Гаргантюа и Пантагрюэль

ГЛАВА XXV. Как Панург, Карпалим, Эстен и Эпистемон, товарищи Пантагрюэля, посредством тонкой хитрости побили вчетвером шестьсот шестьдесят рыцарей

Когда они говорили это, они заметили шестьсот шестьдесят рыцарей, которые ехали на легких конях, посмотреть, какой это корабль причалил к гавани. Они мчались во весь опор, чтобы, если можно, захватить прибывших.

Тогда Пантагрюэль сказал:

– Друзья, возвращайтесь на корабль, – видите приближающихся неприятелей! Я перебью их всех как скотов, будь их хоть десять раз столько. А вы тем временем уйдите на корабль и скоротайте время, как сумеете.

Но Панург ответил:

– О нет, господин! Это неправильно, чтобы вы так делали. Напротив, вы уйдите на корабль, – и вы и все прочие. С ними управлюсь я один. Только не следует медлить. Идите.

На это все другие сказали:

– Хорошо сказано! Государь, вы уйдите! А мы тут поможем Панургу, и вы узнаете, что мы умеем делать.

Пантагрюэль на это ответил:

– Ну, что ж, я согласен. Но в случае, если вы окажетесь слабее неприятеля, я вас не оставлю.

Тогда Панург снял с корабля два больших каната и, прикрепив их к кабестану на палубе корабля, закинул их на землю, сделав из них два круга, один побольше, другой поменьше, внутри первого, и сказал Эпистемону:

– Войдите на корабль и, когда я вам позвоню, поверните как можно поспешнее кабестан на палубе, таща к себе оба каната.

Затем он сказал Эстену и Карпалиму:

– Друзья, ждите здесь и смело предстаньте перед неприятелем, окажите ему повиновение и сделайте вид, что сдаетесь. Остерегайтесь только попасть в круг этих канатов и постоянно держитесь вне их.

Непосредственно вслед за этим он вошел на корабль, забрал оттуда сноп соломы и ящик пушечного пороха, разбросал последний в кругах канатов и стал возле, держа в руках гранату.

Рыцари внезапно нагрянули, и их передовые доскакали почти до корабля, но так как берег был скользкий, упали вместе с лошадьми на землю, в числе сорока четырех. Видя это, остальные приблизились, думая, что им было оказано сопротивление. Однако Панург сказал:

– Господа, надо полагать, вы ушиблись. Просим извинения, но это не по нашей вине, а по вине морской воды, которая всегда бывает маслянистой и скользкой. Мы сдаемся на вашу милость.

То же повторили оба его товарища и Эпистемон, который был на палубе. Тем временем Панург отошел и видя, что все неприятели уже внутри канатных кругов, а его товарищи отступили, дав место рыцарям, которые шли толпою посмотреть корабль и кто в нем был, вдруг крикнул Эпистемону:

– Тяни, тяни!

Эпистемон принялся натягивать канат на кабестан, и оба каната обмотались вокруг лошадей и легко опрокинули их на землю вместе с всадниками. Те, видя это, схватились было за мечи и хотели перерубить канаты, однако Панург поджег фитиль, порох вспыхнул и сжег их всех, как грешные души в аду. Люди и лошади – никто не уцелел, за исключением одного, сидевшего на турецком скакуне, благодаря которому ему удалось бежать; но Карпалим, заметив это, побежал вслед за ним с такой поспешностью и легкостью, что догнал его меньше чем в ста шагах и, вскочив на круп его коня, обхватил его сзади и привел на корабль. Пантагрюэль очень обрадовался поражению неприятеля и восхвалял удивительную ловкость своих соратников. Он велел им отдохнуть и хорошенько поесть на берегу – да и выпить малую толику, растянувшись на земле, – и их пленнику вместе с ними. Только бедняга не совсем был уверен, что Пантагрюэль не проглотит его целиком, что тот мог бы сделать, так широка была его глотка; он сделал бы это так же легко, как вы проглотили бы дробинку, и места у него во рту занял бы человек не больше, чем зерно проса в пасти осла.

