Loe raamatut: «Агитбригада. Книга 2»

Очень небольшое вступление, но без него никак

В чёрной-черной комнате, за накрытым чёрной-черной скатертью столом в чёрной-черной одежде сидели люди. Взявшись за руки, они ритмично раскачивались. И было их ровно одиннадцать.

Это со мной если.

А если посчитать и Еноха – то все двенадцать.

Во главе стола находилась женщина. Хриплым потусторонним голосом вещала она, страшно вращала белёсыми глазами, жутко выглядевшими на фоне зачернённых глазниц.

И была эта женщина медиумом.

А по углам комнаты горели свечи. Тоже чёрные. В каждом углу было их ровно по одиннадцать. Это если не считать Еноха, который мерцал сейчас не хуже свечей.

Мы сидели за чёрным столом в чёрной комнате, касаясь руками рук друг друга и мерно раскачивались в такт конвульсивным хрипам медиума. Рука соседа справа была потной и липкой. Неприятно.

Слева сидела тощая девица в очках, со взбитой, словно яблочный пудинг, бабеттой на голове. Её рука дрожала. Она очень боялась.

Сеанс спиритизма шел уже второй час, и участники дошли до высшей точки нервного возбуждения.

– Приди же! – в очередной раз страшно захрипела женщина-медиум, но вдруг изо рта её пошла пена, а глаза закатились в экстазе.

Несколько минут ничего не происходило.

Все сидели, затаив дыхание.

Рука девушки слева уже ощутимо тряслась. Мужчина справа обильно потел.

В сотый раз я задал себе вопрос, что я здесь забыл? Мне так сильно хотелось вернуть Филимона Поликарповича, одноглазого призрака-жулика из коммуналки, что я повёлся на совет Еноха.

С одноглазым нехорошо тогда получилось. После того, как Лазарь, пытаясь убить меня, сжег дощечку, где я только его не искал! Сперва мы с Енохом специально вернулись в ту коммуналку. Я надеялся, что всё пройдёт, как в прошлый раз – я просто отпилю ещё один кусок доски от пола, одноглазый вернется и будет со мной. Енох же всегда возвращался. И этот, значит, должен. Я даже не гримировался, ведь если что, Енох мог отвести глаза и вредной бабке, и остальным соседям. Да хоть кому!

Но в этот раз что-то явно пошло не так.

Бдительная старушка, запуганная моими рассказами о жуках-древоточцах, настолько прониклась, что, сразу после моего ухода, вызвала коммунальную службу, и те после дезинсекции полностью заменили весь пол на кухне. А все выдранные доски, во избежание, как говорится, сожгли в котельной. Полностью. Енох туда проник и убедился, что там не осталось ни соринки.

Когда он принёс печальную весть – я от души выругался. Филимон Поликарпович исчез. И боюсь навсегда.

Но уж очень он мне пришелся по нраву. И я начал искать способы его вернуть. Поэтому, когда случайно узнал через знакомых, что в город N прибудет известная прорицательница и знаменитый Цюрихскский медиум, профессор Высшей Трансцидентальности и теософии парижской школы гипнотистов, факультета герметических и духовных наук, мадам Жуар, которая лично проведет несколько спиритических сеансов, я подбил Изабеллу достать мне пригласительный.

Не спрашивайте, чего мне это стоило.

Этот пригласительный обошелся мне в норковое манто, между прочим, и съел все мои наличные сбережения. Но я готов был отдать всё, что было, лишь бы вернуть одноглазого. Вдруг эта Жуар действительно может взаимодействовать с душами и подскажет, что делать?

В общем, я должен был попробовать!

И вот я сижу в этой комнате и изображаю что-то непонятное.

Стояла абсолютная тишина. И тут внезапно послышался звон колокольчиков. Девица слева издала судорожный вздох и приготовилась упасть в обморок.

– Представляешь, колокольчики звенят в соседней комнате, – злорадно наябедничал мне Енох, – там её помощница звонит, а через дырку в стене слышно здесь.

– Ну, сделай что-нибудь, – умоляюще, одними губами шепнул я, – мне уже надоел весь этот балаган, а повода уйти нету.

