Loe raamatut: «Проективная методика «Несуществующее животное». Руководство и результаты психодиагностического исследования взрослых пациентов с различными расстройствами эмоционально-личностной сферы»

Font:

* * *

От автора

Родила царица в ночь
Не то сына, не то дочь;
Не мышонка не лягушку,
А неведому зверюшку.
А. С. Пушкин

О методике «Рисунок несуществующего животного» я впервые услышала в начале 70-х гг. теперь уже прошедшего XX в., когда была студенткой психологического факультета МГУ и писала дипломную работу на кафедре нейро- и патопсихологии. В числе ее преподавателей были корифеи отечественной и мировой психологической науки академик АПН СССР, профессор Александр Романович Лурия и профессор Блюма Вульфовна Зейгарник. Преподаватели кафедры не только знакомили нас с теоретическими концепциями, но и обучали умению проводить экспериментально-психологические исследования пациентов с различными нарушениями психической деятельности. Методический инструментарий клинического психолога представлял собой батарею психологических методик, с помощью которых можно было исследовать когнитивную и эмоционально-личностную сферу. Методик для исследования когнитивных процессов в то время было довольно много, а вот личностных тестов – очевидно не достаточно. Только с середины 60-х гг., и особенно в начале 70-х, в нашей стране начали появляться первые исследования, направленные на адаптацию и апробацию созданных и уже к тому времени более четверти века эффективно работающих на Западе опросников (MMPI, 16-факторный опросник Кеттелла и др.) и различных проективных личностных тестов. Например, на факультете психологии МГУ сначала Н. К. Киященко [45], а затем Е. Т. Соколовой [94] были предприняты попытки апробации Тематического Апперцептивного Теста. В психологической лаборатории Московского научно-исследовательского института психиатрии МЗ РСФСР Ю. С. Савенко и М. З. Дукаревич перевели, адаптировали и стали использовать при исследовании здоровых и психически больных людей тест Роршаха [31] и методику «Рисунок человека» [88]. Несмотря на огромный интерес к этим новым, так долгожданным методикам, позволяющим впрямую, а не косвенно исследовать личность, большая часть научной общественности относилась к ним весьма настороженно. Это объяснялось тем, что, во-первых, проективные тесты базировались на психологических теориях личности, которые не совпадали с представлениями о личности, принятыми в отечественной психологии. И во-вторых, вследствие их недостаточной валидизации и стандартизированности.

Методика «Рисунок несуществующего животного» появилась как одна из многих в череде других проективных тестов. Она сразу привлекла к себе внимание. Мы начали использовать ее для исследования своих знакомых и применять при исследовании пациентов. Поражала красота самой идеи, простота проведения методики, а главное, удивительно частые совпадения полученных с ее помощью результатов с наблюдаемой реальностью и данными клинических исследований. Руководство по ее проведению и интерпретации (Приложение 1) представляло собой шесть печатных страниц текста без указания авторства и распространялось среди студентов психологов из рук в руки. Первоначально многие из нас полагали, что автором ее, так же как и других проективных тестов, является кто-то из иностранных психологов. И каково же было удивление, когда выяснилось, что ее автор – это наш отечественный практический психолог Майя Захаровна Дукаревич.

