Прекрасная ночь, чтобы умереть

Замороженный

Комиссар Барде чувствовал, что он уже на грани. Во-первых, сегодня для него начался его пятый день без табака (он бросал курить много раз, использовал для этого различные способы, но каждый раз срывался и начинал все с начала), а потом нестерпимая жара, свирепствовавшая в Провансе, помешала ему нормально заснуть. И чтобы совсем мало не показалось, у него еще и противно ныл зуб. Он ехал, держа все окна в машине открытыми. В Эксе было еще раннее утро, но от палящего солнца невозможно было спрятаться. Оно проникало повсюду, даже сквозь судорожно сжатые веки, расстилая перед глазами багровую пелену. Комиссар тяжело дышал, и по его красному лицу струились ручьи, а кожа на спине, казалось, уже начала медленно поджариваться.

Нервничая, комиссар начал постукивать по рулю раздраженным указательным пальцем, а затем, без всякого перехода, яростно срубил ударом кулака свой несчастный GPS-навигатор. Дело в том, что дама, укрывшаяся там, уже второй раз после его выезда из дома предложила ему своим омерзительным голосом заехать в тупик. «Чертова технология…», – пробормотал комиссар. Затем он схватил бесившее его электронное приспособление и швырнул его через открытое окно машины. Однако его жертва еще не закончила подпрыгивать по тротуару, как комиссар яростно затормозил и припарковался рядом.

Мадам Барде ругалась каждый раз, когда он позволял себе подобного рода поступки. Она всю жизнь работала в системе «Гринпис», и она ни за что не допустила бы, чтобы ее муж-комиссар отпустился до такого, не понеся за это никакой экологической ответственности. Итак, он отправился забрать свой выброшенный навигатор, потом вернулся в машину, сварливо теребя свои шикарные военного типа усы, и бросил устройство в ящик для перчаток. И лишь тогда он позволил себе улыбнуться – в первый раз с момента пробуждения. Его позабавило то, что он сделал такой подарок фантому его дражайшей Жизель Барде.

Вдалеке мигалки прерывистыми сполохами обливали стены домов. Архитектор из отдела градостроительства этого мерзкого пригорода, похоже, сделал все, чтобы превратить его в запутаннейший из лабиринтов, но комиссар Барде был очень упрямым человеком, и он держал курс на этот сине-красный свет, который всегда был не только его призванием, но всей жизнью. Его рука в сотый раз отправилась на поиски никотиновой жвачки. Врачи давно объяснили ему, что у него начинается гипертоническая болезнь, и посоветовали больше отдыхать и бросить курить. Для этого за день необходимо было «сжёвывать» примерно десять этих дурацких пластинок, а для избавления от зависимости рекомендовалось употреблять никотиновую жвачку в течение двух месяцев. Да комиссар и сам чувствовал, что это необходимо сделать, но все откладывал на завтра. И вот теперь пошёл пятый день его борьбы с самим собой, и он от этого стал нервным, неуверенным, возбужденным, раздражительным…

Огни полицейских машин становились все более яркими, комиссар приближался к своей цели.

Когда он смог наконец припарковать свой автомобиль за древней «Рено-14» инспектора Лямотта, он кипел до такой степени, что был готов отчитать своего подчиненного по любому поводу и даже вообще без такового.

– Доброе утро, комиссар… Хорошо выспались?

– Привет, Морис. Я надеюсь, что у тебя имеются самые веские причины для того, чтобы заставить меня встать с кровати посреди ночи.

– При всем уважении, шеф, уже начался день…

– Я заблудился, Лямотт… Ты можешь в такое поверить? Совершенно заблудился… Послушай… Прежде чем приступить к нашему новому делу, скажи, что ты используешь в качестве навигатора?

– Вы хотите поговорить о тех женщинах, что так достают нас? Вроде той, что болтает без остановки в вашем автомобиле?

– Э-э-э?.. Да, если тебе так угодно!

– У меня ничего такого нет, комиссар. Мой отчим мне как-то дал такую, несколько лет назад, но закончилось это плачевно.

– Неужели!

