Loe raamatut: «Подземелья Аркаима»

Font:

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

1. Глеб Дубров

1.1. Каникулы

Я сидел на узком гребне скалы, словно на спине дракона, обхватив его ногами и держась левой рукой за камень, торчащий впереди. Свесившись вниз, я разглядывал в бинокль туристов, сплавляющихся на трех круглых надувных платах по речке, протекающей в ущелье. Речка была неширокой, метров тридцать в поперечине, но стремительной и бурной. Крутых порогов на ней не было, так, перекаты с изредка разбросанными сглаженными водой валунами, похожими на спины больших черных черепах. Поэтому начинающие туристы оттачивали на ней свое мастерство, сплавляясь на платах, байдарках или катамаранах. Туристический сезон продолжался с весны по осень, зимой же в ущелье не ступала нога человека, не считая моей, я иногда катался здесь на лыжах. Ущелье находилось довольно далеко от нашего поселка, да и дни зимой были короткими, поэтому, чтобы добраться сюда, мне приходилось выходить на рассвете, когда ночная тьма только начинала рассеиваться. Ущелье было узкое, глубиной метров сорок, любителей прогуляться по нему не находилось. В нем всегда стояли сумерки, Солнце освещало дно считанные мгновения, когда оно оказывалось точно над ущельем. Здесь не росли кусты и деревья. Но, несмотря на его мрачную атмосферу, что-то притягивало меня сюда. Зимой, скользя по заснеженной речке со странным названием Ящерка, я чувствовал себя будто в фантастическом мире из компьютерных игр: ледяная светло-голубая лента реки пролегала между возносящимися вверх черно-фиолетовыми стенами, а высоко вверху виднелась синяя полоса неба. Впрочем, иногда она выглядела жемчужно-серой, смотря по погоде. Торчащие из снега по берегам речки черные обледенелые валуны и холодное фиолетовое пламя, вспыхивающее на их гранях, дополняли картину.

Туристы благополучно миновали ущелье и исчезли вдали, а моя рука устала и занемела. Я выпрямился и в который раз принялся разглядывать свой новенький бинокль. Вчера у меня был день рождения, мне исполнилось четырнадцать лет, и родители, наконец, подарили бинокль, который я давно у них просил. Солнце склонялось к горизонту, пора возвращаться. Пешком отсюда до дома идти два с половиной часа. Но я не тратил времени зря, решив употреблять его на занятие спортом, поэтому большую часть пути проделывал бегом. Я, то несся со скоростью спринтера, то бежал трусцой, лишь изредка переходя на шаг. Я обнаружил ущелье два года назад, в самом начале лета. Тогда же и начал заниматься бегом.

Как говорят – в семье не без урода. Это я про себя. Мой старший сводный брат Ярослав пошел в мать. От нее он унаследовал волнистые белокурые волосы, тонкие русые брови, длинные черные ресницы и серые глаза. Волосы у меня были тоже светлые, но, скорее какие-то пепельные, чем русые, будто посыпанные серой пылью. Поэтому казалось, что у меня постоянно грязная голова. Брат был старше меня на два года и выше на целую голову. Мой острый, треугольником, подбородок проигрывал в сравнении с широкой нордической челюстью Ярослава. Глаза у брата были ясные и прозрачные, а мои – темно-серые с поволокой, непонятного сизого цвета, да еще слегка раскосые. На худощавом лице глаза казались большими, пожалуй, это был единственный плюс в мою пользу. Если добавить ко всему непропорционально длинные ноги и бледную кожу, то видок у меня был еще тот. Мать считала, что у меня плохой гемоглобин и, поэтому постоянно пичкала витаминами и соками, хотя анализы были в норме. Мне нравилось имя брата – Ярослав, которое легко изменялось: Яр, Ярик, Слава. К тому же Ярослав – прославленное имя русских князей. А вот мое имя простое – Глеб, и оно не изменяется, Глеб и только. У брата было прозвище Ярый, хотя он ему совершенно не соответствовал со своим непробиваемым спокойствием и медлительностью. А меня в школе прозвали Лунатиком, видимо за мой бледный вид и большие глаза, впрочем, у некоторых были прозвища и похуже того.

