, я не хочу такой жизни. В нас убивают всё человеческое, используя разные способы. Неужели ты действительно, видя всё это, хочешь жить?