Loe raamatut: «Психология человеческой жизни»

Font:

* * *

Посвящаю моему любимому мужу Børge Hansen

Короткое предисловие к переизданию книги

В наше торопливое время надо писать коротко и о самом главном.

Пишу.

В программах высших учебных заведений России, где осуществляется подготовка специалистов для работы с людьми, есть курсы «Психология личности», «Психология развития» и «Психологическое консультирование». В этих курсах обязательны темы, в которых рассматриваются понятия о базовых характеристиках личности, личности как субъекта жизни, анализируются динамические образующие личности.

Мой текст даёт возможность наполнить эти понятия конкретным содержанием, он представляет собой один из вариантов психологического анализа жизненного пути людей в конкретных исторических условиях.

Все ключевые понятия этого текста сверены с действующими государственными программами и программами некоторых университетов Российской Федерации.

В предлагаемом мною тексте можно узнать о материале, необходимом для психологического анализа жизни личности, овладеть способами исследования фактов жизни личности, научиться исследовать этими способами личность в конкретных исторических условиях.

Текст написан мною с позиции культурно-исторической психологии, в нём имплицитно (что естественно) представлена моя личная и профессиональная позиция в понимании проблем и задач изучения жизни человека как целостного предмета. В тексте каждой главы есть ссылки на необходимую литературу. Возможен поиск информации по ключевым понятиям.

Дания 2017

Об истории этой книги

В Варшаве был невероятно жаркий летний день. Трамвай оказался тем местом, где случилось событие. Обычное событие из числа тех, которые создают нашу жизнь.

На эту пожилую женщину нельзя было не обратить внимания – среди нас, изнемогающих от жары и необходимости быть в это время на этом месте, она была единственной, кто чувствовал себя здесь и теперь с полным присутствием духа и тела. Худенькое ладное тело не мучило душу, а душа была открыта всему ясным взглядом и грацией движений. Описанию изящной одежды и ажурных перчаток можно было бы посвятить не одну страницу дамского романа. Среди нас – буднично отягощенных существованием своих душ и тел – находился человек, которому были явно по силам и собственная душа и собственное тело.

Я видела таких пожилых женщин и мужчин в разных жизненных ситуациях, они всегда вызывали чувство радости от одного взгляда на них. В них была та сила настоящей жизни, которая создается и сохраняется самим человеком как признательность Творцу за данность жизненного дара. Слова, которыми хотелось говорить о впечатлении, производимом этими людьми, звучали бы очень неуместно и чересчур сентиментально в бурное время перемен, которое вовлекает людей в водоворот новых возможностей для самоопределения и самоутверждения.

Рядом с этой женщиной, дамой из варшавского трамвая, возникали лица и голоса других прекрасных людей, которые хотели и умели жить своей жизнью, не претендуя на исключительность, но обладая тем секретом целостности и ценности жизни, который пытаются разгадать ученые, изучающие человека.

В геронтопсихологии, в известных мне работах, пожилой возраст описывался в характеристиках количества, где слова о том, что какая-то функция стала снижаться в своих проявлениях, наводили только на грустные размышления о несовершенстве науки и неизбежности конца жизни. Сама жизнь говорит другое – в пожилых людях есть много того, что никак не связывается с угасанием функций: определенность ценностей, которая редко приходит в молодые годы, бесстрашие перед неопределенностью жизни, которое называют светом мудрости… В них есть то обоснование ежедневных жизненных усилий, которое наполняет мир присутствием в нем мысли.

Мне представляется, что современная наука, стремясь анализировать и обобщать, немного абстрагируется от того, что составляет индивидуальную целостность жизни, а в ней есть много из того, что описывается (возможно, только сегодня) бытовыми словами. Это – заброшенная деревенька в России, где бабушка стучит из окна своего дома и просит поговорить с ней. Просит меня, незнакомого человека, которого обстоятельства жизни привели к ее дому. Это – золотая кожура луковиц в руках у другой женщины, которая любуется ими и ласкает прикосновением каждую из них, благодаря за то, что выросли красавицами. Я слышу это случайно. Теперь знаю, что не случайно.

