Любимый для двоих

– Ну и что тут особенного?

– Почти такое же и примерно на том же месте было у моей покойной бабушки по материнской линии. Она рассказывала, что оно наследственное: передаётся одной из девочек нашего рода через поколение, дарует ей долголетие и счастье. Моя бабуля удивлялась, что ни у одной из её внучек и правнучек, родившихся при её жизни, нет такой отметины. А с появлением на свет твоей внебрачной дочери родимое пятно в нашем роду вновь обнаружилось – у её праправнучки. Бабуля прожила с моим дедом более шестидесяти лет и умерла, когда ей было под девяносто – спустя три года после его кончины. Я их обоих помню. Дедуля целовал её родимое пятнышко, приговаривая «сердце мое», хотя, по-моему, оно больше походило на маленькое облачко.

– Свету оно не спасло и счастливой не сделало, – заметил Александр, желая закрыть неприятную тему, но мать продолжила:

– Ещё больше я уверилась в твоём отцовстве, когда Света стала подрастать и походить на тебя и меня. В семействах твоего отца и его первой жены, Колиной матери, таких веснушчатых блондинок на моей памяти не было. Э-эх! Грехи наши тяжкие!.. Вы с Соней сотворили такую же беду, какую и мы с твоим отцом. Я тоже умудрилась зачать тебя от семейного мужчины. Только я была молодой вдовой и не изменяла мужу, а Степан поддался соблазну, будучи женатым! Бог наказал его за измену, забрав родившегося раньше времени сына, ведь его жена была тогда беременна вторым ребёнком. Ну а тебя и Соню Господь лишил дочки, а меня – внучки. Степан до конца жизни любил Дашу, да и я не могла забыть своего погибшего первого мужа Александра. Однако это не мешало нам быть хорошей семейной парой.

– Что делать собираешься? – спросила она, спустя некоторое время, нарушая тишину.

– Подожду, пока жёнушка поостынет.

Прожив у сестры ещё две недели, Наташа так и не успокоилась, не смирилась. Домой она вернулась лишь по Сониному настоянию. Отношения между ней и мужем стали не просто прохладными, а никакими! Началось отчуждение. Мария Станиславовна видела, как невестка с сыном изводят друг друга. Это её огорчало. У неё и за внучку душа болела: она перестала приезжать домой, не звонила.

Но больше всех страдала Софья. Она терзалась из-за разлада в семье сестры. А ещё её мучило осознание, что она стала виновницей разрыва отношений между крестницей с её возлюбленным Лёшей. Новые треволнения ничуть не заглушали боль от потери дочки, а только больше бередили её душевные раны. Но теперь у неё появилась цель: попытаться воссоединить Настю с Алексеем, что вряд ли осуществимо. И ещё она считала себя обязанной помирить Наташу с Сашей, пока их противостояние не стало необратимым. Вернуть сестру в дом её мужа ей поспособствовал зачастивший в гости Николай. Соня потому и не гнала его, что он нервировал Наталью, задавая ей нетактичные вопросы об их с Сашей семейной жизни, на которые она затруднялась ответить. Наташа понимала, что Николай пытается вернуть жену. Она чувствовала себя рядом с ними третьей лишней, что было на руку Софье. Замучив сестру уговорами, Соня вынудила её съехать.

Начавшийся учебный год в какой-то мере отвлекал Софью от горестных дум, по крайней мере, в дневное время. А по ночам ей продолжала сниться дочка в подвенечном наряде! «Мама, – каждый раз твердила она одно и то же, – зачем ты надела мне эти туфли? Как я буду в них бегать?! Я измучилась на таких высоченных каблуках!..»

Софья рассказала Николаю о преследующих её сновидениях.

– Если снова увижу во сне дочку, то спрошу, как ей помочь, – сказала она, когда он пришёл к ней в очередной раз.

– Я много думаю о ней, но Светочка мне не снится, наверное, потому что не видел, как она росла. Сонь, покажи её фото… – попросил Николай и осёкся. – Если это слишком тяжело для тебя, то не надо, – продолжил он, видя, как она помрачнела.