– Что я сделаю? – возмутился Енох, – ты же сам видишь, это самая обычная шарлатанка. Аферистка. Нету никаких тут духов. Я бы почуял. И общаться с нашим миром она не может.

– Так придумай, раз подбил меня сюда прийти.

– Придумал! – обрадованно воскликнул Енох. – Давай я отведу им всем глаза, а ты влезешь на стол?

Еле-еле я удержался, чтобы не расхохотаться.

– Давай! – кивнул я.

Когда присутствующие внезапно увидели, как я с важным видом восседаю на столе в позе турецкого султана, они, вместо того, чтобы оценить красоту момента, зачем-то заверещали и бросились вон из комнаты. Известная медиум вылупилась, схватилась за сердце, захрипела и рухнула в обморок.

Только деньги на норковое манто зря потратил!

Глава 1

– Меня зовут товарищ Фаулер, – сообщил незнакомец, усаживаясь в единственное моё кресло. Высокий, подтянутый, одет он был в сшитый на заказ костюм английского сукна. Рядом с креслом он поставил трость искусной работы с набалдашником из горного хрусталя. В отблеске заходящего солнца хрусталь заискрился, и у меня всё поплыло перед глазами.

Но, пожалуй, не буду забегать наперёд и лучше расскажу по порядку.

Погружённый в свои невесёлые мысли, я прогуливался по улочкам города N, и совершенно не заметил, как дошел до церкви, точнее бывшей церкви, превращённой нынче в склад лесоматериалов. Понял только по запаху. Здесь сильно и вкусно пахло свежей древесной стружкой и сосновой живицей.

– Тебя искали, – суетливо сообщила мне знакомая призрачная старушка.

– Кто? – напрягся я. – Где искали?

– Да по всему городу считай ищут.

– Кто?

– Двое мужчин, в военной форме. С оружием, – описала старушка и добавила совершенно неожиданное. – У одного взгляд очень нехороший. И на плече у него сорока сидит. Так я этой сороки так испугалась, как ничего еще в моей жизни не боялась! – старушка мелко перекрестилась, а я пошел дальше в глубокой задумчивости.

В общем, вот уже третий день я живу в городе N. В принципе здесь мне нравится, гораздо лучше, чем жить в трудовой школе или же таскаться с агитбригадой по деревням, если бы не одно «но» – я снял небольшую комнатушку в отдельном флигеле у милой старушки-божьего одуванчика Ангелины Степановны. Вот только милой она была ровно до того момента, пока я не уплатил деньги за месяц наперёд. И понеслось: сюда не ходи, тут не топай, этого не трогай, это не то, это не сё.

Домик был старый, вросший в землю, и находился он на окраине города, за пустырём, видимо именно поэтому его не уплотнили новыми жильцами, и старушка покамест проживала одна. И флигель тоже пустовал. Что мне было на руку.

Как я и предполагал, с заведующим трудовой школой имени 5-го Декабря проблем особых не возникло, стоило лишь сказать, что мне поступила информация и я иду искать записи отца. Он выдал мне увольнительную на месяц, а, чтобы моё пребывание за пределами школы имело законные основания, определил меня к аптекарю-гомеопату в обучение на помощника-лаборанта.

Здание аптеки находилось недалеко от бывшей церкви в старом доме с мезонином в стиле ампир. На фасаде над входом было объявление:

«Центральная гомеопатическая Аптека С.А. Форбрихера доводит до сведения публики, что по рецептамъ доктора Коровина в аптеке изготовляются мази следующих составов:

 МаисЪ-пеллядеро – уничтожающее головную перхоть,

 Фитолакка – от зуда кожи и чесотки,

 БеллисЪ-переннисЪ – от веснушек и желтых пятен,

 Календуловое – от угрей и прыщей,

 ГамамелисЪ – сильно мягчит кожу».

Я должен был дважды в неделю ходить к Форбрихеру, смешивать на водяной бане порошок из сушеной календулы со свиным салом, окисью цинка и вазелином, и выслушивать пространные речи аптекаря о том, как хорошо было раньше и как плохо теперь.

Всё остальное время я был предоставлен сам себе.

Заведующий не боялся, что я сбегу – ведь все мои документы были у него в сейфе.

