«Бонжур! Амур! Тужур!». Воздух Парижа пропитан любовью. Влюблённые целующиеся парочки на скамейках в парке Жардан Монсо, и я, одинокая, с учебником на коленях, сижу на зелёном газоне, среди таких же студентов, зубрю мудрёные формулы фотохимических цепных реакций.

…Любовь витает в городе, а у меня – начало конца моей первой, романтичной, нежной, трепетной, платонической любви. Ничто не предвещало такого финала. Ничто! Ещё вчера ОН держал мою руку в своей, смотрел мне в глаза, так близко-близко, лицом к лицу…

Мы стояли на набережной Сены у моста Александра III, со стороны парохода-ресторана смотрели на воду, и он сказал, что ничего лучшего в его жизни не было с тех пор, как он прилетел в Париж к родителям, работающим в посольстве СССР во Франции, кстати, вместе с моими родителями. Именно благодаря этому мы и познакомились.

А на следющее утро я получила по почте красочный конверт с открыткой-приглашением на церемонию бракосочетания в мэрии пригорода Парижа. Ха! Одним из «брачующихся» был мой любимый – ОН.

Нет-нет, я не упала в обморок, не зарыдала в голос… Единственное, что я почувствовала, – это пульсация крови в висках и застрявший в горле выдох: «Почему?».

Романовск Приволжский, РСФСР. Осень 1975

Через год я оказалась в провинциальном российском городке Романовск Приволжский, на родине моей матери, где до сих пор жили две её сестры. Здесь возводилась вторая очередь текстильного комбината. К тому времени строительство основной части комплекса завершили, и в полную мощь работали льнопрядильный, ткацкий и красильный цеха. Возведение комбината имело статус Всесоюзной ударной комсомольской стройки, и мне не стоило усилий получить комсомольскую путёвку с гарантией трудоустройства и обеспечения жилья.

Конечно, родители пребывали в шоке, всячески отговаривали от столь опрометчивого решения – покинуть их самих и, главное, такую распрекрасную Францию и уехать не в родную матушку-Москву, а к чёрту на кулички в этот богом забытый «Зажопинск», как называла городок моя мать. Но, зная мой упрямый характер, им ничего не оставалось, как смириться и вызвать на телефонные переговоры старшую сестру матери. И я не свалилась родственникам как снег на голову и не стала обузой для них: администрация комбината предоставила комнату в общежитии в только что построенном пятиэтажном доме со всеми удобствами. Из трёх таких высотных домов выросла новая современная часть провинциального городка. Новую улицу с этими «высотками», современным дворцом культуры, детским садиком, парикмахерской, продовольственным и промтоварным магазинами, кафе так и назвали – Молодёжная. Комбинат стал градообразующим предприятием Романовска Приволжского и фундаментом зарождения нового современного города.

Городок небольшой, чуть больше семнадцати тысяч жителей с учётом прибывшей на комсомольскую стройку молодёжи. Часть городка, на правом берегу Волги, в народе – Правобережье, произвела на меня впечатление неоднозначное. Я никогда не видела таких разбитых, ухабистых дорог, таких неказистых деревянных домишек, мокрых и серых от дождя: избушки на курьих ножках – того и гляди из двери выскочит Баба Яга в лохмотьях. А на прилавках продовольственных магазинов – такой скудный ассортимент. Никогда не слышала такого количества нецензурных слов, которые рекой лились в разговорах весьма разновозрастных парней и мужчин, независимо от того, на какую тему они разговоривали…

С другой стороны, город расположился на крутых берегах «глубокой и полноводной матушки Волги», на семи холмах. И на каждом холме возвышались величественные собор, храм или церковь, возведённые в разные эпохи Руси и России. Формально городок основан в конце XIII века, у него богатейшая история, и это не могло не вызвать моего восторга и даже поклонения ушедшим временам. Я не проявляла тяги к религии, но, естественно, посещала католические соборы в Париже из интереса к истории и архитектуре. Но никогда не заходила в православные храмы в Москве: была школьницей, пионеркой и комсомолкой, а увлечение религией тогда не поощрялось и могло повлечь наказание «свыше», особенно если ты – председатель школьного совета пионерской дружины или комсорг первичной организации. Но кто мог запретить мне посетить величественный собор сейчас? Никто!