Я пишу о них, потому что они – воплощение жизни и ее оправдание, они – боль и надежда на прощение всех нас, кто причастен к ним, кто может быть причастен, кто должен быть.

Эта книга написана в жанре романтической психологии. В ней – очерки о людях, анализ и интерпретация психолога, в ней то, что называют психологией пожилого человека. Это попытка рассказать моим читателям – коллегам-психологам и студентам, изучающим психологию, – что есть возможность не только измерять и констатировать, но и понимать. Это не разные ценности – это жизнь науки, которая, как любая жизнь, может изменяться до пределов смерти. В книге описаны реальные люди, живущие в России, Польше, Дании, имена которых изменены, так как не все они хотели быть «представленными на всеобщее обозрение». Каждому из них и всем вместе я бесконечно благодарна за событие встречи с ними и возможность общения.

Дания, 2000

Глава 1. Такая разная психология

Все явное настолько дальше наших догадок, что догнать и доглядеть случившееся мы не в состояньи.
Р. М. Рильке

Ключевые понятия: позиция исследователя, предмет психологии личности, множественность определений личности, характеристика общих подходов к личности в отечественной и зарубежной психологии.

В результате изучения главы студенты должны:

знать основные исследовательские позиции;

уметь формулировать свою исследовательскую позицию;

владеть знанием о различии бытового и научного психологического знания.

Сегодня, когда научное психологическое знание становится неотъемлемой частью бытовой культуры, когда профессия психолога начинает влиять на течение индивидуальной жизни людей, многие вопросы, связанные с получением и использованием психологических знаний, приобретают значение не только для людей науки.

Проблемы познания – его цели, средства и способы – становятся актуальными в обосновании воздействия на человека психологов и психотерапевтов при осуществлении практической профессиональной работы. Теория познания неизбежно транслируется в способах интерпретации человеческого поведения, в понимании закономерностей его развития и общего направления прогресса.

Само понятие прогресса становится содержанием наших будничных отношений, определяющих восприятие чужой ли беды, своих ли собственных усилий по осуществлению жизни, своего ли места среди людей и в целом мире.

Мир, в котором мы живем, с каждым днем становится все более зависимым от наших мыслей о нем, от наших чувств к нему и друг к другу. Это может не восприниматься как личная озабоченность, но обязательно присутствует в личной жизни как ее опосредованность присутствием других людей.

Психологическая информация, полученная в науке, приобретает иное звучание в контексте бытовой жизни. Она лишается существующей в науке зависимости от содержания интеллектуальных усилий конкретного человека, получившего ее, и приобретает безличный характер возможной ценности.

Мышление исследователя, в котором было рождено обоснование (для него самого) его интеллектуальных усилий, не интересует людей, использующих научную информацию, отвлекаясь от неизбежного присутствия в ней момента относительности истины и личных интеллектуальных возможностей человека. Это создает уникальную ситуацию, которая порождает особые образования индивидуального и общественного сознания. Уникальность состоит в том, что продукты индивидуальной интеллектуальной деятельности ученого могут стать целостными, ценностными знаками, опосредующими отношения людей. Так произошло с психоаналитическими идеями З. Фрейда, которые определили способы мышления людей о собственной жизни во многих странах мира. Оказалось, что как будто забыто, как, когда и почему были высказаны идеи о вытеснении и сублимации, о комплексах (особенно об Эдиповом), о сознательном и бессознательном, о страдающем Я и т. д.

Сами идеи стали одним из обоснований возможностей воздействия людей на течение собственной жизни. Это одна из возможных демонстраций того, что интеллектуальные усилия одного человека, ориентированные его собственными целями и задачами, превращаются в формы сознания других людей.