Как-то бабушка Глаша, мать моей матери, в разговоре с соседкой сказала о Ярике, что родители хотели дочку, поэтому родившийся мальчик, мол, и родился таким красавцем. Как будто красота привилегия девчонок. Иногда я с обидой думал, что все лучшее досталось Ярославу. Девочки, которые стаями хищных пираний вились вокруг брата, на меня обращали внимания не больше, чем на хомячка, живущего в аквариуме на моем столе. Впрочем, ему внимания уделяли больше, чем мне, хомяку иногда приносили орешков или семечек в качестве угощения.

Наша единственная бабушка Глаша жила в селе на Алтае, и навещала нас пару раз в году: обычно ее визит приходился на день рождения моей матери, ее дочери, и на Новый год. Ее мужа Ивана Петровича, моего деда, давно погибшего по трагической случайности на охоте, я совсем не помнил. Отец Ярослава, военный летчик-испытатель, погиб, испытывая новый самолет, когда Ярик был совсем маленьким. Через год мать вышла замуж за моего отца, военного инженера-электронщика. А еще через год родился я. Отец, Гордей Ильич, был высокий, сухощавый и малоразговорчивый. Своей легкой стелящейся походкой охотника он походил на поджарого гепарда, уверенного в своих силах опасного хищника, несмотря на кажущийся добродушный спокойный характер и легкую расслабленность в движениях. У него были жесткие русые волосы, которые он всегда коротко стриг, острый подбородок и слегка раскосые глаза, доставшиеся ему от какого-то дальнего монголоидного предка. На единственной сохранившейся с детских лет фотографии, где отцу было лет двенадцать, он выглядел гораздо симпатичнее меня. Отец с малолетства воспитывался в детдоме, поэтому другие фотографии, если и были, не сохранились. О своих родителях он ничего не знал.

Хотя подбородок и разрез глаз я явно унаследовал от отца, иногда глядя на себя в зеркало, я думал, что все-таки я не такой как мои родственники. Как будто какая-то моя внутренняя сущность знала, что я чужд этому миру. Наверное, поэтому меня привлекало одиночество. Мне нравилось одному уходить на лыжах в лес, прокладывая лыжню среди тишины и заснеженных деревьев. Нравилось, закрывшись в комнате, читать книги о путешествиях и приключениях, особенно увлекали меня повествования об иных мирах, в которых действовали смелые и находчивые косморазведчики.

Я задержался еще на несколько минут, чтобы полюбоваться пылающим закатным небом. Выступ скалы, нависающий над ущельем, на котором я недавно сидел, выглядел черным стилизованным силуэтом доисторического ящера припавшего к земле и высматривающего что-то на дне ущелья. Когда я первый раз привел сюда Ярослава и показал ему своего «дракона», на котором любил сидеть и мечтать в одиночестве, он обсмеял меня и сказал, что это не дракон, а какая-то химера, похожая на бегемота с мордой крокодила и обрубленным хвостом утконоса. Взглянув на выступающую над поверхностью часть скалы, я решил, что он прав. Ну, что ж, химера, так химера. И с тех пор стал называть своего «дракона» Химерой, возведя это прозвище в статус имени.

– Химера! Это звучит одновременно загадочно и пугающе. От этого имени веет чем-то очень древним и опасным, – размышлял я.

– Надо будет порыться в литературе и выяснить, что представляет собой данное существо.

Весна выдалась ранняя, и сейчас, в конце мая, днем было жарковато, но вечером жар спал и снизу из ущелья уже поднимались струи прохладного воздуха. Природа притихла, прощаясь с уходящим днем. Ни один звук не нарушал тишину. Казалось, сияющее небо придвинулось ко мне и окутало невидимым покровом. Воздух стал густым и искрящимся, будто я очутился внутри прозрачного янтаря и смотрел на мир изнутри него. Я глубоко вдохнул, втягивая этот янтарный свет в себя, наполняясь им словно воздушный шар. В солнечном сплетении кольнуло, резкая боль привела меня в чувство, мир вокруг принял свой обычный вид. Наверное, я, как йог, впал в медитативное состояние, подумалось мне. Всю эту зиму я посещал секцию боевых искусств, которую открыли в нашем Доме Культуры военные, их часть базировалась недалеко от поселка. На секции мы учились сосредотачиваться, отсекая от себя все звуки, запахи и мысли. Собственно это та же медитация, которую практикуют йоги. Занятия вел молодой капитан, с непривычным именем Маркел, которого мы звали просто Марк. Он был непревзойденным мастером русского рукопашного боя. Марк обучал нас приемам защиты и нападения, без оружия и с оружием, которым могла стать самая обычная палка. Группа была разношерстная, составленная из школьников, рабочих и студентов училища. Хотя Маркел гонял нас до седьмого пота и спускал, что называется, по семь шкур, из группы никто не ушел. Всем было интересно и, конечно, каждому хотелось стать таким же крутым мастером боевого искусства, как наш тренер.

