Loe raamatut: «Ричард Длинные Руки – сеньор»
Часть 1
Глава 1
На зиму река скрылась под надежный рыцарский панцирь из толстого льда. Из окна моей комнаты видны застывшие деревья в белых плащах с надвинутыми на лица капюшонами. Вон стая серых волков вышла на пригорок, принюхивается к деревенским дымкам, теплым запахам хлева, конюшни.
Звонко и гулко стучит дятел. Дерево за ночь промерзло, звон таков, словно бьют по огромному хрустальному бокалу. Дятел – это такая птица с красной головкой, я его еще не видел, но знаю с полсотни анекдотов, шуточек, приколов, афоризмов, намеков и прочей дряни, что очень легко ссыпается в череп и занимает столько места, что нет уголка для дифференциального исчисления.
Промелькнула рыжей молнией белка, в лапах крупное, похожее на картофелину. Впрочем, картофеля здесь нет, как и помидоров или кукурузы, Колумб еще не плавал, или не ходил по морю, как обидчиво поправляют моряки, плавает, по их мнению, обязательно что-то нехорошее, а они, видите ли, только ходют.
Сумрак подкрадывается очень медленно, закат уже с полдня кровянит небо, а с земли такими же застывшими каплями крови блестят гроздья рябины. Провисели всю зиму, но птицы летят мимо, где-то надыбали вкуснее. Хотя кто знает, что тут за птицы.
За окном могуче грохнуло, вот бы затряслись стекла и оконные рамы, если бы здесь были. Я подпрыгнул: откуда пушки?
От стола отец Дитрих сказал мирно, дивясь моему испугу:
– Лед вскрыло.
– С таким грохотом, – пробормотал я. – Простите, святой отец.
Он сидит свободно в легком кресле, в тонких изящных пальцах поворачивается медная чаша, выкованная молотком кузнеца, но здесь это верх изящной работы. Прищуренные глаза священника внимательно следят за каждым моим движением.
– Сэр Ричард, из каких вы стран?.. Ледяной панцирь всегда так… потом в ушах звенит. Отец Епифант как-то оказался на берегу, когда вот так вскрылось, так на сутки оглох. Да и вообще… руки тряслись неделю, а «Отче наш» не то что выговорить, даже вышептать дня три не мог. Не смейтесь, это не так весело!.. Идет мудрый и мирный человек по берегу замерзшей реки, как всю зиму, мыслит о Божественном, а тут совсем рядом ка-а-а-ак грохнет… Ладно, сэр Ричард, спасибо за хорошее вино, но я к вам, увы, как ни прискорбно, с пренеприятнейшим известием…
– К нам едет ревизор, – пробормотал я.
Он удивился:
– Откуда знаете?
– Да так, – сказал я в некотором замешательстве, – не пророк я, не пророк. Просто интуиция. А кто едет?
– Нунций Войтылла, у него самые широкие полномочия. Вообще-то известен как человек, который сжег шестьсот ведьм. А к нам, чтобы очистить от скверны, как говорит, ряды кордонников. Увы, мы на переднем краю борьбы со Злом, а оно принимает разные формы. Бывает, в самом деле заползает даже в ряды монашеской братии.
Я спросил медленно, уже догадываясь о некоторых неприятных последствиях визита отца Дитриха:
– Хотите сказать, что меня коснется тоже?
Он вздохнул, развел руками.
– Я бы хотел, чтобы этого не случилось. Но Войтылла склонен совать нос всюду, проверять и перепроверять. Он обязательно прицепится к вам! Обязательно. Ведь достаточно заглянуть в это ваше жилище…
Я огляделся по сторонам.
– А что в нем не так?
Вообще-то я понимал, что не так: без мощного компа вообще не жилье, да чтоб выделенка, плазменный или жидкокристаллический монитор на стене, всякая привычная ерунда, вроде дивидишника, но, похоже, отец Дитрих имеет в виду нечто иное.
– Вот видите, – сказал он с укором, – вы даже не замечаете, что у вас в жилье нет атрибутов святой церкви.