Софья положила перед ним фотоальбом, сама же уселась на диван, поджав под себя ноги. Ей было тягостно смотреть на снимки покойной дочери, они воскрешали Светочку в памяти. Воспоминания о ней бередили её сердечные раны. А ещё её изводили посещения Николая. Он мало изменился за прошедшие годы: остался таким же стройным красавцем. Соню всё ещё влекло к нему, ей до ужаса хотелось выплакаться у него на груди, но гордость не позволяла.

– Коль, скажи, зачем ты ходишь сюда и травишь мне душу? – спросила она, потеряв терпение.

– Я скучал по тебе и по Светочке все эти годы. Мне хочется видеть тебя постоянно. А ещё я желаю знать, какой была наша повзрослевшая дочь.

Он словно гипнотизировал её своими светло-карими выразительными глазами.

– Света не была твоей дочерью ни генетически, ни по воспитанию. Ты ведь знаешь об этом, – сказала Соня, решив говорить напрямик.

– Да. Мне давно это известно. Однако согласно документам, она была моей дочерью. И я растил её шесть лет. Я очень любил Светочку и исправно платил алименты. Если бы ты нашла в себе силы простить меня, я продолжил бы относиться к ней как к родной кровиночке. Дороже вас у меня никого не было.

Софья окинула его скептическим взглядом.

– Кстати, мне следует объясниться по поводу алиментов: я не возвращала их тебе, потому что надеялась воспользоваться ими для спасения Светочкиной жизни. Из перечисленных тобой денег мы с ней не взяли ни копейки! Я сама скопила кое-какие средства, продавая цветы. Их пришлось потратить на поездку со Светой в Москву и на платную клинику… ну и на подготовку к свадьбе, которая обернулась похоронами, – добавила она с горечью. – Коль, сегодня уже поздно, сберкасса скоро закроется. Приходи завтра после обеда с паспортом. Мы сходим туда и переведём деньги на твой счёт, – сказала усталым голосом Софья.

– Не унижай меня. Они были предназначены для Светы, а поскольку ты умудрилась обойтись без них, воспитывая больную дочку, распоряжайся ими по своему усмотрению. Как я понимаю, меня со Светой всё же связывали узы родства, не так ли?

– Неважно кто был донором спермы. Сам-то ты ничего не хотел предпринять для продолжения нашего рода. Я не раскаиваюсь, что родила дочку. Она подарила мне радость материнства. Светочка – самое дорогое, что останется в моём сердце навсегда.

– Уехав на Сахалин, я очень скоро одумался, стал писать тебе покаянные письма. Ты ни на одно не ответила – и я смирился. Мы оба тогда погорячились.

– Я так и не спросила, как поживает Зина. Почему ты не подал на развод?

– А ты?

– Мне он был ни к чему. После тебя у меня никого не было правдиво ответила Софья.

– Мне тоже не было надобности в разводе. Поначалу Зина приютила меня в своей однокомнатной каморке, а вскоре помогла найти жильё. Большую часть года я болтаюсь по морям. Иногда навещаю её по возвращении. У неё хватает мужчин и без меня. Она сторонница свободных отношений. Вряд ли Зина испытывала настоящие чувства к какому-либо мужчине. Пока есть деньги – мы у неё в чести. Она нас просто использует. Только ты одна и любила меня. Жаль, что я понял это поздно. Сонь, мне надо повиниться перед тобой.

– Если речь пойдёт о твоих похождениях, то лучше не начинай. Какая теперь разница кто перед кем виноват больше! Прошлого не изменить.