Присутствие в мире психической реальности каждого человека – это возможность порождения новых форм сознания за счет Я-усилий человека, которые прежде всего проявляются в его интеллектуальной деятельности. Породить эти формы сознания человек может, встречаясь с задачами, которые он не может решить существующими способами. Это те жизненные ситуации, о которых говорят, что в них надо жить своим умом.

Иначе об этих ситуациях можно сказать так: в них нельзя использовать чужой опыт, нельзя применить готовые (уже существующие) интеллектуальные решения. Это ситуации, которые можно было бы в общем виде назвать ситуациями встречи с собственным Я, с его данностью как качеством своей жизни. Именно они порождают интеллектуальные усилия человека и их обоснование. Чем обосновываются интеллектуальные усилия? История психологии как науки позволяет говорить о том, что интеллектуальные усилия исследователей обосновываются их философией жизни, собственной Я-концепцией, которые задают интеллектуальную позицию в понимании закономерностей психической жизни.

Интеллектуальная позиция в исследовании человеческой жизни неизбежно связана с пониманием развития человека и прогресса общества, средств и способов собственного мышления в отношении конкретной человеческой жизни и психической реальности как данности жизни.

Современная наука демонстрирует множество примеров того, как можно проявлять интеллектуальную позицию в исследовании психической реальности. Фиксируется она в содержании основных понятий, которые обосновывают для исследователя его интеллектуальные усилия в постановке и решении познавательных задач. Думаю, достаточно привести несколько примеров, чтобы показать существование различных интеллектуальных позиций и присутствие в них индивидуальных ценностей исследователей. Так, человека понимают как биокомпьютер, как семантическое поле сознания, как механизм, как высшее животное, как живой организм и т. п.

Возможность иметь фиксированную интеллектуальную позицию и мыслить в соответствии с ней, возможность изменить интеллектуальную позицию или отказаться от нее связаны с тем, что Я человека обладает относительной независимостью от предмета мышления. Эта независимость проявляется в том, что человек может зафиксировать предмет своего мышления как целостность и выделить свое отношение к нему как к целостности. Целостность задается границами, которые обозначаются с помощью знаков. Знаками же обозначается и наличие Я.

Таким образом, интеллектуальная позиция становится доступной для восприятия как самому мыслящему человеку, так и другим людям. Это можно увидеть прежде всего в научных текстах, где используются специальные научные термины для обозначения целостных характеристик предмета мышления и есть знаковое обозначение авторского присутствия, которое читатель воспринимает как мнение или чувства автора.

Воспринимая научные тексты, читатель должен проделать специальную работу по разделению авторской мысли и чувства, которые отражают разные качества Я-усилий исследователя. Эту работу читатель может проделать тогда, когда сам владеет достаточными средствами мышления о целостных предметах, т. е. обладает жизненной философией. Проблемы, возникающие при этом, заставляют обсуждать вопросы профанации науки, которая может стать (и стала) зловещей тенью человеческого стремления к познанию. Общество требует от науки не только новых средств и способов жизни, созидания, но и новых способов разрушения, уничтожения жизни. Наука отвечает этим требованиям. Создание бактериологического оружия – одно из доказательств этого.

Одно из самых сильных противоречий современной интеллектуальной жизни людей состоит в том, что меняется отношение к идеалу познания. Меняется представление об истине как идеале познания и способах постижения истины. Можно согласиться с мнением И. Хейзинга, который писал о том, что «культура, в наше время желающая задавать тон, отворачивается не только от рационального, но даже от интеллигибельного, и ради чего-то инфрарационального, ради инстинктов и влечений… она предпочитает волю к земной власти, «бытие», «кровь и почву» вместо «познания» и «духа» (Хейзинг И. Homo ludens. – М., 1992. – С. 292).