ГЛАВА XXVI. Как Пантагрюэлю и его товарищам надоело есть солонину, и как Карпалим пошел на охоту за дичью

Когда они угощались, Карпалим сказал:

– Клянусь чревом святого Кенета! Неужели мы никогда не поедим дичи? От этой солонины вечная жажда. Я принесу сейчас ляжку одной из поджаренных нами лошадей: будет недурное жаркое.

И только он встал, чтобы сделать это, как заметил на опушке леса большую красивую козулю, которая выбежала из своего убежища, увидев, как я думаю, костер Панурга. Он тут же кинулся вслед за ней с такой быстротой, как стрела из лука, и в один миг поймал ее, на бегу схватив руками в воздухе:

Четырех больших дроф,

Семь стрепетов,

Двадцать шесть серых куропаток,

Тридцать две красных,

Шестнадцать фазанов,

Девять бекасов,

Девятнадцать цапель,

Тридцать два диких голубя.

А ногами убцил:

По дюжине зайцев и кроликов, выбежавших из нор,

Восемнадцать штук коростелей, подвернувшихся тут же,

Пятнадцать вепрят,

Двух барсуков,

Трех больших лисиц.

Ударив мечом по голове козулю, убил ее и, принеся ее, собрал своих зайцев, коростелей и вепрят. Очень издалека, откуда только его могли слышать, закричал во весь голос:

– Панург, дружище! уксусу! давай уксусу!

Добрый Пантагрюэль подумал, что у него сердечный припадок, и приказал дать ему уксусу. Но Панург отлично понял, что тот зацепил зайца, и, действительно, показал благородному Пантагрюэлю, что Карпалим несет на шее козулю, и его пояс весь увешан зайцами. Эпистемон сейчас же принялся строгать во имя девяти муз девять новеньких деревянных вертелов на античный образец. Эстен принялся помогать сдирать кожу, а Панург поставил два седла таким образом, что они образовали род тагана; поваром сделали пленника, и на том же костре, на котором были изжарены рыцари, велели жарить дичь. А затем начали пир на весь мир. К черту притворщиков! Тогда Пантагрюэль сказал:

– Хорошо бы во славу божию каждому из нас подвязать к подбородку по две пары церковных колокольчиков, а мне бы колокол с колоколен Пуатье, Тура и Камбрэ, чтобы посмотреть, какую бы задали обаду^[169], двигая нашими челюстями.

– Но, – сказал Панург, – лучше немного подумать о делах и о том, как одолеть неприятеля.

– Умно сказано, – молвил Пантагрюэль, и спросил пленника: – Друг мой, скажи нам всю правду и не солги ни в одном слове, если не хочешь быть ободранным живьем: я ведь глотаю детей. Расскажи нам все о численности, о расположении и о силах вашей армии.

Пленник ответил:

– Государь, скажу вам сущую правду: в нашей армии триста великанов в каменных латах, на диво огромных, но все же далеко не таких как вы, – кроме одного, их начальника, именуемого Вурдалаком, который в доспехах из циклопических наковален. Затем в ней 163 000 человек пехоты, в броне из кожи домовых – все люди сильные и отважные, 11 400 латников, 3 600 полевых орудий, и мушкетов без счета, 94 000 саперов, 150 000 женщин легкого поведения, красивых как богини.

– Вот это по мне! – прервал Панург.

– Одни из них – амазонки, другие – уроженки Лиона, третьи – парижанки, есть из Тюрени, Анжу, Пуату, есть нормандки, немки, – словом, представлены все государства и все языки.

– Ну, а король, – сказал Пантагрюэль, – тоже там?

