Превращения. Иллюстрированное издание

Сначала он хотел выбраться из постели нижней частью своего тела, но эта нижняя часть, которую он, кстати, еще не видел, да и не мог даже представить, оказалась малоподвижной; дело шло медленно; а когда Грегор наконец разозлился и отчаянно рванулся вперед, выбрав при этом неправильное направление, то сильно ударился о прутья кровати. Резкая боль убедила его, что нижняя часть его туловища, вероятно, сейчас наиболее чувствительна.

Поэтому он попытался выбраться сначала верхней частью туловища и начал осторожно поворачивать голову к краю кровати. Это ему легко удалось, и, несмотря на ширину и вес своего туловища, Грегор наконец медленно подвинулся вслед за головой. Только вот когда голова перевалилась уже за край кровати и повисла, ему стало страшно так же двигаться дальше. Ведь если бы он все-таки упал, то лишь чудом не повредил бы голову. А терять сознание в то мгновение нельзя было ни в коем случае; лучше было бы оставаться в кровати.

Однако, немного отдохнув от такого напряжения, он занял прежнее положение и увидел свои лапки, мельтешащие еще неистовее, но не смог справиться с таким беспорядком и опять приказал себе ни в коем случае не оставаться в постели, поскольку лучшее решение – рискнуть всем ради малейшей надежды на освобождение от кровати. Вместе с тем он не забывал себе напоминать, что спокойные размышления приносят намного больше пользы, чем самое пылкое отчаяние. В такие минуты он внимательно смотрел в окно, но в созерцании утреннего тумана, скрывавшего даже противоположную сторону улицы, к сожалению, было невозможно заполучить даже чуточку бодрости и уверенности. «Уже седьмой час, – сказал он себе, когда снова услышал бой будильника, – уже седьмой час, и до сих пор такой туман». Еще несколько минут Грегор полежал спокойно, еле дыша, как будто ожидая от наступления полной тишины возвращения реальных и привычных обстоятельств.

Таким образом, он потом сказал себе: «Прежде чем пробьет четверть восьмого, я должен обязательно и окончательно встать с кровати. Впрочем, к тому времени из офиса уже придут узнать обо мне, ведь контора открывается раньше семи». И он взялся выталкивать себя из постели, равномерно раскачиваясь всем телом. Если бы он таки упал, то, скорее всего, не повредил бы голову, резко подняв ее. Спина вроде бы была достаточно твердой; при падении на ковер с ней, вероятно, ничего бы не случилось. Более всего беспокоили мысли о грохоте от падения его тела, потому что это могло вызвать за дверью если не чувство ужаса, то волнение. Все же нужно было на что-то решаться.

Когда Грегор уже наполовину завис над краешком кровати – новый способ был более похож на игру, чем на утомительную работу, нужно было лишь раскачиваться рывками, – он подумал, что было бы намного проще, если бы ему помогли. Двух сильных людей – он имел в виду отца и служанку – вполне хватило бы; им пришлось бы лишь просунуть руки под его выпуклую спину, снять с кровати, а потом нагнуться и подождать, пока он осторожно перевернется на полу, где его маленькие ножки имели бы какое-то значение. Но даже если бы дверь не была заперта, неужели бы он действительно позвал бы кого-нибудь на помощь? Не обращая внимания на свое бедственное положение, он не удержался и усмехнулся такой мысли.

Во время исполнения сильных рывков было трудно сохранять равновесие, и когда это ему почти удалось, из парадного послышался звонок. «Это кто-то из фирмы», – сказал он себе и почти замер, но его ножки зашевелились еще быстрее. Несколько минут было тихо. «Они не открывают», – сказал себе Грегор, чувствуя какую-то сумасшедшую надежду. Но потом, конечно, служанка, как всегда, чеканным шагом прошагала к двери и отперла ее. Грегору было достаточно услышать первые приветственные слова гостя, чтобы сразу узнать его: это был сам поверенный. Почему Грегору довелось работать на фирме, где малейшая провинность вызывает огромное подозрение? Неужели ее сотрудники все как один были негодяями, неужели среди них не было надежного и преданного человека, который чувствует угрызения совести, если он не отдал несколько утренних часов делу из-за невозможности покинуть постель? Или на самом деле недостаточно прислать спросить ученика – если такие расспросы вообще необходимы, – неужели обязательно должен был прийти сам поверенный и тем самым продемонстрировать ни в чем не повинной семье, что расследование этого подозрительного дела может осилить лишь только он один? Но больше от волнения, к которому его привели такие мысли, чем из-за твердого намерения, Грегор изо всех сил рванулся из кровати. Удар был ощутимый, но не слишком: ковер немного смягчил падение, да и спина оказалась более эластичной, чем думал Грегор, поэтому звук получился глухой, не такой сильный. Лишь голову он держал недостаточно осторожно, ударился ею и, сетуя на боль, потерся ею о ковер.