Закинув на спину рюкзак, в котором лежали бинокль, налобный фонарик, нож и бутылка с остатками воды, я помчался к спуску с горы, до захода солнца нужно успеть добраться до дома. Я бежал без остановки уже минут сорок, полдороги позади. Пот заливал глаза, но я не останавливался, не хотелось оказаться в лесу в темноте. Дорога была знакома, глаза привычно выискивали нужные ориентиры, а мысли текли ленивым ручейком, перескакивая с темы на тему. О последнем экзамене, о вчерашнем дне рождения, о летних каникулах. Поездка на море не намечалась, но родители обещали свозить нас с братом в Аркаим, где мы с ним давно хотели побывать. Развалины древнего поселения находились недалеко от нас, но выбраться туда из поселка было проблематично. Мне стало жарко от бега, в то же время в левой руке появилось ощущение, словно она слегка онемела от холода. В центре ладони, там, где у меня находилось маленькое светлое пятнышко, как будто появился ледяной крошечный кристаллик, и от него волны холода распространялись по всей ладони, достигая запястья. Я остановился и потер пятнышко пальцем, через минуту неприятное ощущение исчезло, и я помчался дальше. Когда я добежал до своей калитки, закат на небе превратился в узкую оранжевую полосу над самой линией горизонта. В кухне на столе меня ждал ужин, заботливо укутанный в махровое полотенце. Мать уже ушла в больницу, она работала там терапевтом, и у нее раз в десять дней было ночное дежурство. Отец служил в военной части и вообще появлялся дома только на выходные. Ну, а Ярослав, видимо, на свидании или на дискотеке, в пятницу вечером в нашем ДК всегда устраивали танцы, а сегодня как раз пятница. Весь двухэтажный дом был в моем распоряжении.

1.2. Знак на ладони

Сытый и осоловевший я поднялся в свою комнату на чердаке, раздумывая, чем бы заняться. Вспомнив об онемении руки, решил рассмотреть родинку поближе. Если быть точным, родинок у меня на руках было две. Одна, самая обычная, располагалась в центре правой ладони – темное пятнышко размером со спичечную головку. Вторая, такового же размера, находилась в центре левой ладони. Хотя родинкой называть ее было неправильно, просто светлое пятнышко. Такой цвет кожи бывает после ожога, когда поврежденный участок кожи обесцвечивается и не загорает на солнце. Порывшись в ящике стола, я нашел лупу, которую купил, когда увлекался марками, но это увлечение быстро прошло. Я посмотрел на белую отметину, мне показалось, что она стала светлее. Поместив лупу над ладонью, я разглядел, что пятнышко было не просто пятном, а рисунком. Как будто неизвестный художник аккуратно нарисовал на моей ладони маленькую белую спиральку.

– Что за чертовщина? – Озадачился я вопросом, двигая лупой, чтобы лучше рассмотреть эту странную спиральку. Изучение второй родинки ничего не прояснило, родинка как родинка. Наконец, почувствовав, что веки слипаются, я решил лечь спать, оставив решение загадки на неопределенное будущее.