– Ах, икон? – спохватился я. – Ну… гм… я ж говорил, для настоящего христианина церковь должна быть не из бревен или камней, а из ребер.
– Да? – спросил он. – А кто в ней служит мессу, не дьявол ли? Такие вещи должны быть и на виду! Не полностью, но люди должны сразу видеть, на чьей вы стороне.
– Согласен, согласен, – ответил я. – А то у нас петлюровцам приходилось требовать от встреченных, дабы перекрестились, а это нехорошо, нужны опознавательные знаки. Как в армии. И что вы придумали?
Он усмехнулся, глядя мне в глаза, покачал головой.
– Уже догадываетесь, что мы над этим думали?
– Ну да, вы же инквизиция!
– У вас в самом деле… интуиция. Вообще-то интуиция – дар Божий. Наука и многознание могут завести в бездну, а вот чувство нашего происхождения из рук Господа – предостережет от дурных поступков. Как вы знаете, святейшая инквизиция большинством голосов… не скажу что абсолютным, но все же большинством, оправдала вас. Как и ваши деяния. Мы не знаем все ваши поступки, вот только вчера отец Павлиний высказал мысль, что ваше возвращение в Зорр и очищение его от смердящих летучих мышей как-то связаны. Молчите?.. Ладно, не буду настаивать. Творцу скромность угодна, хотя чаще всего скромность – одно из проявлений силы и даже гордыни, здесь мы с дьяволом деремся на очень узком поле… Церковь лишь приводит желания Творца в действие. Сегодня мы наконец пришли к единому мнению, что вам надо на время приезда нунция побыть вне Зорра. Большинство предлагает вам съездить в Срединные Королевства, навестить родных, показаться рыцарем. Пусть местные узрят, что честное и бестрепетное служение церкви… а также королю вознаграждается сторицей.
Я подумал, оценил, поинтересовался:
– А что предложило меньшинство?
– В меньшинстве был один только отец Епифантий. Он предложил вам совершить поездку на юг, есть у нас одно приметное место.
Я подумал для приличия, кивнул.
– Я предпочитаю это приметное место.
Он пристально смотрел мне в глаза. Бледные бескровные губы чуть тронула усмешка.
– Мы так и подумали, что предпочтете именно это. Отец Епифантий сказал, что сразу схватитесь за это предложение, а я сказал, что для приличия немного подумаете, подвигаете бровями, поморщите лоб… Нет-нет, я не буду спрашивать, почему не хотите в Срединные Королевства…
Я пригубил вино, ответил спокойно:
– Разве было сказано, что не хочу? Просто в причинное… э-э… приметное место хочу больше.
– Хорошо, – сказал он. – Будем считать, что туда предпочитаете больше.
– Не «будем считать», – возразил я мягко, – а предпочитаю. А то, простите, в вашей трактовке таилось нечто слегка двусмысленное. Самую малость, но все же…
Он заметил спокойно:
– А вы не простолюдин, сэр Ричард. И никогда им не были.
– Вы не поверите, отец, – ответил я с некоторой грустью, – в моей стране простолюдины иной раз… просвещеннее, чем здесь короли. И богаче.
Он кивнул, голос прозвучал спокойно:
– Но простолюдины везде простолюдины. А вот люди благородного сословия… Можно купаться в золоте и быть нищим простолюдином, как иные купцы или ростовщики. Вы не согласны?.. Итак, отец Епифантий вспомнил о славном рыцаре Галантларе… Это был величайший воин, в силе и доблести спорил с Ланселотом, учтивостью превосходил Галахада, а в чистоте помыслов мог потягаться с нашими святыми отцами. Его всегда тянуло на юг…
Он сделал паузу, я пробормотал:
– Понимаю. В смысле, жажда подвигов, то да се…
– Да, Зло концентрируется на юге, – согласился отец Дитрих. – Иные отцы церкви даже говорят, что там и зародилось, но это спорно, спорно и ведет к опасным выводам. Словом, доблестный сэр Галантлар стремился переломить копье о грудь самого дьявола. А потом скрестить с ним меч…
– И что же случилось? Погиб?
Отец Дитрих покачал головой.
