Maht 661 lehekülg
1941 aasta
Вечер у Клэр. Полет. Ночные дороги (сборник)
Raamatust
«Клэр была больна; я просиживал у нее целые вечера и, уходя, всякий раз неизменно опаздывал к последнему поезду метрополитена и шел потом пешком с улицы Raynouard на площадь St. Michel, возле которой я жил. Я проходил мимо конюшен Ecole Militaire; оттуда слышался звон цепей, на которых были привязаны лошади, и густой конский запах, столь необычный для Парижа; потом я шагал по длинной и узкой улице Babylone, и в конце этой улицы в витрине фотографии, в неверном свете далеких фонарей, на меня глядело лицо знаменитого писателя, все составленное из наклонных плоскостей; всезнающие глаза под роговыми европейскими очками провожали меня полквартала – до тех пор, пока я не пересекал черную сверкающую полосу бульвара Raspail. Я добирался, наконец, до своей гостиницы…»
Гайто Газданов – писатель эмигрант и тоска по России чувствуется практически в каждом его произведении. Читать Газданова нелегко, но приятно из-за красивейшего использования русского языка и интересных описаний быта простых людей, которые зачастую сами являются русскими эмигрантами. Некоторые его романы носят скорее автобиографичный характер. В этом сборнике к таким можно отнести «Ночные Дороги», здесь автор несомненно описывает то непростое время, когда ему самому приходилось работать таксистом и видеть так называемое дно Парижа каждый день. Для меня именно этот роман показался самым интересным и правдивым из трех. В стиле Газданова есть кое-что, что не пришлось лично мне по душе, некая утопичность на грани депрессии, большие и тяжело читаемые куски текста без пробелов и перерывов, местами уж слишком нудные и скучные описания и некоторая бессмысленность самих произведений без начала и конца. Начало и конец угадывался только в «Полете», но и там это не помогло придать хоть какой-то смысл произведению. Самым пустым и меланхоличным мне показался роман «Вечер у Клэр», уже после прочтения которого я так и не смогла вспомнить о чем он. Наверное такие книги хороши под особое настроение в какой-нибудь осенний дождливый вечер под чашечку горячего чая с вареньем.
Изначально я весьма вяло продиралась сквозь повествование автора, блуждая в его словесных описаниях, пытаясь запомнить всех героев и их судьбы, но последние несколько страниц «Полёта» я проглотила буквально на одном дыхании, порой мне казалось, что я не читаю, а лишь выхватываю отдельные отрывки предложений, чтобы узнать, что было дальше и чем все это закончилось. Невероятно, просто невероятно! Я до сих пор пребываю под впечатлением и твёрдо уверена, что из этого получился бы отличный романтический фильм, в лучших традициях жанра: лишь качественный материал, непредсказуемая концовка сюжета, никаких дешевых мыльных опер, лишь красивый язык и накал драматизма!
По сути роман экзистенциальный, где с вопросами существования сталкиваются представители парижского дна. Наиболее интересными мне показались не сами истории, а отражение в них рассказчика. В отстранённом отношении героя к бедам своих знакомых прослеживается закономерность, дающая понять его мировоззрение. Чем объясняется невмешательство, мог ли он вести себя по-другому? мог ли сделать больше? – эти вопросы, на мой взгляд, – ключ к пониманию романа. Позиция сноба, который днём учится в университете, а ночью не хочет мараться о падших людей, здесь не применима. Во-первых, зачем же тогда посвящать таким людям роман, во-вторых, Газданов открыто выступает за тесную интеграцию в среду и упрекает других иммигрантов в нежелании меняться (вспоминаю эпизод с заводским рабочим в неподходящем костюме). Цинизм также не про героя: он сопереживает и интересуется чужой судьбой. Отсутствие веры в саму возможность помощи на границе с такими классическим в русской литературе фатализмом – вот что, на мой взгляд, движет героем.
Как странно не совпадает мое мнение с опубликованными отзывами. Вечер у Клэр, на мой взгляд, великолепная вещь, нежная и яркая одновременно. Метафора на уровне Фолкнера. И одновременно чёткая картина войны, написанная участником как наблюдателем со стороны. Смотришь фильм изнутри. А вот Полёт явно вторичен. Французская беллетристика так и выглядывает с каждой страницы. Старался, писал, придумывал, но всё равно получилось что-то уже написанное. Ночные дороги - да, интересно читать, зарисовки с парижских улиц, характеров и судеб людей с этих улиц. Но как-то неприятно, что все, за исключением двух персонажей, тупые, безвольные, с оловянными глазами. И только автор орёл, парящий в вышине. Ну так он себя видит. Но Вечер у Клэр - маленькое чудо!
Насколько я не терплю "Вечер у Клэр", настолько же люблю "Полёт". Интересны персонажи, хороши портретные и пейзажные зарисовки. Поначалу пребываешь в некотором недоумении: зачем это всё? Хорошо описанная жизнь в общем-то обычных (для того времени) людей. Но из этой обыденности формируется какое-то невнятное напряжение: что-то будет, что-то случится... И случается! И ты удивлена и потрясена. Никаких длиннот в описаниях я не чувствую - такой русский язык - чёткий и лёгкий - читала бы и читала.
Дома я точно переселялся в какую-то иную страну, где нужно было жить не так, как всюду. Я любил вечерами сидеть в своей комнате с незажженным светом; с улицы розовое ночное пламя фонарей доходило до моего окна мягкими отблесками. И кресло было мягкое и удобное; и внизу, в квартире доктора, жившего под нами, медленно и неуверенно играло пианино. Мне казалось, что я плыву по морю и белая, как снег, пена волн колышется перед моими глазами. И, когда я стал вспоминать об этом времени, я подумал, что в моей жизни не было отрочества. Я
человек может посвятить всю свою жизнь такой явной ерунде, как его картины. Презирать его легко, стало быть, не надо. Ты не думаешь? Ворота
этого не допускала его природная крестьянская недоверчивость. Он вообще плохо представлял себе такие поступки человека, которые не вызваны соблазном личной выгоды;
Видя лица коммерсантов, служащих, чиновников и даже рабочих, я находил в них то, чего не замечал раньше, когда был моложе, какое-то идеальное и естественное отсутствие отвлеченной мысли, какую-то удивительную и успокаивающую тусклость взгляда. Потом, присмотревшись, я начал думать, что это спокойное отсутствие мышления объяснялось, повидимому, последовательностью нескольких поколений, вся жизнь которых заключалась в почти сознательном стремлении к добровольному душевному убожеству, к «здравому смыслу» и неприятию сомнений, в боязни новой идеи,
Arvustused, 11 arvustust11