– Я хочу поговорить о нас: о том времени, когда мы познакомились. Тогда у меня не было сомнений, что вы с Сашей любите друг друга. Я поставил себе целью отбить тебя у него, потому как ненавидел его и отца, бросившего нас с матерью из-за его мамаши. После смерти нашего папаши моя злоба полностью перекинулась на Сашку. Мне захотелось отомстить за нас с матерью. Ты очень нравилась мне, но женился-то я на тебе, чтоб доставить Саньке такую же боль, какую его родители причинили моей матери. Я добился своего: влюбил тебя в себя, опутал узами брака, но Саша, вернувшись из армии, быстро пришёл в чувство и женился на твоей сестрёнке. Я пытался вбить клин и между ними – не получилось. Чем дольше мы с тобой жили вместе, тем больше я убеждался, что ты – моя вторая половинка и что я ничуть не прогадал. Вот только мама никак не могла смириться. Она прилагала немалые усилия, чтобы испортить наши с тобой отношения. У неё это отчасти получилось, однако у меня и мысли не возникало бросить тебя, да и с Сашей мы сдружились, несмотря на её недовольство. Я был в восторге, когда ты забеременела, радовался рождению Светочки, но чем больше она подрастала, тем явнее становилось её сходство с моим братом и его матерью. Я стал ревновать тебя к нему. А тут ещё матушка принялась нудить, что ты прижила ребёнка от Сашки Рощина, что он твой любовник! Я, по-видимому, слегка свихнулся, что-то сделалось с моей психикой. В ту злополучную новогоднюю ночь я, похоже, потерял рассудок: решил развлечься на полную катушку – снять стресс, а заодно досадить тебе и Сашке! Нам известно, чем это закончилось. Позже я узнал, что Светочка в самом деле не является моей кровной дочерью. На меня напала хандра!.. На какое-то время я отступился, перестал за вас бороться, в чём раскаиваюсь, а потом стало поздно.

– Что ни делается – всё к лучшему. Получается, что не судьба нам быть вместе. Ты закончил свои излияния?.. Поздно уже, иди домой. Не приходи сюда до сорокадневных поминок, если только не надумаешь забрать свои деньги.

– Не надумаю! Сонь, я не сказал тебе самое главное: я любил и люблю тебя до сих пор. Ты только позови меня – и я вернусь, – заверил её Николай, прежде чем выйти из дома.

После его ухода Софья ещё острее прочувствовала горечь одиночества: рядом с ней не осталось никого кто ей дорог. Она совсем сникла.

Этой осенью Соня не стала готовить оранжерею к следующему сезону, решила забросить это дело. Она не могла выращивать любимые дочкины цветы, когда той нет на белом свете. Софья чувствовала, что если в ближайшее время не справится с душевной болью, то тоже отправится в мир иной. Она не дорожила своей жизнью, однако у неё остались незавершённые очень важные дела.

От печальных мыслей её отвлек сосед. Вскоре после ухода Николая он вошёл в дом без стука, от него несло перегаром. Зная, что в доме у Сони имеется запас спиртного, Семён повадился клянчить у неё стопку-другую для опохмелки. Она не отказывала ему до недавних пор, но теперь наглость соседа перешла все границы: он стал выпрашивать это пойло, пока не наклюкается! Софья не единожды отчитывала Семёна по поводу пьянства, но вразумить его ей так и не удалось.

– Сонюшка, я не могу видеть, как ты страдаешь. Доставай-ка поллитровку. Пропустим по рюмашке – на душе сразу легче станет, – обратился он к ней, забыв все её наставления.

– А черпак тебе не наполнить?!.. Может, уже хватит сюда шастать?.. У меня тут не благотворительный ресторан для неимущих алкоголиков! – сорвала она гнев на нём.

– Сонь, а помнишь, как мы встречались, пока Санька не увёл тебя у меня?

– Я не только с тобой прогуливалась в девичестве. Теперь всех вас поить обязана, что ли? – возмутилась Софья.

– Ты позволяла мне обнимать тебя, целовать в губы!

– Подумаешь, пару раз чмокнул! Ты не был тогда запойным алкоголиком. А не оттолкнула я тебя лишь из интереса – хотелось узнать, как это делают взрослые мужчины. Ты ведь старше меня на пять лет. Честно говоря, мне не понравилось с тобой целоваться.

– Ты поэтому меня кинула? А я-то влюбился в тебя по-настоящему! Потом даже на Лидке женился, чтобы поближе к тебе быть. Мои чувства может до сих пор не остыли. Хочешь, перейду жить к тебе?

– С ума спятил? Совсем допился алкаш окаянный!.. Ты мне и в юности-то не был нужен, так на кой чёрт сдался теперь?!.. Тебе скоро полтинник стукнет, а в голове одна дурь!.. Пошёл вон! – излила на нём злость Софья и указала на дверь.

