Дневник

13

Весь вечер Игорь провалялся в своей комнате, задрав ноги на стену и бросая под потолок теннисный мячик. Иногда ловил, иногда поймать не получалось. Если мячик отскакивал от его руки на пол, приходилось вставать, что особенно напрягало.

Еще его напрягала собственная жизнь. И будущее.

Об ответах на ЕГЭ он и думать забыл, когда прочитал их несколько раз после ухода Валентины на встречу с организатором выпускного вечера. Все его мысли были об одном: когда все это случилось?

Разве не он в детстве мечтал стать космонавтом? Или пилотом самолета – совсем как папа, ну или почти совсем? Не он был школьным ботаником, в свободное от уроков время перелистывающим детские энциклопедии и посещающим шахматный клуб? Когда он перестал носить костюм с бабочкой, а во всем его гардеробе остались только потрепанные джинсы и однотипные футболки с надписями – одна дурнее другой?

Теннисный мячик подлетал и приземлялся то в руку, то на диван, то на пол.

Когда оценки в его дневнике стали хуже? Когда друзья-ботаники перестали его интересовать вместе с этой бредовой игрой с фигурами на доске? Когда на смену им пришли порножурналы и девчонки разной сексуальной привлекательности? Когда, мать его, он начал заниматься сексом с мачехой? И зачем?! Ради оценок? Ради медали? Для статуса? Ведь Валентина всеми правдами и неправдами защищала его, а ведь из-за этого его все и боялись. У него не осталось друзей. Даже девчушки-однодневки пропали с радаров, хотя еще не так давно от них отбоя не было. Когда и зачем он променял сочных ровесниц на не по его возрасту некрасивую, тучную жабу? Еще и мачеху!

Игорь посмотрел на паутину под потолком, качающуюся в воздушных потоках пролетающего мимо зеленого мячика. На постер «Южного Парка». На неработающие цифровые часы и на перегоревшую лампу люстры. На смартфон, что без дела валялся по правую руку. От одного только взгляда на него ему стало тошно. Грудь сдавило, сердце забилось чаще, прижало виски.

Теннисный мячик полетел в открытое настежь окно. Внизу раздалась сигнализация соседского автомобиля, и следом и соседнего окна полетели ругательства и угрозы расправы с кретинами, что это сотворили.

Когда все пошло не так? Где Вика, и почему она не возвращается? Где же ты, Вика?

Игорь достал из кармана листок с ответами на ЕГЭ. Развернул и тут же скомкал. Выбросил в окно. Зря что ли он пыхтит над директоршей школы, которую уважает и боится (чего больше?) весь город?

Он пошел в ванную. Прямо в одежде встал под душ. Мозг мигом очистился от паршивых мыслей. Только после этого Игорь разделся, выжал одежду и бросил ее в стиралку. Запускать не стал – от шума могли проснуться еще одни соседи.

Почистил зубы.

Выдавил на ладонь увлажняющий крем. Нанес его, втирая, на выпирающую бугорками татуировку на икроножной мышце. Мастер, добавивший в черную краску пару капель мрачной крови, настоятельно рекомендовал Игорю делать эти процедуры минимум месяц после сеанса. Игорь же соблюдал эту рекомендацию уже больше пяти лет. В первую очередь он заботился о себе – после увлажнения бугристая, постоянно шелушащаяся кожа успокаивалась, и Игорь переставал замечать легкий недуг.

Свет в спальне родителей еще горел.

– Пап. – Игорь постучал в дверь, приоткрыл ее и просунул в щель голову. – Ты не спишь?

– Нет, – ответил Марк. Он лежал в одежде на расправленной кровати. После рекламы как раз должна была начаться новая серия излюбленного им сериала про войну. Он выключил звук. – А тебе чего не спится?

– Не спится… – вздохнул Игорь, поглаживая Смайл. – Да и рано еще для сна.

– Вот и я так думаю.

Реклама закончилась. Марк прибавил громкость, а Игорь закрыл дверь. Он хотел уединиться в своей комнате и лечь-таки спать, но решил повременить – действительно рано. Он постоял под дверью и снова заглянул к отцу в спальню.

– Пап.

– Да, сын. – Теперь персонажи сериала не отвлекали Марка, пусть даже громкость вернулась к прежнему уровню на отметке 20.

– Тебя ничего не смущает?