День мой начинался с семи утра, когда местный зеленщик Савва Кузьмич, гремя тележкой, приходил к воротам и зычным голосом вызывал старуху на улицу (Савва Кузьмич раньше пел на клиросе, до того, как стал атеистом). Степановна покупала у него овощи и зелень. После столь громогласного крика спать дальше было невозможно, поэтому я вставал. Умывался, варил себе кофе и садился к переводу книги Лазаря. Честно скажу, за три дня (точнее за два, так как весь первый был занят переездом и ознакомлением с обстановкой), так вот за эти два дня я не продвинулся ни на страницу.

Всё дело в том, что словари у меня были написаны на классической латыни антиквой, а в книге же был сплошь готический шрифт, причём прописью. Поэтому продирался я с большим трудом, косячил с буквой «j» и вариантом буквы «i» (там если подряд записывалось две и более букв «i», последняя из них выглядела как «j»). Регулярно путал букву «v» и начальную форму буквы «u». Так как строчная буква «r» была похожа на цифру «2», который употреблялся после ряда букв, правая сторона которых была округлой, то я уже трижды начинал всё переделывать заново, и получаемый перевод никакого внятного смысла не имел. А ещё замучили лигатуры в готическом шрифте. И вот как простой студент-агроном (или не агроном?) Лазарь всё это знал?! И главное – откуда?

И что мне с этим всем делать?

Хоть плачь.

После обеда, который готовила старуха, я собирался и шел в город.

Там у меня было несколько вариантов времяпровождения: я или уходил на рынок, где в книжных рядах торговали букинисты, в поисках словаря с готическим шрифтом, либо в музей, где познакомился с Соломоном Давидовичем, низеньким толстячком с блестящими чёрными глазками. Он любил поговорить со мной «за жизнь» и о том, куда всё катится, при этом ловко обходя острополитические и идеологические проблемы.

Еще была библиотека, но там царил такой раздрай и беспорядок, что, честно говоря, заходил я туда лишь для успокоения души. Старые дореволюционные издания пожгли, не глядя – романы Гюго это или же трактаты Спинозы. А из новых были только агитационная литература и газеты.

Енох обязательно увязывался следом за мной, ему было интересно, эта среда – книги и старина – его очень привлекала.

Сегодня я решил ещё раз заглянуть на рынок, вчера один из студентов обронил, что померла вдова какого-то профессора Шаца и дети всю библиотеку отца решили свезти на рынок и продать. Так что кое-что может попасться интересненькое.

Я ходил промеж человеческой толкотни и суеты рынка, вдыхал запах старых книг, полыни и морозного воздуха: заканчивался ноябрь, трава по утрам подмерзала и искрилась на солнце, брусчатка была скользкая, лужи подёргивались ледком. Зато к обеду все это хрустальное великолепие превращалось в непроходимую грязь. Так что народ предпочитал ходить на рынок по утрам. К обеду там уже народу было не очень.

Я всегда не любил толпу, поэтому ходил исключительно днем.

– Добрый день, – поприветствовал я тощего продавца с рыжей всклокоченной шевелюрой, по-богемному замотанного в вязанное кашне. Его звали Ираклий и он клялся, что художник, и лишь только плохое зрение мешает написать ему гениальную картину. Поэтому он вынужден пока прозябать в безвестности, продавая старые книги на базаре. Однако плохое зрение не мешало ему зорко выискивать раритетные экземпляры и взахлёб торговаться до победного.

– А! Генка! Ну, здорово! – поприветствовал Ираклий меня, – всё книги ищешь? Слушай, я вот подумал, а зачем тебе эта латынь? Мне по знакомству принесли очень хороший роман на немецком. Бери, не прогадаешь. Немецкий – тоже древний язык.

– Нет. Спасибо, – по обыкновению отказался я.

Ираклий прекрасно знал, что немецкий роман я у него не возьму, как не взял в прошлый раз ни Тору на иудейском, ни стихи на арабском, и я прекрасно знал, что он и не надеется мне что-то продать. Просто сам процесс торга и обсуждений ему нравился. Да и скучно было стоять просто так целыми днями напролёт. А тут хоть как, но новый человек так-то.

