Loe raamatut: «Система международных отношений. Нации в борьбе за власть»
Международная политика: двойной подход
Цель этой книги двоякая. Первая – выявить и понять те силы, которые определяют политические отношения между странами, и понять, как эти силы действуют друг на друга и на международные политические отношения и институты. В большинстве других отраслей общественных наук не было бы необходимости подчеркивать эту цель. Она была бы само собой разумеющейся, поскольку естественной целью всех научных начинаний является выявление сил, лежащих в основе социальных явлений, и способов их действия. Однако при подходе к изучению международной политики такой акцент не является неуместным. Как умело сказал профессор Грейсон Кирк:
До недавнего времени в изучении международных отношений в Соединенных Штатах в основном доминировали люди, которые придерживались одного из трех подходов. Сначала были историки, которые считали международные отношения.
Наконец, были и те, кто был менее обеспокоен тем, что международная система не является совершенной, чем «идеальная система», но они редко предпринимали серьезные усилия, чтобы исследовать фундаментальные причины продолжающейся неполноты и неадекватности этой правовой связи.
Профессор Чарльз Э. Мартин подхватил тему профессора Кирка, указав на «проблему, которая стоит перед студентами и преподавателями международных отношений больше, чем любая другая, а именно: дуализм, с которым нам приходится сталкиваться.
Я думаю, что, вероятно, одним из самых больших обвинений в адрес нашего отношения к преподаванию в последние двадцать лет было то, что мы легкомысленно списывали со счетов институт войны и списывали со счетов влияние силовой политики. Я думаю, что политологи совершают большую ошибку, поступая таким образом. Мы должны быть теми, кто изучает политику власти, ее последствия и ситуации, которые из нее вырастают, и мы должны быть теми, кто изучает институт войны».
Определяемая в таких терминах, международная политика охватывает больше, чем недавнюю историю и текущие события. Наблюдатель окружен современной сценой с ее постоянно смещающимися акцентами и меняющимися перспективами. Он не может найти ни твердой почвы, на которой можно стоять, ни объективных стандартов оценки, не обращаясь к основам, которые раскрываются только при соотнесении последних событий с более отдаленным прошлым.
Международную политику нельзя свести к правовым нормам и институтам. Международная политика действует в рамках таких правил и через инструменты таких институтов. Но она не более идентична с ними, чем американская политика на национальном уровне идентична с американской Конституцией, федеральными законами и органами федерального правительства.
Что касается попыток реформировать международную политику, не приложив усилий к тому, чтобы понять, что такое международная политика, мы разделяем мнение Уильяма Грэма Самнера:
Худшим пороком в политических дискуссиях является тот догматизм, который основывается на великих принципах или предположениях, вместо того чтобы основываться на точном изучении вещей как они есть и человеческой природы как она есть. Формируется идеал какого-то более высокого или лучшего состояния вещей, чем существующее сейчас, и почти бессознательно идеал принимается за уже существующий и становится основой для спекуляций, не имеющих под собой корней. Весь метод абстрактных спекуляций на политические темы порочен. Он популярен, потому что это легко: легче представить себе новый мир, чем научиться познавать этот.
Мы узнаем о принципах международной политики из сравнений между событиями. Определенная политическая ситуация вызывает формулирование и проведение определенной внешней политики. Имея дело с другой политической ситуацией, мы спрашиваем себя: Чем эта ситуация отличается от предыдущей и чем она похожа. Сочетание сходств и различий позволяет сохранить суть этой политики, хотя в некоторых аспектах она должна быть изменена? Или же различия полностью уничтожают аналогию и делают прежнюю политику неприменимой? Если мы хотим понять международную политику, уловить смысл современных событий, предвидеть будущее и влиять на него, мы должны уметь решать двойную интеллектуальную задачу, заложенную в этих вопросах.
Джордж Вашингтон выступил с речью, в которой прощался с нацией, изложив, в частности, принципы американской внешней политики.
Президент Монро обратился к Конгрессу с посланием, в котором также сформулировал принципы американской внешней политики.
В 1917 году Соединенные Штаты объединились с Францией и Великобританией против государства, которое угрожало независимости обеих стран. В 1941 году Соединенные Штаты последовали аналогичному курсу действий. 12 марта 1947 года президент Трумэн в послании Конгрессу переформулировал принципы американской внешней политики.