И я ощутила полнейший восторг от благолепия домов Божьих! Я восхищалась стилем и узорами церковного зодчества, перезвоном колоколов, Воскресным богослужением, на которое спешили чистенько одетые тётушки и бабушки…

А для местного населения всё это было обыденностью, как школа для детворы, или закопчённый от топки углём банно-прачечный комбинат, расположившийся по соседству с главным собором города, или через дорогу он него – продовольственный магазин с устаревшим названием «лабаз». Роскошь и убогость «в одном флаконе». Кажется, люди не замечали ни величия, ни красоты.

Моста через Волгу не было. И мне показались романтичными пассажирский теплоход и грузовой паром, переправляющие людей и автомобили с одного берега Волги на другой. Вид на оба берега с палубы теплохода вырисовывался потрясающим: взору открывались зелёные холмы со старинными деревянными ступеньками, ведущими от обеих пристаней вверх к этим набережным. Старикам, конечно, подняться по этим ступенькам нелегко, но в овраге между двумя холмами расположилась дорога с более пологим подъёмом для автомобилей, и вдоль дороги проложена пешеходная тропа.

Самопрезентация

Моё имя Ангелина. С детства его не терплю, поэтому в семье и школе называлась Гелей, а после окончания школы взяла последнюю часть имени – Лина, так и представлялась c тех пор. На день приезда в Романовск Приволжский мне двадцать один год. К шестнадцати годам я успела окончить школу в Москве, перескочив с первого класса в третий. Высшее образование по специальности химика-технолога получила заочно, но параллельно училась и в Париже, проживала там с шестнадцатилетнего возраста с родителями, работавшими в посольстве. В Париже училась в школе изящных искусств Beaux-Arts de Paris, поступила в неё на основе творческого отбора: с детства увлекалась рисованием, лепкой, вязанием, шитьём кукол, плетением макраме. В парижской школе специализировалась на декоративно-прикладном искусстве и занималась бальными танцами…

Ну а теперь о внешней оболочке. Рост 160 см. Вес – 45 кг. Длинные светлые волосы, зелёные глаза, пухлые губы, прямой нос, довольно широкие скулы. Я не сказала бы, что внешность типично русская или славянская: в Париже из-за акцента меня часто принимали за шведку или немку. И вот представьте себе на улочках районного городка такую пигалицу в дорогущей короткой твидовой юбке, в белом свитере крупной вязки, в итальянских чёрных лаковых сапогах-чулках до колен, а на лице – яркий макияж: густые «махровые» ресницы, благодаря французской туши, которая творит чудеса, светло-зелёные тени на веках, красная помада на губах. Броско и ярко даже для Москвы с Парижем. Но «девушки из высшего общества» нашей Парижской школы искусств предпочитали такой образ. Но я надела эту «вторую кожу» всего год назад. Новый образ стал моей защитной реакцией: я уже не милая, трепетная, наивная девочка с широко распахнутыми глазами, а яркая, дерзкая, самоуверенная, гордая и… неотразимая. Я придумала эту роль и решила: если не суждено стать актрисой на сцене или в кино, то справлюсь с ролью в реальной жизни. Да, новый образ был протестом, но удивительно, постепенно я приняла его, и он стал моим естеством.

Вот такая девушка приехала в маленький провинциальный городок России начать здесь новую взрослую жизнь.