Мне думается, что понимание того, что в получении психологической информации исследователь оказывается зависимым от своей интеллектуальной позиции, позволяет анализировать факт существования множества психологических идей, теорий, методов как неизбежное проявление Я-исследователей, без которого невозможна была бы познавательная активность человека. Его познавательные усилия были бы бессмысленны и в том случае, если бы предмет мышления не был фиксирован как целостность, а Я не выражено в соответствующей ему форме. Формы, наиболее распространенные в современной науке, – это слова, понятия, термины, которые отражают исторически сложившуюся логическую аргументацию процесса познания. Однако известно, что они не являются единственными формами выражения жизни, рядом с ними существуют поэтическая, метафорическая формы.

Существование научной формы породило проблему соотношения поэтической и логической аргументации в познании. Так, в современной психологии это может проявляться в существовании, часто в одном тексте, как научных, так и поэтических способов мышления. Цитирование поэтов становится одной из наиболее распространенных форм аргументации, проявления интеллектуальной позиции автора научного текста. Часто научное, логически аргументированное изложение воспроизводится в виде поэтической метафоры, которая, естественно, по своему происхождению не может быть продуктом логического мышления.

Это можно понимать как стремление авторов научных текстов показать свою ориентированность на целостность психической реальности как предмета их мышления. Необходимость такой ориентации осознается все в большей степени, так как уже очевидны последствия недостаточности специализированного, часто одностороннего (в виде какой-либо концепции) подхода к пониманию человека. Одним из самых явных последствий этого можно считать распространение специализированных знаний как универсальных, когда частной закономерности через ее интерпретацию приписывается универсальное, всеобщее значение. Это явление широко известно в науке как редукционизм, который в одном из предельных своих выражений отождествляет человека и его жизнь с жизнью предметов.

Редукционизм – это не только упрощение или стремление к упрощению, это еще и стремление придать любому знанию всеобщий, универсальный характер. Последний присутствует не только в сознании людей науки, но и в бытовом сознании как стремление обобщать по принципу: «Все люди…» Примером такого обобщения может быть самое распространенное в быту: «Все люди на меня будут смотреть, как на…», «Каждый человек хочет иметь…» и т. п. В научном познании редукционизм особенно опасен тем, что закрывает возможности поиска истины, делает бессмысленным существование иных интеллектуальных позиций, возможность которых задается существованием целостного предмета. Понимание предмета мышления как целостности особенно важно, так как дает возможность двигаться к истине, отражающей существование предмета в пространстве и во времени.

В отношении психической реальности это тем более важно, что она как предмет мышления, как предмет изучения обладает специфическими свойствами, требующими от исследователя усилий по их проявлению, фиксации и сохранению в своей интеллектуальной деятельности.

Представление о целостности психической реальности и ее сохранение в процессе мышления – это ориентация на существование специфических человеческих качеств, того единства человека, которое множество раз было предметом осмысления в разных философских и психологических школах. Мне представляется необходимым сослаться на идеи димензиональной онтологии (науки о бытии), которые В. Франкл использует для понимания человеческой реальности. Он демонстрирует эти идеи проекциями предметов, называя свой способ изложения геометрическим доказательством.

Суть димензиональной онтологии состоит в том, что жизнь предмета рассматривается в проекциях, разных по отношению к времени и пространству его бытия. Один и тот же предмет, проецируясь в низшие по отношению к нему измерения, может иметь противоречащие друг другу проекции. Это легко демонстрируется на примере проекции стакана в форме цилиндра в двумерное пространство из трехмерного, в котором он существует. При этом в плоскости, соответствующей его продольному сечению, он будет выглядеть как прямоугольник, а в плоскости, соответствующей его поперечному сечению, – как круг. Несоответствие и противоречивость проекций будут проявляться и в том, что они – замкнутые фигуры, тогда как стакан – фигура открытая.

Другой закон димензиональной онтологии говорит о том, что разные предметы, спроецированные в одно и то же, низшее по отношению к ним, измерение, отображаются в последнем не противоречивыми, а многозначными проекциями. Так, тени, спроецированные от цилиндра, конуса и шара, могут быть многозначны – это эллипс. По ним нельзя точно восстановить предмет, который эту тень отбрасывает.