В 1512 году Генрих VIII заключил союз с Габсбургами против Франции. В 1515 году он заключил союз с Францией против Габсбургов. В 1522 и 1542 годах он присоединился к Габсбургам против Франции. В 1756 году Великобритания заключила союз с Пруссией против Габсбургов и Франции. В 1793 году Великобритания, Пруссия и Габсбурги заключили союз против Наполеона. В 1914 году Великобритания объединилась с Францией и Россией против Австрии и Германии, а в 1939 году – с Францией и Польшей против Германии.
Наполеон, Вильгельм II и Гитлер пытались завоевать европейский континент и потерпели неудачу.
Есть ли в каждой из этих трех серий событий сходство, позволяющее сформулировать принцип внешней политики для каждой серии? Или же каждое событие настолько отличается от других в серии, что каждое из них требует иной политики? Сложность принятия такого решения – это мера сложности в принятии правильных суждений в международных делах, в составлении разумной карты будущего и в совершении правильных поступков правильным образом и в правильное время.
Следует ли считать внешнюю политику «Прощального послания» Вашингтона общим принципом американской внешней политики, или она вытекала из временных условий и, следовательно, должна была исчезнуть вместе с ними?
Каковы сходства и различия в ситуации, с которой Европа столкнулась с Соединенными Штатами в 1917, 1941 и 1947 годах, и в какой степени они требуют сходной или различной внешней политики со стороны Соединенных Штатов?
Что означают эти изменения в британской внешней политике? Являются ли они результатом прихоти и коварства принцев и государственных деятелей? Или же они вдохновлены накопленной мудростью народа, осознающего постоянные силы, определяющие его отношения с европейским континентом?
Сходство в результатах указывает на сходство в общей политической ситуации, сходство, которое дает урок, над которым стоит задуматься тем, кто, возможно, захочет повторить попытку?
Иногда, как в случае с ретроспективным анализом британской внешней политики, ответ кажется очевидным. Об этом мы еще поговорим позже. Однако в большинстве случаев, особенно когда мы имеем дело с настоящим и будущим, ответ должен быть предварительным и допускать оговорки. Фаасы, из которых должен исходить ответ, по сути своей двусмысленны и подвержены постоянным изменениям. Тех людей, которые хотели бы, чтобы было иначе, история не научила ничему, кроме ложных аналогий. Когда они несли ответственность за внешнюю политику своих стран, они приводили только к катастрофе. Вильгельм II и Гитлер ничему не научились из судьбы Наполеона, так как считали, что она ничему не может их научить. Те, кто возвел советы Вашингтона в ранг догмы, которой нужно рабски следовать, ошибаются не меньше, чем те, кто вообще отвергает их.
Лучшее, что может сделать ученый, это проследить различные тенденции, которые, как потенции, присущи определенной международной ситуации; он может указать на различные условия и, наконец, оценить вероятность того, что различные условия и тенденции будут преобладать в реальности.
Поскольку факты международной политики подвержены постоянным изменениям, мировые дела таят в себе сюрпризы для того, кто пытается угадать будущее по знанию прошлого и по признакам настоящего. Возьмем пример одного из величайших британских государственных деятелей, молодого Питта. В феврале 1792 года в своей бюджетной речи в Палате общин Питт оправдал сокращение военных расходов (в частности, сокращение более чем на II процентов личного состава британского флота) и дал надежду на дальнейшие сокращения, заявив: «Несомненно, в истории нашей страны не было времени, когда, исходя из ситуации в Европе, мы могли бы более обоснованно ожидать пятнадцати лет мира, чем в настоящий момент». Всего два месяца спустя европейский континент был охвачен войной. Менее чем через год в войну была втянута Великобритания. Так начался период почти непрерывных военных действий, который продолжался почти четверть века.
В скольких книгах, написанных о международных делах до Первой мировой войны, когда, по общему мнению, большие войны были невозможны или, по крайней мере, непродолжительны, были хотя бы намеки на то, что должно произойти? Существует ли книга, написанная в период между двумя мировыми войнами, которая могла бы помочь предвидеть, какой будет международная политика в пятом десятилетии века? Кто мог предположить в начале Второй мировой войны, каким будет политический мир по ее окончании? Кто мог знать в 1945 году, каким он будет в 1948 году?
Понимание проблемы международного мира
Ни одно исследование политики и, конечно, ни одно исследование международной политики в середине двадцатого века не может быть бескорыстным в том смысле, что оно способно отделить знания от действий и преследовать знания ради них самих. Международная политика больше не является, как это было для Соединенных Штатов на протяжении большей части их истории, серией инцидентов, дорогостоящих или выгодных, но едва ли ставящих под вопрос само существование и судьбу нации. Существование и судьба Соединенных Штатов были более глубоко затронуты после событий Гражданской войны, а также политикой, развивавшейся в Мексике.