– Что именно, Игореша? – Марк наконец повернулся к сыну, а телевизор выключил – тот все-таки отвлекал, а разговор, похоже, намечался серьезный. Сын у него один, им нужно дорожить.

– Ну, например… Вики нет дома. Она не появлялась уже… – Он задумался, вспоминая, когда же в последний раз ее видел.

– Разве она не в своей комнате?

– Нет. Там ее стол уже покрылся пылью.

– Наверное, она в гостях, – Марк дотянулся до пивной банки, – у подружек. Вспомни себя в ее возрасте… Кстати, сколько ей сейчас?

Ни ее возраста, ни себя в ее возрасте Игорь вспомнить так и не смог.

– А она не в лагере? – предложил Марк, стирая пену с губ. – Кажется, Валя что-то говорила про лагерь. Пиво будешь?

– Не откажусь. Дай только оденусь.

– Да заходи прям так.

Еще с влажными волосами на обнаженном теле Игорь вошел в спальню и сел рядом с отцом. Открыл банку и присосался к нефильтрованному пшеничному, вспоминая, когда же он променял на него прежде любимое темное. Вытер губы и от души рыгнул.

– Теперь на чистоту… Что тебя тревожит? ЕГЭ? Поступление?

– Нет, пап. Валентина сказала, я могу расслабиться – передо мной заочно открыты все двери.

– Так оно и есть. Она такая: коли уж сказала, так тому и быть. Волевая женщина! Постой-ка, если не учеба, то что?

Игорь отпил пива и рыгнул куда громче и мелодичнее.

– Послушай, пап… Видео, что я снимаю…

– Сынок, мы уже не раз и не два общались на эту тему и закрыли ее, как мне кажется. Да, что-то (многое) ты делаешь неправильно, не по-людски что ли, но – а это НО значимое – это приносит тебе неплохие, я бы даже сказал хорошие деньги…

– Которых уже сейчас хватит лет на двадцать при условии, что я буду тратить не больше двух тысяч долларов в месяц – и бла-бла-бла…

– В чем дело, Игорь? – Марк сдержал отрыжку, выпустив ее в ротовую полость, раздувая щеки.

– Я… в общем, я… как бы это так выразиться…

– Говори как есть, сына.

– Я не узнаю себя на них, на этих видеороликах. Я хочу записать одно и, казалось бы, делаю это, но на выходе, когда видео уже залито, я просматриваю его и понимаю, что я этого не делал. Никогда бы не сделал. Я просто не способен на такое.

– Знаешь, в порыве страсти все мы можем забыться. Вот я, например…

– Это другое. Совсем другое, пап. Что-то во мне изменилось. И что-то меняется до сих пор. Я не помню, когда стал тупым. Мне больше двадцати, а школу только что закончил.

– Не говори так. Ты не тупой. – Марк приобнял его по-отцовски. – Это лишь полоса, фрагмент жизни, который ты…

– Нет. Кроме всего прочего, я чувствую себя шизоидом. Безмозглым существом. Амебой. Как будто… Дай закурить, папка!

– Можешь курить прям здесь, – сказал Марк, подав ему сигарету, – только продолжай.

– Как будто мной кто-то управляет. Как будто… Как будто я в стельку пьяный творю дичь и, вроде бы, все понимаю, но на утро думаю: «Боже, какой же я кретин».

– Со мной такое бывало.

– Вряд ли. По пьяни – да, но со мной другое. Я… я точно шизик, пап. Голос… я слышу его. Он ведет меня. А смайлик, – Игорь потрогал нежную кожу и почувствовал тепло, исходящее от ранее грубой, – даже сейчас, хоть и не говорит, то слушает… и, вроде как, мы все равно общаемся.

– Это очень интересно, Игорь. Ты напоминаешь мне тебя же совсем малышом с разыгравшимся воображением.

– Очень смешно, пап.

– Я не смеюсь. – Марк посмотрел ему в глаза. – И это не смешно.

Пока их откровенный разговор по душам не привел к печальным последствиям, мрачная кровь забурлила в венах Марка. Она еще не затуманила его разум, но уже взяла над ним полный контроль, готовая в любой момент изменить положение дел. Она управляла Марком. Я управлял ей.

Игорь закурил вторую сигарету.

– А еще, – он выпустил дым в лицо отца, – мне кажется, что порой мы перегибаем палку.