– Погоди, – вдруг зыркнул Ираклий и заговорщицки подмигнул мне, – есть у меня тут кое-что для тебя.

Демонстративно кряхтя и всем своим видом демонстрируя сколь тяжко ему вот это вот всё, он полез под раскладной самосбитый столик, под которым у него была большая сумка с книгами и прочим барахлом.

– Вот, гляди, – Ираклий протянул мне изрядно замусоленную и потрёпанную книжицу.

Я глянул и обмер: Вергилий «Codex Romanus» то есть «Земледельческие стихи».

– Сколько? – спросил я.

Но не успел Ираклий даже назвать первоначальную цену, как весь рынок пришел в движение.

– Облава!

– Атас! – донеслись крики.

Сидящий неподалёку маленький чистильщик обуви Захарка бросил свой ящик и, перепрыгивая через коробки и ящики, понесся к пролому в заборе.

– Попался! Врешь, не уйдешь!

– Держи сявку! – закричали мужчины в форме чекистов.

Одному из них таки удалось поймать парнишку и дальше, чем там всё закончилось, я не знаю. Нужно было позаботиться о себе.

Продавец книг, трясущимися руками принялся судорожно собирать своё барахло. Народ заторопился разбегаться. Хоть чеки ловили беспризорников, но документы потребовать могли с любого, а их-то как раз и не было.

Ираклий таки сбежал, бросив свои книги, даже не собрав их, а я замешкался, сказалось отсутствие выучки и беспечность жителя двадцать первого века – ко мне направлялся молодой чекист с наганом и выправкой.

Попадаться ему было нехорошо.

– Енох, глаза отведи! – торопливо шепнул я, и пока призрачный скелетон выполнял, я скользнул в сторону, протиснулся в щели между досками забора и оказался на другой стороне улицы.

Здесь все было спокойно. И я, посвистывая, с независимым видом отправился дальше.

И только отойдя на довольно-таки приличное расстояние я обнаружил у себя в руках книгу Вергилия. За которую я так и не заплатил Ираклию.

Ну ладно, потом отдам деньги, если его не загребут.

Мда.

Плохо, что нет у меня документов. Плохо, что нет аттестата. Без этого всего полноценно жить не получалось. Время нынче не предрасполагало.

Но, с другой стороны, а чего мне ворчать? Я ведь мог попасть в 1917 сюда и даже думать не хочется, что тогда здесь творилось. Так что в принципе мне нормально еще.

До следующей войны еще четырнадцать лет, и я вполне должен успеть выполнить задание вредного дедка, похожего на Николая Чудотворца.

А дома меня ждал незнакомец.

– Меня зовут товарищ Фаулер, – сообщил незнакомец, усаживаясь в единственное моё кресло.

– Очень приятно, – равнодушно сказал я, но не представился. Раз он пришел ко мне, значит, знает, кто я.

Фаулер выждал паузу, очевидно ожидая, что я таки назову имя, как того требовал этикет, но я продолжал молчать.

Он бесстрастно пожевал губами и продолжил:

– Следует ли упоминать, что ваша эскапада в доме у мадам Жуар наделала много шуму в определённых кругах?

Я равнодушно пожал плечами.

– У нас и до этого были медиумы, которые эпатировали публику. Но никто ещё не додумался до такого. Мадам Жуар клянется, что никто не заметил, как вы влезли на стол. Как это вам удалось провернуть?

Я молчал, взглядом демонстрируя вежливое недоумение, мол, чего ты от меня хочешь, старче?

Видимо, именно это он прочитал в моём взгляде, потому что настроение у него вконец испортилось.

– Нам нужно проверить вас, чтобы убедиться, что вы не шарлатан или же шарлатан, молодой человек, – заявил он.

– Давайте вы будете считать, что я шарлатан, и на этом оставим разговор, – ответил я с демонстративной скукой в голосе. Не хватало еще, чтобы они надо мной проводили опыты. А потом, когда окажется, что я не шарлатан – они вообще никогда от меня не отстанут.

– Вы можете стать миллионером, – вдруг сказал Фаулер и выжидающе уставился на меня.

