Часть четвертая
Германский мир
Германский дух есть дух нового мира, цель которого заключается в осуществлении абсолютной истины как бесконечного самоопределения свободы, той свободы, содержанием которой является сама ее абсолютная форма. Назначение германских народов состоит в том, чтобы быть носителями христианского принципа. Принцип духовной свободы, принцип примирения был заложен в простодушных, еще не просвещенных душах германских народов, и на них была возложена задача не только принимать понятие истинной свободы за религиозную субстанцию при служении мировому духу, но и свободно творить в мире, исходя из субъективного самосознания.
Переходя к разделению германского мира на периоды, мы должны тотчас же указать на то, что это деление не может основываться, как при рассмотрении истории греков и римлян, на двояком внешнем отношении к предшествовавшему ему и к следующему за ним всемирно-историческому народу. История показывает, что ход развития у этих народов был совершенно иным. Греки и римляне достигли внутренней зрелости, когда они устремились в другие страны. Наоборот, германцы начали с того, что они разлились, как поток, наводнили мир и покорили одряхлевшие и сгнившие внутри государства цивилизованных народов. Лишь тогда началось их развитие, вызванное соприкосновением с чужой культурой, чужими религией, государственным строем и законодательством. Они сформировались благодаря усвоению и преодолению чужого, и их история является скорее процессом углубления в себя и отнесения к самим себе. Правда, и западный мир устремлялся в иные страны в крестовых походах, при открытии и завоевании Америки, но там он не соприкасался с предшествовавшим ему всемирно-историческим народом, там он не вытеснял принципа, до тех пор господствовавшего в мире. Здесь отношение к внешнему миру лишь сопутствует историческому процессу, не вызывает существенных изменений в положении вещей, а, наоборот, носит на себе отпечаток, придаваемый ему внутренней эволюцией. Итак, отношение к внешнему миру оказывается здесь совершенно иным, чем у греков и римлян. Ведь христианский мир есть мир завершения, принцип осуществлен, и поэтому исполнились времена: идея уже не может найти в христианстве ничего неудовлетворенного. Хотя церковь, с одной стороны, подготовляет индивидуумов к вечности как к будущему, поскольку отдельные субъекты как таковые все еще не отрешились от партикуляризма, но в церкви присутствует и дух божий, она прощает грешника и является нынешним царством небесным. Таким образом для христианского мира уже нет ничего абсолютно внешнего, но для него существует лишь нечто относительно внешнее, причем оно в себе уже преодолено, и по отношению к нему дело идет лишь о том, чтобы обнаружить, что оно преодолено. Отсюда вытекает, что для нового мира деление на эпохи уже не может быть основано на отношении к чему-то внешнему. Итак, следует найти иной принцип деления.
Германский мир усвоил как готовые римскую культуру и религию. Правда, существовала немецкая и северная религия; но она не пустила сколько-нибудь глубоких корней в духе; поэтому Тацит называет германцев: Securi adversus Deos[38]. Благодаря соборам и отцам церкви, которые обладали всею образованностью греческого и римского мира, в особенности же знали его философию, христианская религия, которую они приняли, стала законченной догматической системой, подобно тому как церковь стала вполне сложившейся иерархией. Народному языку германцев церковь также противопоставляла вполне разработанный язык, а именно латинский. В искусстве и в философии обнаруживается такая же чужеродность. То, что сохранилось в сочинениях Боэция и еще в некоторых других источниках из александрийской и формально-аристотелевской философии, стало для Запада на многие века неизменным достоянием. В форме светской власти обнаруживается та же связь: готские и другие вожди стали называться римскими патрициями, и впоследствии была восстановлена Римская империя. Таким образом с внешней стороны германский мир представляется лишь продолжением римского. Но в нем жил совершенно новый дух, благодаря которому должен был возродиться мир, а именно свободный, самостоятельный, абсолютное своенравие субъективности. Этому глубокому чувству противостоит содержание как абсолютное инобытие. Из этих принципов вытекают различие и противоположность церкви и государства. С одной стороны, формируется церковь как наличное бытие абсолютной истины, потому что она есть сознание этой истины и в то же время деятельность, клонящаяся к тому, чтобы субъект стал соответствующим ее требованиям. С другой стороны, проявляется светское сознание с его целями, осуществляемыми в сфере конечного, – государство, исходящее из чувства, верности, субъективности вообще. Европейская история есть обнаружение развития каждого из этих принципов для себя, в церкви и государстве, затем их противоположности, не только взаимной, но и заключающейся в каждом из них, так как каждый из них сам оказывается целостностью, и наконец примирения этой противоположности.