Родные люди

Тётушки Капиталина и Василиса с дядюшкой Аркадием встретили меня на железнодорожном вокзале областного центра. Они радостно махали руками, заметив «родную кровиночку» в окне тормозящей электрички. Пока тётушки по очереди обнимали и целовали меня троекратно в щёки, дядюшка подхватил чемоданы. Эта искренне тёплая встреча растрогала меня. За всю жизнь я не могла вспомнить ни одного поцелуя от мамы, чувствовала её безразличие, хотя всячески старалась заслужить доброе слово. А здесь, в этом чужом городке, практически незнакомые мне, простенькие тётушки, обнимают меня, плачут, прижимают к груди… Да, это было эмоциональным потрясением! Искренние и тёплые русские люди, такие душевные, как будто знали меня всю жизнь…

Старшая тётушка Василиса (Васеня) замужем за дядюшкой Аркадием. У них двое детей: женатый сын Владимир и дочь-подросток Оля. Живут в доме с садиком в посёлке Заречный, в пятнадцати километрах от Романовска Приволжского. Посёлок большой и активный: своя птицефабрика, обеспечивающая курятиной и яйцами не только весь район, но и область, агрохимическое предприятие по производству удобрений. Жизнь бьёт ключом! Тётушка Васеня двадцать лет проработала в почтовом отделении посёлка, а сейчас вышла на заслуженный отдых заниматься внуками и домашним хозяйством.

Владимир старше меня на четыре года. Недавно Володя, как специалист механизатор, с женой и двумя детишками-погодками получили от посёлка двухкомнатную квартиру в новостройке.

Оленька – пятнадцатилетняя дочь, поздний ребёнок, кровинушка любимая, розовощёкая девочка-хохотушка, физически развитая не по годам, дружит с семнадцатилетним пареньком Андреем, который целыми днями пропадает у них в доме, но «зато на глазах у родителей», как сказала тётушка, «от греха подальше».

Милое семейство! Такое впечатление, что тётя, как курица-наседка, готова растопырить свои крылья и всех цыплят собрать поближе к себе, всех обласкать, согреть и защитить. Про таких говорят «душа нараспашку». И я опять невольно сравнила её со своей мамой… Неужели они родные сёстры? Такая разница, однако…

Вторая тётушка Капиталина (Капа) жила в Романовске Приволжском, недалеко от главного собора, в двухэтажном старинном мещанском доме, поделённом на коммунальные квартиры. Она никогда не была замужем. Все называли её «Капа», без всяких «тёть». Её парень погиб в первые дни Великой Отечественной войны, и Капа осталась до конца жизни верна памяти о нём, верна своей первой и единственной любви. Но она воспитывала с трёхлетнего возраста племянницу Надю – дочку младшего брата. Он бросил жену и дочь-малышку и где-то скитался по стране. Ну а мать девочки впоследствии встретила другого мужчину и оставила Надю Капе, хотя иногда и навещала их. Всю жизнь Капа проработала на старой льняной мануфактуре: сначала ткачихой, потом мастером. Именно на основе этой мануфактуры и возводился большой текстильный комбинат.

Первые дни я провела в квартире Капы. Надя была в Москве на слёте комсомольского актива рабочей молодёжи, представляла комсомольскую организацию комбината, хотя и не была комсоргом. Перед её возвращением я уже перезнакомилась со всей роднёй и поняла, какие за люди живут в городке. Пришлось сменить короткую твидовую юбку на брюки-клёш от бедра. Но вопрос, что на самом деле шокировало местных больше – короткая юбка или брюки-паруса, так и остался открытым. Во всяком случае, ни на ком больше таких брюк я не видела. Тем не менее Капа сказала, что лучше подметать пыльные улицы этими «моряцкими» штанами, чем доводить до инфаркта бабушек и дедушек голыми коленками, особенно в районе собора, где старички сидят на скамейках и дружненько обсуждают всё, что движется.

– Ты глянь-то, Фискина дочь пошла! Ну, вылитая-то Анфиска! Така же худа да горделива, – как-то услышала я, проходя по улице. Тётка в кургузой серой куртёнке, с белым платочком на голове, по-старушечьи подвязанном на подбородке, даже и не пыталась понизить голос, зная, что я услышу, вспоминала мою мать, а заодно и меня тихим «добрым» словом.