– Я идеалист, – изобразил декоративную улыбку я, – вон моего отца все эти миллионы до добра не довели. Так что и я не хочу. Вот занимаюсь сейчас у мастера-гомеопата. Научусь и буду мази от фурункулов и перхоти советским гражданам делать. А что, почётная и уважаемая профессия. Без куска хлеба точно не останусь. Или поступлю в институт на агронома и стану мелиоратором.

– Но в случае, если у вас окажутся способности к спиритизму, то ваш кусок хлеба всегда будет с икрой.

– Не люблю икру, – соврал я.

– Зато деньги любят все, – вкрадчиво ответил Фаулер.

– Да и куда я все эти миллионы здесь буду тратить? – скептически ответил я, вспомнив, что началось с тридцатых годов, то есть уже через два года и пару месяцев.

– Нам стало известно, что вы ищете специфические книги по латыни, – вдруг сказал Фаулер, а мне стало не по себе. Выходит, меня плотно пасут, а я даже не заметил.

Увидев что-то в моём лице, Фаулер попытался меня успокоить и сгладить ситуацию:

– Смотритель музея тоже принадлежит нашему обществу.

Я обалдел.

– Ну, так вот, Геннадий, – продолжил уговаривать меня Фаулер, – насколько мы понимаем, вас интересует углублённое изучение не просто латыни, а всех её разновидностей, включая готику, антикву и маюскул?

Я промолчал. Не хватало ещё мне отчитываться перед этим чмырем.

– Если вы сделаете то, о чём я вас прошу, пройдёте проверку и окажется, что вы действительно медиум, мы предоставим вам уникальные возможности по работе с латинскими текстами. Профессор Джузеппе Маркони многие годы работал в Неаполе, Риме и затем в архивах университета Болоньи. В последние годы его приглашает даже Ватикан, и он переводит там древние свитки. Так что все нюансы готических и прочих шрифтов он знает прекрасно. И обязательно согласиться помочь вам.

– Он в городе? – спросил я внезапно охрипшим голосом.

– Через несколько дней приедет.

– А если он откажется?

– Не откажется. Члены Тайной ложи нашего Общества не манкируют своими обязательствами.

– А зачем вам я? Ну предположим, окажусь я медиумом? Что это даст вам и что даст мне?

– Как я уже сказал, для начала профессор Джузеппе Маркони возьмет вас в обучение. У нашего Общества есть много возможностей. Поверьте, вы будете очень удивлены, когда узнаете, что мы можем и какими связями обладаем. А от вас нам нужны будут некоторые, скажем так, услуги. Но не криминального характера, не беспокойтесь. Таланты нам нужны.

Я задумался.

Что мне это может дать? Многое. Та же латынь.

Минусы? Они меня возьмут в оборот и заставят работать на себя. Но здесь опять же – можно натравить на них ЧеКа, можно уехать и скрыться, или натравить кого-то типа Анфисы. Да вариантов миллион.

– У меня будет еще одно условие, – сказал я, отметив, как улыбка удовлетворения мелькнула на породистом холеном лице Фаулера.

– Слушаю вас, Геннадий, – мягко сказал он.

– Мне нужно попасть в соседнюю губернию.

– Не вопрос, поездку мы вам можем оплатить хоть и сейчас. Я имею в виду в случае положительного подтверждения ваших медиумных способностей.

– Дело не в деньгах, – осторожно закинул удочку я, – купить билет я и сам в состоянии. Дело здесь в двух моментах. Первый момент, как вы видите, я – несовершеннолетний и слоняться одному по губернии для меня чревато.

– Вполне с вами согласен, молодой человек, – кивнул Фаулер, – нынче облавы ЧК на беспризорников участились. Но мы вполне можем выделить вам взрослого сопровождающего и сделать необходимые документы. На сколько дней вы хотите туда уехать и когда?

– А вот в этом состоит второй момент, – вздохнул я, – мне нужно проехать всю губернию. Право она небольшая. Точное место я не знаю. Нужно искать.

– Ну, с этим труднее, но мы можем поспособствовать вам и в этом, – кивнул Фаулер.