– Да, государь, – сказал пленник, – он самолично в армии. Мы называем его Анархом, королем дипсодов, что значит: «жаждущие». Никогда не было людей, столь жаждущих и столь охотно пьющих, как они. Палатку короля стерегут наши великаны.

– Этого достаточно, – сказал Пантагрюэль. – Ну, дети, готовы ли вы идти со мной?

Панург ответил:

– Бог накажет того, кто покинет вас. Я уже придумал, как я представлю вам их всех перебитыми как свиней, и ни один от меня не ускользнет, черт возьми! Но одно меня немного беспокоит.

– Это что же? – говорит Пантагрюэль.

– А вот что, – говорит Панург, – как мне управиться со всеми девицами за один вечер, так чтобы ни одна от меня не ускользнула, пока я не поиграю на ней, как полагается.

– Ха, ха, ха! – засмеялся Пантагрюэль.

– К черту! – сказал Карпалим. – Ей-богу! И я разделаю какую-нибудь из них.

– А я? – сказал Эстен. – Я, который не устраивался ни разу, с самого отъезда из Руана, хотя стрелка поднималась до десяти, одинадцати и двенадцати!

– Ну что ж, – сказал Панург, – тебе достанутся самые жирные и белые.

– Как так, – сказал Эпистемон, – другие будут кататься, а я буду вести осла? Нет, дьявол побери! Мы воспользуемся правом войны: qui capere capiat.

– Да нет же, – сказал Панург, – привяжи своего осла и езди, как все.

Добрый Пантагрюэль смеялся, а потом сказал:

– Вы считаете без хозяина. Я очень боюсь, что, прежде чем наступит ночь, я увижу, что у вас не будет большой охоты забавляться и что на вас поездят копья и пики.

– Баста, – сказал Эпистемон. – Я предоставлю вам их для жаренья или для варки, для начинки пирога или фрикасе. Их не так много, как было у Ксеркса, у которого было триста тысяч бойцов, если верить Геродоту и Трогу Помпею; и все-таки Фемистокл с горстью людей их разбил! Не унывайте, ради бога!

– К черту, – сказал Панург, – я одним гульфиком смету с дороги всех мужчин, а святой Бальтру, который находится внутри, почистит всех женщин.

– Ну, друзья, – молвил Пантагрюэль, – отправимся в путь.

ГЛАВА XXVII. Как Пантагрюэль воздвиг в память подвигов триумфальный столб, а Панург – другой, в память зайцев, и как Пантагрюэль породил из своих ветров маленьких мужчин, а из газов маленьких женщин, и как Панург разбил толстое древко на двух стаканах

– Однако, прежде чем мы уйдем отсюда, – сказал Пантагрюэль, – в память подвига, ныне нами совершенного, я хочу воздвигнуть здесь красивый трофей.

Тогда с великой радостью и деревенскими песенками поставили большой столб, к которому привесили седло, чепрак, латы, стремя, шпоры, кольчугу, железную перчатку, нагрудник, топор, рапиру, стальные ботфорты и др. – словом, все, что требуется для сооружения триумфальной арки или памятника славы. А Пантагрюэль написал следующую победную песнь для увековечения события:

«Здесь проявилась доблесть четырех выдающихся своею храбростью рыцарей, которые, будучи вооружены здравым смыслом, а не тяжелыми латами, подобно Фабию и обоим Сципионам, сожгли, как древесную кору, шестьсот шестьдесят отъявленных силачей-разбойников. Поучайтесь, короли, ферзи, ладьи и пешки, тому, что хитростью можно сделать больше, чем силой.

«Ибо победа, как известно, зависит от счастья: из той консистории, которою правит во славе великой господь, она дается не сильнейшему и величайшему, но как почетный дар тому, кто ему угоден, и где с верою уповает на него».