– Представьте себе, нет. Сумел пройти на юг настолько далеко, как никто из христианских рыцарей. Побивал Зло, восстанавливал справедливость, защищал вдов и сирот, рубил драконов и черных рыцарей смерти, наконец достиг одной из обителей Зла, крепости могучего колдуна. Тот в своих владениях поклонялся дьяволу, приносил кровавые жертвы… Вы не поверите, сэр Ричард, но сэр Галантлар в сопровождении всего одного оруженосца сумел одолеть врага!
– Да, – согласился я осторожно, – вот что значит святость благородного дела.
Он хмыкнул, зыркнул на меня искоса, но я смотрю чистыми невинными глазами.
– Сэр Галантлар, – продолжил он, – захватил замок колдуна. Старинный замок, переполнен старинными реликвиями… Сэр Галантлар спешно отослал обратно оруженосца, тот и рассказал все. Но, увы, мы не успели послать священников, в наши земли вторглись войска Аносия Кровавые Ножны, потом короля Карла, а теперь те земли кишат бандами разбойников. Святых отцов пришлось бы сопровождать большому отряду, а у нас каждый воин на счету.
Мое сердце стучало часто, сильно, я едва сумел выговорить, стараясь голос держать ровным:
– Что от меня требуется?
– Не очень много, но дело достаточно трудное…
– Нужно проверить дорогу?
– Да, сэр Ричард. Надеюсь, сумеете достичь его крепости живым, а если на то будет воля Господа, то и невредимым.
– Я тоже в этом заинтересован, святой отец, – пробормотал я. – Такой уж я меркантильный человек.
Он скупо улыбнулся.
– Сэру Галантлару передайте наше благословение. Сообщите, вот-вот отправим к нему двух-трех святых отцов. Думаю, к вашему возвращению папский нунций уже вернется в Срединные Королевства.
– Спасибо, отец Дитрих!
– Не за что, – ответил он сухо, было видно, что эта часть разговора ему неприятна. – Это зависит не от меня, к сожалению.
– Правят из столицы, – согласился я. – Так везде и всюду. Но вообще-то это правильно, хотя окраины с этим не согласны.
Он вскинул брови, долго всматривался в меня запавшими глазами.
– Вы удивительно зрело смотрите на вещи, сэр Ричард. Не могу понять, сколько вам лет под такой юной внешностью… Да, мы здесь, в пограничье, по-другому смотрим на вещи. Вы только что сказали, что церковь должна быть не из камней или бревен, а из ребер… Мы это понимаем, но этот нунций из Срединных Королевств, боюсь, предпочитает более заметные доказательства приверженности. Есть церковь у человека в сердце или нет, сразу не заметишь, а что распятия у вас в доме днем с огнем – это как? Ни в спальне, ни в столовой… Вы хоть одну молитву знаете?
Я усмехнулся, прямо посмотрел ему в глаза.
– А вдруг я, как те два отшельника на острове?
Дитрих ответил таким же прямым взглядом, промолчал, обдумывая ответ. На прошлой неделе пилигримы рассказали в Зорре историю, как один ревностный епископ объезжал с миссионерской миссией пограничье и запограничье, сеял Слово Божье, учил молитвам, объяснял правила причастия, а ему рассказали местные, что поблизости на диком островке, где ничего не растет, уединились двое отшельников, проводят время в молитвах и размышлениях. Он сел в лодку, погреб к островку, отыскал обоих, одобрил их служение Господу, но ужаснулся, что старики так и не выучили ни одной молитвы. Остался с ними на три дня, учил, они добросовестно повторяли, но память уже не та, снова забывали, и он снова и снова учил, пока не запомнили. Наконец сел в лодку и погреб обратно. И вдруг видит: бегут вдогонку по воде, аки посуху оба, даже подошвы не замочили, машут ему. Он остановился, добежали, упали на колени и взмолились: «Отец, забыли мы, как молитва-то начинается!» Тут уж епископ сам им поклонился и в страхе Божьем признал, что их святость неизмеримо выше…
После паузы отец Дитрих сказал мягко, в церковно-увещевательном тоне:
– В упорядоченном обществе все должно быть упорядочено. Случай с отшельниками мог быть только на пограничье, где еще не установились правила, обряды… А в обществе с детства учат, как надо и что надо. Нунций прибывает из мира, где пониманию учения Христа, как и обрядам, учат с колыбели… Там каждый ребенок, садясь за стол, скажет благодарственную молитву. А вы хоть пару слов из нее знаете?