***

Мне приснилось, что я парю, словно птица, в густом клубящемся тумане. В этом белом безмолвии не было ни верха, ни низа, ни сторон света. И когда я отчаялся, и стало казаться, что я останусь здесь до окончания века, где-то далеко внизу появилось пятнышко света. Я полетел к нему, набирая скорость. Чем ниже я опускался, тем становилось холоднее. Пятно света увеличилось и превратилось в большую, матово святящуюся, спираль. Когда я завис над ней, то понял, что это не просто спираль, а спиральный лабиринт, в центре которого разливалось темно синее сияние. Очарованный синевой, подобной которой не существует в мире Яви, я попытался приблизиться к нему, но невидимая преграда не дала этого сделать. Кружа над лабиринтом, я вскоре определил, что он защищен куполом силового поля. Наконец, я приземлился в том месте, где начиналась разворачиваться спираль. Приблизившись насколько это было возможно к упругой преграде, я стал разглядывать лабиринт, оказавшийся объемным призрачным сооружением, стены которого переливались холодным белым пламенем, наподобие полярного сияния. Переведя взгляд под ноги, я увидел, что стою на черных полупрозрачных плитах. Было видно, что Лабиринт уходит вниз, под плиты, как будто там, под ними находится еще одно сооружение, зеркальное верхней части. Обе части по центру пронзал столб синего пламени, в виде оси, соединяющей их в единое целое. Стремясь лучше рассмотреть странное, словно сделанное из стекла, сооружение, я поднял левую руку к лицу, чтобы прикрыть глаза от слепящего света. В этот момент из синего столба вырвалась молния и вонзилась своим жалом в мою ладонь. От острой боли, пронзившей руку до самого плеча, я проснулся. Левая ладонь нестерпимо чесалась. Уж не подхватил ли я какой-нибудь экзотический лишай, с испугом подумал я, остервенело расчесывая ладонь. Но обращаться к врачу почему-то не хотелось. Внизу звякнуло, это мать, придя с дежурства, возилась на кухне. Часы показывали восемь утра. Спать не хотелось, и я решил составить матери компанию – выпить вместе с ней чаю. Спустившись со своего чердака, по дороге заглянул к брату, он еще спал. Наверное, поздно пришел с дискотеки и теперь до обеда не встанет, уныло подумал я. Значит, все хозяйственные хлопоты взвалят на мои плечи. Так и случилось: мать наказала мне вскопать до обеда грядку и сходить в магазин за продуктами, вручив целый список того, что необходимо купить. Выпив чаю, она отправилась спать, а я взял тетрадку, решив записать свой сон. Мне и раньше снились необычные сны, но этот был слишком странным. Он имел какую-то мистическую связь с моей родинкой в виде спиральки, я чувствовал это, что называется, «всей кожей». Еще я чувствовал, что моя жизнь в мгновение ока изменилась. И изменение это произошло, когда я, стоя в центре преобразившегося мира, вобрал в себя его янтарный свет. Интуитивное ожидание необычного, врывавшееся в мою жизнь, заставляло сердце то останавливаться, заливая холодом грудь, то бешено стучать, и тогда меня бросало в жар. Отложив тетрадь, я посмотрел на часы, пора было идти в магазин. День вступал в свои права.

Перед обедом приехал отец, и я больше не вспоминал о странном пятнышке на руке – отвлекли куда более интересные дела: отец обещал взять меня на вечернюю рыбалку с ночевкой. Мы собирались ехать вдвоем, так как Ярослава больше интересовала одноклассница Вика, живущая недалеко от нас, поэтому от рыбалки он отказался. День прошел незаметно в сборах и разговорах с отцом, которого я не видел всю неделю. Когда солнце стало клониться к закату, мы загрузили в старый военный «козлик» палатку, удочки, продукты, котелок для ухи, закопченный алюминиевый чайник, прочие причиндалы и отправились в путь.

1.3. Рыбалка с молнией

До озера в лесу добрались уже в сумерках. Отец стал ставить палатку, а я таскать хворост для костра. Разведя костер и поужинав домашними бутербродами, мы взяли спиннинги и пошли рыбачить. Вдоль берега тут и там возвышались над водой разного размера валуны. Перебираясь с камня на камень, мы с отцом зашли подальше в озеро и забросили спиннинги. Стало уже совсем темно, на небе сквозь редкие тучи замерцали первые звезды. Природа засыпала и на мир снизошла тишина. Рыбалка не клеилась, вся рыба, похоже, тоже решила пораньше лечь спать. На двоих мы поймали одного карася средних размеров. Впрочем, на уху его хватило. Отец, уставший после напряженной трудовой вахты, лег спать, устроившись на надувном матрасе между палаткой и костром. Мне же спать не хотелось. Решив, пока не сплю, поддерживать костер, я подбросил в него хвороста. Костер затрещал с новой силой. Через некоторое время, взяв бинокль, фонарик и одеяло, я перебрался на большой плоский валун, торчащий из воды метрах в пятидесяти от нашей стоянки.