М. З. Дукаревич родилась в 1925 г. в семье комиссара и дворянки. В ее сложной судьбе во всей полноте отразилась история нашей страны. Ее отец стал жертвой сталинских репрессий, был арестован и расстрелян, когда ей не было еще и 14 лет. Не имея формально высшего психологического образования, но, обладая хорошей базовой подготовкой, включающей в себя «дворянское» домашнее обучение (до третьего класса она обучалась гувернантками на дому) и четыре курса филологического факультета МГУ, знание в совершенстве французского и немецкого языков, она, увлекшись психологией, сначала психологическим тестированием, а затем психотерапией, постоянно занималась самообразованием. Переводила и изучала иностранную научную психологическую литературу, пыталась внедрять в практику западные психодиагностические тесты. Как опытнейший психолог-практик, М. З. Дукаревич была во многом «self-made person», создавшим себя сама специалистом. Она была разработчиком концепции и одним из организаторов Всесоюзного суицидологического центра, первым в нашей стране психологом, практикующим в области суицидологии. Работая в этом центре, она помогала людям, находящимся в кризисном состоянии или пережившим попытку самоубийства. Кроме того, она была создателем психореабилитационного клуба «Свеча», где оказывала психотерапевтическую помощь пациентам, выписанным из кризисного отделения, и просто людям с личными проблемами; была инициатором создания и сотрудником службы «Телефон доверия». Помимо практической работы, она занималась преподаванием, читая лекции по характерологии на факультетах повышения квалификации факультета психологии МГУ им. М. В. Ломоносова и 1-го Московского медицинского института. По признанию профессора, доктора психологических наук Ю. Б. Гиппенрейтер, несмотря на отсутствие «научных званий, степеней и постов она смогла стать Учителем для многих практических психологов» [32]. Не случайно имя М. З. Дукаревич носит созданная в 1995 г. Региональная некоммерческая психологическая школа, считающая своей главной миссией психологическую поддержку населения. Это, как и посмертное издание ее лекций по характерологии, является действенным проявлением благодарности и заслуженной высокой оценки ее подвижнического труда со стороны нашего психологического сообщества.

Мне, к сожалению, не довелось знать М. З. Дукаревич лично. Но то, что я читала и слышала о ней от ее друзей и учеников, убеждает, что только такой талантливый, творческий, душевно щедрый, тонкий, НЕОБЫКНОВЕННЫЙ человек (по выражению ее отца, «диковинный цветок»), каким была Майя Захаровна Дукаревич, и мог создать проективную личностную методику «Рисунок несуществующего (НЕОБЫКНОВЕННОГО) животного». В основе предлагаемой вашему вниманию книги лежит мой опыт использования этой методики при исследовании большого количества взрослых пациентов с разной психической патологией почти за тридцатилетний период работы. Хотелось бы надеяться, что представленные в ней результаты и некоторые обобщения окажутся полезными клиническим психологам и психотерапевтам и смогут побудить их к дальнейшим исследованиям, направленным на раскрытие ее богатого психодиагностического и психотерапевтического потенциала.

Я приношу сердечную благодарность всем любимым мной и дорогим для меня людям, без которых эта работа не смогла бы состояться.

Моим родителям Морозовой Антонине Васильевне и Морозову Фёдору Степановичу, а также самым близким родственникам: Сапуновой Галине Васильевне и Сапунову Федору Андреевичу, чья любовь служит мне надежной опорой на протяжении всей жизни.

Моему мужу, Вадиму Музыченко, который вдохновлял и активно подталкивал меня к написанию этой книги, был моим проводником в современном мире информационных и компьютерных технологий, помогал при редактировании текста книги, а также проявлял терпение и понимание к моей увлеченности при ее написании, поскольку и сам является творческим, разносторонне талантливым человеком, автором научных книг и учебников.

Моему сыну и одновременно коллеге-психологу по первому образованию, Денису Рыбину, который не только эмоционально поддерживал меня и давал полезные советы, но и, являясь по второму образованию биостатистиком, оказал неоценимую профессиональную помощь в статистической обработке результатов исследования, проведении статистического анализа и описании его результатов, которое приведено во второй части книги.

Моему реальному, а не вымышленному животному английскому кокер-спаниелю Рэдди, который подарил мне свою любовь и счастье общения, позволил заглянуть в сложный и богатый внутренний мир животного.

Я благодарна всем преподавателям факультета психологии МГУ и прежде всего преподавателям кафедры нейро- и патопсихологии Александру Романовичу Лурия, Любови Семеновне Цветковой, Елене Теодоровне Соколовой, Алле Семёновне Спиваковской, Валентине Васильевне Николаевой и др. за их важную роль в процессе моего профессионального становления.

И особенно моему первому профессиональному наставнику, доктору психологических наук, Татьяне Сергеевне Кабаченко и главному Учителю и научному руководителю Блюме Вульфовне Зейгарник, которая открыла для меня увлекательный мир свободного научного творчества и вселила веру в свои силы.