– Твою что ли? – посмеялся тот и, завидев хмурое лицо сына, сделался серьезным. – Игорь, ты чего?

– Разве нормальные люди, пап… нормальные отец и сын могут заниматься сексом с одной женщиной? Разве это нормально, пап?

– В наше-то время говорить о нормальном? Секс теперь сплошь и рядом. Посмотри любой фильм или сериал с возрастным ограничением 18+, и готов спорить…

– Фильмы… Даже в порнухе снимаются актеры, пап. Мы же – обычные люди. А семейный тройня… Пап? Что ты… Перестань, пап! – Игорь заулыбался.

Марк взял у него сигарету, затянулся и потушил пальцами. Окурок бросил в окно. Раньше он такого не делал. Раньше – когда в его организме не было мрачной крови, доставшейся от возлюбленной, а ей – от его же сына.

– Пап, я хотел поговорить… Пап… Скажи, по-твоему, нормально все это? Я, ты, Валентина.

Марк уже стоял перед Игорем на коленях и влажной рукой сдавливал его половой орган.

– Сейчас Вальки нет, – в беспамятстве произнес Марк. Когда мрачная кровь брала над ним верх, его глаза закатывались. Этот раз не был исключением. – Сейчас она с организатором организует твой праздник.

– Пап, папа… У тебя глаза…

Игорь не договорил – Смайл взял над ним верх.

Если бы ты, Генри, был тогда с ними в комнате, услышал бы чавкающие звуки и увидел поднимающийся-опускающийся затылок Марка с руками Игоря на коротких волосах. Если бы эта картина тебе пришлась не по душе, если бы ты не захотел присоединиться и ушел в комнату Игоря, то застал бы разрывающийся мелодией входящего звонка его телефон.

Марк и Игорь занимались сексом (и не только оральным), поэтому не слышали звонка Валентины. Они застали ее только ранним утром и так и не смогли объяснить, отчего они вдвоем с трудом передвигаются. А отчего простыня на кровати в родительской спальне вся в коричневых пятнах, а в самой комнате стоит четкий запах фекалий, они попросту не представляли. Все, что они помнили – вечерний разговор и несколько выкуренных сигарет.

Валентине было отчасти все равно – ее-то ночь задалась, но и утренний перепих еще никогда не был лишним и только шел на пользу, особенно с родственниками.

Глаза Марка закатились, в промежности Валентины стало сыро, а Игорем до сих пор управлял Смайл.

Стоны разбудили соседей.

14

На улице было темно и почти тихо. Где-то вдали, с Родниковой, доносился одинокий лай собаки. Животные чувствуют и видят больше людей, помнишь?

Когда Авария проводил Валентине экскурсию, таская ее по этажам «Тру Стори», Вика с Ильей уже вытащили Витю из бункера. Они обмахивали его ладонями, помогая слабому ветерочку обдуть его полыхающие щеки.

– Мне хреново, – задыхаясь и откашливая густую черную мокроту, незаметную в темноте, повторял Витя. – Мне хреново… Ой… Кхе… Как же… кхе-кхе… хре-но…

– Не ворочайся. Не трать силы. И отцепись уже от Ключа, – нервничала Вика, вглядываясь в темноту. Ее напрягал скул псины и шорохи – журчание ручья, впадающего в речушку. А еще ее напрягали лекарства – они Вите не помогали. Она вдруг ощутила на себе мощную нехватку взрослого человека рядом, потому что она – всего-навсего взрослый ребенок. – Положи же его. Разводной никуда от тебя не убежит.

– Он… поможет… Говорит… Кха! – Черный слизистый ком выхлопнул из его рта и едва не попал в рот Вике. Жаль, что она успела отвернуться. Жаль, что мрачная попала только на ее шею. Жаль, что Вика додумалась смыть ее ключевой водой.

– Если бы он помог, то… – она задумалась, – то помог бы. Ты бы тут не пыхтел.

– Вика, – вступился Илья. – Витя болен, и, мне кажется, очень серьезно. Не похоже на обычную простуду. Если Разводной говорит ему, что поможет, значит поможет. Профессор, кстати, тоже так считает.

– А мы с Кейси считаем, что Витька нуждается в медицинской помощи профессиональных врачей. Попросим Аварию отвести его в больницу.