– Да, он нам сделал подарок во время нашего пребывания у них в Порту. Мы установили это устройство, чтобы вернуться во Францию, но мадам Лямотт лично раздавила его каблуком прямо на автостраде, в районе Бургоса.

– Мадам Лямотт? Но это же самая мягкая из всех женщин в мире.

– Да… Это действительно так, но устройство тараторило только на португальском, и она вынуждена была мне все переводить. Естественно, она постоянно ошибалась, и кончилось все тем, что мы заорали друг на друга… Почему вы улыбаетесь, патрон?

– Да так просто, хотя… Я просто представил себе эту сцену. Короче говоря, вы чуть не развелись из-за другой женщины. Не правда ли, в этом скрыт некий романтический смысл.

– Не смейтесь, шеф. А знаете ли вы, что, согласно статистике, эти женщины из GPS-навигаторов являются причиной очень многих разводов… И даже нескольких убийств…

– Хорошо, забудем об этом, Морис. Это моя вина… Отдадимся теперь целиком нашей работе… Итак? Что мы имеем на этот раз?

– Леденящая штука, шеф!

– Скажи мне, Лямотт, что это за фраза? Ты хорошо себя чувствуешь?

– Да, а что?

– Ничего… Ничего… И что же там такого леденящего?

– Замороженный.

– Что значит – замороженный?

– Труп в виде гигантской сосульки.

– Сосульки?!

– Да, рабочие скотобойни нашли труп сегодня ночью, заступая на свой пост.

– И это похоже на сосульку?

– Да, на гигантскую… В форме гроба.

– В форме гро… Обалдеть можно! Я хочу сам это видеть, Лямотт.

***

– Вот, патрон!

– Скажи-ка мне, Морис, как тебе это удается?

– Что удается?

– Оставаться без пиджака, в одной рубашке. Там же минус шестьдесят внутри, и рабочие вынудили меня надеть два свитера и еще эту куртку весом в восемь килограммов, специально предназначенную для больших морозов… А ты, ты идешь в одной рубашке… И тебе не холодно?

– Да, шеф, я бы солгал, утверждая обратное. Но я вырос возле Сен-Флура. Это департамент Канталь, что в Оверни. Еще ребенком мама меня мыла каждое воскресенье в реке, которая протекала недалеко от нашей фермы. Она это делала и зимой, и летом.

– Каждое воскресенье?

– Независимо от того, грязный я был или не грязный.

– И ты продолжаешь сохранять эту частоту?

– Вот именно, патрон.

– Хорошо, пусть это наше расследование и затянется, но я буду, по крайней мере, знать тайну твоего запаха, Лямотт…

– Не понимаю вас, шеф!

– Это не важно… Итак… Если я правильно понимаю, у нас перед глазами место преступления?

Напротив двух мужчин, рядом с еще тремя полицейскими из научно-исследовательского подразделения, стоял длинный блок льда, поставленный на две опоры. Сквозь прозрачную глыбу льда можно было разглядеть тело внутри – тело обнаженное и совершенно белое.

– Как ни крути, это покойник. Но ещё слишком рано утверждать, был ли он убит тут или где-то в другом месте.

– А все это вокруг?

– Это форма.

– Форма?

– Форма, сделанная из куба льда, шеф. Они его… То есть я думаю, что для подобного непотребства их должно было быть несколько человек… Они вырубили лед ударами топора после того, как он застыл.

– Оставь свои поспешные выводы, которые ты так любишь, Лямотт. В них нет никакой пользы. Нам нужны только факты. Разве это не гроб?

– Нет, шеф, это просто форма… Чтобы придать льду вид гроба.

– Очень интересно!

– А то! И… Скажите, господин комиссар… Если я могу себе позволить? У вас уже есть?

– Есть что, Лямотт?

– Ну, какие-то выводы…

– Нет, абсолютно никаких. Так что быстро выходим из этого холодильника, в противном случае ты замерзнешь и останешься тут навсегда.

– Я же из Сен-Флура, я вам рассказывал…

– Да, да, Морис, ты замечательный… Хорошо, пусть наши премудрые закончат свою работу, а затем проследи, чтобы это все перенесли в морг для оттаивания.