Рассказывая о Романовске Приволжском и в целом о районе, следует упомянуть и местечковый особый диалект с протяжным певучим «о». С первых слов можно понять перед тобой местный или приезжий. Так говорили и все мои родственники. Такого диалекта я ожидала и от Нади.

Она вернулась поздно, уставшая, промокшая под дождём, с двумя большими сумками, набитыми колбасой, мясными наборами для супа, сыром, банками кофе и парой бутылок красного грузинского вина. В те времена в местах, отдалённых от Москвы и Ленинграда, такие продукты на полках магазинов отсутствовали. Мне было сложно понять это. Соседи по очереди ездили на закупки в Москву, за триста километров от городка. Продукты делились поквартирно. Слава Богу, жители этого дома знали друг друга всю жизнь и никаких недоразумений между ними не возникало, могли выручить и «пятёрочкой» до получки или пенсии. Такой своеобразный кооператив. Неудивительно, что соседи знали друг о друге всю подноготную. Ничего не утаишь!

Капа встретила Надю у порога, взяла обе сумки, затем отстранилась, чтобы представить меня. Я смущённо улыбнулась, когда наши взгляды пересеклись.

– Ну, привет, француженка! Так вот ты какой, цветочек аленький! – Она взяла меня за обе руки и улыбнулась. – Будем знакомы, сестричка! Спать нам придётся вместе в одной кровати, слава Богу, она широкая! Так что давай знакомиться поближе и потеснее, прежде чем разделить наше ложе.

Её говор был абсолютно нормальный: не окающий волжский и не акающий московский, а чистая, правильная речь – так говорят дикторы радио и телевидения.

Мы пожелали Капе спокойной ночи и прошли в комнату Нади. Она достала из буфета хрустальные бокалы (хрусталь в те времена был обязательным атрибутом и показателем достатка) и открыла бутылку вина. Я не пила спиртное, если не считать слабоалкогольного горячего глинтвейна на рождественских ярмарках. Но в такой обстановке решила не упрямиться, а хотя бы символически поддержать компанию и пригубила терпкий напиток.

– Завтра на комбинат идём вместе. Начальство и инженерно-технический состав работают с девяти. Тебе предстоит со многими встретиться, походить по комбинату. Не спеши с выбором, вакантных мест много. А ты у нас девушка образованная, из МАсквы, да из ПарЫжу, да ещё и с челобитной до царя-батюшки нашего Царькова Сергея Петровича, аж за тридевять земель поклон ему шлют.

Честно, я не могла понять, она шутит так или иронизирует. Ох, не проста сестрица-то наша!

Наде двадцать три года. Не замужем. Ждёт парня со службы на морском флоте. Окончила технический вуз в Ленинграде. Так вот откуда её чистая фонетика! После окончания вуза распределилась работать в родные края на комбинат в отдел главного технолога.

Она чуть выше и чуть потяжелее меня, буквально на пару сантиметров и на пару килограммов. Рыжеволосая, сероглазая, носит очки. Чертами лица мы схожи. В дальнейшем нас постоянно сравнивали как сестриц.

Надя сощурила глаза, ухмыльнулась и высоко подняла бокал, глядя на вино и блики хрусталя через свет люстры.

– Завтра наденешь мою чёрную юбку, в талии резинку утянем. А после встречи с начальством смотаешься за Волгу на теплоходе. Там хорошее ателье. Мать моей подруги работает закройщицей. Закажи пару юбок, хотя бы до колена. А в промтоварах купи резиновые сапоги: через две недели здесь будет грязь непролазная, все дороги в кашу превратятся – утонешь в своих модных «лодочках-чулочках».

Да уж, старшая сестричка включила нотки командира октябрятской звёздочки!

– А откуда тебе известно содержимое моего гардероба? – притворилась я наивной. – Мы же только что встретились.