– Нет, не надо отрывать вашего провожатого от работы и дел, – сказал я и пояснил. – Потому что это все может занять и месяц, и даже два. Но у меня есть следующая идея. Некоторое, довольно непродолжительное время, я путешествовал вокруг нашего города по окрестным селам с агитбригадой «Литмонтаж». И меня очень устраивает формат их гастролей. Так вот, в случае положительного решения вашей комиссии, смогли бы вы устроить так, чтобы агитбригада вместе со мной попала на месяц на гастроли в соседнюю губернию и проехала максимально все участки с выступлениями? Ну, чтобы задерживаться в каждом из них на несколько дней?

– Да не вопрос, – усмехнулся Фаулер, – поверьте, Геннадий, для нас это такая мелочь. В горкоме по культуре тоже есть наш человек и он, представьте, далеко не на последних ролях там. Как и в управлении нашим городом.

– Ого, – уважительно присвистнул я.

– Я же вам говорю, наши возможности безграничны, – самодовольно усмехнулся Фаулер и поправил бриллиантовую запонку на рукаве.

– Понятно. Когда планируется обследование? – спросил я. – И по какому адресу?

Глава 2

Был самый обычный день. Даже вполне себе заурядный, если можно так выразиться. В доме номер тринадцать по улице Коммунаров собралось шесть человек и одна барышня.

Все господа и барышня, или как сейчас положено говорить, товарищи, были людьми серьёзными и солидными. И цену времени вполне знали. А собрались они здесь затем, чтобы засвидетельствовать, являюсь ли я, Генка Капустин, воспитанник трудовой школы имени 5-го Декабря, медиумом и спиритом, или же я самый обычный шарлатан.

В абсолютно пустой комнате находился лишь длинный овальный стол и стулья, на которых сидели эти люди, и один свободный. Для меня.

А на столе стояли всевозможные приборы.

– Прошу вас, Геннадий, – сказал один из них, высокий человек с окладистой бородой и пристальным взглядом, и предложил мне присесть на свободный стул.

Сами же они мне не представились.

Среди них я знал лишь Фаулера. Но он тоже молчал и даже не смотрел на меня.

Ну ладно, я сел.

– Здесь мы собрали комиссию, которая проверит достоверность вашего заявления и подлинность ваших медиумных способностей… – занудным голосом сообщил второй, толстяк среднего роста, черноглазый с носом картошкой.

– Как мне к вам обращаться? – вежливо спросил я.

– Пока что в этом нет необходимости, – мрачно заметил первый. – После прохождения или не прохождения сеанса проверки мы вернемся к этому вопросу.

Ну что же, не хотят – ну и не надо.

– Геннадий. Сейчас вы будете очень медленно вращать этот стол с листами вот этой бумаги без помощи рук и ног, лишь силой мысли либо с помощью духов, а мы с коллегами проверим по методу доктора Фарадея, нет ли здесь «идиомоторных актов», – предложил второй человек.

– Но я не умею вращать стол, – несколько удивлённо ответил я.

– Все медиумы умеют, – возразил первый.

– Я – не все!

Господин Фаулер, который тоже был здесь, наклонился к первому и что-то торопливо и горячо прошептал, искоса поглядывая на меня. Первый тоже взглянул на меня, уже с интересом, и степенно покивал головой. Остальные продолжали сидеть молча и бесстрастно, и лишь по изредка бросаемым на меня косым взглядам я определял, что они не спят.

– Ладно, так и отметьте, Юлия Павловна, – сказал первый, обращаясь к бледной девице, единственной представительнице слабого пола, которая сидела и записывала всё в протокол, – испытуемый стандартное «верчение стола» осуществлять не может.

Девица старательно скрипела пером, записывая.

Енох летал вокруг, периодически подглядывал в протокол и весь прямо испереживался. Почему-то эту проверку он принимал близко к сердцу:

– Ну вот что это за спиритуалистическая комиссия, если они сами меня не видят и не знают ничего о нашем мире! – возмущался он. – Верчение стола! Да это же возмущения физической материи, а не общение с душами! Где они только поднабрались такой дикости! Ересь и мракобесие! Вот этот черноглазый считает, что если держит в нагрудном кармане шкурку полоза, то это убережет его от влияния тех же Погруженных во тьму. Как бы не так! Он бы ещё засушенную кроличью лапку в карман сунул! Или дерьмо крокодила, чтоб уж наверняка! Мракобесы! Аферисты! Ну, я не могу с них!