– Вы уверены, шеф?

– В каком смысле?

– Хорошо, но в морге, как правило, хранят трупы в холоде, а не в тепле. Можно было бы, например, поставить это таять на улице?

– Твой мозг иногда такой удивительный, Лямотт. Если… Не дай бог, конечно, с тобой когда-нибудь случится несчастный случай со смертельным исходом, я думаю, что попрошу Вердье позволить мне присутствовать на твоем вскрытии.

– Это меня трогает… То, что вы говорите, патрон… Действительно… Это…

– Я пошутил.

– Ах? Это все же так любезно с вашей стороны, господин комиссар. Кстати, если вы хотите…

– Хорошо бы, но уже слишком поздно, чтобы снова ложиться спать. Давай-ка, я лучше угощу тебя кофе. Ты знаешь где-нибудь тут поблизости бар или кафе?

– Один или два – да, но все же будет лучше, если мы вернемся в Экс. Кафе тут еще закрыты в это время, да и район этот – не самый безопасный.

– Но, черт возьми, как это не безопасный! Мы же полицейские, Лямотт! Мы служители закона, и безопасность – это наше с тобой общее дело, будь то оживленная улица города или окраина какого-нибудь поселка!

– Ну, это я и имел в виду. Именно для таких людей, как мы, он и не безопасен.

***

Примерно через две недели комиссар Барде увидел у входа в участок поджидавшего его инспектора Лямотта.

– Привет, Морис! Что это такое? Ты уже поправился!

– Да! Извините, патрон, но вы сами – свидетель, я не слишком часто болел, но там…

– Там, на этой проклятой скотобойне, мне кажется, я тебя предупреждал. Ты прошел от более чем плюс двадцати пяти градусов к минус шестидесяти, и причем раз пять за час… И все это практически в пляжном наряде!

– Нет, это совсем не так… Это аллергия… Реакция организма, болезнь века, как пишут в журналах… У меня от нее насморк, кашель и хрипы в легких, а в этот раз была даже экзема на коже… Во всем виновата пыльца липы, я к ней очень чувствителен.

– Если ты это утверждаешь…

– Так что?

– Что что, малыш?

– Что там наша гигантская сосулька? Как идет расследование?

– Все закончилось, Лямотт, ты прибыл как раз вовремя. К самому эпилогу. Ребята из лаборатории проверяют еще две-три вещицы, все окончательно раскладывают по полочкам. Я вижу, что ты, похоже, отлично отдохнул, так что я собираюсь оставить тебя дежурить, ибо мне срочно нужны выходные.

– Не проблема, но скажите мне, шеф… Если это не будет слишком, если я вас спрошу… Как у вас получилось, что все решилось так быстро с этим расследованием?

– И, заметь, без твоей помощи, Морис! Ты отдаешь себе в этом отчет?

– Ах! Не дразните меня, патрон, я же тоже кое-что раскрыл и не один раз…

– Это правда, Лямотт, твой опыт в беготне мне порой и правда оказывался очень кстати…

– Да, но что же там оказалось… Что там наш куб льда?

– Форма, Лямотт, форма! Ты оказался прав. И, конечно же, личность работодателя нашей жертвы.

– И что это за работодатель?

– Это оказался Эрнесто Вазарелли, так называемый «король мертвых». Владелец семнадцати магазинов похоронных принадлежностей в Провансе. Он открывает новую точку каждые три или четыре месяца. И закрывает столько же, ибо его конкуренты не в состоянии противостоять его ценам.

– Это надо признать… Он хорошо устроился, этот Вазарелли. Он в своем деле действительно король. Он держит всех в ежовых рукавицах и давит всех своим авторитетом. Мы с мадам Лямотт как-то контактировали с ним, когда отправилась в мир иной тетушка Аделия. В итоге мы оказались очень довольны, хоть мы порой и терялись немного во всех его предложениях.