– Папаша твой заботливый вызывал на переговоры и попросил проследить за «дресс-кодом», как он выразился. Мол, беда с этим кодом, надо выручать, чтоб не было мучительно больно за такую непутёвую дочь. Лично я за свободу в любом виде: носи что хочешь, самовыражайся как хочешь… Но для первого знакомства с начальством всё же надень мою юбку, а дальше жизнь покажет, бить или не бить, – она засмеялась, ополовинила бокал. – Не обижайся! Я обещала ответственно подойти к твоему «рандеву» – папашино выражение. А там дальше делай как знаешь.

Я ещё раз пригубила вино. Оно нагрелось в бокале и приобрело вкус поприятнее. Надя приободрила меня взглядом, жестом показала «пей, пей!». Я почувствовала, как тепло растеклось по телу. Ах, вот оно, это состояние, ради которого пьют вино! Тепло, легко! Запросто могу лечь в кровать к кузине, хотя днём эта мысль напрягала, и я успокаивала себя тем, что это временно и ненадолго.

Утром зазвенел будильник. Капа побежала на кухню ставить чайник и готовить бутерброды. Надя накручивала волосы на термобигуди. Я умылась (душа в доме нет) и начала накладывать макияж – свою вторую защитную кожу. Удивительно, но Надю мой боевой раскрас не шокировал. Добил её флакон духов Opium, каплю которых я растёрла на запястье. Она потеряла дар речи, переключив все пять чувств на одно – обоняние. Я открыла чемодан и достала коробочку духов CHANEL.

– Это тебе! Надо было подарить вчера, но всё не по плану пошло. Да сегодня и повод получше. Вон как кстати пришлись! Держи! Знаю, что все девушки и женщины СССР мечтают о «Шанель». Думаю, и тебе аромат понравится.

Надя смотрела на коробочку как заворожённая. Командир октябрятской звёздочки испарился из неё полностью.

Сорок минут пешочком до комбината пролетели незаметно. Мы болтали без умолку обо всём на свете: и как нам жилось в детстве, и как училось, и про первые наши любови, закончившиеся неудачно для обеих. Но мы успокоили себя тем, что любовь и называется первой, потому что за ней должна быть ну хотя бы ещё одна. Во всяком случае, Надя ждала возвращения с флота своего любимого парня, который в заморских краях уже и парчу белую прикупил ей на свадебное платье.

Первые суматошные дни

Первый день на комбинате стал днём знакомства с руководством. Встретили меня с интересом и любопытством. Мне не пришлось рассказывать, кто я, откуда и почему здесь. Все были в курсе, скорее всего, благодаря предприимчивости моих родителей и местному глухому телефону.

Важной персоной в этой цепочке начальства был главный технолог Пузиков Андрей Петрович, лет тридцати пяти – тридцати восьми на вид. Именно ему предстояло провести экскурсию по производственным цехам. Он уделил мне полтора часа, а затем попросил Надю показать красильный цех, поскольку сам из-за аллергии к красителям старался надолго в цеху не задерживаться.

Директор Царьков Сергей Петрович, представительный мужчина лет сорока пяти – пятидесяти, медлительно изучал мои дипломы и сертификаты. Мне показалось, что он по-актёрски выдерживал паузу, затем спросил:

– А сами-то вы, Ангелина Витальевна, какое направление считаете предпочтительным для себя? – говор у него был московский. – Химик-технолог и художник-декоратор – довольно разнополюсные направления.

– Ну почему же разнополюсные? Разве отбеливание и колорирование тканей, а также изготовление синтетических волокон не являются химическими процессами? Я понимаю, вы, как директор, отвечаете за весь механизм работы комбината, от строительства зданий до выгрузки готового товара и не обязаны знать каждый маленький винтик-шпунтик производства. Но без химических технологий не может быть никаких тканей. А я училась в школе изящных искусств на художника-декоратора, в том числе и по тканям…

У меня невольно дёрнулось веко правого глаза (стало случаться в последний год) от бравады и напористости, а директор, видимо, принял за подмигивание и по-доброму рассмеялся. Он поднял руки вверх:

– Всё! Сдаюсь! 1:0 в вашу пользу! Идите в отдел кадров за направлением в общежитие. Приятно было познакомиться с представителем передовой советской молодёжи, «с комсомолкой, спортсменкой, да ещё и красавицей», – перешёл он на шутливый тон. Директор явно был в хорошем настроении, хотя, возможно, эта манера общения была для него обычной. Поживём – увидим.