Пока Пантагрюэль писал вышесказанные стихи, Панург посадил большой столб рога, кожу и правую переднюю ногу козули; кроме того, уши от трех зайцев, кроличью спинку, челюсти одного русака, крылья с пары дроф, лапки с четырех лесных голубей, скляночку с уксусом, рожок с солью, деревянный вертел, шпиговку, дырявый котел соусник, глиняную солонку и стакан из Бовэ.

И в подражание похвальной оде Пантагрюэля написал следующее.

«На этом вот месте превесело расселись когда-то четыре лихих бражника и в честь Бахуса перепились как карпы в пруду… При этом господин Заяц лишился спинки и крестца, над которым каждый из пировавших потрудился. Соль и уксус загнали беднягу, этакие скорпионы.

«В жару следует не только пить честно и много славного вина, но и помнить, что есть зайца, не вымочив его в уксусе, не годится. Уксус – душа его и вкус, – запомните навсегда».

Тогда Пантагрюэль сказал:

– Ну, друзья, мы слишком занимались едой. Очень трудно допустить, чтобы большие обжоры совершали великие военные подвиги. Нет слаще тени, чем тень от знамени, пара – чем пар коня, звона – чем бряцание оружия.

Эпистемон улыбнулся на такую речь и сказал:

– Нет лучше тени, чем тень от кухни, пара – чем пар от пирога, звона – чем звон столовой посуды.

А Панург на это сказал:

– Нет лучше тени, как от занавесок, лучше пара – чем испарение от женской груди…

Вскочив, он дернул, прыгнул, свистнул и крикнул громким, веселым голосом:

– Живи вовеки, Пантагрюэль!

Пантагрюэль хотел проделать то же самое. Но от его звука на девять миль кругом задрожала земля, а от испорченного воздуха произошло на свет более 53 000 карликов и уродов, и столько же произошло от газа маленьких горбуний, как вы можете видеть повсюду. Они не растут выше коровьего хвоста или лимузинской редьки.

– А что, – сказал Панург, – неужели ветры ваши так плодоносны.

Ей-богу, замечательные уродцы и уродицы, их надо поженить! От них родятся слепни.

Пантагрюэль так и сделал. Он назвал их пигмеями и отправил жить на остров поблизости, где они с тех пор весьма размножились, журавли ведут с ними постоянную войну, хотя те и храбро защищаются, потому что эти маленькие человеческие огрызки, которых в Шотландии называют «ручками от скребков», – очень вспыльчивы. Физическая причина этого в том, что сердце у них недалеко от заднего прохода.

Панург сейчас же взял два бывших там стакана, одинаковой величины и наполнил их до самого верху водой. Один из них поставил на одну скамью, а другой – на другую на расстоянии пяти футов от первой. Затем взял древко копья пяти с половиной футов длины и положил его на стаканы, так что концы его касались только краев стаканов.

А потом взял толстый кол и сказал Пантагрюэлю и другим:

– Посмотрите, господа, как легко мы одержим победу над врагами. Точно так же, как я разломаю пополам это древко, не разбив и не повредив стаканов и, больше того, не пролив ни капли воды из них, – точно так же мы разобьем головы нашим дипсодам, при чем ни один из нас не будет ранен и вообще никому не будет никакого ущерба. Но чтобы вы не думали, что здесь какое-нибудь колдовство, возьмите, – обратился он к Эстену, – ударьте этим колом по самой середине древка.

Эстен так и сделал и разломил древко на две равные части, при чем ни одной капли воды не пролилось из стаканов. А Панург сказал:

– Я знаю и многое другое. Идем: бояться нам нечего.

ГЛАВА XXVIII. Каким странным способом Пантагрюэль одержал победу над дипсодами и гигантами

После всех этих разговоров Пантагрюэль подозвал к себе пленника и отослал его домой, сказав:

– Возвращайся в лагерь к своему королю и расскажи обо всем, что здесь видел. Пусть он приготовится завтра в полдень угостить меня. Как только прибудут мои галеры, что будет не позже завтрашнего утра, я ему докажу, при помощи миллиона восьмисот тысяч воинов и семи тысяч гигантов, которые все больше меня ростом, что, напав на мою страну, он поступил глупо и неразумно.