Походы Семёна к соседке не остались незамеченными для его домочадцев. Тогда как Лидия привыкла терпеть выходки мужа, её мать спуску ему не давала. Она обратила внимание, что после девятидневных поминок по усопшей Светочке зять зачастил к Софье. В том, что он не интересует её как мужчина, Катерина Фёдоровна знала, а вот в благие намерения Семёна она не верила. Соня всегда привлекала его внимание. Зная его склонность к изменам, бабке было обидно за дочку, и она всё больше ополчалась на него. Пока Лида из кожи вон лезла, чтобы содержать его и детей, он поглядывал на сторону, изводя её своими похождениями. Семён и тёще не давал покоя. Он частенько гнал самогон и продавал его (или одалживал) друзьям-алкашам, а на вырученные деньги покупал сахар для следующего задела. Чаще всего он пьянствовал с кем-нибудь из своих дружков-клиентов, а дойдя до кондиции, брал в руки гармонь и заводил свою шарманку, веселясь на всю округу.

Екатерина Фёдоровна порой заболевала на нервной почве, а на этот раз даже обратилась к врачам. Вернувшись из поликлиники, где ей не оказали практической помощи, объяснив, что в её возрасте было бы удивительно, если б ничего не болело, она вновь застала в доме бедлам. Входя в сени, бабка услышала заплетающуюся речь зятя:

– Вов, давай выпьем по капелюшечке, – уговаривал он довольно взрослого сына.

– Пап, я не хочу, – порадовал бабку отказом внучек.

– Сынок, а по пять капель?.. – заискивающе спросил Семён.

– Нет, не буду. Я иду на свидание с девушкой, – отговорился Володя.

– А по сорок грамм для храбрости? – не отставал от него отец.

– И по стакану тоже не буду, – сказал парень с иронией, направляясь к выходу, и наткнулся на бабушку.

– О!.. Прости, бабуль, – извинился Вова, проскальзывая мимо старушки.

– Ах ты, ирод окаянный! Ты почто внука моего спаиваешь?! Хочешь, чтобы он по твоим стопам пошёл?! Хлопцу не сегодня-завтра в армию идти, а ты его своей сивухой потчуешь?! – накинулась Катерина Фёдоровна на зятя.

Забыв о своём нездоровье, она лихо для её преклонного возраста подскочила к газовой плите и, выключив под самогонным аппаратом горелку, схватила трёхлитровую банку с ещё не полностью набежавшим в неё алкоголем да нацелилась вылить его в раковину.

Обезумевший Семён едва успел отобрать у неё самогонку. Поставив банку дополняться, он наигранно вежливо обнял тёщу и повёл во двор, осыпая нецензурной бранью приторно ласковым голосом.

– Куда ты меня тащишь, обормот этакий? – принялась сопротивляться пожилая женщина, но не тут-то было!

– Мамашенька ты моя бесценная, змеюка ты подколодная, прости сыночка своего наречённого, но психушка по тебе давно уж плачет, – с наигранным подобострастием проворковал Семён. – Пойдём, пойдём, сердечная, тебе Сонечка кое-какие семена передала для посадки под зиму, – придумал он на ходу, чтобы легче было сладить с упрямой старухой и, заведя её в сарай, запер там с помощью навесного замка, чтоб не мешала варить самогонку.

– Куда, куда!.. Раскудахталась! – пробормотал он, топая в дом с ухмылкой.

Вошедшая с улицы во двор Танюша услышала доносящийся из сарая грохот и истерический бабушкин вопль. Бедняжка до хрипоты докричалась, проклиная её отца.

– Бабуль, зачем он тебя здесь закрыл? – спросила Таня, освободив из заточения.

– Ш-ш… Не заходи в дом, – сказала Катерина Фёдоровна внучке. ― Твой пьяный папаша там самогонку гонит. Погуляй часок на улице.

– Я с голоду что ли должна подыхать из-за всех этих ваших разборок и его самогоноварения? – заерепенилась Таня.

Бабка достала из кармана кошелёк и, вынув из него двадцать рублей, подала внучке.

– Пойди, полакомись мороженым, замори червячка. Ничего с тобой не сделается, только стройнее станешь, – заявила она, подталкивая её к калитке и выходя вместе с ней за ворота.