– Или вызвать скорую… на Родниковую, к примеру.

– Не надо врачей, не надо скорую. – Витя перевалился на бок. – Ключ меня вылечит. – И что было сил ударил себя Разводным по ягодице. – Ай!

– Витя! – Вика побежала к нему.

Илья ее опередил – находился ближе.

Витя замахнулся. Удар пришелся по пояснице.

– Отдай! – Илья уже вцепился в Ключ и тянул. Он полагал, что выдернуть его из рук больного друга будет не сложнее, чем вилку из розетки, но ошибся. Руки проскользнули по шершавой, в мятинах, поверхности. С ладоней содралась кожа. – Отдай! – Вторая безрезультатная попытка. Ссадины защипало от пота.

«Отойди от него», – сказал я Илье, и он отошел.

Дрожащими руками Вика дотронулась до Кейси. Та шепнула, что медлить нельзя. Вика метнулась к часовенке. Там, едва поскользнувшись на влажной траве, чуть не расшибла голову о бревенчатый угол. Изогнувшись всем телом, удержалась. В спине стрельнуло. Держась за поясницу, она наклонилась за ковшом и зачерпнула холодную воду.

Илья сидел на коленях рядом с другом и плакал. Он уже не предполагал – точно знал: такое поведение Вити вызвано ни простудой, ни любой другой болезнью, знакомой человечеству. Наблюдая за ним, он видел в нем свою покойную сестру. Он вспоминал Полю, изменившуюся в одночасье. Он помнил ее, и от того ему становилось только горче. Я же становился сильнее. Именно это мне и нужно было – его горе, – чтобы положить конец счастью или же дать начало новому человеческому роду.

«Профессор, прошу тебя, сделай что-нибудь, – снова и снова повторял Илья, пока Витя снова и снова избивал себя Разводным Ключом, своей «доброй периэрго прагмой». – Профессор…»

«Пытаюсь. Но боюсь, он сильнее меня, – отвечал я. – Мы с Кейси…»

Одежда Виктора насквозь пропиталась кровью. Мрачной кровью, в сумерках ничем не отличающейся от обычной. Витя замахивался и ударял, замахивался и ударял, что капли от Разводного разлетались, как брызги в воде. Илья плакал – я питался.

«Это – само воплощение зла, – думал Илья. – Оно вселилось в Витьку и разрастается».

Вика не думала – делала: подбежав с ковшом, она выплеснула литр холодной воды в лицо Вити. Вода попала в глаза, нос, рот и уши.

Витя замер. Через туманную пелену разбавленной на зрачках мрачной крови он увидел Вику. Ту самую девчонку, благодаря которой он сдружился с Ильей (а вот и сам Илья: сидит и плачет). Ту самую девчонку, в которую тоже успел влюбиться по-своему, но ничуть не слабее.

– Вика… – он кашлял и тяжело дышал, – это ты? Вика?

– Я. – Она наклонилась и потрогала его лоб. – Ты весь горишь. Миленький, скоро вернется Андрей. Мы отвезем тебя в…

– Нет, – сказал как отрезал Витя. Он перевернулся с бока на бок и нерасторопно начал подниматься.

– Не двигайся. Тебе стоит приберечь силы, – Вика прижала его к земле, нежно надавив на плечи. – Илья, принеси еще воды, умоем его. – Она размазала мрачную кровь на подбородке Вити, думая, что это грязь.

«Умывание ему никак не поможет», – подумал Илья, но все равно поплелся к роднику. Когда ковш одним зачерпыванием в ручей наполнился до краев, он услышал морзянку, а потом и невнятный голос Аварии. Невнятный, потому что я успел приглушить его волну.

– Нет!!! – завизжала Вика. – Господи!

Ковш чуть не выпал у Ильи из рук. Он обернулся и увидел, как ему тогда показалось, чудо: Витя стоял на ногах и выглядел совершенно здоровым. Вот только когда Илья поднял глаза и увидел его лицо, все встало на свои места. Все его худшие опасения сбылись: на лице Вити ухмылялся все тот же самый чертов Смайл.

Илья оторопел.

Вика визжала. Она всеми силами пыталась удержать своего маленького друга. Она с ним боролась. А он размахивал Ключом, разбрызгивая капли мрачной крови. Та терялась в темноте.

– Вам немного осталось, сучары, – прошипел Витя.