Клиническому психологу Артемьевой Галине Александровне, от которой я впервые услышала о существовании методики «Рисунок несуществующего животного», узнала правила ее проведения и интерпретации.

Моя безмерная благодарность всем сотрудникам кафедры психиатрии и медицинской психологии медицинского факультета Российского университета дружбы народов, на которой я работаю уже около 30 лет. И в первую очередь всем ее руководителям в течение этих лет: основателю кафедры – профессору Марии Васильевне Коркиной, профессору Марине Александровне Цивилько и профессору Валентину Васильевичу Марилову, которые создали и сохраняли на кафедре доброжелательную, творческую атмосферу, без чего проведение этого исследования было бы невозможным. Отдельная признательность моей коллеге, кандидату психологических наук Марине Александровне Каревой, которая сумела на начальном этапе формирования коллектива кафедры создать между врачами и психологами атмосферу взаимопонимания, равноправного, взаимообогащающего профессионального сотрудничества, что способствовало и продолжает помогать нашей плодотворной совместной работе. А также доценту кафедры, кандидату медицинских наук Андрею Евгеньевичу Брюхину, тесное сотрудничество в работе с которым, особенно в последние годы, позволило мне узнать много нового и обогатить свой профессиональный опыт, исследуя больных с разнообразными и иногда редкими психическими расстройствами.

Я благодарна студентам медицинского факультета РУДН, которым на протяжении многих лет я читаю курс «Экспериментально-психологическое исследование в психиатрии», за интересные вопросы и свежие мысли, подталкивающие к непрерывному профессиональному развитию.

Всем врачам, клиническим психологам и психотерапевтам московской городской психиатрической больницы № 14, являющейся клинической базой кафедры, за увлекательные дискуссии при обсуждении больных, как на общебольничных клинических разборах, так и в частных беседах, за возможность взглянуть на обследуемого пациента более объемно, уточнить собственное видение и получить творческий импульс к познанию нового.

Глубокая признательность основателям Общества психоаналитиков (Москва) – Павлу Валерьевичу Качалову и Виктории Анатольевне Потаповой за предоставленную мне возможность обучения, участия в семинарах, региональных и международных конференциях по различным проблемам классического и современного психоанализа, что позволило мне получить систематизированные теоретические знания в этой области.

Отдельная благодарность старшему научному сотруднику лаборатории психофармакологии НЦПЗ РАМН, кандидату медицинских наук, Алану Геровичу Бениашвили за проводимые им в психиатрической больнице № 14 регулярные и чрезвычайно интересные семинары, включающие клинические разборы пациентов, где для оценки психического состояния и структуры личности больного им используется разработанное О. Кернбергом структурное интервью, объединяющее традиционное психиатрическое обследование с психоаналитически ориентированным подходом в диагностике. Эти клинические разборы, наряду с получением новых знаний в области практической психоаналитической диагностики, помогали мне уточнять разрабатываемые психологические интерпретации экспериментального материала, полученного при проведении методики «Несуществующее животное».

Особая благодарность доктору психологических наук Петру Всеволодовичу Яньшину, исследования которого, направленные на валидизацию методики «Рисунок несуществующего животного», разработку психологического основания ее интерпретации, послужили той теоретической базой, на которую я смогла опереться, чтобы осмыслить, обобщить и проанализировать имеющийся у меня большой экспериментальный материал.

Искренняя признательность доктору психологических наук, профессору Александру Шамильевичу Тхостову и доктору медицинских наук, профессору Валентину Васильевичу Марилову, которые взяли на себя труд прочесть рукопись этой книги и дать на нее рецензию. А также издателям книги – генеральному директору издательства «Речь» Леониду Вацлавовичу Янковскому за раскрытую перед книгой «дверь» на ее пути к читателю и генеральному директору издательства «Когито-Центр», доктору психологических наук Виктору Исаевичу Белопольскому за то, что он, своим решением через 10 лет переиздать эту книгу, подарил ей «вторую жизнь».