Я не выдержал и усмехнулся.

Третий человек, судя по всему, какой-то профессор, который также подключился и как раз начал речь об идиомоторных актах, возмущенно взглянул на меня и едко спросил:

– Что вас так рассмешило, молодой человек?

– У вашего товарища в нагрудном кармане сброшенная шкурка полоза, которая должна уберечь от влияния злых духов, – с усмешкой ответил я и указал на второго, черноглазого, – но на самом деле она не имеет никакого отношения к оберегам. Бабушкины сказки.

Все удивлённо посмотрели на черноглазого, а тот посмотрел на всех и смутился:

– Это для концентрации жизненных эманаций, – напыщенно попытался оправдаться он и вытащил шкурку из кармана, – но это никак не объясняет, что Капустин имеет склонность к медиумизму. Он мог видеть, как я доставал её.

– Вот ведь врун! – возмутился Енох, – он её никогда не достает.

Я скептически хмыкнул ещё раз и взглянул на черноглазого.

Тот понял, что я понял, и потупился.

– Господа. Тогда давайте уже перейдём к следующей проверке, – нетерпеливо заявил четвёртый, рыжеватый человек с блинообразным рыхлым лицом, – предлагаю перейти к следующему заданию. Геннадий. Мы вас сейчас свяжем, а вы велите духам, чтобы они позвонили в колокольчик.

– О! Это я смогу! – обрадовался Енох, который остро переживал мои победы и провалы как свои.

– А где колокольчик? – спросил я.

– У духов, – спокойно ответил четвёртый.

– Во дебилы! – сплюнул Енох и замерцал как испорченный светофор.

– У духов нет колокольчиков, – возразил я, – у них вообще нет ничего материального, поэтому они не могут позвонить, если нет колокольчика.

– Все медиумы это могут. Стандартное и самое простое действие, – слегка брезгливо сказал второй, видимо мстя мне за шкурку полоза.

– Юноша cunning and dodging, – хмыкнул он и многозначительно взглянул на первого.

– Nothing like this! – возмутился я. Английский я знал с прошлой жизни.

Присутствующие посмотрели на меня с любопытством и переглянулись.

– Ладно, давайте пойдём навстречу молодому человеку, – со вздохом сказал пятый господин с узким капризным лицом. – Иначе это никогда не закончится. Юлия Павловна, внесите колокольчик.

Девица выскочила куда-то, и через несколько минут вернулась с небольшим медным колокольчиком. Который сразу же торжественно водрузили на стол.

– Сейчас мы вас свяжем, – сообщил мне четвёртый.

– Зачем? – не понял я.

– Чтобы исключить вероятность физического воздействия, – охотно пояснил он и с извиняющимся видом развёл руками.

– Короче, чтобы ты не жульничал и сам не дёргал, – прокомментировал Енох, которого всё это ужасно развлекало и заставляло изрядно нервничать.

Меня связали шарфом и привязали к стулу. Руки мне завели за спину.

– Приступайте, Геннадий, – велел четвёртый. – Позвоните в колокольчик, затем приподнимите его над столом.

Я кивнул Еноху, тот дёрнул колокольчик. Раздался мелодичный звон.

Присутствующие дружно ахнули, интерес ко мне чуть подрос.

Енох, наслаждаясь произведённым эффектом, попытался приподнять колокольчик, но не смог.

– Вот жопа! – выпалил он и разразился матами. Таких слов я не слышал даже от портовых грузчиков.

– Простите, это всё? – спросил четвёртый с видимым разочарованием.

– Колокольчик тяжелый, – ответил я.

– Юлия Павловна, запишите, респондент может звонить в колокольчик, но приподнять его, вращать, или же совершать иные физические воздействия не способен, – с оттенком презрительного превосходства процедил второй.

Блин, не надо было мне про шкурку полоза заикаться.

– Давайте проверим чревовещание? – с надеждой предложил первый.

– Не умею, – ответил я.

– Юлия Павловна, запишите – чревовещать испытуемый не умеет, – фыркнул второй.