Неверность пророчеств в международных делах ярко демонстрируется фантастическими ошибками экспертов, пытавшихся предсказать характер следующей войны. История этих прогнозов, от Макиавелли до генерала Дж. Ф.К. Фуллера, – это история логических умозаключений, правдоподобных самих по себе, которые не имели никакой связи со случайностями фактического исторического развития. Генерал Фуллер, например, предвидел в 1923 году, что решающим оружием Второй мировой войны станет газ.
Два факта, характерные для нашего времени, полностью изменили относительную важность внутренней и международной политики для Соединенных Штатов. Один из них заключается в том, что в настоящее время Соединенные Штаты являются самой могущественной нацией на Земле. Однако, по сравнению со своими реальными и потенциальными конкурентами, они не настолько могущественны, чтобы позволить себе игнорировать влияние своей политики на их положение среди наций. С конца Гражданской войны до начала Второй мировой войны не имело большого значения, какую политику проводили Соединенные Штаты в отношении своих латиноамериканских соседей, Китая или Испании.
Желание рождается в результате успеха, а страх – в результате неудачи. Соединенные Штаты могли спокойно воспринимать успехи и неудачи, не испытывая излишнего искушения или страха. Теперь они стоят вне рамок своего континентального политического мира как друг или враг.
Риск быть очень сильным, но не всемогущим, усугубляется вторым фактом: двойной революцией в политической ситуации в мире. Многочисленная государственная система прошлого, которая в моральном смысле была одним миром, трансформировалась в два несгибаемых, враждебных блока, которые в моральном смысле являются двумя мирами. С другой стороны, современные технологии сделали возможной тотальную войну. Преобладание этих двух новых элементов в современной международной политике не только сделало сохранение мира во всем мире чрезвычайно трудным, но и чрезвычайно увеличило риски войны. Поскольку в этой мировой ситуации Соединенные Штаты занимают положение доминирующей державы и, следовательно, самой большой ответственности, понимание сил, которые формируют международную политику, и факторов, которые определяют ее ход, стало для США не просто интересным интеллектуальным занятием. Оно стало жизненной необходимостью.
Размышлять о международной политике в Соединенных Штатах, приближаясь к середине двадцатого века, значит размышлять о проблемах, которые стоят перед американской внешней политикой в наше время. В чем вообще заключается продвижение национальных интересов, в чем заключается продвижение национальных интересов, в чем заключается продвижение национальных интересов, в чем заключается продвижение национальных интересов, в чем заключается продвижение национальных интересов, в чем заключается продвижение национальных интересов, в чем заключается продвижение национальных интересов, в чем заключается продвижение национальных интересов.
Именно по этой причине данная работа построена вокруг двух концепций – власти и мира. Эти два понятия являются центральными для обсуждения мировой политики в настоящее время, когда величайшее накопление силы, которое когда-либо было известно, придает проблеме мира актуальность, которой она никогда не имела прежде. В мире, движущей силой которого является стремление к власти.
Этот вывод можно найти в послании Теодора Рузвельта Конгрессу 6 октября 1904 года. В этом послании он провозгласил отказ Соединенных Штатов вмешиваться во внутренние дела латиноамериканских стран, а также в дела, связанные с латиноамериканским контингентом:
Международная политика как борьба за власть
Политическая власть
Международная политика, как и вся политика, – это борьба за власть. Каковы бы ни были конечные цели международной политики, непосредственной целью всегда является власть. Государственные деятели и народы могут в конечном итоге стремиться к свободе, безопасности, процветанию или самой власти. Они могут определять свои цели в терминах религиозного, философского, экономического или социального идеала. Они могут надеяться, что этот идеал материализуется благодаря собственной внутренней силе, божественному вмешательству или естественному развитию человеческих дел. Но всякий раз, когда они стремятся реализовать свою цель с помощью международной политики, они делают это, стремясь к власти. Крестоносцы хотели освободить святые места от господства неверных; Вудро Вильсон хотел сделать мир безопасным для демократии; национал-социалисты хотели открыть Восточную Европу для немецкой колонизации, доминировать в Европе и завоевать весь мир. Поскольку они выбрали власть для достижения этих целей, они были действующими лицами на сцене международной политики.