Сложив одеяло в несколько слоев, чтобы мягче было сидеть, я уютно устроился на нем и начал обозревать окрестности. Но вскоре оставил это занятие, так как кроме брезентового армейского «вездехода» и палатки, освещаемой мятущимися всполохами костра, да круга озера, подсвеченного серебристым светом Луны, висевшей в прорехе между появившимися невесть откуда черными тучами, ничего не было видно. Мной овладело спокойствие, какого не бывает в нашей суетной обыденной жизни. Я смотрел на мерцающее зеркало воды, которое казалось кратером вулкана, заполненного вместо лавы жидким струящимся светом. Мысли в голове замедлили свой бег и остановились. Я заснул. Разбудил меня удар грома. Луна исчезла, все вокруг было залито чернилами ночи. Костер почти потух. Я посмотрел в бинокль: отец спал, его гром не разбудил. Решив вернуться к костру, я уже поднял руку, чтобы включить налобный фонарик, но тут мое внимание привлекло пятно желтого света над озером. Пока я настраивал бинокль, пятно вдруг стронулось с места и зигзагообразно двинулось к берегу. Когда оно приблизилось, мне стало видно, что это шаровая молния, и движется она прямо к костру, как будто его свет притягивал ее к себе. Повисев над костром, молния двинулась к отцу, описав вокруг него круг, она зависла над его головой. Затем сделала пару кругов над палаткой и снова остановилась примерно в метре над землей. Она была похожа на собаку, бегающую кругами и обнюхивающую незнакомую территорию. Я с интересом ждал, куда она направится дальше. Шаровая молния, словно услышав мои мысли, энергично двинулась в мою сторону. Я замер, продолжая смотреть на нее в бинокль, в груди неприятно похолодело. Медленно опустив бинокль, я обнаружил огненный шар, диаметром сантиметров сорок, висевший на уровне моего лица. Свет от него слепил глаза, но мне удалось рассмотреть, что внутри него что-то есть. Его внутренняя структура представляла собой объемные пчелиные соты, а наружная оболочка состояла из нескольких более темных слоев. Молния была похожа на какой-то сложный механизм, сделанный из плазменной материи, механизм, не принадлежащий нашему миру. В центре ее, светя тусклым светом, медленно крутился красный «апельсин». Из слегка пульсирующего и покачивающегося шара выдвинулся отросток, который словно тонкое электрическое щупальце, медленно и опасливо потянулся ко мне. Раскатисто ударил гром и пучок молний, шипя, вонзился в центр озера. Когда мои глаза вновь адаптировались к темноте, шаровой молнии уже не было, она исчезла. Неожиданно стало печь в районе пупка. Ощущение было не очень болезненное, но неприятное до тошноты. Я включил фонарик и резво запрыгал по камням к берегу. На берегу я постоял несколько секунд в недоумении. Жар в животе пропал так же неожиданно, как и появился. У меня мелькнула сумасшедшая мысль, уж не шаровая ли молния обосновалась в моем пупке, но из-за абсурдности я ее отбросил. Подбежав к костру, я увидел, что отец проснулся.

– Похоже, будет хороший ливень! – Зевая, сказал отец.

– Надо перебираться в палатку. Не повезло нам с рыбалкой, – с сожалением добавил он. Гроза расходилась не на шутку. Частокол молний с интервалом в несколько секунд вставал над озером, а небо на горизонте время от времени вспыхивало синим светом, как будто там работали с гигантской электросваркой небесные великаны.

– Может быть, они пытаются заварить дыры в тучах, чтобы вода не затопила Землю? – Пришла мне в голову шальная мысль. Дождь начался неожиданно. Мы, закрывшись в палатке, слушали, как его струи с силой бьют в крышу, словно пытаясь сделать из нее решето. Под дробь дождя, вспышки молний и взрывающиеся петарды грома уснуть не удалось. Под утро гроза закончилась. Измученные бессонной ночью, мы с отцом быстро погрузили вещи в машину и отправились домой, где блаженно проспали до самого вечера, пока мать не разбудила нас на ужин. Она нажарила большую сковородку рыбы, купленной в магазине, половину которой мы с отцом молча, умяли. Ярослав, поглядывая на нас, усмехался, но ничего не говорил. В поселке грозы ночью не было. Похоже, этот катаклизм был локального масштаба, ограниченный районом озера.