Внучка без возражений отправилась в магазин, а бабка – в милицию.

– Я тебе устрою «сладкую жизнь», – пробормотала она себе под нос, вновь распаляясь.

На подходе к нужному ей учреждению её перехватил брат Семёна, майор милиции Кузьма Тимофеевич Полутин.

– Здравствуйте, Катерина Фёдоровна. Опять стряслось что-то? – спросил он зачастившую в отделение бабку.

– И вам не хворать. Заявление вот пришла подать на зятя-самогонщика, на это исчадие ада, а вы уж, будьте добры, примите меры незамедлительно.

– Что на этот раз натворил мой непутёвый брат?

– Выставил меня, больную старуху, из собственного жилища и запер в сарае, чтобы я не мешала ему заниматься самогоноварением! Благо внучка подоспела, пока со мной инфаркт не случился!..

Катерина Фёдоровна пожаловалась ему, что Семён спаивает её внука (своего сына-призывника), а её грозится упечь в психушку. Она выразила опасение, что, имея в любовницах фельдшерицу скорой помощи, её зятю не составит труда осуществить свой коварный замысел.

Кузьма Тимофеевич пообещал принять меры. Эта старушка с её заявлениями была ему как кость в горле. Ему осточертело вытаскивать из передряг непутёвого братца. Он тут же послал разобраться в этом деле двух подвернувшихся ему подчинённых, дежурство которых подходило к концу.

Убедившись, что в её дом послан наряд милиции, Катерина Фёдоровна успокоилась и на время, пока молодые люди будут разбираться с её непутёвым зятем, отправилась навестить престарелую родственницу.

Когда шум, доносящийся из сарая, прекратился, Семёну сделалось тревожно.

«Уж не захлебнулась ли старая перечница собственной желчью?!» – пришло ему в голову. Он отправился узнать всё ли с ней в порядке. К его приходу дверь сарая была распахнута, а тёщи и след простыл.

– Ну и чёрт с тобой! – зло выругался Семён, догадываясь, куда она могла умыкаться.

Услышав звук подъезжающего к дому транспорта, он вышел на улицу.

– Семён Тимофеевич Полутин? – для проформы спросил знавший его как свои пять пальцев один из двух приехавших на мотоцикле милиционеров.

– Опять старая карга кляузу на меня настрочила! – с недовольством высказал мужичок догадку.

– Поступил сигнал, что в этом доме занимаются противозаконным самогоноварением с целью продажи и для личного употребления, – подтвердил его предположение, представший перед ним лейтенант. – Семён Тимофеевич, пройдёмте на кухню, – сказал он, пропуская его вперед себя.

– Как только эта ведьма успевает всюду, – проворчал подвыпивший Семён, с трудом передвигая ноги.

– Никит, помоги Семёну Тимофеевичу снять с плиты флягу с брагой и вынести её на помойку, – обратился старший по службе к напарнику.

– Всё – капец! – расстроено произнёс Семён, уныло взирая на текущую из ёмкости жидкость.

– Идёмте в дом, – вновь распорядился лейтенант. – Осталось составить акт и выписать квитанцию на оплату штрафа.

– Дим, может, обойдёмся без сложностей? – заикнулся поникший хозяин дома, но тот отрицательно помотал головой.

– Самогон в раковину! – заявил молодой человек, указывая на наполненную почти до краёв трёхлитровую банку, когда документы были оформлены надлежащим образом.

– Гражданин начальник, да разве ж это самогон?! – воскликнул трезвеющий на глазах Семён, умоляюще смотря на лейтенанта. – Это же чистая слеза!.. Вы попробуйте, попробуйте, – предложил он, доставая две чистые стопки.

Молодой сержант Никита озадаченно посмотрел на старшего напарника.

– Дежурство наше закончилось, – взглянув на часы, произнёс Дмитрий с неуверенностью в голосе.

Почувствовав его сомнение, Семён торопливо наполнил стопки.

Качнув головой, лейтенант подождал, пока выпьет напарник, а потом и сам решился опорожнить посудинку.