– Тюпотология? – спросил первый.

– А что это такое? – удивился я. Впервые слышу.

– Ещё бы! – фыркнул второй.

– Это, молодой человек, разговор стуками, – пояснил мне профессор. – также входит в стандартный набор действий любого медиума.

– Нет, – покачал я опять головой.

– Юлия Павловна, запишите – не умеет, – уже изрядно начал веселиться второй.

Они перебрали ещё несколько предложений, но ни светиться, ни изрыгать эктоплазму я тоже не умел.

– Благодарю, Геннадий, – подвёл итог первый, который, как я понял, был председателем комиссии. – Проверка окончена. Мы с вами свяжемся.

– Это провал, – глухо протянул Енох и даже мерцать от расстройства перестал.

– Минуту, господа, – сказал я, увидев, что некоторые господа начали вставать. Фаулер сидел, нахмурившись, и с отсутствующим видом уставился в пол. На меня он подчёркнуто не смотрел.

– Но мы уже всё проверили, – нетерпеливо отмахнулся от меня второй, словно я назойливая муха.

– Нет, не всё, – сказал я. – Вы, господа, проверяли стандартные действия медиумов. Давайте я сейчас продемонстрирую нестандартные?

– Интересно! – остановился профессор и посмотрел на меня, – а что вы можете нам продемонстрировать?

– Шарлатанство! – скривился второй, всем своим видом демонстрируя, что ему некогда.

– Для этого вообще-то вы здесь и собрались, – напомнил я.

– А давайте! – поддержал вдруг меня третий и вернулся обратно за стол.

Члены комиссии уселись за стол.

– У вас, молодой человек, две минуты, – сообщил мне регламент первый.

– Достаточно, – кивнул я и, прикрыв рот ладонью, вдруг кто-то из присутствующих умеет читать по губам, велел Еноху, – отведи всем глаза. Протоколы – сюда!

Енох понятливо моргнул и буквально через секунду протоколы лежали передо мной.

– Уважаемая Юлия Павловна, – сказал я, демонстративно лениво пролистывая бумаги, когда Енох прекратил отводить им взгляды, – здесь ошибка. Меня зовут Геннадий Сидорович, а не Семёнович. Поправьте, пожалуйста.

Все ахнули. А Юлия Павловна уставилась на меня обалдевшим и одновременно восхищённым взглядом.

– А она ничего так, – заметил Енох, окинув её внимательным взглядом, – уж куда лучше твоей Изабеллы.

Я не возражал, если комиссия признает у меня способности к спиритизму, нужно будет обязательно с ней замутить. Или я – не я!

– Н-н-но как? – выдавил из себя профессор и аж подпрыгнул от нетерпения, – Геннадий Сидорович, а вы могли бы это повторить? Только… эммм… скажем… эммм… на заказ?

– Что значит, на заказ? – уточнил я.

– У меня во внутреннем кармане лежит бумажник, – блеснул глазами профессор, – не могли бы вы с ним сделать то же самое, что и с протоколами?

– Да почему нет? – пожал плечами я и взглянул на Еноха.

Через секунду бумажник лежал передо мной на столе.

– А мои очки?! Вы можете?! – воскликнул четвёртый.

Енох покачал головой:

– Тяжелые, не подниму. У него в кармане брюк носовой платок. Его могу.

– К сожалению, не могу, они тяжелые, – вздохнул я, – но носовой платок из кармана брюк могу.

– Извольте! – согласился тот.

Енох всё выполнил.

В общем, скажу я так, веселил высокую комиссию такими вот фокусами ещё добрых полчаса где-то. Нужно ли говорить, что заключение в протоколе прекрасной Юлии Павловны было положительным?

– К тебе пришли, – буркнула Степановна и развернувшись, утопала к себе, всем своим видом показывая, что ужас что происходит, ходють и ходють всякие. Не дом, а проходной двор какой-то.

Я с ней был совершенно солидарен. Все эти спиритические опыты утомили меня изрядно. До невозможности прямо. Хотелось завалиться на кровать и проспать эдак часов двенадцать. Молодой организм Генки Капустина срочно требовал отдыха.