Вика оттолкнула его и бросилась наутек. Такой совет ей дала Кейси. Единственно верный совет.

– Как ты посмела, сука? – Витя замахнулся.

– Витя! – Крича, Илья побежал к нему с ковшом, расплескивая воду.

Витя метнул Ключ. Тот, раскручиваясь в воздухе, за доли секунды преодолел расстояние, не превышающее и десяти метров, и угодил по спине Вики.

Вика взвыла от боли и упала. Поползла, тяжело дыша.

Витя был уже рядом. Он поднял с земли Ключ, замахнулся и ударил тяжелыми губками по ее ноге. Удар пришелся по пятке. Обувь немного сдержала силу удара, но даже Илья услышал то ли щелчок, то ли хруст. Вика вновь взвыла, но ползти не перестала.

Когда Илья был от нее на расстоянии вытянутой руки, ковш, что он держал, был наполовину пуст. Остатками воды он плеснул в Витю. И пусть струйка оказалась жалкой пародией на мощную струю, Витя все же опомнился. Он раскрыл щелки глаз.

– Илья? – И посмотрел на друга. Перевел взгляд на руки, на Ключ. Увидел Вику. – Вика?

– Витя… друг… брось Ключ, пока не наделал глупостей. Точнее, он не наделал.

– О чем ты? – спросил Витя, но Ключ все же отбросил, причем так далеко, как не смогла бы моя мрачная, оседлавшая его мышцы и организм в целом. Разводной глухо приземлился за бугорком в высокой траве. Его местоположение определила только взметнувшая к небу птица.

– Смайл… он на твоем лице. Он… Витя, нет!

Витя закрыл глаза, оттолкнул Илью и пошел на Вику. К тому времени та уже подползла к часовенке и открывала дверь.

– Куда намылилась, мымра?! – разрывая гортань, проорал Витя. Он схватил ее за больную ногу и потащил.

Вика вцепилась в открытую дверцу. Забрыкалась. Она визжала во все горло, а в голове упрашивала Кейси хоть как-то помочь. Возможно, даже вселиться в мозг Вити и обуздать его. Но он уже был обуздан, а чтобы сбросить наездника, пригодилась бы мощная сила, которой Кейси не обладала.

Дверь скрипела на петлях, а короткие ноготки Вики поперек врезались в древесные волокна. Один ноготь задрало. Если бы Вика могла, ее вопли были бы еще громче, но инстинкт самосохранения приказал ей поступить иначе: всю энергию, что можно было преобразовать в крик, Вика выпустила в свободную от оков Вити и не больную ногу. Она разъяренно сгибала и разгибала ее, нанося хаотичные удары по лицу, плечам, груди Вити.

Тот никак не отступал. Только Смайл улыбался пуще прежнего, становился шире, занимая собой разбитое лицо своего носителя.

«Не медли», – сказал я Илье.

Тот не медлил: когда снова подобрался к Вите, ударил его ковшом по затылку. Ковш погнулся. Из черепушки Вити брызнула струя крови.

– Илья? – обернулся Витя, на долю секунды вернувшись в сознание.

Вика врезала здоровой ногой по удерживающим больную рукам Вити. Она смогла сбить оковы.

Витя повалился на землю с одной лишь кроссовкой Вики в руках. Упал. С него съехали штаны, футболка задралась, выставляя напоказ результаты проделанной работы мрачной крови: на попе и пояснице большое гнилое пятно впадиной углублялось в его тело, обнажая едва заметные островки белых костей.

– Что за… – опешил Илья.

– Она… – Витя отрыгнул черной массой. – Она меня клюнула. Клюнула меня. Та летающая сука меня зарази…

Витя закрыл глаза. Забился в конвульсиях. Он не сдавался. Он продолжал бороться с мрачной, но исход был очевиден.

«Чего ты ждешь?» – спросил я Илью.

Илья понял намек и без раздумий ударил по Смайлу ковшом. Рассек Вите лоб. Тот снова раскрыл глаза.

– Илья… – захрипел он, – это не… про… твой… ссор… это… он… не иг…

Пришлось заткнуть этого мелкого предателя. Мрачная заполнила собой ротовую полость, потекла из ушей, залила глаза.