– Ну, те самые конкуренты, о которых я тебе говорил, похоже, были не в таком восторге, как ты, Лямотт. И вот тут-то и кроется причина. Два месяца назад менеджер фирмы «Конечная остановка», франшизы Вазарелли, был найден мертвым в Вантабране, на небольшом кладбище его родной деревни. Он был похоронен в еще свежей могиле, ожидавшей своего арендатора. Согласно протоколу вскрытия, составленному Вердье, когда его хоронили, он был еще жив.

– То есть его закопали живьём? Какой кошмар!

– Да, он умер, задохнувшись. У него обнаружили землю в легких. Катафалк с номерами из Экса был замечен там, и это позволило предположить, что след этого преступления тянется сюда к нам. Короче говоря, сначала произошло это, а затем была гигантская сосулька, и менеджеры Вазарелли начали понимать, что дело пахнет керосином. Их охватил ужас, и кое-кто тут же прибежал к нам поделиться угрозами со стороны братьев Кабриес, бывших лидеров рынка. И тогда, Морис, несмотря на твою простуду, прекрасно отлаженная машина французского правосудия, в которой мы с тобой – лишь два небольших, но весьма эффективных винтика, заработала на полную мощь…

– Уау!

– Я шучу… Все было, как обычно… Осведомители, слежка, обыски… Контроль компьютеров, прослушка…

– Отслеживание телефонных звонков…

– Это называется биллинг, Лямотт. Этот инструмент поиска позволяет найти интересующего нас человека практически со стопроцентной гарантией.

– Я знаю, шеф. Я также знаю, что такое геолокация и дактилоскопия. Хватит уже издеваться надо мной, я же не маленький мальчик.

– Ладно, ладно, малыш. Ты у нас – молодец. Но и без тебя мы сумели быстро накопать улики и доказательства, затрагивающие братьев Кабриес… Впрочем, это было не особенно-то и трудно. Потому что надо сказать про этих братьев, что хоть они и убивали с некоторым даже щегольством, но при этом не слишком скрывались. Например, они решили прикончить первую жертву, проехав по всей стране на катафалке. Вот она – человеческая самонадеянность! Это же автомобиль с обычным номерным знаком… А эта идея с кубом льда в форме гроба… Они, вот странные люди, просто разместили заказ в интернете.

– Ничего себе!

– Да, они вот так тупо нашли фирму, продающую программы для изготовления пластиковых форм с помощью 3D-принтера.

– Не слишком-то смекалисты оказались эти типы.

– Не слишком смекалисты, Лямотт, если ты это так называешь… Но, в любом случае, все хорошо, дивизионный комиссар Бельмар очень доволен, и ты уже тут. Похоже, с этой проклятой жарой даже самые необычные убийцы, то есть те, для поиска которых нас и держат на службе, не решаются выйти из своих апартаментов с кондиционерами. А знаешь-ка что?

– Что?

– А поеду-ка я завтра порыбачу на свой любимый пруд Больмон, в Мариньян, подышу чем-то иным, чем этот суп из плохо пахнущей спекшейся пыли.

– Вот как, удачной рыбной ловли! И вкусной вам ухи… И да, пока я не забыл, мне тут сообщили, когда я только пришёл, что какой-то тип был найден мёртвым возле стадиона Жорж-Каркассон…

– Чёрт побери! Похоже, плакали мои выходные…

Хитрый трюк

Полицейская машина, завывая сиреной, неслась по Эксу. Гаэль Траво, юноша лет семнадцати со вздернутым носом и широко открытыми чёрными южными глазами, одетый в камуфляжную куртку, чувствовал себя подавленным.

Было темно, и солнце должно было взойти не раньше, чем через час. Он был грязен, ему было холодно, а главное, он сидел рядом с полицейским да еще и с наручниками на запястьях. Полицейский, инспектор Годар, был парнем, похожим на бывшего боксёра, и это он взял его. Вот мерзавец! Гаэль с ненавистью подумал, что этот флик точно оставил все свои нейроны, предназначенные для приёма, обработки, хранения и передачи информации, где-то на ринге…

Чёртов флик! Так во Франции традиционно называют полицейских, и о происхождении этого слова французы спорят до сих пор. Оно точно появилось где-то в середине XIX века. Первоначально полицейские назывались «мухами», но потом, как утверждают филологи, французскую «муху» заменила нидерландская «fliege», затем превратившаяся во «flic». И уже много позже французы придумали, как расшифровывать слово «flic» – Fédération Légale des Idiots Casqués (в буквальном переводе – легальная федерация идиотов в касках).