Я широко улыбнулся.
– А на фиг Господу мои молитвы?
Он покачал головой, лицо было печальным и серьезным.
– Молитвы не Богу нужны, а самим молящимся. Все-таки вы, сэр Ричард, уже паладин, что явилось, как догадываетесь, и для нас совершеннейшей неожиданностью. Если честно, наша церковь поступок наших братьев-монахов не одобрила, хоть и… поняла. Но, в любом случае, что сделано, то сделано. Вы – паладин, а это, знаете ли, обязывает.
Я стиснул зубы. Даже чертово рыцарство привалило нежданно-негаданно, а после нашего с сэром Гендельсеном рейда в Кернель тамошние настоятели монастыря ввели меня в сан паладина. Или в чин. Или присвоили звание. Для меня слово «рыцарь» было лишь обозначением сословия, как купец, банкир или предприниматель, я жил в эпоху, когда каждый сопляк – стыдно признаться, полгода тому я тоже был им, – постоянно разоблачает и разоблачает всех и вся, испытывая гнусненькую радость, что и остальные, оказывается, писают и какают, как и я, даже самые великие и умные, тоже писают и какают, и что все эти рыцари на самом деле были тупыми и злыми дураками, а в крестовые походы шли только с целью пограбить, понасиловать, что все рыцари – клятвопреступники…
Здесь, в Зорре, увидел, что высочайшая мораль рыцарей – норма, само собой разумеющееся. Конечно, всегда найдется ублюдок, который сочтет, что куда выгоднее насрать на эту мораль, выгоднее украсть, сподличать, нарушить клятву верности, но другим рыцарям, королям, герцогам нужны сотоварищи верные и честные, на которых можно положиться, чьи клятвы обязательны, кто не ударит в спину, не предаст, кто верность и честь ставит выше каких-то материальных выгод. Но я жил в мире, где всякая мразь не в состоянии вылезти из мрази, но, понимая, что она, мразь, все-таки мразь, старается обгадить и опошлить все, до чего может домразиться. И тем самым, не умея подняться из мрази, она старается омразить сверкающие вершины, омразить и принизить до своего мразевого уровня. Потому у нее, мрази, нет людей, что делают что-то во имя идеалов, а все только по Фрейду, только по учебникам рыночной экономики, когда продавай и предавай всех, ничего святого нет, да и не было, все эти подвиги прошлого – выдумка, потому я, мол, вовсе не мразь, а нормальный и приличный член общества, ибо то, что считалось в дикие времена подлостью, в наше цивилизованное время просто узаконенная моралью рыночная конкуренция…
Но я читал свидетельства очевидцев еще моей истории, как в 1291-м тамплиеры героически обороняли Акру, чтобы жители успели сесть на корабли, как семьсот рыцарей ринулись на восемьсот тысяч сарацин и опрокинули, обратили в бегство, как героически тамплиеры и тевтонцы сражались в кольце врагов и отказывались сдаваться в плен, как уносили тела товарищей с поля боя и несли через пустыню, под палящим солнцем, изнемогая от жажды, сами умирали, но отдавали последние капли воды раненым. Это были простые рыцари. Какой грабеж, их вели высокие идеалы. Но и это, как говорят в рекламе, еще не все, еще не вершина доблести. Есть рыцари из рыцарей, более высокая ступень – паладины. Даже в бою паладин стоит десятка обычных рыцарей, это я знал еще со школы. Паладинами становились там, в крестовых походах, где драться учились не на турнирах, а в жесточайших боях, паладины в плен не сдавались, знали, к ним пощады не будет, а сарацины их не просто убьют, а сперва искалечат, потом замучают насмерть.