Пантагрюэль выдумывал, что у него есть морская армия.

Но пленник ответил, что он стал его рабом и что он был бы доволен никогда не возвращаться к своим, и предпочел бы сражаться против них с Пантагрюэлем, и просил, чтобы, ради бога, он ему это позволил.

Пантагрюэль не хотел на это согласиться, но приказывал немедленно отправиться и исполнить, как он ему сказал, при чем передал ему ящичек с молочаем и зернами красного перца, велев снести этот ящичек своему королю и сказать ему, что если он в состоянии съесть унцию этого вещества, не запивая, то сможет без страха противостать ему, Пантагрюэлю.

Тогда пленник, воздев руки, умолял пощадить его в час сражения, однако Пантагрюэль сказал ему:

После того как ты сообщишь все это своему королю, возложи надежды на бога, и он тебя не оставит: потому что и я, хотя Гаргантюа и Пантагрюэль и могуществен, как ты можешь видеть, и имею огромные армии так и не надеюсь на свои силы и свое искусство, но все мое упование на бога, моего покровителя, который никогда не оставляет тех, чьи мысли и надежды свои обращает к нему.

Пленник стал просить, чтобы Пантагрюэль взял с него умеренный выкуп. Пантагрюэль на это ответил, что он ставит себе целью не грабить и требовать выкупа от людей, а обогащать их и возвращать полную свободу.

– Ступай же с богом, – сказал он, – избегай только дурного общества, чтобы с тобой не приключилось несчастья.

Когда пленник ушел, Пантагрюэль сказал своим:

– Дети, я дал понять пленнику, что у нас на море есть войска и что мы не нападем раньше завтрашнего полудня. Я это сделал с той целью, чтобы враги, в ожидании нападения множества людей, этой ночью стали приводить в порядок лагерь и окапываться; но я намерен напасть на них сегодня, в час первого сна.

Теперь оставим Пантагрюэля с его апостолами и скажем о короле Анархе и его войске. Когда пленник прибыл, он явился к королю и рассказал ему, как пришел огромный великан, по имени Пантагрюэль, который разбил на-голову и велел сжарить живьем всех 659 рыцарей, и что он один спасся, дабы известить об этом короля. Что он, кроме того, имеет от названного великана поручение сказать ему, чтобы он приготовил завтра в полдень обед, ибо великан решился напасть на него в указанный час. Затем передал королю ящичек с. настоем. Но едва Анарх проглотил ложечку, как почувствовал такое страшное воспаление в горле, что на язычке образовался нарыв, а язык облупился. И он не находил облегчения ни в каком лекарстве, кроме беспрерывного питья: едва он отнимал стакан от губ, как язык начинал нестерпимо гореть. Тогда ему стали вливать вино в глотку через воронку. При виде этого его капитаны, паши и телохранители попробовали этого снадобья, чтобы убедиться в свойстве его вызывать такую жажду и с ними случилось то же, что с королем. И они так здорово все перепились, что по всему лагерю прошел слух, что вернулся откуда-то бывший в плену рыцарь, что завтра на них будет нападение, и что к этому король и командующие, вместе со стражей, уже готовятся путем заправской выпивки. Поэтому все в лагере принялись бражничать и глотать вино точно таким же манером. Словом, они пили столько, что заснул как свиньи, в беспорядке посреди лагеря.

Теперь вернемся к доброму Пантагрюэлю и расскажем, как он вел себя в данном случае.

При уходе с места трофея Пантагрюэль взял в руку, вместо посоха, мачту с корабля, положил в марс 237 боченков белого анжуйского вина, вывезенного из Руана, привязал к поясу барку, нагруженную солью, и понес ее с такой легкостью, как ландскнехт свою корзиночку, и пустился в путь со своими товарищами.