Начальник отдела кадров Анна Кузьминична, лет пятидесяти, с гладко зачёсанными седыми волосами, встретила меня, можно сказать, по-матерински, предложила чай со словами:

– И не вздумайте отказываться-то. Я знаю, вы уже три часа без передыха по комбинату бегаете-то. Вон, бледненькая-то какая, нанюхалась этих кислот и щелочей в красилке-то, – ворковала она местным говором, добавляя «то» почти после каждого слова.

Я и не отказалась от такого соблазна: душистый чай на травках, да ещё и с пряниками, которых я сто лет не ела. Анна Кузьминична объяснила, что сначала я должна пойти в общежитие с направлением от отдела кадров, выбрать комнату, далее со справкой от коменданта в паспортный отдел РОВД на прописку, затем пройти медицинский осмотр в районной поликлинике, потом предстоял переезд в общежитие, и только после всего этого надо появиться на комбинате для подбора подходящего вакантного места.

– В общем-то, дочка, погуляй по городу дня три-четыре, осмотрись, а то начнёшь работать-то и некогда гулять-то будет, – вполне так естественно Анна Кузьминична перешла на ты.

Вместе с Надей скромно пообедали в столовой комбината, и я ушла в город решать свои «легализационные» дела с документами. А в 16:00 на теплоходе «Обь» перебралась на Левобережье заказать несколько вещей «а-ля дресс-код» в пошивочном ателье «Тюльпан».

Левобережье отличается от старой части Правобережья статусом старинных построек: в основном это большие добротные купеческие дома, во всяком случае, на центральных улицах. Здесь сохранилось много старинных, исторически ценных строений, таких как Банк России, дом бывшего нотариуса, «Ресторанъ Волна», коммерческая артель, пожарная каланча, старые каменные торговые ряды. Атмосфера XIX и начала XX веков.

Ателье расположилось рядом с парком, в двухэтажном деревянном здании, раньше оно тоже принадлежало какому-то купцу. В приёмном вестибюле на стенах висели вертикальные зеркала и образцы тканей. Поразительно, в городе, население которого в основном работает на комбинате по выпуску тканей, столь скуден их выбор! Я разглядывала и щупала ткани в ожидании, пока кто-нибудь выйдет на мой звонок в дверь. Со второго этажа спустилась женщина-закройщица, мама Надиной подруги.

– Ну что, выбрали ткань, Ангелина?

– Это весь ваш ассортимент? – я продолжала ощупывать ткани.

– Да, выбор небольшой. Но заказчицы обычно приходят со своими отрезами.

– А где они их приобретают?

– Да кто где! В областном центре или в Москве.

– А в славном городе Романовск Приволжский с масштабным комбинатом по выпуску тканей, приобрести свою же продукцию, значит, нельзя? – усмехнулась я.

– Ну, – засмущалась женщина, – в местном-то магазине-то точно нет.

– Придётся съездить в центр за тканью. За пару дней сможете сшить юбку, если я сама её раскрою?

– Сами раскроите? А зачем тогда я нужна? – обиделась женщина.

– Хороший вопрос! Дело в том, что я сама и скроила бы, и сшила бы, но у меня нет швейной машинки и неизвестно, когда будет, а юбка нужна сейчас. Если нужна оплата за срочность, я оплачу.

– Ну а что не смочь-то? Могу и за день… Да и дочка за вас словечко молвила, – оживилась закройщица, оценив моё предложение оплатить по срочному тарифу.