В машине находились ещё двое полицейских. Водитель в форме и худощавый молодой парень, отзывавшийся на имя Лямотт. По мере того как они приближались к вокзалу, Гаэль Траво чувствовал, как нарастает напряжение. Слишком занятые продолжением их бессмысленной беседы, полицейские не заметили его беспокойства. А интересно, как бы они восприняли, если бы знали…

С пронзительным визгом тормозов машина резко остановилась прямо перед железнодорожным вокзалом. При других обстоятельствах это ребячество могло бы заставить Гаэля улыбнуться, но сейчас ему было уж точно не до этого.

Инспектор Годар в очередной раз грязно выругался: конвоировать пойманного преступника в Париж – это было не то, о чем он мечтал в эту ночь и в это раннее утро. Он схватил задержанного за воротник и прикрикнул:

– Вылезай живо, животное!

Инспектор Лямотт попытался успокоить его:

– Годар, оставь его. И брось ты, наконец, эту свою привычку относиться к заключенному как к зверю. До того момента, пока не будет доказана его вина, пока он не будет осужден, имело бы смысл рассматривать его как невиновного.

Высокий полицейский смерил коллегу презрительным взглядом, и Лямотт, на его фоне похожий даже не на недоучившегося студента, а на школьника, не стал настаивать.

Годар бесцеремонно вытолкнул пленника из машины. Жестокость, казалось, была его отличительной чертой. Лямотт тоже вышел и сделал знак водителю, который тотчас же уехал.

Втроём они вошли в обширный вестибюль вокзала. Гаэль Траво весь сжался, прямо-таки свернулся калачиком. В своей грязной одежде и в стальных браслетах, украшавших его запястья, он чувствовал себя крайне неловко. Он представлял себе устремлённые на него взгляды, наполненные упрёками. Он молился о том, чтобы провалиться под землю.

Инспектор Годар поднял голову, чтобы сориентироваться. Он быстро нашел нужный поезд на информационном табло. Тот уже ждал на вокзале, платформа №2.

– Веселей, чёрт бы тебя побрал!

Полицейский толкнул юношу вперед. Они направились к лестнице, ведущей в подземный переход. Туннель выводил на платформы.

Дальше они шли, не разговаривая. Высоченный инспектор Годар с его тяжелой походкой, субтильный Лямотт и полный отчаяния юноша создавали своими ботинками синкопированный ритм, усиливавшийся узким туннелем. Гаэль Траво поднял голову: удовольствие от прогулки по знакомомым местам перевесило его отчаяние.

Тут ничего не изменилось. Когда он был ребенком, он приходил сюда играть. Вокзал с его перронами, уходящими поездами и пульсирующими световыми сигналами был прекрасным местом для приключений. Поначалу все старались прогнать этого слишком длинноволосого мальчишку с матовой кожей, предоставленного самому себе. Напрасно, пацан сопротивлялся и в конце концов победил. Он был добрым и сообразительным, и он заставил всех полюбить себя. Папаша Шаретт, начальник вокзала месье Келлерманн… Но его любимицей была Жюсифа Мальвуазен, работница привокзального буфета. Ему нравилось оказывать ей разные услуги, а она время от времени награждала его свежей выпечкой.

Гаэль Траво стиснул зубы. Несомненно, все эти люди следили за тем, что с ним происходило. Журналисты сумели сделать его известным. К сожалению, печально известным. О его сегодняшней доставке в Париж даже упоминалось в ежедневной газете.

Они добрались до еще пустынной платформы №2. Разноцветные огни вокзала образовывали ореолы с неопределёнными очертаниями. Балки и другие металлические конструкции рисовали китайские тени на сером фоне туманной ночи. Поезд уже ждал, и он был похож на сонного монстра. Это был внушительный состав из двадцати вагонов. Локомотив и хвостовые вагоны, казалось, растворились в тумане.