– Там что-то упало, – сказал поверенный в соседней комнате слева.

Грегор представил, могло ли случиться с поверенным что-либо подобное тому, что случилось с ним утром; но такую возможность нельзя было отрицать. Но как-бы отметая этот вопрос, поверенный сделал в соседней комнате несколько решительных шагов, сопровождавшихся скрипом его лакированных сапог. Из комнаты справа, пытаясь предупредить Грегора, шептала сестра:

– Грегор, пришел поверенный по делам.

– Я знаю, – тихо ответил Грегор; но повысить голос так, чтобы сестра его услышала, он не решился.

– Грегор, – послышался голос отца из комнаты слева, – к нам пришел господин поверенный. Он спрашивает, отчего ты не поехал утренним поездом. Мы не знаем, что ему ответить. Впрочем, он желает побеседовать с тобою лично. Поэтому, пожалуйста, открой дверь. Он великодушно простит нас за беспорядок в комнате.

– Доброе утро, господин Замза, – приветливо вставил сам поверенный.

– Ему нездоровится, – сказала мать поверенному, пока отец продолжал говорить у двери. – Поверьте мне, господин, ему нездоровится. Разве в ином случае Грегор опоздал бы на поезд! Ведь мальчик только и думает, что о фирме. Я даже немного сержусь из-за того, что он никуда не ходит по вечерам: пробыв восемь дней в городе, все вечера просидел дома. Сидит у себя за столом и молча читает газету или изучает расписание поездов. Единственное развлечение, которое он себе позволяет, – это выпиливание. За каких-то пару-тройку вечеров он сделал, например, рамку; такая красивая рамка – глаз радуется; она висит там в комнате, вы ее сейчас увидите, когда Грегор откроет. На самом деле, я так счастлива, что вы пришли, господин поверенный; без вас мы бы не заставили Грегора отпереть дверь; он такой упрямый и наверное ему не здоровится, хоть он и говорил с утра, что все в порядке.

– Я сейчас выйду, – медленно и размеренно произнес Грегор, но не шевельнулся, не желая пропустить ни единого слова из ихней беседы.

– Иного объяснения, мадам, у меня и нет, – сказал поверенный. – Надеюсь, что его болезнь безопасна. Хотя, с другой стороны, замечу, что нам, коммерсантам, – то ли к счастью, то ли к сожалению – часто приходится переносить легкий недуг в интересах дела.

– Господин поверенный уже может войти к тебе? – нетерпеливо спросил отец и снова постучал в дверь.

– Нет, – сказал Грегор. В комнате слева установилась гробовая тишина, в комнате справа начала плакать сестра.

Почему сестра не шла к остальным? Наверное, она только что встала с кровати и даже не начала одеваться. А почему она плакала? Потому что Грегор не вставал и не впускал поверенного, потому что рисковал потерять место и потому, что тогда шеф опять начал бы преследовать родителей и выдвигать им прежние требования. Но это были напрасные переживания. Грегор был еще здесь и совсем не собирался покидать свою семью. Правда, сейчас он лежал на ковре, и никто бы не стал требовать от него впустить поверенного, узнав о его состоянии. Ведь не выгонят вот так сразу с работы из-за такой незначительной невежливости, для которой позже найдется подходящее оправдание! И Грегору казалось, что намного разумнее было бы оставить его сейчас в покое, а не досаждать ему слезами и уговорами. Всех угнетала неизвестность, и из-за этого можно было простить их поведение.