Итак, следует рассмотреть три периода этого мира.
Первый период начинается с появления германских народов в римском государстве, с первоначального развития этих народов, которые, приняв христианство, овладели Западом. При дикости и простодушии этих народов их появление не представляет большого интереса. Затем христианский мир выступает как христианство, как единая масса, в которой духовное и светское являются лишь различными сторонами. Эта эпоха продолжается до Карла Великого.
Во втором периоде результатом развития этих двух сторон является последовательная самостоятельность и противоположность – церкви для себя как теократии и государства для себя как феодальной монархии. Карл Великий поддержал папство в борьбе против лангобардов и римской знати; таким образом был заключен союз между духовною и светскою властью, и после того как состоялось примирение, на земле должно было наступить царство небесное. Но именно в это время вместо духовного небесного царства христианский принцип представляется превратившимся из внутреннего в нечто внешнее и совершенно извращенным. Христианская свобода обратилась в свою собственную противоположность как в религиозном, так и в светском отношении, превратившись, с одной стороны, в суровое порабощение, с другой стороны – в высшей степени безнравственную распущенность и грубость всех страстей. В этот период следует обратить особое внимание на два явления: во-первых, на образование государств, в которых обнаруживается субординация, так что все становится постоянным партикулярным правом, без сознания всеобщности. Эта субординация проявляется в феодальной системе. Во-вторых, обнаруживается противоположность церкви и государства. Эта противоположность существует лишь потому, что церковь, которая должна была соблюдать святость, сама унижается до полной светскости, и светскость является тем более презренною, что все страсти оправдываются религией.
Второй период кончается, и третий начинается в царствование Карла V, в первой половине XVI века. Тогда в мирянах пробуждается сознание, что и они вправе судить о нравственности, справедливости, честности и деятельности человека. Пробуждается сознание своих прав благодаря восстановлению христианской свободы. Христианский принцип подвергся ужасной дисциплине формирования, и благодаря реформации впервые признаются его истинность и действительность. Этот третий период германского мира продолжается от реформации до нашего времени. Здесь принцип свободного духа стал знаменем мира, и из этого принципа развиваются общие основные положения разума. Формальное мышление, рассудок, уже было развито, но мышление получило свое истинное содержание лишь благодаря реформации, благодаря вновь пробудившемуся конкретному сознанию свободного духа. Лишь с тех пор мысль начала развиваться: устанавливались выводимые из нее основные положения, согласно которым следовало преобразовать государственный строй. Отныне государственная жизнь должна стать сознательной, соответствовать требованиям разума. Обычай, традиция уже не признаются, различные права должны узаконить себя как основанные на разумных принципах. Таким образом впервые осуществляется свобода духа.
Мы можем различать эти периоды как царство отца, сына и духа. Царство отца есть субстанциальная, лишь подвергающаяся изменениям дифференцировавшаяся масса; это царство сходно с господством Сатурна, который поглощает своих детей. Царство сына есть проявление бога лишь по отношению к мирскому существованию, озаряющее его как нечто чуждое ему. Царство духа есть примирение.
Эти эпохи можно сравнить и с предшествовавшими всемирными царствами, а именно, поскольку германский мир есть царство целостности, мы находим в нем определенное повторение прежних эпох. Эпоху Карла Великого можно сравнить с персидским царством: это период субстанциального единства, причем это единство основано на внутреннем, душевном мире, и в духовных и мирных делах оно еще отличается простодушием.
Греческому миру и его лишь идеальному единству соответствует эпоха до Карла V, когда реального единства уже не существует, потому что всякий партикуляризм упрочился, выражаясь в привилегиях и особых правах. Как во внутренней жизни государства различные сословия с их особыми правами изолированы, так и между отдельными государствами существуют только внешние взаимные отношения. Начинается дипломатическая политика, которая в интересах европейского равновесия объединяет государства друг с другом и друг против друга. Это та эпоха, когда мир становится ясным самому себе (открытие Америки). Тогда и сознание проясняется в сверхчувственном мире, и этот мир выясняется: субстанциальная реальная религия доходит до чувственной ясности в элементе чувственного (христианское искусство в эпоху папы Льва) и выясняет себя себе также и в элементе глубочайшей истины. Эту эпоху можно сравнить с эпохой Перикла. Начинается углубление духа в себе (Сократ – Лютер); но Перикла не оказывается в этой эпохе. Карл V имеет возможность действовать, располагая огромными внешними средствами, и его власть кажется абсолютной, но ему недостает духа, одушевлявшего Перикла, а поэтому у него не оказывается и абсолютных средств для свободного господства. Это та эпоха, когда дух выясняет себя себе в реальном разграничении; теперь в германском мире обнаруживаются различия, и они оказываются существенными.