– Спасибо! Если не удастся купить швейную машинку, я ещё не раз к вам загляну.

Я вышла из ателье, глубоко вдохнула свежий, с лёгким дуновением тёплого ветерка воздух, пошуршала носком сапожка опавшие с деревьев жёлтые листья и направилась в сторону парка, на выходе из которого наискосок находился магазин «Промтовары», в котором предстояло купить резиновые сапоги.

Магазин располагался в угловом здании. Центральный вход, как корма корабля, рассекал этот угол. Здание можно назвать архитектурным объектом: колонны по бокам входа, навесной небольшой балкон над дверью, а к самой двери вели высокие ступеньки с резными деревянными поручнями.

Взору предстал скудный выбор одежды и обуви. Просто не за что глазу зацепиться! Неужели кто-то покупал эти вещи? Для молодёжи в ассортименте не было абсолютно ни-че-го. Резиновые сапоги пылились на полке, но такие страшнючие, с широченным голенищем, куда я могла бы впихнуть обе ноги вместе с брючинами… Эх, пока не вышла на работу, точно надо съездить в областной центр и за тканью, и за обувью.

Я опять брела через парк в сторону пристани, ни одной живой души не встретила. Издали увидела библиотеку: двухэтажный деревянный старинный дом казался лёгким и воздушным – всё дерево украшено резьбой и обжигом. Подошла поближе рассмотреть эту резьбу в деталях. Удивительно, какая сложная работа: и сквозная, и глухая (рельефная), и скульптурная. А какие уникальные элементы и узоры! Не дом, а образец прикладного искусства. Если в Левобережье есть ещё такие дома, то хотя бы ради любования ими я буду сюда наведываться.

Вошла внутрь. Меня встретила молодая статная женщина. Тёмные длинные волосы. Внимательные карие глаза. Она улыбнулась, и от милой улыбки озарилось всё её лицо. Какая красавица!

Мы поздоровались. Говор без протяжного окания.

– Хотите записаться в библиотеку? Добро пожаловать! У нас хороший выбор книг и большая подборка журналов и газет.

– Да, хочу записаться. Но мой паспорт сдан на прописку. Справка из отдела кадров вас устроит?

– Да, разумеется. На комбинат приехали? Вы первая из приезжих заглянули к нам. Вас интересует что-то конкретное? Какая литература?

– Для начала я бы посмотрела зарубежную. Можно?

– Разумеется! Проходите в зал, направо.

Глаз упал на роман Джорджа Элиота «Мидлмарч». На самом деле автор романа – женщина, Мэри Энн Эванс, но она взяла мужской псевдоним – женщине на писательском поприще было сложнее пробиться. Об этом романе в нашей группе парижской школы искусств протекал жаркий спор, но я не удосужилась его прочесть: в тот момент готовилась к сессии московского института. Я удивилась, роман был переведён на русский язык, и за пару минут я нашла его на полке библиотеки маленького провинциального городка.

Библиотекарь оформила мою карточку. После этого мы познакомились. Она представилась Натальей Леонидовной, но добавила, что просто «Наталья» ей привычнее. Я назвалась Линой. Наталья пригласила выпить чай из самовара. Я не отказалась, но мелькнула мысль: «Они всех приглашают?» Чай был великолепен, разлит традиционно по-русски в чашечки на блюдечке да с сушками-баранками в плетёной корзинке. И я решила, в следующий раз приду в библиотеку со своими угощениями.

На Правобережье вернулась под вечер. Так пролетел мой первый будний, хотя и нерабочий день. Я устала от беготни туда-сюда и от общения с незнакомыми людьми.

После ужина, приготовленного Капой, мы обсудили все мои события и встречи.

Утром я проснулась на час раньше Нади. Поликлиника начинала работать с восьми утра, и хотелось побыстрее завершить медицинский осмотр, чтобы успеть до обеда побывать в областном центре. Вся процедура осмотра оказалась формальностью, заняла не более тридцати минут.