Инспектор Годар поискал взглядом их вагон номер пятнадцать. Тот стоял как раз на уровне лестницы. Последний освещённый вагон. Остальные, находившиеся в хвосте поезда, всё еще были погружены в полумрак.

Полицейский поднялся и осмотрел вагон. Годар любил не торопиться, всё делать медленно, словно укрощая окружающее его пространство. Он компенсировал медлительность размышлений неизменной строгостью процедуры. До отправления ещё оставалось двадцать минут.

В вагоне уже находился один пассажир – бабушка со своей корзинкой, в чёрной шляпке и при костылях, прислонённых к креслу. Она даже не подняла головы в направлении плохо подобранной троицы. Гаэль Траво побледнел, когда его глаза уперлись в пожилую женщину, но он пытался скрыть свое смятение.

Инспектор Годар вздохнул при виде граффити, нацарапанного на одном из стекол: «Все флики – придурки!».

Эти метки были настоящим бедствием всех французских вокзалов. Автор граффити, определенно тот еще негодяй, явно собирался насмехаться над ними всю дорогу. Полицейские нашли отведенные им места и уселись. Инспектор Лямотт посмотрел на свои наручные часы.

– У меня есть время сбегать купить книгу.

– Ты умеешь читать? Это что-то новое.

Лямотт не отреагировал на неловкую шутку коллеги и вышел из вагона.

Инспектор Годар презрительно посмотрел на своего пленника.

– Ты, гадёныш, попал на долгие годы.

– Но я невиновен.

– Да, это возможно и так, но ты же понимаешь. Судьба пленника незавидна. Нам был нужен преступник, и учитывая, что ты оказался рядом…

– Это отвратительно!

– Допустим. Просто сейчас ты заплатишь за ту фигню, которую, без сомнения, в конце концов совершил бы. Так что не будем зря жаловаться, что правосудие медлит. Наказанный преступник – это пример для всех негодяев, а тот, кто не карает зло, тот способствует тому, чтобы оно совершилось.

***

Крик прервал рассуждения здоровяка Годара. Отчаянный призыв, срочное дело… По другую сторону платформы маячил неопределенный силуэт. Некто делал беспорядочные знаки. Инспектор открыл окно, и звуки стали чуть понятнее. Без сомнения, эта неистовая кукла обращалась именно к нему. Она кричала:

– Инспектор, быстрее, там ваш коллега…

И неизвестный исчез, словно проглоченный полумраком.

Инспектор Годар встрепенулся.

– Вот дерьмо!

Он ненавидел непредвиденные обстоятельства. В какую еще беду попал этот доходяга Лямотт?

Действовать в срочном порядке – это никогда не было его сильной стороной. Он посмотрел на платформы, посмотрел на своего «подопечного». Усилие мысли придавало красок выражению его лица. Наконец он решился и ловко взялся за дело. Через несколько секунд он окинул свою работу довольным взглядом творца.

Гаэль Траво стоял в полной растерянности. Одна пара наручников соединяла его правое запястье со стойкой багажного отделения, другая – его левое запястье с металлическим основанием кресла.

Перед тем как уйти, полицейский пригрозил:

– Если, несмотря на это, ты что-то пытаешься сделать…

Он расстегнул куртку и показал юноше пистолет в кобуре. После этого успокоенный инспектор выпрыгнул из вагона и зашагал в сторону подземного перехода. Не прошло и двух-трех минут, как он наткнулся в туннеле на своего коллегу, возвращавшегося неторопливым шагом с бутылкой воды и книгой в руках.

Оба мужчины переглянулись. Выражение их лиц выражало непонимание. Ошеломлённый инспектор Лямотт спросил:

– А где пацан? Ты что, оставил его в вагоне?

Инспектор Годар грязно выругался и, предчувствуя недоброе, побежал обратно к поезду.