Третью эпоху можно сравнить с римским миром. В ней также существует единство всеобщего, но не как единство абстрактного всемирного владычества, а как гегемония самосознательной мысли. Теперь признается рациональная цель, и привилегии и проявления партикуляризма заменяются единством по отношению к всеобщей цели государства. Народы желают права в себе и для себя; не только отдельные трактаты имеют силу, но в то же время принципы составляют содержание дипломатики. Религия также не может устоять без мысли, и она отчасти приближается к понятию, отчасти же, будучи принуждаема самою мыслью, она становится интенсивной верой или, под влиянием отчаяния, вызванного мыслью, она, совершенно чуждаясь мысли, становится суеверием.
Отдел первый
Элементы христианско-германского мира
Глава первая
Переселение народов
Об этом периоде в общем можно ограничиться немногими словами, потому что он представляет мало материала для размышлений. Мы не намерены ни последовать за германцами в их леса, ни искать первопричины переселения народов. Эти леса всегда считались местопребыванием свободных народов, и Тацит вложил в свое знаменитое изображение Германии какую-то любовь и пристрастие в противоположность испорченности и искусственности того мира, к которому он сам принадлежал. Но мы не можем ввиду этого высоко ценить такое состояние дикости и разделять например заблуждение Руссо, который представлял себе состояние американских дикарей как такое, в котором человек обладает истинной свободой. Конечно дикарю совершенно неизвестны очень многие бедствия и страдания, но это имеет лишь отрицательное значение, между тем как свобода по существу дела должна иметь утвердительное значение. Блага утвердительной свободы суть лишь блага высшего сознания.
Всякий индивидуум существует у германцев как свободный для себя, и все-таки существует известная общность, хотя еще и нет политического состояния. Затем мы видим, что германцы наводняют Римскую империю. Их побудили к этому отчасти плодородие земель, отчасти стремление поискать для себя других мест для жизни. Несмотря на войны, которые они вели с римлянами, отдельные лица и целые племена поступали на военную службу к римлянам: уже при Цезаре германская конница сражалась на Фарсальских полях. На военной службе и благодаря сношениям с просвещенными народами они познакомились с их благами, с благами, способствующими наслаждению жизнью и житейскому комфорту, но главным образом и с благами духовной культуры. При последующих переселениях некоторые народы целиком, а другие частично остались на своей родине.
Итак, следует различать те германские народы, которые остались на своих прежних местах, и те, которые поселились в Римской империи и смешались с покоренными нациями. Так как в походах в другие страны германцы свободно присоединялись к вождям, то обнаруживается своеобразное отношение, а именно – германские народы как бы удваиваются (ост– и вестготы; готы повсюду на земле и в своем отечестве; скандинавы, норманны в Норвегии и затем как рыцари в чужих странах). Судьба этих народов была различна, по их общая цель заключалась в том, чтобы завладеть территорией и сформироваться в государство. Это развитие свойственно в одинаковой мере всем им. На западе, в Испании и Португалии, сперва поселяются свевы и вандалы, но затем их покоряют и вытесняют вестготы. Образовалось большое вестготское государство, в состав которого входили Испания, Португалия и часть южной Франции. Вторым государством было государство франков. Этим общим именем с конца II века называются истевонские племена между Рейном и Везером; они поселились между Мозелем и Шельдой и дошли под предводительством Хлодвига в Галлию до Луары. Затем он покорил еще франков на берегах Нижнего Рейна и алеманнов на берегах Верхнего Рейна, а его сыновья покорили тюрингов и бургундов. Третьим государством было государство остготов, которое было основано Теодорихом и процветало особенно при нем. Ученые римляне Кассиодор и Боэций были высшими чиновниками при Теодорихе. Но это остготское государство существовало недолго; его уничтожили византийцы под предводительством Велизария и Нарзеса; затем во второй половине (568 г.) VI века в Италию вторглись лангобарды и господствовали в ней два века, пока и это государство не было покорено франками при Карле Великом. Впоследствии в южной Италии поселились еще норманны. Затем следует упомянуть еще о бургундах, которые были покорены франками и государство которых образует как бы перегородку между Францией и Германией. Англы и саксы двинулись в Британию и покорили ее. Впоследствии и там появляются норманны.