И наконец, но не в последнюю очередь, моя сердечная благодарность всем моим Пациентам за то, что были откровенны со мной и открыли мне все то, что я смогла увидеть.

Часть 1. «Несуществующее животное». Как проективная методика исследования личности

Именно настоящие реальности можно придумывать.
Карл Краус

Введение. Животные символы как отражение человеческой психики (от антропоморфизма к созданию проективных методов)

Сверхъестественные животные как плоды человеческого воображения известны в истории культуры человечества с древних времен. Они дошли до нас зафиксированные в рисунках, легендах, мифах, сказках и преданиях разных народов мира. Великие исследователи прошлого, такие как Плиний Старший, натуралист-исследователь императорского Рима, Винсент из Бове, монах-доминиканец, создавший в XIII в. всеобщий свод знаний «Великое зеркало», универсальный ученый-естественник Альберт Великий, выпустивший в XIII в. «Книгу сокровищ», и др., не только описывали их, но и пытались систематизировать [19]. В нашей стране одним из первых ученых, кто попытался описать фантастических существ, известных по мифам и сказаниям древних славянских народов, был историк и фольклорист А. Н. Афанасьев в своем фундаментальном труде «Поэтические воззрения славян на природу», вышедшем в свет в 1865–1869 гг. [8]. Наиболее известным систематизатором середины XX в., написавшим в 1954 г. в содружестве с М. Герреро пособие по фантастической зоологии, был Х. Борхес. Опираясь на источники европейской и восточной литературы, в своей работе «Книга вымышленных существ» он описал фантастических существ, которые были созданы воображением людей на протяжении веков на разных континентах Земли [19]. В настоящее время можно встретить описания мифологических существ в многочисленных энциклопедиях и словарях символов и знаков [12, 13, 24, 28, 71, 72, 76, 117, 118]. В отечественной литературе, из известных нам источников, фантастические существа представлены наиболее полно в книге К. Королева «Энциклопедия сверхъестественных существ» [117], энциклопедии «Волшебные существа», составленной Н. Гореловым [24], и книге Ю. Беляева «Чудовища древности» [13]. Эти мифологические энциклопедии составлены авторами на основе материалов германо-скандинавской, кельтской, индуистской, ведийской, славянской, японской, китайской, арабской и других мифологических систем.

В мифологиях разных культур фантастические животные представляли собой существ, обычно обитающих в измерении, захватывающем повседневный и волшебный миры. Они могли выступать как в роли вестников или учителей, так и олицетворять страшное препятствие, которое надо преодолеть, чтобы достичь цели. Вымышленные существа, как правило, имели облик получеловека-полузверя или гибрид, сочетающий в себе элементы нескольких животных. Они получали символические свойства каждого из составляющих их созданий, образуя в совокупности нечто новое. Это позволяло воображению наделять их необычными, и даже в той или иной мере превосходящими человеческие, способностями. Например, Пегас, представляющий собой гибрид коня с птицей, символизировал стремление к развитию, скорость, полет, способность достигать высокой духовности, а Химера – гибрид льва, козы и змеи, олицетворяла опасность, подстерегающую и на суше, и на море, являлась предвестником природных катаклизмов [28].