Бабушка по-прежнему сидела на своем месте, но там, где должен был стоять арестованный, осталось только пустое кресло. Даже наручники исчезли – просто улетучились.

Инспектор Годар нервно забегал по вагону, осматривая каждый промежуток между сиденьями. Ничего! Ни малейших следов!!!

Он суетился, повторяя: «Но это невозможно… Всего несколько секунд…» Его взгляд остановился на граффити «Все флики – придурки!» Эти слова достаточно хорошо подытоживали сложившуюся ситуацию.

Инспектор Годар уставился на старуху. Несмотря на её немалый возраст, ему захотелось хорошенько встряхнуть ее, да так, чтобы она подавилась своей корзинкой и своей чёрной шляпкой.

Здоровяк выглядел потерявшимся ребёнком. Но тут в дело властно вмешался инспектор Лямотт:

– Ты перекроешь доступ в поезд и распорядишься, чтобы пассажиры не покидали своих мест. А я позвоню комиссару Барде, хотя я и не представляю, что я ему скажу…

Годар не протестовал.

***

Через час вокзал был оцеплен. Целая армия полицейских прочесывала район. Казалось, обыскали всё, но из-за электрических неполадок несколько пустых вагонов остались в темноте. Они были заперты, однако их открыли и тоже осмотрели – безрезультатно. Как говорится, тайна, покрытая мраком…

Допрос вел лично комиссар Барде. Годар и Лямотт стояли перед ним, как провинившиеся школьники. Что это было? Халатность? Разгильдяйство? Наплевательское отношение к своим обязанностям? В любом случае – неизгладимое пятно на их послужном списке.

Комиссар Барде нервно курил трубку. Он был очень расстроен, и ему никак не удавалось понять версию обоих инспекторов. «Ладно – Лямотт отправился купить книгу в дорогу. Допустим. Он – хороший парень, и он не совершил ничего предосудительного: до Парижа путь неблизкий, а Годар – это тот ещё собеседник. Но вот этот Годар… Как он мог оставить арестованного без присмотра!»

Это было невероятно, но тупой Годар, которого комиссар никогда особо не ценил, продолжал упорствовать:

– Я отсутствовал всего несколько секунд… Две-три минуты, не больше… Клянусь, патрон.

Комиссар попытался его вразумить.

– Ты не хуже других знаешь, что наручники изготовлены из специальной стали, а замки – это новейшая модель повышенной степени безопасности. Даже при посторонней помощи никто не сможет взломать это и исчезнуть за несколько секунд. Немного здравого смысла, Годар! Лучше расскажи мне, что там произошло на самом деле.

– Так я и говорю, шеф. Две-три минуты, не больше…

***

Опросили несколько сонных пассажиров других вагонов. Они по большей части дремали и ничего не заметили. Никто, кроме Годара, не видел типа, якобы звавшего на помощь. Один из пассажиров, нервный малый, подумал, что поезд уходит, и это его разбудило, но он тоже не смог сказать ничего вразумительного.

Бабушка не поменяла своей версии ни на йоту. Якобы юноша снял наручники, сошел с поезда и скрылся на соседнем от вокзала пустыре. Комиссар Барде удивился, что у неё все в порядке с головой. Это бросало вызов всякой логике, но, похоже, всё так и было.

Здоровяк Годар даже расплакался:

– Уверяю вас, господин комиссар, я оставил его висеть, словно распятую дичь. Он не мог снять наручники.

– Но он это сделал.

– Ничего не понимаю…

Комиссар и другие инспекторы мрачно и подозрительно смотрели на Годара. Этот тип явно что-то скрывал.

***

Был достаточно прохладный день, но яркое солнце заливало бар «Лё Фестиваль» на бульваре Кур-Мирабо. Пожилая женщина сидела за столиком и пила горячий шоколад. Комиссар Барде подошел и, не спрашивая разрешения, сел напротив нее.

– Мне то же самое, – заказал он.

Женщина посмотрела на него с самым серьезным видом. Жорж Барде улыбнулся и мягко сказал:

– Я рад констатировать, что ваше здоровье поправляется, мадам.

– Что вы от меня хотите?