Когда мы говорим о власти в контексте этой книги, мы имеем в виду не власть человека над природой, или над художественными средствами, такими как язык, речь, звук или цвет, или над средствами производства или потребления, или над самим собой в смысле самоконтроля. Когда мы говорим о власти, мы подразумеваем контроль человека над умами и действиями других людей. Под политической властью мы подразумеваем амонф обладателей государственных полномочий.
Политическую власть, однако, следует отличать от силы в смысле фактического применения физического насилия. Угроза физического насилия в форме полицейских действий, тюремного заключения, смертной казни или войны является неотъемлемым элементом политики. Когда насилие становится реальностью, оно означает
Концепция политической власти представляет собой одну из наиболее сложных и противоречивых проблем политической науки. Ценность любой конкретной концепции будет определяться ее способностью охватить максимум явлений, которые условно считаются принадлежащими к сфере политической деятельности. Так, концепция политической власти, чтобы быть полезной для понимания международной политики, должна быть шире, чем та, которая принята для работы в международной политике. Фактическое применение физического насилия заменяет психологическую связь между двумя умами, которая составляет суть политической власти, физической связью между двумя телами, одно из которых достаточно сильно, чтобы доминировать над движениями другого. Именно по этой причине при применении физического насилия теряется психологический элемент политических отношений, и мы должны проводить различие между военной и политической властью.
Это влияние может осуществляться посредством приказов, угроз, убеждения или комбинации всего этого. Президент США, например, обладает политической властью над исполнительной ветвью власти до тех пор, пока его приказы выполняются членами этой ветви. Лидер партии обладает политической властью до тех пор, пока он может формировать действия членов партии в соответствии со своей волей. Мы говорим о политической власти промышленника, лидера рабочей партии или лоббиста в той мере, в какой его предпочтения влияют на действия других людей. Соединенные Штаты осуществляют политическую власть над Пуэрто-Рико до тех пор, пока граждане этого острова соблюдают законы Соединенных Штатов.
Каковы бы ни были материальные цели внешней политики, такие как приобретение источников сырья, контроль над морскими путями или территориальные изменения, они всегда подразумевают контроль над действиями других посредством влияния на их сознание. Рейнская граница как вековая цель французской внешней политики указывает на политическую цель уничтожить желание Германии напасть на Францию, сделав это физически трудным или невозможным для Германии. Своим доминирующим положением в мировой политике на протяжении XIX века Великобритания была обязана расчетливой политике, направленной на то, чтобы сделать ее слишком опасной (потому что Великобритания была слишком сильна) или непривлекательной (потому что ее сила использовалась с умеренностью) для других стран, чтобы противостоять е.
Политическая цель войны сама по себе заключается не в завоевании территории и уничтожении вражеских армий, а в изменении сознания противника, которое заставит его подчиниться воле победителя.
Поэтому, когда в международных отношениях обсуждается экономическая, финансовая, территориальная или военная политика, необходимо проводить различие между экономической политикой, которая проводится ради самой себя, и экономической политикой, которая является инструментом политической политики.
Экономические политики Советского Союза в отношении стран Восточной и Юго-Восточной Европы относятся к последней категории. Так же как и многие направления политики Соединенных Штатов в Латинской Америке и Европе. Это различие имеет большое практическое значение, и неспособность провести его привела к большой путанице в политике и общественном мнении.
Экономическая, финансовая, территориальная или военная политика, проводимая ради нее самой, подлежит оценке в собственных терминах. Является ли она экономически или финансово выгодной? Как влияет приобретение территории на население и экономику того государства, которое ее приобрело? Каковы последствия изменения в образовании, населении и экономике страны? Решения в отношении этой политики принимаются исключительно с точки зрения таких внутренних соображений. Однако если цели этой политики служат увеличению могущества государства, проводящего ее, по отношению к другим государствам, то эта политика и ее цели должны оцениваться, прежде всего, с точки зрения их вклада в национальное могущество. Экономическая политика, которая не может быть оправдана с чисто экономической точки зрения, тем не менее, может быть предпринята с учетом проводимой политической политики. Ненадежный и убыточный характер займа иностранному государству может быть важным аргументом против него на чисто финансовых основаниях. Но этот аргумент не имеет значения, если кредит, каким бы неразумным он ни был с точки зрения банкира, служит политической политике страны. Конечно, может оказаться, что экономические или финансовые потери, связанные с такой политикой, ослабят международное положение страны настолько, что перевесят ожидаемые политические преимущества. На этих основаниях такая политика может быть отвергнута. Однако в таком случае вопрос решается не чисто экономическими и финансовыми соображениями, а сравнением политических изменений и рисков, то есть вероятным влиянием этой политики на международную мощь страны.