В отношении человека, изучения специфически человеческого в человеке эти идеи позволяют увидеть последствия редукционизма как потерю предмета мышления. Если человеческое сводится только к плоскости биологии или социологии, представляется только как физиологическое или лингвистическое, то теряется возможность увидеть единство человеческого в человеке. При этом становится очевидным и тот факт, который позволяет утверждать, что единство человека бессмысленно искать в той плоскости его изучения (измерения), на которую мы сами как исследователи его спроецировали.

Обнаружить единство человека мыслящий о нем может только тогда, когда занимает трансцендентальную позицию, позволяющую выйти за пределы предмета мышления и осознать возможное соответствие или несоответствие различных проекций этого предмета как проявление его целостности. Для этого ученому, занимающемуся проецированием человека на одну (или несколько) плоскость измерения, приходится постоянно отдавать себе отчет о той целостной реальности, с которой он имеет дело. Обычно целостная реальность проявляет себя при интерпретации данных исследования.

Димензионалъная онтология позволяет доказать существование различных интеллектуальных позиций, обоснованных способами проецирования целостного предмета. Одновременно с ее помощью можно показать один из наиболее распространенных путей появления ошибок в мышлении, когда многозначные результаты интерпретируются как равные, сходные, подобные, однозначные. Это путь, на котором игнорируется целостность предмета как специфического, не равного сумме своих проекций.

Для психологии эта ситуация осложняется историческим опытом функционального исследования человека, когда предметом научного исследования были различные функции (память, мышление, воображение, ощущение, восприятие, внимание) как различные проекции целостного человека. Опыта трансцендентального изучения человека значительно больше в области психотерапии, чем в собственно психологии как науке.

Психотерапевт с необходимостью должен занимать по отношению к другому человеку трансцендентальную позицию (это необходимо хотя бы на время, так как является одним из условий его профессиональной работы). Именно трансцендентальная позиция (оформленная в виде научной теории) позволяет психотерапевту обосновывать свое воздействие на другого человека.

Теория психотерапевта – это способ его мышления о целостности и специфичности человека, позволяющий занимать и осуществлять трансцендентальную позицию. Думаю, неслучайно все наиболее значимые психологические теории были созданы специалистами, которые занимались не только научной, но и практической работой.

В современной психологии попытки продемонстрировать ориентацию на целостность человека выражаются в названиях тех способов мышления, которым при этом отдается предпочтение. Приведу несколько примеров, явно не претендуя на полноту всего перечня. Думаю, что в эту минуту, может быть, оформилась еще одна специфическая психология. Какие есть психологии? Например, такие: экспериментальная, когнитивная, прикладная, практическая, теоретическая, сравнительная, эгопсихология, социальная, этническая, аналитическая, синтетическая, гуманистическая, экзистенциальная, индивидуальных различий, гештальт, описательная, понимающая.

Думаю, пока довольно примеров.

Почему каждое из этих научных направлений стремится подчеркнуть свое существование даже названием? Разве не изучают все они человека, его психическую жизнь, закономерности этой жизни?

Чтобы ответить на эти вопросы, надо обратиться к жанру интерпретации, попытаться понять людей, которые используют эти понятия для… В сущности, я уже сказала, что они используются для удержания целостного предмета мышления, для сохранения через это обозначение своей интеллектуальной позиции, своего Я как источника интеллектуальных усилий.

Таким образом, через интерпретацию я обозначила и свою позицию, в которой, надеюсь, явно присутствует стремление к сохранению целостности человеческого в человеке при его понимании, при его изучении.