Таким образом эти страны, которые прежде составляли часть Римской империи, были покорены варварами. Немедленно обнаружился резкий контраст между уже просвещенными жителями этих стран и победителями, но этот контраст перестал существовать, когда образовались новые нации, носящие следы двоякого происхождения. Во всем духовном наличном бытии таких государств обнаруживается отсутствие цельности, и даже в самом внутреннем обнаруживается нечто внешнее. Наружно это различие тотчас бросается в глаза благодаря языку, который представляет собой продукт взаимодействия древнеримского языка, который сам уже смешался с местными языками, и германского языка. Мы можем сгруппировать эти народы как романские, и мы причисляем к этой группе Италию, Испанию с Португалией и Францию. Им противостоят три другие нации, говорящие на языках, более или менее приближающихся к немецкому, у которых сохранилось цельное глубокое чувство, а именно сама Германия, Скандинавия и Англия, из которых последняя, хотя и входила в состав Римской империи, но подобно самой Германии подвергалась влиянию римской культуры преимущественно лишь на окраинах и затем опять была германизирована англами и саксами. Собственно Германия осталась свободной от всякого смешения, лишь южная и западная окраины у Дуная и у Рейна находились под властью римлян; в части, расположенной между Рейном и Эльбой, вполне сохранился народный дух. Эта часть Германии была населена несколькими племенами. Кроме рипуарских франков и тех франков, которых Хлодвиг поселил на берегах Майна, следует назвать еще четыре главных племени: алеманнов, бойоариев, тюрингов и саксов. Скандинавы также остались на своей родине свободными от всякой примеси, но впоследствии они под именем норманнов прославились своими набегами. Они предпринимали рыцарские походы почти во все страны Европы; часть их направилась в Россию и основала там русское государство, часть поселилась в северной Франции и в Британии; другая часть основала княжества в южной Италии и в Сицилии. Таким образом одна часть скандинавов основала государства в других странах, а другая сохранила свою национальность в отечестве.
Кроме того в Восточной Европе мы находим огромную славянскую нацию, обитавшую на западе вдоль Эльбы до Дуная; затем между ними поселились мадьяры (венгры); живущие в Молдавии и Валахии и в северной Греции болгары, сербы и албанцы – также азиатского происхождения, и при столкновениях между народами они остались там как уцелевшие остатки варваров. Правда, эти племена основали государства и мужественно боролись с различными нациями; иногда они как авангард, как народы, находившиеся между враждебными силами, принимали участие в борьбе христианской Европы и нехристианской Азии, – поляки даже освободили осажденную Вену от турок, и часть славян приобщилась к западному разуму. Однако вся эта масса исключается из нашего обзора потому, что она до сих пор не выступала как самостоятельный момент в ряду обнаружений разума в мире. Здесь нас не касается, произойдет ли это впоследствии, так как в истории мы имеем дело с прошлым.
Германской нации было свойственно чувство естественной цельности в себе, и мы можем назвать это чувство Gemüth (душа). Это та сокровенная, неопределенная цельность духа по отношению к воле, в которой человек находит столь же общее и неопределенное удовлетворение в себе. Характер есть определенная форма воли и интереса, которая получает свои проявления; но задушевность (Gemüthlichkeit), не имеет никакой определенной цели вроде приобретения богатства, достижения почета и т. п., вообще она относится не к какому-нибудь объективному состоянию, а к состоянию в целом, как общее самоудовлетворение. Итак, в ней содержится лишь воля вообще как формальная воля и чисто субъективная свобода как своенравие. Для задушевности важна всякая особенность (Besonderheit), потому что душа целиком вкладывает себя в каждую из них; но так как, с другой стороны, она не задается определенными частными целями как таковыми, она и не изолируется при этом, в ней не оказывается злых страстей, проявляющихся в насилии, зла вообще. В душе не обнаруживается этого обособления, но в общем ей свойственно доброжелательство. Характер есть нечто противоположное этому чувству.