Стремление к власти является определяющим элементом международной политики, как и всякой политики, международная политика – это обязательно власть, политика. В то время как это стремление обычно признается в интеметиотайские дела, она часто отрицается в высказываниях ученых, публицистов и даже государственных деятелей. Со времени окончания наполеоновских войн все большие группы в западном мире были убеждены, что борьба за власть на международной арене – это временное явление, историческая случайность, которая обязательно исчезнет, как только будут устранены специфические исторические условия, породившие ее. Так, Джереми Бентам считал, что в основе всех международных конфликтов лежит борьба за колонии. «Эмансипируйте свои колонии!» – советовал он правительствам, и тогда международные конфликты и войны обязательно исчезнут.
«На некоторых „будущих выборах“, – сказал Кобден, – мы, вероятно, увидим, как к тем, кто предлагает стать представителями свободных избирательных округов, применяется критерий „никакой внешней политики“». Они утверждают, что международный социализм устранит борьбу за власть на международной арене. Либералы повсюду считали, что политика власти и война являются остатками устаревшей системы правления и что с победой демократии и конституционного правления над абсолютизмом и самодержавием международная гармония и постоянный мир победят политику власти и войну. Вудро Вильсон был самым красноречивым и самым влиятельным представителем этой либеральной школы мысли.
В последнее время убежденность в том, что борьба за власть может быть устранена с международной арены, была связана с большими попытками организации мира, такими как Лига Наций и Организация Объединенных Наций. Так, Корделл Халл, тогдашний государственный секретарь, заявил в 1943 году по возвращении с Московской конференции, заложившей основу для создания Организации Объединенных Наций, что новая международная организация будет означать конец политики власти и откроет новую эру международного сотрудничества.
Хотя антропологи показали, что некоторые примитивные народы, похоже, свободны от стремления к власти, никто еще не показал, как их умонастроение и условия, в которых они живут, могут быть воссозданы в мировом масштабе, чтобы устранить борьбу за власть с международной сцены. Было бы бесполезно и даже саморазрушительно освобождать один или другой народ Земли от стремления к власти, оставляя его в других. Если стремление к власти не будет искоренено повсюду в мире, те, кто имглтбе ciimi, просто станут жертвами власти других.
Позиция, занятая здесь, может быть подвергнута критике на том основании, что выводы, сделанные из прошлого, неубедительны, и что делать такие выводы всегда было главным ремеслом врагов прогресса и реформ. Хотя верно, что определенные социальные механизмы и институты всегда существовали в прошлом, из этого не следует, что они обязательно будут существовать в будущем. Однако ситуация меняется, когда мы имеем дело не с социальными механизмами и институтами, созданными человеком, а с теми элементарными биопсихологическими драйвами, которые в свою очередь создают общество.
Так, если брать примеры только из сферы власти, то большинство обществ осуждают убийство как средство достижения власти в обществе, но все общества поощряют убийство врагов в той борьбе за власть, которая называется войной. Диадоры с опаской смотрят на стремление к политической власти среди своих сограждан, но демократические общества считают активное участие в борьбе за политическую власть гражданским долгом.
Независимо от конкретных социальных условий, решающий аргумент против мнения, что борьба за власть на международной арене является простой исторической случайностью, может быть, однако, выведен из природы внутренней политики. Сущность национальной политики заключается в том, что ее внутренняя политика – это борьба за власть на международной арене.
Желание доминировать, в частности, является конституирующим элементом всех человеческих объединений, начиная от семьи и заканчивая братскими и профессиональными ассоциациями.
На семейном уровне типичный конфликт между свекровью и супругом ее ребенка по своей сути является борьбой за власть, защитой устоявшихся властных позиций от попыток установить новые. Как таковой он предвещает конфликт на международной арене между политикой статус-кво и политикой империализма. Социальные клубы, братства, факультеты и деловые организации являются ареной непрерывной борьбы за власть между группами, которые либо хотят сохранить уже имеющуюся власть, либо стремятся к достижению большей власти. Конкурентная борьба между предприятиями, а также трудовые споры между работодателями и работниками часто ведутся не только, а иногда даже не столько за экономические преимущества, сколько за влияние друг на друга и на других, то есть за власть. Наконец, вся политическая жизнь нации, особенно демократической, от местного до национального уровня – это непрерывная борьба за власть. На периодических выборах, при голосовании в законодательных собраниях, в судебных исках, в административных решениях и исполнительных мерах – во всех этих действиях люди пытаются сохранить или установить свою власть над другими людьми. Процессы, посредством которых принимаются законодательные, судебные, исполнительные и административные решения, подвергаются давлению и контрдавлению. Ввиду этой вездесущности борьбы за власть во всех общественных отношениях и на всех уровнях социальной организации, удивительно ли, что международная политика – это обязательно политика власти? И разве не удивительно было бы, если бы борьба за власть была лишь случайным и случайным атрибутом международной политики, когда она является постоянным и необходимым элементом всех отраслей внутренней политики?