– Хочу рассказать вам одну историю, сказку с магическим превращением и всё такое…

Пожилая женщина слегка кашлянула, и на ее неподвижном лице мелькнула тень удивления.

– Когда-то давным-давно жил-был двенадцатилетний мальчик, которого приняли в свое общество, практически усыновив, все люди на нашем вокзале. Повзрослев, этот мальчик попал в беду. В большую беду. Но все, кто его знал, считали, что он невиновен в преступлении, в котором его обвинили. Поэтому, когда сообщили о его перевозке из Экса в столицу, решили действовать.

Комиссар Барде прервал свой рассказ и неожиданно спросил:

– Кому пришла в голову вся эта идея?

– Без ложной скромности должна признаться, что мне, – ответила пожилая женщина с озорной улыбкой маленькой девочки, застигнутой врасплох у банки с вареньем.

– Браво! Итак, вы сказали об этом начальнику станции и машинисту локомотива.

– Это было нелегко!

– Не сомневаюсь. Тем не менее вы уговорили их приготовить кое-что на всякий случай. Вы подумали о небольшой, но очень эффективной постановке. В самом деле, ведь для нее требовались только два пустых вагона, два одинаковых граффити и немощная бабушка с костылями.

– Надо еще было воспользоваться случаем, если он предоставится.

– Когда вы увидели, как инспектор Лямотт покинул поезд, вы перешли к делу.

– Шанс был слишком уж хорош…

– Вы выманили инспектора Годара на улицу, и затем все прошло очень быстро. Хитрый трюк! Вы просто продвинули поезд на длину вагона и погрузили арестованного в темноту, одновременно заперев его. Вы были очень предусмотрительны, и вы продумали всё. Вы заранее позаботились о том, чтобы следующий вагон оставался незанятыми. То же граффити, то же окно, та же бабушка в черной шляпке с корзинкой, тот же номер вагона, но в нём больше не было заключенного. А потом у вас был почти час, чтобы освободить Гаэля Траво и переправить его в безопасное место. Бестолковый Годар не заметил подмены вагона, а Лямотт, вернувшись, был занят совсем другим…

– Когда вы это поняли, комиссар?

– На допросе. Я знал, что Годар не лжёт, он для этого слишком прямолинеен. Плюс это провокационное граффити показалось мне слишком уж навязчивым. Надпись явно должна была привлечь внимание полицейских.

– Нужен был сильный ориентир, который невозможно было бы проворонить. А почему вы ничего не сделали?

– Годар – идиот, лишенный сострадания к людям. Мне было очень приятно видеть его растерянным и в слезах.

– Гаэль – хороший мальчик, и он никого не убивал!

– Какие основания у вас утверждать это, мадам?

– Гаэль не способен убить! И у меня больше оснований, чем у кого бы то ни было, утверждать это, потому что никто не знает его лучше меня.

– Я тоже, если честно, не был до конца уверен в виновности этого мальчишки.

– Ваша карьера, месье, должно быть, сильно пострадала?

– Ничего-ничего, я уже наверстал упущенное. Я сумел арестовать настоящего преступника, и Гаэль Траво может теперь безбоязненно выйти из своего укрытия.

Пожилая женщина отпила глоток шоколада и сказала:

– Признайтесь, мы все пережили достаточно волнительное приключение.

Комиссар Барде погладил свои шикарные черные усы:

– Жюсифа Мальвуазен, в следующий раз, когда мне придётся проводить какое-нибудь сложное расследование, позвольте мне обратиться к вам за советом.

– Обязательно, господин комиссар.

Жорж Барде встал, достал из кармана свою любимую трубку из бриара, на миг задумался и вдруг спросил:

– Можно мне вас поцеловать в знак уважения и благодарности?

– Благодарности? Но за что?

– За урок, мадам. Я – полицейский, и у нас многие считают, что справедливость второстепенна по отношению к закону и порядку. Но это не так. С другой стороны, нигде не происходит столько подлостей, как в борьбе за эту самую справедливость. Но когда справедливость исчезает, не остаётся ничего, что могло бы придать ценности человеческой жизни.