– Ну… как? – поинтересовался хозяин дома, доставая из банки солёные огурчики на закусь.

– Не поняли, – усмехнулся сержант и подмигнул лейтенанту.

– Тогда следует повторить, – взбодрился Семён и налил им по следующей порции алкоголя. – А мне что-нибудь полагается за гостеприимство? – обратился он к лейтенанту Дмитрию, глотая слюнки.

– Наливай, – смилостивился службист.

Вернувшись с несостоявшегося свидания, Вова увидел на кухне выпивающего с двумя милиционерами отца. Поняв, чей мотоцикл стоит возле их дома, он отогнал его во двор милиции и сдал своему дядюшке, Кузьме Тимофеевичу, пояснив, что сделал это в целях безопасности, чтобы парни не сели за руль в нетрезвом состоянии.

Дмитрий вспомнил о своём транспорте лишь утром, отправляясь на службу. Придя на работу, напарники ринулись на место вчерашней попойки. Они осмотрели двор, сарай и огород Полутиных, оббежали улицу, расспрашивая жильцов о мотоцикле, – никто его не видел, и никто о нём ничего не слышал. Молодые люди не могли понять, как они не наткнулись на него и не вспомнили о нём вчера, выходя из указанного дома. Занимавшийся вместе с ними поисками Семён тоже был обескуражен: на их улице никогда не угоняли оставленные у домов средства передвижения. Он поинтересовался бы у сына, но тот с утра пораньше (как на грех!) ушёл с друзьями на рыбалку.

Напарники весь день ломали больные головы над пропажей. Лишь к вечеру майор, ухмыляясь, вернул парням мотоцикл и задал им взбучку.

Погрузившись в учёбу, Настя старалась не думать, что творится в отчем доме. Девушка надеялась, что мать сможет побороть в себе обиду и простить отца, хотя сама-то она на такое милосердие вряд ли способна. Настя старалась стереть из памяти Алексея, не забивать себе голову мыслями, как он был счастлив со Светой, как он горюет по ней. Занятостью она заглушала тяжёлые переживания, заполняла образовавшуюся в душе пустоту. Настя подружилась с девушками из своей комнаты и со своего факультета. Скрывая беременность, она тщательно подбирала подходящий наряд, стараясь выглядеть замечательно и при этом не навредить ребёнку. Отец пообещал, что к рождению малыша снимет для неё однокомнатную квартиру неподалёку от университета, наказал ей присматривать подходящий вариант. А баба-Маня заверила её, что приедет к ней жить и нянчиться с малышом, пока она не определит его (или её) в ясли. В свободное от учёбы и от поисков квартиры время Настёна придумывала детские рассказы и сказки. У неё скопилась кипа тетрадей с занимательными историями, записанными в школьную пору. Иногда она фантазировала над ними вместе со Светой. На основе этих подростковых записей Настя писала рассказы, надеясь в ближайшем будущем выпустить несколько сборников для малышей.

Она не интересовалась парнями, самым навязчивым из них давала решительный отпор. Ей не хотелось, чтоб о ней говорили, как о девушке лёгкого поведения, когда живот невозможно будет скрыть. Общение с противоположным полом ей с лихвой восполнял брат, переписка с которым урегулировалась. После смерти Светланы он стал слать Настёне письма едва ли не еженедельно. Зная, насколько сильна была привязанность сестёр друг к другу, Павлик старался облегчить её страдания. Он и сам обожал Свету. Павел сожалел, что очень редко писал ей письма.

Настя не стала оповещать брата о семейных разборках, решив, что родители сами должны уведомить его о том, что Света была отцу такая же родная кровиночка, как и он. Настёна полагала, что после демобилизации Павел в любом случае всё узнает. О своей беременности она тоже пока умалчивала, решив не волновать его преждевременно. Настя не навещала родных со дня девятидневных поминок, не отзывалась на их звонки. Она не желала слышать просьбы, которые могли исходить от отца и от бабушки, не хотела влиять на решение матери под воздействием их уговоров. Никакие советы давать ей Настя не собиралась. А вот на звонок тётки за день до сорокадневных поминок не ответить она не могла.