По утверждению многих исследователей, фантастические существа были продуктом мифологического мышления человека. Основной отличительной чертой такого мышления, по выражению Л. Леви-Брюля, является мистическая сопричастность, то есть представление, что «чувственный мир и мир „иной“ составляют нечто единое», причем «иной» мир дан человеку «не менее непосредственно, чем видимый, он обладает большей действенностью и внушает более страха» [55]. Сверхъестественные существа как обитатели «иного» мира для человека с мифологическим мышлением были также реальны как обычные, наблюдаемые в повседневной жизни животные. Ученые-мистики считали эти существа символами, выражающими духовные и трансцендентные истины. Знаменитый исследователь символической и магической философии М. П. Холл писал: «В древних ритуалах посвящения персидских, греческих и египетских Мистерий жрецы появлялись в виде составных созданий, символизируя тем самым различные аспекты человеческого сознания» (цит. по [13]). На связь мифотворчества наших предков и населяющих мифы вымышленных существ с человеческими «побуждениями» и «свойствами» указывали многие исследователи. Например, А. Н. Афанасьев писал: «Отделив себя от остального мира, человек увидел всю свою слабость и ничтожность пред тою неодолимою силою, которая заставляла его испытывать свет и мрак, жар и холод, наделяла его насущною пищею или карала голодом, посылала ему и беды и радости. Природа являлась то нежною матерью, готовою вскормить земных обитателей своею грудью, то злою мачехой, которая вместо хлеба подает твердый камень, и в обоих случаях всесильною властительницею, требующею полного и безотчетного подчинения. Поставленный в совершенную зависимость от внешних влияний, человек признал ее за высочайшую волю, за нечто божественное, и повергся перед нею со смиренным младенческим благоговением» [8]. По мнению историка, всякое явление, созерцаемое в природе, делалось понятным и доступным человеку только через сближение со своими собственными ощущениями и действиями, и как эти последние были выражением его воли, то отсюда он, естественно, должен был заключить о бытии другой воли (подобной человеческой), кроющейся в силах природы. Также Афанасьев считал, что человек невольно переносил на божественные стихии формы собственного тела или знакомых ему животных, разумеется, формы более совершенные, идеальные, соответственно действительному могуществу стихий. Понятно, что в воззрениях древнейшего народа не могло быть и не было строгого различия между побуждениями и свойствами человеческими и приписанными остальной природе; в его мифах и сказаниях вся природа является исполненною разумной жизни, наделенною высшими духовными дарами: умом, чувством и словом. Вымышленные существа, согласно А. Н. Афанасьеву, являлись продуктом «детской фантазии первобытных племен» [8]. У Х. Борхеса вызвал особый интерес тот факт, что некоторые из фантастических животных (например, дракон, единорог и др.) встречались одновременно в фольклоре многих народов с разными культурами, в разные времена, на разных широтах. Это заставило его предположить, что в таких образах «есть нечто искони присущее воображению человека» [19]. Ю. Беляев, описывая мифологических зверобогов, также отметил: «Смешение птиц, зверей, людей в едином плавильном котле мифического представления, из которого человечеству затем предъявляли божественную фантасмагорию, очевидно, отражало глубинную символику, скрытую не только в человеческом сознании, но и в подсознании» [12]. Многочисленные исследователи предполагали, что в вымышленных существах наши предки персонифицировали свои мечты, желания, страхи, тревоги, агрессивные чувства, представления о душе и сущности человека, о его назначении и месте в природе и окружающей действительности. С помощью фантастических созданий они пытались объяснить непонятные явления, оценить опыт, не поддающийся объективному анализу, то есть ответить на важные для человека вопросы посредством их символизации. Так, например, как отмечают исследователи, в древней мифологии и фольклоре звероподобные существа, как воплощение света или тьмы, символизируют борьбу между добром и злом, и странствия души, во время которых страхи осознаются и побеждаются. Гиганты, человекоподобные существа огромного роста, олицетворяют силы природы, процесс сотворения мира. Дикий человек – силы природы (йети) и плотские инстинкты человека (сатир). Мифические создания могут символизировать напряжение, возникшее между инстинктом и разумом, природой и цивилизацией; борьбу между инстинктами и страстями, воспринимаемыми как дикий зверь, которого надо укротить, и интеллектом и рассудком (Минотавр). Опасные и смертоносные гибриды женского пола (сирена, Сцилла) олицетворяют мужские страхи перед женской природой и женскими чертами в мужском характере, связанными с инстинктом и иррациональностью. Божественные создания (Пегас, грифон) – высокий уровень духовности, силу превращения зла в добро, защиту от сил зла [71].