Отец Дитрих сказал невесело:
– Все чаще поговаривают, что герцог Веллингберг и отец Антоний не разобрались в спешке…
Я промолчал, отец Дитрий прав. Крепость рыцарей-монахов доживала последние дни, но мы с Гендельсоном успели, успели в последний миг. И повернули колесо победы в нашу сторону. Монастырь был спасен, и настоятель под одобрение израненных паладинов прямо на обломках выбитых врагом врат посвятил меня в паладины. Ему просто в голову не могло прийти, что такой подвиг мог совершить не совсем… достойный паладинства.
– Да, – согласился я, – понимаю. Еще один камушек на чашу весов, чтобы не попадаться на глаза прелату. Или, как его, нунцию.
Он смотрел на меня мудрыми, грустными, понимающими глазами. В эпоху рыцарства Европа вдохновлялась подвигом неистового Роланда, лила слезы над его гибелью, тогда понимали прекрасно, почему в час гибели Роланд обращается к своей спате Дюрандаль, а не к возлюбленной невесте Альде, что ждала у окошка его возвращения. Это потом, когда дух рыцарства стал исчезать, поэты написали бы, что Роланд в час гибели говорил бы не о любимой Родине, а о любимой женщине. Не страдал бы, что погиб цвет рыцарства, а горевал бы, что не обнимет возлюбленную. Но тогда дух был высок, тогда «сперва думай о Родине, а потом – о себе». О короле Артура с его тупыми и самовлюбленными рыцарями и не вспоминали, для настоящих рыцарей то были всего лишь крепкие мужики в железе, зато в мое время о паладинстве уже забыли напрочь, вот тогда-то вспомнили эпоху короля Артура, ибо сам король и его герои для нас просты и понятны: дрались за добычу, умыкали чужих жен, а если и освобождали какую невинную девушку из лап людоеда, то опять же мотивы их поступков были проще и понятнее нам, простолюдинам третьего тысячелетия. И рыцарями начали считать именно воинов короля Артура, хотя звания рыцарей, по сути, достоин один лишь Галахад, мог бы считаться даже паладином, остальные же – крепкие мужики в доспехах и с мечами, что не просто думали сперва о себе, а потом о Родине, вообще ни о какой родине не думали и не знали такого понятия.
Перед моим взором проплыли картинки прошлого, я ответил со вздохом:
– Вы правы, отец Дитрих. Какой из меня паладин… Когда собираться?
– Лучше не затягивайте, – ответил и посмотрел мне в глаза. – На рассвете вас устроит? Что делать, сэр Ричард, сильному воину Господа – ноша по плечу!
– Больший груз, – огрызнулся я, – везет не самый сильный, а самый тупой верблюд.
Утром я проснулся, щурясь, комната залита светом, как будто над Зорром засияло два или три солнца. За окном свист, треск, а когда выглянул, обомлел: черные проталины, где вчера был снег, пригорки похожи на зеленые щетки: жесткая торопливая трава выползает так же спешно, как лезли зубы кадмового дракона, посеянного Язоном.
От пригорков пар, впадинкам тепла достается меньше, там травы еще нет, блестят грязные льдинки, но и те истаивают буквально на глазах. Птицы подняли неистовый щебет, стараются перекричать друг друга. Вдоль подоконника пробежал крупный муравей, посмотрел в мою сторону внимательно, сяжки двигаются, старается понять, перепадет ли сегодня от меня угощение или придется искать и тащить перезимовавших мух, жуков, куколок, очень худых и жестких, иссохших, будто тоже старались попасть в святые и до неприличия морили себя голодом.
– Ого, – сказал я невольно по своему адресу. – Ни фига себе спун!.. Ну не жаворонок я, не жаворонок!.. Я вообще-то еще тот гусь…
Сонный добрел до бадьи с водой в углу комнаты. Ударом кулака проломил тонкую корочку льда, плеснул в лицо, здесь так умываются и короли, если умываются, взвизгнул, не по мне это моржевство, поспешно оделся. В Средневековье феодалам помогают одеваться слуги, но я хоть и в феодальстве, но пока еще не феодал, а так себе, подфеодальник, мужик с мечом и с доспехами, хотя и при золотых монетах, но ранг, ранг, ранг…
Когда спускался вниз, слуга почтительно доложил, что в прихожей дожидается сэр Сигизмунд. Я заглянул в приоткрытую дверь, он сидит у дверей, прямой и правильный, красивый рослый юноша, весь белокурый, с нежным, румяным, как у херувима, лицом, в чистых голубых глазах почтительное внимание.