Все изложенные выше варианты названий психологии показывают, в частности, тот факт, что мы живем во время дифференциации науки, которая в то же время осознает необходимость интеграции, сохранения специфичности своего предмета. Мне думается, что в отечественной психологии есть традиция, может быть, неявно выраженная, осуществления интеграции научного знания в форме романтической психологии. Пока не выделяю этого слова, чтобы оно не воспринималось как нечто экзотическое в этом тексте, а было необходимым следствием обозначения моей позиции и причастности к отечественной научной традиции.

Работы Б. М. Теплова «Ум полководца», А. Р. Лурии «Маленькая книжка о большой памяти», «Потерянный и возвращенный мир», Д. Б. Эльконина и Т. В. Драгуновой «Возрастные и индивидуальные особенности младших подростков», Н. С. Лейтеса «Способности и одаренность» можно, по-моему, отнести к области романтической психологии. Все их объединяет нескрываемая в подтексте авторская позиция в виде оценок, чувств и отношений к тем людям, о которых они пишут, которых изучают. Всех их объединяет стремление увидеть и описать проявления живой психической жизни в ее противоречивости и целостности, соотнести в самом тексте – для читателя и для автора – научную, трансцендентальную позиции и позиции участия, воздействия, содействия человеку в его жизни.

Это романтическая психология, так как тексты не только читаются как романы, но в них есть все, что отличает роман от повести или рассказа. Это «все» можно выразить житейским языком: в них есть целая жизнь, авторская позиция и отношение автора к героям; есть сами герои, которые типичны в своей индивидуальности, о ней можно сказать, что она отражает целостность психической жизни в том ее проявлении, которое описано В. Франклом как единство, несмотря на многообразие.

Способы получения информации о героях – способы научного исследования – становятся доступны для читателей благодаря тому, что автор текста рефлексирует на их содержание.

Романтическая психология – это вариант интерпретации психологической информации с целью проявления целостности предмета научного мышления. В той или иной мере ею занимаются все пишущие психологи, но у этого жанра описания есть свои секреты, которые, как думается, можно обозначить словом «пристрастность» – пристрастность автора к героям описания. Может быть, эту пристрастность можно назвать любовью или восхищением, но эти слова были бы не очень уместны в исследовании, хотя именно они, скорее всего, отражают самое существенное в романтической психологии. Любящий видит в предмете своей любви самое главное, существенное и неповторимое одновременно. Такими видятся люди авторам работ, о которых я упоминала выше.

Хотелось бы написать о пожилых людях, выстраивая мозаику впечатлений в логике исследования и интерпретации, которые позволили бы выразить и мою позицию и неповторимость встреч, в которых было так много существенно важного для… Для кого? Думаю, для нас, читатели и коллеги, которые чаще всего исследуют безличные закономерности, следуя выбранной теме, или углубляются в индивидуальные переживания людей, которые не могут жить самостоятельно и требуют профессиональной помощи психолога или психотерапевта. Мне хотелось написать о людях, которые умеют жить, любят жизнь и не боятся ее, для которых как повседневная реальность существует та целостность человеческой жизни, которая часто ускользает от исследователя, когда он стремится зафиксировать ее существующими в науке способами.

Мне думается, что мою работу можно отнести к области научной, так как я буду стремиться объяснить в ней то, что требует объяснения, – источники человеческих сил жить с любовью к жизни. В психологии в разных теориях их фиксируют разными научными понятиями. Назову только несколько, которые чаще всего используются для решения аналогичных научных задач: «возрастные особенности», «тип личности», «ценностности», «мотивация», «потребности», «картина мира», «уровень притязания», Я-концепция, «идентификация», «сознание», «самосознание», «переживания» и т. п.

Думаю, что несмотря на великое разнообразие психологических исследований, наука еще только приближается к пониманию источников человеческих сил жить с любовью к жизни, поэтому любое усилие на этом пути может быть оправданно и целесообразно само по себе. Утверждать это можно уже потому, что вопрос о цели науки в современной философии науки остается не менее острым, чем на заре появления науки как особого вида человеческой деятельности.