Как известно, для архаических верований и первобытного сознания человека характерен антропоморфический взгляд на животных, наделение их человеческими психическими свойствами. Это отразилось в различных источниках мировой культуры: мифологии, фольклоре, баснях, средневековых бестиариях, искусстве и науке [72]. Например, в «Физиологах» и «Бестиариях», реальные и фантастические животные описывались не сами по себе, а как существа, обладающие человеческими пороками и добродетелями [13, 72]. Выдающийся английский этнограф и историк культуры XIX в. Э. Б. Тайлор в труде «Первобытная культура» писал: «По понятиям дикарей, получеловеческое животное не есть фиктивное существо, придуманное для проповеди или насмешки, но существо чисто реальное. Басня о животных не кажется бессмыслицей людям, приписывающим низшим животным способность речи и свойства человеческой нравственной природы. Ведь, по мнению этих людей, каждый волк или гиена могут оказаться человеком-гиеной, или оборотнем. Они ведь до того уверены, что „душа нашей бабушки может переселиться в птицу“, что выбирают свою пищу так, чтобы не съесть какого-нибудь предка. У людей этих сплошь да рядом существенной частью религии может являться поклонение животным. Такие верования свойственны даже и теперь половине человечества» [98].

Существовала и обратная традиция – описание людей путем сравнения их с реальными животными по чертам характера, особенностям внешности и поведения. Так, например, неизвестный средневековый автор следующим образом описывал животное начало в человеке: «По жадности он – волк, по хитроумию – лев, по плутовству и лживости – лиса, по лицемерию – обезьяна, по завистливости – медведь, по мстительности – тигр, по злоязычию, богохульству и склонности к клевете – пес; это змея, что питается землей, – по скупости, хамелеон – по изменчивости, пантера – по ереси, василиск – по сладострастности взора, дракон, вечно мучимый жаждой, – по пьянству, свинья – по сладострастию» [90]. Аналогию между животными и людьми проводил и Аристотель в своей «Физиогномике», где утверждал, что люди с внешними чертами, напоминающими определенных животных, обладают и нравом, приписываемым этим животным. Сегодня эту аналогию можно встретить в повседневном человеческом языке в виде различных поговорок, отдельных слов и выражений. Например, «вести себя как свинья», «обезьянничать», «петушиться» и т. п.

Широко известно присутствие животного символизма в христианской мифологии. Трое из четырех евангелистов имеют свои животные символы. В Келсском манускрипте, созданном в начале IX в. ирландскими монахами и представляющем собой искусно расписанную рукописную книгу, состоящую из четырех Евангелий, на нескольких иллюстрациях нарисованы крылатые животные символы четырех христианских евангелистов: святого Матфея (человек), святого Марка (лев), святого Луки (телец) и святого Иоанна (орел). Эти символы олицетворяли одновременно и самого Христа, четыре стадии его жизни: рождение, смерть, воскресение и вознесение (он был человеком в жизни, тельцом в смерти, львом в воскресении и орлом при вознесении на небеса). Эти животные символы Христа указывают на то, что высшее воплощение человека не может обойтись без природы животной ничуть не меньше, чем без высшей духовной природы, и что не достигшее человеческого уровня «недочеловеческое» также принадлежит сфере божественного, как и сверхчеловеческое [72].

Вслед за средневековой философией и теологией животная символика, как отражение человеческой психики, стала объектом научного исследования психологии. Наибольший вклад в развитие символического представления человеческой психики в образах животных внес психоанализ. З. Фрейд в работе «Тотем и табу» попытался объяснить психологическую природу тотемизма через бессознательные влечения человека. Тотем – это животное, которое люди считали заменителем отца, покровителем и вершителем судеб племени. С точки зрения З. Фрейда, в тотеме выражались запретные чувства, испытываемые человеком по отношению к своему отцу, а тотемизм – это своеобразное воплощение комплекса вины и страха инцеста [111]. Рассматривая животные символы, как проективное олицетворение бессознательных влечений и чувств человека, в труде «Толкование сновидений» З. Фрейд дал психоаналитическое толкование многим животным символам [110]. Однако, по мнению его оппонентов и критиков, ограниченность толкований состояла в склонности рассматривать символику животных лишь с точки зрения проявления сексуальной природы.