Я приоткрыл дверь, Сигизмунд вздрогнул, увидел меня, вскочил, преисполненный готовности выполнять любые повеления сюзерена.
Я помахал рукой.
– Сэр Сигизмунд, не соблаговолите… эта… отзавтракать со мною?
Он поклонился.
– Сочту за честь, сэр Ричард!
Голос его оставался звонким и чистым, а сам выглядит свежим и чистым, как круто сваренное и очищенное от скорлупы яичко. Я вздохнул, сам я больше по утрам похож на свежий огурчик: такой же зеленый и в пупырышках, хотел его пропустить вперед, но здесь эту вежливость не поймут, я же сюзерен, а он этот, вассал, потому я задрал подбородок и широкими шагами прошествовал к столу.
Пока поглощали холодное мясо, на другом конце помещения сырое мясо жарилось на открытом огне, пеклось на углях. Запахи жареного плывут тяжелыми волнами, бьют в ноздри, заползают в уши, делают волосы жирными и липкими. Сэр Сигизмунд ел с аппетитом, раскраснелся, хотя дома наверняка позавтракал, глаза косятся на мои пальцы с удивлением, я то и дело, орудуя двумя ножами, один использовал как вилку, что здесь кажется диким и неестественным. Правда, я быстро отвык от привычного бесконтактного способа – как легко опускаться! – и с удовольствием хватаю мясо руками, здесь так делают даже короли и нежные принцессы.
– Какие планы? – спросил я у Сигизмунда.
Он удивленно вскинул брови.
– Какие у меня могут быть планы?
– Ах да, – сказал я, в самом деле, какие планы могут быть у вассала, это значит, вся ответственность на мне, и если даже он сам кого-то прибьет или снасильничает, вешать поведут меня. Ну, не то чтобы уж сразу вешать, но все-таки отвечаю я, как вышестоящее. – Вы счастливый человек, сэр Сигизмунд… Я сегодня отправляюсь на юг. Мне даже дали примерную карту. Все-таки я не тиран, вам предоставляю выбор.
Он посмотрел большими глазами, голос упал до шепота:
– Какой… выбор?
Я ответил тем же страшным шепотом, даже посмотрел по сторонам:
– Оставаться здесь… или ехать со мной.
Он с облегчением вздохнул, засмеялся.
– Вы все шутите!..
– Значит, едем, – подытожил я. – Чтобы ладить с ближними, нужно держаться от них подальше, а я собираюсь ладить и дальше. Так что завтракайте как следует, обедать нам, возможно, придется…
Его большие синие глаза округлились, спросил радостно:
– …в раю?
Я поморщился.
– Торопитесь, мой дорогой сэр Сигизмунд! Легкие дороги ищете? Господу угодны те рыцари, что потрудились на ниве… гм… на ниве. Рай – это как на пенсию, надо заслуг побольше, чтобы даже в раю место дали получше! Думаете, все толпой сидят и на арфах тренькают? Нет, кого-то за особые заслуги и до пианины допускают! А то и вовсе – до рояля.
– Простите, сэр Ричард!
– Не за что, – ответил я мужественно, ибо мясо подали хорошо прожаренное, просто тает во рту, солнце светит ярко, весна, птички чирикают и вообще поют. – Жизнь прекрасна, что и удивительно! Мы им еще покажем!
Он подтвердил радостным голосом:
– Да, сэр, конечно! Но кому им?
– А всем, кто попадается на дороге!.. Чтоб не попадались! Рыцари мы или не рыцари?
– Да, – ответил он с неуверенностью, – да, мы рыцари…
С юмором у него туговато, не все Господь складывает в одну сумку, да и юморист из меня, если честно, не намного лучше, чем рыцарь-крестоносец.