– Я не понимаю! Я не понимаю тебя! – Илья затормошил Витю за плечи, позабыв о его недуге. – Что ты говоришь? Витя! Витя! – Он наклонил его голову. Кровь вытекла изо рта и образовала лужицу. Впиталась в землю. Живого в том месте больше ничего не вырастет.

– Проф… – Витя кашлянул. – Он… про… про…

Глаза Вити вывалились из орбит и лопнули. На их месте появились черные дыры. Он уже ничего не слышал, а теперь еще перестал видеть, но продолжал произносить мое имя, данное мне Ильей.

– Про… сс… фес… про…

Каким бы жутким ни было зрелище, Вика с Ильей совладали своими эмоциями и привыкли к рвоте. Любой другой малолетка на их месте давно бы потерял сознание или завыл от ужаса, но только не они. Похоже, за свою короткую жизнь они уже успели насмотреться на всякую чертовщину. Илья – точно. Зря что ли он убил сестру и наблюдал за сожжением родителей?

– Вика, принеси эту чертову аптечку! Принеси все, что вообще сможешь отыскать: бинты, пластыри… Все что угодно, пока этот хрен полностью не убил Витьку. Принеси же хоть что-нибудь!

– Я… – Вика поднялась на колени, затем встала на ноги. Далось ей это тяжело. Трещина в ее пятке отзывалась пульсирующей болью. Я чувствовал эту боль. Да что я – ее чувствовал даже Илья. Чувствовал и Авария, находясь на другом конце города. – Я не…

Прихрамывая, она заковыляла к часовенке, всем своим видом напоминая глупенького Аварию. Теперь его псевдоним сгодился и для нее.

– Про… ф… сс… проф… рр… – не переставал заикаться Витя. Голова его лежала на ладонях Ильи.

– Вика, прошу, скорее! Потом будет поздно!

– Я не могу… – произнесла она.

– Пожалуйста, постарайся! Мы еще можем ему…

– Боюсь, помочь ему мы уже не сможем, – обреченно промолвила Вика. – Думаю, помочь ему способен только Профессор. Думаю, поэтому Витя…

«Профессор, что мне делать?»

«Боюсь, Илья, я тоже не в силах. Боюсь, уже поздно».

«Никогда не может быть поздно. Сделай же что-нибудь. Или скажи, что сделать мне».

Глаза Ильи наполнились слезами. Он не желал верить, но приходилось – мы же были лучшими друзьями, были одним целым, помнишь?

– Сейчас ты разговаривал с ним, с Профессором? – спросила Вика, заметив, как изменилось его лицо.

Илья опустил голову.

– Что он сказал?

– Сказал, что слабее Смайла. Он боролся с ним. Он пытался изгнать эту тварь, вселившуюся в Витьку. – Илья закрыл глаза. По щекам покатились слезы. Он наклонился к Вите и обнял его, не обращая внимания на ехидную улыбку Смайла на его лице.

– Мы еще можем помочь! – оживилась Вика и захромала в сторону бункера и медикаментов.

– Сейчас мы можем только избавить его от страданий…

15

В четверть шестого утра Авария проснулся в крохотном номере на двоих. Едва он раскрыл глаза, как через занавески ударил луч солнечного света. Глаза его заслезились, а в голове зазвенело, словно по ней ударили, как молотом по наковальне.

Он закрыл глаза, а когда открыл, на часах было уже семь. Еще раз моргнул – прошло еще полчаса. Ночка выдалась жаркая.

Другой пьяница точно бы не запомнил, что с ним произошло, но только не Авария. Авария не так прост, каким казался. Он хорошо помнил, как хотел заплатить таксисту, что довез его и Валентину до «Спринг Вилладж», его честно заработанные две сотни. Помнил он и то, как Валентина назвала водителя по имени, и тот вмиг назвал поездку бесплатной, тем самым внеся своеобразное пожертвование школе, в которой учился его пасынок. Помнил Авария и распитую прямо из горла бутылку водки на заднем сиденье такси, и ее неестественный вкус. Да, он давно не употреблял спиртное, но вкус водки помнил отчетливо. Он предполагал, что Валентина могла что-то в нее добавить, но не догадывался, что это сделала официантка Оля, работающая не только на его – платной, – но и на моей – духовной – стороне. Это она растворила в бутылке двенадцать таблеток мелатонина. Впрочем, о странном вкусе Авария перестал думать после первого же глотка.