Таковы абстрактный принцип германских народов и субъективная сторона, противоположная объективной в христианстве. В душе нет никакого особого содержания, наоборот, в христианстве дело идет именно о предмете, о содержании как объекте. Но в душе заключается именно это желание найти удовлетворение в совершенно общей форме, и именно это желание найти удовлетворение тождественно с вышеуказанным содержанием принципа христианства. Неопределенное как субстанция объективно, есть совершенно всеобщее, бог; но то, что единичная воля умилостивляет бога, есть другой момент в христианском, конкретном единстве. Абсолютно всеобщее есть то, что содержит в себе все определения и постольку оказывается неопределенным; субъект есть безусловно определенное; они тождественны. Сперва это было обнаружено как содержание в христианстве, а затем субъективно как душа. Субъект должен теперь принять и объективную форму, т. е. развернуться и стать предметным. Существует потребность в том, чтобы для неопределенной чувствительности души абсолютное стало и объектом, для того чтобы человек дошел и до сознания своего единства с этим объектом. Для этого нужно очищение субъекта в нем, чтобы он стал действительным, конкретным субъектом, чтобы у него как мирского субъекта появились общие интересы, чтобы он действовал, стремясь к общим целям, знал о законе и находил в нем удовлетворение. Итак, эти два принципа взаимно соответствуют друг другу; и, как уже было упомянуто, германские народы обладают способностью быть носителями более высокого принципа духа.
Затем мы должны рассмотреть германский принцип в его непосредственном существовании, т. е. первоначальное историческое состояние германских наций. Задушевность в ее первом проявлении совершенно абстрактна, не развита, не имеет особого содержания, потому что субъективные цели не содержатся в душе как таковой. Там, где состояние целиком проявляется в форме задушевности, оно представляется чем-то бесхарактерным и бесчувственным. Душа, рассматриваемая совершенно абстрактно, оказывается бесчувственностью, и таким образом мы видим в первоначальном состоянии германцев варварскую бесчувственность, беспорядок и неопределенность в себе. Мы немного знаем о религии германцев. Друиды, галльские жрецы, были истреблены римлянами. Правда, существовала своеобразная северная мифология; но уже было упомянуто, до какой степени неглубоко укоренилась религия немцев в их сердцах, и об этом свидетельствует то, что немцы легко обратились в христианскую веру. Хотя саксы оказали сильное сопротивление Карлу Великому, но эта борьба была направлена не столько против религии, сколько против угнетения вообще. В их религии, равно как и в их правовых понятиях, не было ничего глубокого. Убийство не считалось преступлением и не наказывалось; искуплением за него являлось денежное взыскание. Это свидетельствует о недостаточной глубине чувства при отсутствии разлада в душе, которая видит в том, что кого-нибудь убивают, лишь ущерб для общины и ничего больше. Кровавая месть у арабов основана на том чувстве, что оскорблена честь семьи. У германской общины не было власти над индивидуумом; ведь элемент свободы ставился выше всего при их объединении, при котором возникали общественные отношения. Древние германцы славятся своей любовью к свободе, и римляне с самого начала совершенно правильно поняли это. В Германии свобода являлась знаменем до новейшего времени, и даже союз государей, во главе которого стоял Фридрих II, возник из любви к свободе. При переходе к общественному отношению этот элемент свободы не допускает ничего кроме образования народных общин, так что эти общины составляют целое, и каждый член общины как таковой оказывается свободным человеком. Дело об убийстве могло улаживаться денежным взысканием, потому что человек считался и оставался свободным, что бы он ни сделал. Это признание абсолютного значения индивидуума составляет основное определение, как заметил уже Тацит. Община или ее совет с участием членов общины разбирал частноправовые дела в целях обеспечения прав личности и собственности. Для общих дел, войн и т. д. нужны были общие совещания и решения. Второй момент заключается в том, что благодаря добровольному товариществу и свободному присоединению к военачальникам и князьям образовались центры. Здесь связь основана на верности, и верность является вторым знаменем германцев, как свобода была их первым знаменем. Индивидуумы добровольно присоединяются к субъекту и сами делают это отношение ненарушимым. Этого мы не находим ни у греков, ни у римлян. Отношение, существовавшее между Агамемноном и подчинявшимися ему царями, не было отношением короля к его свите, но являлось свободной ассоциацией, составившейся лишь для достижения определенной цели, гегемонией. А в немецких товариществах существует не только объективное, но и духовное, субъективное, интимнейшее личное отношение. Сердце, душа, вся конкретная субъективность, не отрешающаяся от содержания, но в то же время делающая его условием, так как она ставит себя в зависимость от лица и от предмета, делает это отношение соединением верности и послушания. Для соединения двух отношений, индивидуальной свободы в общине и связи в товариществе, необходимо образование государства, в котором обязанности и права уже не предоставлены произволу, но установлены как правовые отношения; при этом государство является как бы душою целого и сохраняет власть над ним, так что им устанавливаются определенные цели и права как по отношению к делам, так и для властей, причем основою в них остается общее определение. Но в германских государствах в этом отношении обнаруживается та особенность, что, наоборот, общественные отношения не носят характера общих определений и законов, а сплошь раздробляются на частные права и частные обязательства. В них конечно имеются общие черты, но нет ничего всеобщего; законы сплошь партикулярны, и права оказываются привилегиями. Таким образом государство слагается из частных прав, и лишь впоследствии, после напряженной борьбы, возникает рациональная государственная жизнь.