Неподалеку от неприятельского лагеря Панург сказал ему:

– Хотите вы, господин, сделать хорошее дело? Выгрузите это анжуйское белое из марса, и выпьем его на бретонский манер.

Пантагрюэль на это охотно согласился. И они выпили дочиста, так что не осталось ни капли из 237 боченков, кроме кожаной фляжки, которую Панург отлил для себя (это он называл своим Vademecum), да немного подонок для уксуса.

Когда все упились, Панург угостил Пантагрюэля черт знает каким снадобьем, составленным из литонтрипона, нефрокатартикона, кудиньяка со шпанской мушкой и других мочегонных средств.

После этого Пантагрюэль сказал Карпалиму:

– Идите в город, заберитесь, точно крыса по стене, как вы это умеете, и скажите им, чтобы сейчас же они вышли и ударили на врага как возможно быстрее; сказав это им, сойдите, возьмите зажженный факел, которым подожгите все палатки и шатры в лагере. Затем вопите во весь голос и бегите из лагеря.

– А не хорошо ли будет, – сказал Карпалим, – если я сперва заклепаю дула у их артиллерии?

– Нет, нет, – сказал Пантагрюэль, – лучше подожгите в пушках порох.

Повинуясь этому, Карпалим сейчас же отправился и исполнил все, как велел Пантагрюэль. Из города вышли все воины, бывшие там. Когда он поджигал шатры и палатки в лагере, то проходил осторожно по спящим людям, так что те ничего не чувствовали, настолько глубоко они спали и храпели. Он дошел до места, где была артиллерия, и поджег все снаряды (но это было опасно). Огонь вспыхнул так внезапно, что мог бы спалить беднягу Карпалима, и если бы не его изумительное проворство, то он изжарился бы как свинья… Он выскочил быстрее, чем стрела летит из лука. Очутившись за траншеями, Карпалим так страшно закричал, что можно было подумать, что все дьяволы сорвались с цепи. При его крике враги проснулись. Но знаете как? Ошеломленные, как при утреннем звоне, который называют в Люссонэ…^[170]

Пантагрюэль в это время стал сыпать из своей барки соль, а так как враги спали разинув рты, он наполнил им солью всю глотку, и бедняги закашляли, как лисицы, завопив:

– Ах, Пантагрюэль, как ты нас подогреваешь!

Вдруг Пантагрюэлю захотелось облегчиться; благодаря снадобью, данному ему Панургом, он стал поливать лагерь так обильно, что утопил всех, и на десять миль кругом в окружности был настоящий потоп. История повествует, что если бы огромная кобылица его отца была там и сделала то же самое, то потоп был бы более значительным, чем при Девкалионе, так как каждый раз, когда она мочилась, получалась река больше Роны или Дуная.

При виде этого вышедшие из города сказали:

– Все они умерли жестокою смертью: посмотрите, как бежит кровь.

Но они ошибались, принимая мочу Пантагрюэля за кровь, потому что они смотрели при свете горящих шатров и слабом свете луны. Неприятели, проснувшись и увидев с одной стороны огонь в лагере, а с другой – наводнение и потоп, – не знали, что думать и что сказать… Одни говорили, что наступил конец мира и страшный суд и что все должно быть сожжено огнем; другие – что это морские боги Нептун, Протей, Тритоны и другие их преследуют. И действительно, вода была морская и соленая.

О, кто сможет теперь рассказать, как справился Пантагрюэль с тремя сотнями гигантов!

О моя муза, моя Каллиопа, моя Талия! Вдохнови меня в этот час!

Воздвигни мой дух! Вот где препоны, со стороны логики непреодолимые! Вот где настоящий тупик! Вот где трудность! Как рассказать об этой страшной бойне?

Как бы мне хотелось, по крайней мере, держать в руках бокал лучшего вина, какое будут пить те, кто будет читать эту правдивую историю!