Когда они завалились в номер для двоих, Авария уже был пьян до чертиков и зевал шире, чем когда бы то ни было. Завидев белоснежные одеяло и подушку, он, не снимая ни костюма, ни ботинок, плюхнулся на кровать и остекленными, полными удивления глазами посмотрел на Валю. Та, в его понимании, была живчиком, держалась на ногах уверенно, будто ничего и не пила вовсе, хотя в тот момент бутылка водки горлышком примыкала к ее губам. А главное – не я дал ей такой приказ – она сама вздумала опоить молоденького красавца. Что ж, мне было интересно понаблюдать за ее дальнейшими действиями.

К сожалению для Аварии, он помнил и ее стриптиз на журнальном столике под песню Клавы Коки, и уже пустую бутылку водки, вылетевшую из ее руки и разбившуюся рядом с кроватью. Его глаза слипались, но он видел, как Валентина трясла жировыми складками и обвисшими сиськами, вальяжно шагала в его сторону и отправляла воздушные поцелуи. Как потом она ползла к кровати.

Она облизала его ботинки, прошлась языком и по брючине, скрывающей его здоровую ногу, оставляя на ней мокрый след. Белоснежному одеялу досталось больше: из влагалища Валентины сочилась, как о ней тогда подумал Авария, темная слизь, совсем не похожая на то, что должно было быть на самом деле. Когда языком она добралась до пупка, ее пальцы мгновенно расстегнули ремень и ширинку. Авария вздернул руки, но те его не слушались. Управлять ими он не мог. Он не мог управлять даже собственным мозгом – очень хотелось спать. Тем временем Валя уже приспустила его трусы. Авария задремал, чувствуя единственным органом, который еще хоть как-то отзывался в его нервной системе, приятные ощущения. Дремота переросла в крепкий сон и за прошлую ночь он проснулся всего раз, когда что-то влажное и колючее бороздило по его губам, щекам и носу. Когда, шире раздвинув ноги, Валентина села ему на лицо.

Утром, глядя в светлый потолок гостиничного номера, Авария прокрутил в голове прошлую ночь и почуял неладное. Что-то неладное, что тревожило его, и когда он валялся под Валей.

Он убедился, что в номере больше никого нет. Приподнял голову и посмотрел на брюки: ширинка расстегнута, ремень – на месте, только на голубой материи остались странные разводы, похожие на жирные капли от сочного чебурека.

Он с трудом поднялся с кровати. Осколки битого стекла прохрустели под подошвами ботинок. Он еще раз обвел взглядом номер, встал на колени и заглянул под кровать. От увиденного понял, отчего во рту стоит отчетливый медный привкус, и его чуть не вырвало. Под кроватью валялись скомканные трусы Валентины и набухший тампон.

Превозмогая самого себя, Авария бросился в санузел и, не включая в нем света, тщательно прополоскал ротовую полость теплой водой. Зубной щетки для постояльцев в «Спринг Вилладж» не нашлось, поэтому зубную пасту он нанес на палец. Им же и почистил зубы. Прополоскал рот ополаскивателем и подумал, отчего же в номере есть все, но нет зубной щетки? Когда медный привкус пропал, он включил-таки свет и подошел к зеркалу. Все лицо его было в ссадинах и царапинах. Набухшие губы были краснее обычного. Аварию снова чуть не вырвало. С мыслью «хорошо, что хоть жив остался» он умылся.

Какой же правдивой была та его мысль: в то утро он мог и не проснуться – передоз снотворного и не только. Вдоволь напрыгавшись на лице красавчика, получив оргазм, Валентина оделась и приготовилась покинуть номер. Я заставил ее поднять осколок бутылки и перерезать горло спящего красавца. Когда острое стекло находилось у его подбородка, планы быстро сменились, и Валентину пришлось отозвать, не оборвав тем самым его ниточку жизни. Коли уж мрачная попала в его организм таким интересным способом, то почему бы не попробовать взять контроль и над ним? Он еще мог мне пригодиться, а если и нет, то предыдущее можно и перевыполнить.