– Настенька, ты не приезжаешь и не даёшь о себе знать. Я очень виновата перед тобой и твоей мамой: испортила вам обеим жизнь! Мне понятно, почему ты не желаешь ни видеть меня, ни слышать, но Света была твоей сестрой, и ты не можешь не явиться на сорокадневные поминки. Пожалуйста, приезжай сегодня вечером или завтра рано утром. У меня к тебе есть неотложное важное дело. Ты ведь не откажешь мне в просьбе в память о твоей сестричке?

– Ладно, приеду. Мне известно, что послезавтра поминки. Я намеревалась приехать день в день, хотела сходить на кладбище, помянуть Свету и сразу вернуться обратно. Но коль возникла необходимость – приеду раньше. Завтра, примерно в девять утра, буду у тебя.

Настя направлялась к тётушке с тяжёлым сердцем, и не только из-за обиды на неё, а ещё и потому что там всё будет напоминать ей о Светлане.

Кого-кого, но вот Алексея она точно не ожидала увидеть там в такую рань. Настя рассчитывала, что он прибудет лишь завтра, ближе к поминальному обеду. Она надеялась до его появления уехать в Чебоксары.

Молодой человек осунулся, стал казаться ещё выше. В нём произошли и другие перемены: он стал более степенным, молчаливым, задумчивым. Они поздоровались. Настя позволила Лёше коснуться губами своей щеки и, словно обжегшись, мгновенно отстранилась.

– Мам-Сонь, возле дома Полутиных крышка от гроба стоит. У них кто-то умер? – спросила она тётушку, чмокнув её в щёчку.

– Екатерина Фёдоровна скончалась, – ответила Софья. – Позавчера после обеда чеснок и ещё кое-что под зиму сажала, со мной как всегда поговорила, посетовала на зятя, а вот на здоровье не жаловалась. Ближе к вечеру она попросила дочь истопить баньку. «Легко-то как стало! Пойду спать лягу», – сказала она после парения и мытья. Это было где-то около девяти вечера. В двенадцатом часу ночи Лида зашла к ней в комнату спросить, не надо ли чего, а она – не дышит!

– Что с ней случилось? Врачи что говорят?

– Да ничего. Возможно, от старости умерла. Ей восьмой десяток доходил. Бабу-Катю не анатомировали. Ночью к ним приезжали фельдшерица со скорой помощи да два паренька из милиции. Они засвидетельствовали факт ненасильственной смерти, выдали соответствующий документ.

– Добрая была старушка. Жаль бабулю. Дядя Семён, наверное, доволен, что избавился от её ворчания и нравоучений. Они ж как кошка с собакой жили, а каждый в отдельности вроде как мил человек.

– Да кто его знает. Он весь в хлопотах, в кои-то веки трезвый ходит. Сегодня похороны.

– Мам-Сонь, поминки ведь только завтра, зачем я так срочно понадобилась? Последнее время я чувствую лёгкое недомогание, а здесь мне только хуже становится.

– Токсикоз продолжает мучить? – сочувствующе поинтересовалась Софья.

Заметив, как внимательно слушает их присевший на диван Алексей, Настя просто качнула головой.

– Так в чём всё-таки дело? – напомнила она тётушке.

– Со дня Светочкиного погребения меня одолевает один и тот же сон: она жалуется, что похоронили её в туфлях на высоченных каблуках, говорит, что ей тяжело ходить в них там – на том свете. Умом-то я понимаю, что глупо воспринимать всерьёз увиденное в кошмарах, но сновидения такие реальные! Они не дают мне покоя. Я чувствую, что если всё это не прекратится, то сойду с ума. В ночь бабкиной смерти мне снилось то же самое, пока не разбудил Семён (ему надо было позвонить в «скорую» и в милицию, а на имеющемся у них в доме мобильнике деньги закончились). После его ухода я долго не могла сомкнуть глаз, всё не верилось, что баба Катя умерла, а когда заснула, вновь привиделась моя девочка – всё с теми же претензиями! Меня как будто током пронзило, я вроде как сплю и не сплю. «Чем я могу помочь тебе, доченька?» – спросила я Свету. А она отвечает: «Пусть Лёша с Настей до завтрашнего полудня мне чешки белые передадут, которые я в Москве купила». «И каким же образом они смогут это сделать?» ― изумилась я. «Позади магазина "Шузем", возле подъезда одной из пятиэтажек, крышка от гроба стоять будет. Пусть поднимутся на третий этаж и попросят женщину из названной квартиры под матрасик в ноги её покойному сыну их положить», – сказала Света.