Девятнадцатый век был не в состоянии увидеть политическую природу этих узаконенных отношений. Они казались принципиально отличными от того, что до сих пор проходило под именем политики. Поэтому политика в ее аристократической, то есть открытой и насильственной форме отождествлялась с политикой как таковой. Борьба за политическую власть – как внутри страны, так и в международных делах – представлялась лишь исторической случайностью, совпадающей с самодержавным правлением и неизбежно исчезающей с исчезновением самодержавного правления.
Это отождествление политики власти с аристократическим правлением нашло поддержку в амиериканском опыте.
То, что разрыв конституционных связей с британской короной должен был означать начало американской внешней политики, отличной от той, которая проводилась под названием внешней политики в Европе, ясно сказано в Прощальном обращении Дж. «Европа имеет ряд первостепенных интересов, которые к нам не имеют никакого отношения или имеют очень отдаленное отношение. Поэтому она должна быть вовлечена в частые споры, причины которых по существу чужды нашим интересам. Поэтому, следовательно, с нашей стороны было бы неразумно вовлекать себя искусственными связями в обычные превратности ее политики или в обычные комбинации и столкновения ее дружбы или вражды». В 1796 году европейская политика и политика власти были идентичны; не существовало никакой другой политики власти, кроме той, которой занимались принцы Европы. «Толки европейских амбиций, соперничества, интересов, юмора или капризов» были единственными проявлениями борьбы за международную власть перед глазами американцев. Отступление от европейской политики, провозглашенное Вашингтоном, могло, следовательно, означать отступление от политики власти как таковой.
Однако американская отстраненность от европейской традиции силовой политики была не просто политической программой. Несмотря на некоторые спорадические исключения, до конца девятнадцатого века это был установленный политический факт. Актуальность этого факта была результатом сознательного выбора, а также объективных условий географии. Популярные писатели могли видеть в уникальности географического положения Америки руку Бога, которая неизменно предписывала курс американской экспансии, а также изоляции. Но более ответственные наблюдатели, начиная с Вашингтона, тщательно подчеркивали взаимосвязь географических условий и внешней политики, выбирающей свои цели в свете географии, используя географические условия для достижения этих целей. Вашингтон говорил о «нашем обособленном и отдаленном положении» и спрашивал: «Зачем отказываться от преимуществ столь необычного положения?». Когда этот период американской внешней политики подошел к концу, Джон Брайт писал Альфреду Лаву: «На вашем континенте мы можем надеяться, что ваши растущие миллионы отныне не будут знать войны. Никто не может напасть на вас; и вы стремитесь воздержаться от участия в ссорах других народов».
С берегов североамериканского континента граждане нового мира наблюдали за странным зрелищем борьбы за международную власть, разворачивавшейся на далеких сценах Европы, Африки и Азии. Поскольку на протяжении большей части девятнадцатого века их внешняя политика позволяла им сохранять роль зрителей, то, что на самом деле было результатом преходящего исторического созвездия, представлялось американцам постоянным состоянием, выбранным самостоятельно, а также предначертанным природой. В худшем случае они продолжали бы наблюдать за игрой других в политику власти. В лучшем случае приближалось время, когда с установлением повсюду демократии опустится последний занавес и игра в политику власти больше не будет вестись.
Помощь в достижении этой цели была задумана как часть миссии Америки. На протяжении всей истории страны национальное предназначение Соединенных Штатов понималось в антимилитаристских, либертарианских терминах. Там, где эта национальная миссия находит неагрессивную, воздерживающуюся формулировку, как в политической философии Джона К. Кэлхуна, она понимается как продвижение внутренней свободы. Сравнивая тенденции европейской силовой политики с идеалами американской традиции, Самнер вместе с Вашингтоном считал, что они несовместимы. Однако, как пророк грядущих потрясений, он видел, что с окончанием испано-американской войны Америка бесповоротно взяла на себя обязательства следовать тем же курсом, который поглотил Европу в революции и войне.