К. Юнг, в отличие от З. Фрейда, считал, что символическое значение животного является проявлением не индивидуального, а коллективного бессознательного в психике человека, представляющего собой спрессованный опыт всех предшествующих поколений, который хранится в глубинах человеческой психики [120]. Различные проявления коллективного бессознательного он называл архетипами и предполагал, что они универсальны. Следовательно, и образы животных, встречающиеся в мифах, легендах и сказках, носят архетипический характер, то есть имеют универсальный и обобщенный смысл, сохраняют свою значимость у большого числа людей на огромном временном отрезке и культурно встроены в коллективное сознание. Ученица К. Юнга, известный швейцарский психоаналитик М.-Л. фон Франц в книге, посвященной психологической интерпретации волшебных сказок, выделяя особо из всех волшебных сказок сказки о животных, подчеркивает, что животные там являются не столько реальными созданиями, но скорее антропоморфными существами (либо человек в обличье животного, либо животное в образе человека). Эти символические животные рассматриваются М.-Л. фон Франц как носители проекций того, что движет человеческой психикой, проекцией животных инстинктов самого человека. Она пишет: «Животное и то, что вы на него проецируете, будут объединены в одном и идентичны до тех пор, пока существует некое архаическое тождество, и пока вы не возьмете свою проекцию назад. Это прекрасно видно на примере таких сказок о животных, которые отражают архетипические тенденции человека. Они принадлежат к человеческой сфере, так как изображают не инстинкты зверей, а животные инстинкты самого человека, именно в этом смысле они и являются антропоморфными. Когда в сказках тигр, например, олицетворяет такое качество, как жадность, то это не та жадность животного, которая присуща ему в природе, а наша собственная „тигриная жадность“. Если в жизни мы оказываемся охвачены подобными чувствами, то вспоминаем именно о тигре. Другими словами, образ этого животного антропоморфен» [105].

По мнению К. Юнга и его последователей, образы животных богаты, многолики и характеризуются многообразием значений. Например, змея является не только фаллическим символом (в толковании З. Фрейда), но и может ассоциироваться с мудростью, исцелением (медицинская эмблема), опасностью и т. д. [72].

Тенденция человека сравнивать себя с реальными животными и психоаналитическое толкование символики животных стали предпосылками для создания конкретных психологических проективных тестов. Так, в 1945 г. испанским психиатром Х. Пигемом была создана и описана проективная методика «Тест выражения желания» или «Тест предпочитаемого животного» (ТАРТ). Она была направлена на исследование личности детей и подростков и состояла из двух вопросов: «Кем бы ты хотел быть, если бы не мог быть человеком?» и «Кем бы ты больше всего не хотел быть?». Требовалось дать по три ответа на каждый вопрос, и затем ребенка спрашивали о причине выбора. В современном исследовании, проведенном в 1991 г. Е. Рохае и С. Хубера, было выявлено, что причины выбора животных относятся к одной из следующих категорий:

1) агрессивный выбор (животное выбирается, потому что оно нападает, бьет, кусает, дерется или является свирепым, воинственным, недружелюбным);

2) автономный выбор (животное выбирается, потому что оно свободно, независимо, большого размера, физически сильное, мускулистое или, как кажется ребенку, обладает решительностью или уверенностью в себе);

3) выбор помощи (животное выбирается, потому что оно может дать приют, защиту, любовь, благосостояние, пищу, поддержку);

4) эстетический выбор (животное выбирается из-за его красоты, изящества, грациозности, приносимого им эстетического удовольствия).

Результаты исследования показали, что негативные выборы являются лучшим индикатором психологических особенностей детей сравнительно с позитивными, так как в этом случае выявляются более индивидуальные, личностные параметры, в то время как позитивные выборы выявляют стереотипные, общепринятые паттерны поведения. Дети, отвергающие животных по причине их эстетических или пищевых особенностей, были более агрессивными и более склонными к депрессии, чем отвергавшие животных из-за их агрессивности или автономности. Предполагалось, что этот факт является следствием «дезадаптивности защитного механизма, каковым является отвержение эмоциональной поддержки, отражающееся в негативных выборах детей» [115].