– А давайте к бабе Кате в гроб сунем. Её же сегодня хоронит» будут, – предложила Настя.

– Я так и сказала Светочке. Но она заявила, что не получится, а ей и так уже невмоготу.

– Софья Андреевна, а в указанном месте точно кто-то умер? ― спросил Алексей.

Выражение его лица было скептическим.

– Вчера я ходила туда после работы. Все дома возле данного магазина обошла ― крышки от гроба нигде не было. Я расспросила нескольких жильцов из того района, однако никто о покойнике не слышал. И всё же мы должны попытаться исполнить Светочкину просьбу накануне сорокового дня, а не то она будет продолжать изводить меня своими жалобами и слезами. А вдруг всё получится!.. Вы же всё равно собирались приехать. Вам ведь не составит большого труда прогуляться до того места?.. Я и сама ни во что подобное никогда не верила, а сейчас в растерянности. Сделайте это ради моего успокоения, пожалуйста. Светочка ведь именно вас просила об услуге.

Бедняжка нервничала. На глазах её навернулись слёзы.

– Софья Андреевна, да не волнуйтесь вы так!.. Сходим мы туда. Если будет с кем передать эти чешки, то так и сделаем. Прямо сейчас и отправимся, – принял решение Алексей за себя и за Настю.

– Конечно, – подтвердила племянница.

Настя не понимала, почему нужно делать это вдвоём. Она предпочла бы сходить одна, однако благоразумно промолчала.

– Если там и в самом деле будет умерший, передайте вот эти церковные свечи родственникам усопшего, – наказала им Софья, подавая крестнице маленький свёрточек и завёрнутые в марлю чешки.

– Насть, ты знаешь это место? – поинтересовался Алексей, когда они вышли на улицу.

– Да, – кратко ответила девушка.

Они шли в напряжённом молчании. Настя делала вид, будто не замечает пытливые взгляды Алексея. Зайдя за указанный магазин, молодые люди застыли на месте: возле второго подъезда ближайшей пятиэтажки стояла крышка от гроба! Алексей с Настей с изумлением посмотрели друг на друга. Подойдя ближе, они увидели фотографию покойного и табличку с датой его рождения и датой смерти. То был двадцатишестилетний парень приятной наружности.

– Отчего он умер? – поинтересовалась Настя у стоящей неподалеку бабки.

– Погиб в автомобильной аварии. Тело доставили лишь недавно. Сегодня же будут похороны. Жаль его. Хороший был мальчик, – пояснила пожилая женщина.

– А вы знаете, в какой квартире он жил? – спросил Алексей.

– В двадцать девятой – на третьем этаже. Сама-то я проживаю в тридцатой, – добавила старушка.

На нужный этаж молодые люди поднимались, затаив дыхание. Дверь им открыла убитая горем заплаканная женщина. Не удивившись их странной просьбе, она без лишних вопросов забрала чешки, пообещав сразу же выполнить их просьбу, поблагодарила за свечки и деньги, которые Настя и Лёша дали ей в помощь без предварительной договорённости.

– Как ты думаешь, почему хозяйка не предложила войти, не сделала это доброе дело в нашем присутствии? – спросила Настя, выходя из подъезда.

– Может, парень изувечен в аварии, и она не захотела показывать его нам таким, – предположил Алексей.

Некоторое время они шли погружённые в раздумье о вещем сне и о нечто мистическом.

– Насть, давай мириться, – неожиданно предложил Лёша, прерывая молчание.

– Мы вроде как не ссорились, – удивлённо заметила девушка.

– В ночь перед смертью Света сказала, что мы оба сделали её счастливой – ты и я. Мы ведь изначально к этому и стремились. А ещё незадолго до своей кончины она попросила меня, чтобы я помнил о тебе, связывался с тобой по телефону и хоть изредка встречался с тобой, если с ней что-то случится.