Минут за десять я дошла до автостанции. Романовск Приволжский удобненько расположился по центру маршрута между двумя крупными городами, и поэтому жители провинциального городка не были отрезаны от «большой Земли»: направо пойдёшь – культуру найдёшь, налево пойдёшь – престижные технические вузы найдёшь.

Заморосил дождик. А я без зонта, в толстом белом свитере, от дождя он, конечно же, не спасал. Села на скамью под козырёк остановки, посмотрела на часы: по расписанию автобус должен подойти через десять минут.

На мокром асфальте завизжали шины колёс, и я увидела резко затормозившую «Волгу» (ГАЗ-21). Дверца открылась, и из автомобиля вышел директор комбината Сергей Петрович в кожаной чёрной куртке.

– Утро доброе, Ангелина! В центр? Садитесь в машину, я еду туда же, в областной исполком.

Я засмущалась. Удобно ли?

– Садитесь, садитесь! Похоже, дождь усиливается. Асфальт мокрый, и автобус может существенно задержаться. – Он открыл переднюю дверцу и пригласил жестом, а сам сел на заднее сидение. – Мой водитель – Николай Николаевич Николаев. У нас здесь масло всегда масляное: у него Николаи в семье даже не в трёх, а в четырёх поколениях.

«Какой балагур!» – подумала я.

Николай с любопытством взглянул на меня:

– Бонжур! Шерше ля фам! Это все мои познания во французском языке, так что пардоньте…

– Пардоньте уж его, силь ву пле («пожалуйста»), – засмеялся директор. – Парень по-своему хотел произвести впечатление.

Я улыбнулась. Оказывается, даже водитель директора немного в курсе моей биографии.

В областном центре они высадили меня возле универмага.

– Ангелина, если дел на пару часов, то мы сможем подобрать тебя здесь же, – Сергей Петрович неожиданно перешёл на ты.

Я поблагодарила и ответила, что вернусь автобусом – хочу погулять по городу. Дождя, слава Всевышнему, не было: всплакнул немного и успокоился.

Не буду описывать все похождения по магазинам. Резиновые сапоги, модель чешской фабрики «Бати», с невысоким трапециевидным каблучком и даже с замочком-молнией на голенище после увиденного ранее «унисекса», произвели на меня приятное впечатление. В магазине «Ткани» я приобрела шерсть и плотное хлопково-льняное полотно а-ля джинса на две юбки, шёлк и хлопок на две блузки и драп густого вишнёвого цвета на зимнее пальто, пошив которого мне ещё предстояло заказать: тёплой зимней одежды в моём гардеробе, кроме коротенькой курточки из искусственного меха и демисезонного пальто, не было. В отделе «Бижутерия» взгляд упал на оригинальные деревянные крупные пуговицы с ручным обжигом узоров. Я представила, как покрою их вишнёвой краской и затонирую обжиг: какие чудеснейшие пуговицы для зимнего пальто! «Я художник, я так вижу!»

Вернувшись в Романовск Приволжский, я успела попасть в ателье за полчаса до закрытия. Закройщица тётя Зоя встретила меня широкой улыбкой.

– Никаких раскроенных деталей я не принесла, не буду отбирать ваш хлеб! Но эскизы моделей сейчас набросаю, если дадите мне свой рабочий блокнот и карандаш.

Я ловко, одним размахом карандаша, нарисовала эскиз юбки: от талии и до середины бедра заложены и отстрочены складки, от середины бедра складки «стекают» в свободном падении. Пояс широкий, с внутренней флизелиновой вкладкой для придания жёсткости прилегает вплотную, сзади на поясе и ниже его – втачной замочек, спрятанный под накладной шов. Тётя Зоя изумлённо смотрела на эскиз:

– Да я таких качественных рисунков и в журналах не видела! А длину юбки какую пустим?

– Длина на два пальца ниже колена. Это первая юбка, она приоритетная. Со второй можно не спешить.

Словом «приорететная» я привела тётю Зою в замешательство…

12 Järgmine