Было упомянуто, что назначение германских наций заключалось в том, чтобы быть носителями христианского принципа и осуществлять идею как абсолютно разумную цель. На первых порах существует лишь смутная воля, за которой скрыты истинное и бесконечное. Истинное является лишь задачей, потому что душа еще не очищена. Лишь благодаря продолжительному процессу она может настолько очиститься, чтобы стать конкретным духом. Религия противопоставляет насилиям, вызываемым страстями, свои требования и вызывает неистовство тех, которые совершают эти насилия; их нечистая совесть доводит их до ожесточения и бешенства, до которого они может быть не дошли бы, если бы ничто не противоречило им. Мы видим страшное зрелище ужаснейшей разнузданности страстей во всех тогдашних королевских домах. Хлодвиг, основатель франкской монархии, совершает ужаснейшие преступления. Черствость и жестокость характеризуют всех его преемников из Меровингов; та же картина повторяется в тюрингенском и других королевских домах. Конечно христианский принцип является заданием в их душах, но непосредственно они еще грубы. Воля, которая в себе истинна, не узнает самой себя и удаляется от истинной цели, ставя себе партикулярные конечные цели; но в этой борьбе с самой собой и против своей воли она осуществляет то, к чему она стремится; она борется против того, к чему она на самом деле стремится, и таким образом осуществляет это, потому что она в себе примирена. Дух божий живет в общине; это внутренний дух, побуждающий к деятельности; но дух должен быть реализован в мире, причем приходится пользоваться материалом, еще не соответствующим его требованиям, но этим материалом является сама субъективная воля, в которой таким образом оказываемся внутреннее противоречие. Мы часто видим переход на сторону религии, выражающийся в том, что человек, в действительности всю жизнь дравшийся и рубившийся, со всею силою характера и страсти добивавшийся успеха в мирских делах и предававшийся мирским наслаждениям, вдруг отвергает все это и становится религиозным отшельником. Однако вышеупомянутый процесс не прекращается в мире, но требует своего осуществления, и в конце концов оказывается, что дух находит именно в том, чему он сопротивлялся, конечную цель своей борьбы и свое удовлетворение и что мирская деятельность есть духовный процесс.
Итак, мы находим, что христианские народы считают своим величайшим счастьем то, в чем заключается их несчастье, и, наоборот, борются как против своего величайшего несчастья против того, в чем заключается их счастье (La vérité, en la repoussant, on l’embrasse)[39]. Европа приходит к истине, отвергнув ее и поскольку она отвергнула ее. Именно этим движением управляет провидение в собственном смысле, так как оно путем несчастья, страданий, благодаря стремлению к достижению частных целей и благодаря бессознательной воле народов с достоинством осуществляет свою абсолютную цель.
Итак, если на Западе начинается этот продолжительный всемирно-исторический процесс, необходимый для очищения, благодаря которому дух становится конкретным, то, наоборот, очищение, благодаря которому дух становится абстрактным, происходит одновременно на Востоке, причем оно совершается быстрее. Это очищение не нуждается в продолжительном процессе, и мы видим, что оно быстро и внезапно совершается в первой половине VII века в магометанстве.