Мне ближе всего точка зрения К. Поппера, который считал, что цель науки состоит в том, чтобы найти объяснение тому, что требует объяснения. Эту идею я и использовала абзацем выше, формулируя задачу этого текста как задачу научной работы. То, что требует объяснения – источники человеческих сил для жизни с любовью к жизни, – заявляет о себе бесконечным разнообразием фактов, которые показывают обратное. Не буду занимать читателя их перечислением, думаю, что он имеет глаза и уши и видел обычное – искалеченные стены подъезда, изрезанные сиденья пригородного поезда, слышал нецензурные выражения там, где была бы уместна другая форма общения, видел реку, в которую опасно войти, и лес, где уже никогда ничего не вырастет…

Цель науки и состоит в том, чтобы найти удовлетворительное объяснение всего того, что заявляет о себе как нуждающемся в объяснении.

К. Поппер писал о том, что причинное объяснение представляет собой совокупность положений, одно из которых описывает положение дел, требующее объяснения, а другие объяснительные положения представляют собой объяснение в собственном смысле этого слова, так как отвечают на вопрос «Почему?» Научное объяснение является объяснением неизвестного через известное.

В данном тексте неизвестное (возможно, только с точки зрения автора) уже сформулировано как задача. Остается обозначить известное, которое будет применяться в объяснении, что и будет сделано в последующих главах. Пока же есть смысл остановиться на том, что объяснение с той или иной степенью успешности должно удовлетворять ряду условий. Для демонстрации этих условий сошлюсь на слова К. Поппера: «Экспликанс, с одной стороны, является объектом научного поиска, он, как правило, не известен, его приходится открывать…

Во-первых, экспликандум (подлежащее объяснению. – А. Г.) должен логически из него следовать. Во-вторых, экспликанс по своему статусу должен быть истинным, хотя, вообще говоря, может быть не известно, что он истинен; в любом случае даже после самой критической из проверок не должно быть выяснено, что он ложный. Если не известно, что экспликанс истинен (так обычно бывает), должны существовать независимые доказательные свидетельства в его пользу. Другими словами, он должен быть независимо проверяемым, и было бы еще лучше, если бы он выжил при независимых проверках возрастающей строгости…» Эти слова написаны в работе К. Поппера «Реализм и цель науки», которая опубликована в хрестоматии «Современная философия науки» (М.: Логос, 1996. – С. 98–100).

Далее в этой работе К. Поппер пишет о том, что, по его мнению, не существует окончательных объяснений, а законы природы постигаются скорее как описания (предположительные описания) скрытых структурных свойств нашего мира. В том случае, когда наука приступает к объяснению предположительного закона или теории более высокой степени универсальности, она все глубже проникает в секреты мира. Самые важные открытия совершаются в науке тогда, когда удается фальсифицировать теорию этого рода. В процессе этой фальсификации происходит главное – рождается неожиданность, а именно она – верная спутница открытия. Она показывает, что все теории созданы самим человеком, что они – его собственные изобретения. В то же время в теориях содержатся подлинные утверждения о мире, так как благодаря им люди сталкиваются с тем, что никогда не создавалось людьми, а существует как мир.

К. Поппер считает, и его мысль мне представляется очень важной, что законы и теории, создаваемые в науке, должны быть универсальными, т. е. должны содержать утверждения о всех пространственно-временных областях мира. В теории содержатся утверждения о структурных или реляционных свойствах мира, которые выражены с разной степенью глубины. Свойства, которые описывает и объясняет теория, должны быть более глубокими, нежели те, которые объясняются. При этом понятие глубины теории непосредственным образом связано с ее простотой и богатством содержания. Это положение К. Поппера доказывается им самим ссылками на интуитивную идею. Он считает, что в большем и нет нужды, так как на глубину теории, ее когерентность и эстетическую привлекательность обычно смотрят с точки зрения метода исследования. Эти качества теории – глубина, красота – стимулы интуиции и воображения.