Приведя себя в порядок (если не считать опухшее утреннее лицо, мешки под глазами, взъерошенные сальные волосы и помятый костюм), Авария подошел к окну. По счастливой случайности гостиничный номер находился на первом этаже, а вид из окна выходил на парковку, где пустовали три автомобиля бизнес-класса и городской парк за ней. Парковку бережно подметал дворник, которой не смог бы увидеть Аварию даже с расстояния вытянутой руки. Тем не менее Авария решил переждать. А когда дворник поволок мешок с пылью к мусорному контейнеру, открыл окно и сиганул из номера.

16

А вот у Вики с Ильей ночь выдалась бессонной, и провели ее они на улице. Нет, не любуясь звездами и не разговаривая на душевные темы.

Спускались в бункер-мастерскую они всего раз, да и то на несколько минут – рассиживаться зря времени не было, ведь ночи с каждым днем становились короче.

Выполнив все, что от них требовалось, они молились. В основном все их молитвы были выдуманы на ходу, как и божок, в которого они верили. Они просили у него хорошей, счастливой жизни. Просили божка дать конец тому безумию, окружающему их. А взамен обещали всю оставшуюся жизнь вести себя хорошо и не совершать грешных поступков, лишь бы все наконец закончилось. Правильно или нет, они крестились, прижимаясь ладонью правой руки то к груди, то ко лбу, то к плечам. Они верили, что рано или поздно их божок услышит и сжалится. Они стояли на коленях и кланялись, хлопая ладонями по вытоптанной поляне до самого рассвета, делая перерывы лишь на умывания в родниковой воде. Даже когда утреннее солнце безжалобно припекало их потные спины, они продолжали молиться, креститься и кланяться, сотрясая и вдыхая пыль.

Перестали они, только вдоволь перепугавшись, услышав сначала шелест травы, а потом и глухие шаги. К этому времени их единственный Бог, существующий для них по-настоящему, услышал все их молитвы и просьбы и пообещал выполнить их. Совсем скоро я, настоящий их Бог, поставлю точку их напастям.

Пока их никто не заметил, они вскочили с «молитвенной» поляны и побежали к потайной дверце часовенки, открытой, как и их глаза, всю ночь.

– Не бойтесь. – Они повернули головы – Авария. – Это я. Не тяните, – поторопил он и, когда они залезли во внутрь, закрыл за собой дверцу.

Спустились в бункер.

Первым делом Авария переоделся – полностью сменил имидж. Теперь на нем были не голубые брюки, а синие спортивные штаны с протертыми и чуть вытянутыми коленками, рубаха и пиджак сменились белой футболкой с коротким рукавом. На носу сидели допотопные солнцезащитные очки-прямоугольники, на голове – камуфляжная панама. Всем своим видом он напоминал не безмозглого дурачка, не красавца-организатора – вылитого дачника, готового броситься в садоводство в любую минуту. Только после очередного полного перевоплощения он заметил красные глаза Вики и Ильи и настороженно спросил:

– Что с вами? У вас все хорошо? Все в порядке? Скажите, что все «ОК», я себе места не нахо… – До него наконец дошло, что в его мастерской-бункере не хватает одного ребенка. Он помрачнел. – Где Витя?

– На улице, – только и сумел произнести Илья. Он думал, что слезы, проливающиеся всю ночь, закончились, а слезная железа не сумеет выработать той соленой жидкости даже на пару капель, но ошибался. Он разрыдался, вновь переживая ночное событие.

Разрыдалась и Вика.

Авария хотел было их успокоить, броситься к ним и прижать к своей груди, но решил, что ему не удастся заменить ни их родителей, ни любого другого родного и близкого им человека. Он молча смотрел и сопереживал, только догадываясь об истинной природе их слез. Пока они плакали и жалобно всхлипывали, он прокручивал в голове различные варианты. Думал, что они поссорились с Витей, поругались. Что он ушел от них, ведь их дружбе пришел конец. Вот только он никак не мог найти веской причины для серьезной ссоры настоящих друзей. Может быть, любовный треугольник, где не нашлось места одному углу? Похоже на то.

Когда завывания и слезы сошли на нет, а глаза детей пылали режущей краснотой, Авария обратил внимание на экран телевизора, где камера видеонаблюдения транслировала картинку высокой четкости: пенсионер, по внешнему виду ничуть не отличающийся от нового Аварии, набирал на источнике бутыль воды, а его такса (почему туда так манило зверей?), поджав хвост и обнюхивая иссохшую землю, кружилась в одном месте, где, вроде бы, ничего и не было. Это-то и насторожило Аварию.