Китовая пристань. Наследие атамана Пугачёва

Глава 5 Фальшивые деньги

Прибыв на Малую Бронную, сыщик остановил извозчика, не доезжая до дома Финагенова. Вместе с надзирателем Плашкиным Евграф дальше пошёл пешком, чтобы осмотреть улицу и прилегающие дома.

Возле дома убитого стояла небольшая толпа обывателей. Медленно подойдя к ним, сыщик подал секретный знак надзирателю вести себя тихо и незаметно, чтобы не мешать досужей болтовне собравшихся. Полицейские пополнили группу зевак и прислушались к разговору.

– Подхожу я утром к дому, осмотрел, как обычно, ювелирную лавку. Смотрю, все замки на месте. Убрался возле неё и пошёл к следующему крыльцу. Подхожу и вижу, что дверь вроде как приоткрыта. Я стучать начал, вначале потихоньку, затем сильнее.

Однако на стук никто не отозвался. Тогда я дверь толкнул и в прихожую вошёл, кричать начал, хозяев звать. Что, думаю, за чертовщина, не может быть, чтобы никого не было. Набрался смелости и вошёл в гостиную. Ба, а там два трупа лежат! Сам ювелир и его приказчик, бедняги! Я бегом к околоточному надзирателю, рассказал ему про беду. А дальше уже и полиция приехала. Грозный такой дядька, Егором Егоровичем зовут. Строгий, жуть. Как меня допрашивал, страх один. Думал, не отпустит, в тюрьму отправит.

Жаль Илью Прокопьевича, какой редкой души был человек. Курицу обидеть не мог, на каждый большой праздник подарок жаловал, и приказчика, Мишку, жаль! – делился своими мыслями, вздыхая, дворник.

– Так и есть. Добрый был человек, порядочный, всегда вовремя расплачивался за молоко, – добавил один из горожан, по виду молочник. Вывод о том, что этот человек именно молочник, можно было сделать по тому, что рядом с ним стояла телега с тарой для молока.

Все присутствующие обыватели закивали головами в знак согласия, горестно вздыхая.

– Одна моя знакомая, Анастасия, кухарка у господ, что через два дома живут, видела убийц. Сказывала мне, что ночью заприметила она издали трёх мужиков, больно быстро проходивших по улице, только лиц из окна не разглядела, – поделилась своей новостью одна из стоящих бабёнок.

– Вот и свидетель появился. Это хорошо, а то обычно попридумывают, кто во что горазд. Было или не было, всё в одну кучу. Народ у нас такой, балабольный.

Полиция обязательно найдёт преступников. Что думаете, никто ничего не видел? Так не бывает! Кто-нибудь да что-то расскажет. Зови Анастасию, соседка. Пусть правдой поделится, ей зачтётся. Вот полицейские с самого раннего утра чего-то ищут. Никого не допускают, лавка так и осталась закрытая. Надо им помочь.

Я уже на допросе был и страху натерпелся. После меня сторожа вызвали, потом и вас всех допросят. Анастасию, кухарку, надо в первую очередь допросить. Ежели она видела чего, пусть обязательно сообщит. Полчаса назад брат его прибыл, Афанасий Прокопьевич, ему тоже всё надо рассказать, чтобы повлиял на полицию. Такого человека убили! – заявил дворник.

Но зеваки уже не слушали дворника, после предложения о допросе кухарки многие решили разойтись. Связываться с полицией у горожан желания не было.

Евграф кивнул надзирателю Плашкину, они, незаметно отделившись от оставшейся кучки людей, последовали на место преступления.

Войдя в дом Финагенова, Евграф увидел следующую картину.

Тела покойников лежали на полу и были накрыты простынями. У стены за высоким круглым чайным столиком сидел надзиратель Кротов, подчинённый Тулина и хороший товарищ по службе. Напротив него с испуганным видом расположился человек, щеголевато, по последней городской моде одетый, невысокого роста, с круглым животиком и кудрявыми волосами на голове.

Рядом, недалеко от чайного столика, стояли двое – полицейский в форменном обмундировании, по-видимому, околоточный надзиратель, и доктор, вызванный Кротовым для констатации смерти.

– Ну, что тут у нас? – уточнил сыщик, войдя в помещение.

– Доброе утро, ваше высокоблагородие! Вернее, здравия желаю. Утро-то совсем и не доброе. Допрашиваю уважаемого Афанасия Прокопьевича, брата убиенного. Рад, что именно вы прибыли на расследование, поэтому позвольте доложить кое-что отдельно, – заявил Кротов, вставая и кивая в знак приветствия сослуживцу Плашкину.

– Давайте отойдём в сторонку, – предложил Евграф и пригласил с собой Плашкина.

Они отошли в дальний угол комнаты и тихо начали разговаривать.

– Евграф Михайлович, дело-то совсем не простое. По приказу Струкова я прибыл сюда и первым делом осмотрел место убийства. Хозяин убит в ночном халате, значит, собирался на отдых. Однако можно предположить, что этих посетителей ювелир, в любом случае, ждал и знал, – доложил Егор Егорович сыщику.

– Почему так решил? – уточнил Евграф.

– Сами посмотрите. Входная дверь имеет два внутренних замка и два запора. Открыть её убийцам самостоятельно, без помощи из дома просто невозможно. А вот дальше ещё большие странности. Покойные были убиты, скорее всего, ножами прямо в горло. Убийцы – настоящие умельцы, не простые босяки!

Думаю, что ночных посетителей было не меньше двух. Доктор сказал, что смерть у обоих убиенных наступила одновременно. Да и нельзя одному человеку нанести похожие удары одновременно двум людям.

О знакомстве посетителей с хозяином дома говорит и надпись, обнаруженная при обыске и осмотре.

Она гласит: «Отдайте то, что взяли не по праву».

Предполагаю, что сделал её один из убийц. Доктор уже не нужен, предлагаю отпустить его. Брат убитого сказывает, что в доме ничего не взято, да и беглый осмотр комнат подтверждает, что следов поиска вещей или документов не обнаружено.

Возле трупов имелся свёрток. Я раскрыл, посмотрел: там деньги, тридцать тысяч. Однако все фальшивые, – закончил надзиратель.

– Больше ничего странного не заметил? – уточнил сыщик.

– Да как сказать. То ли странное, то ли нет. Подушечку маленькую нашёл, красного цвета. Такие для иголок применяются, рядом с трупами валялась. Может, убитого, а может – нет, – ответил Кротов.

При этом он достал из кармана очень маленькую, аккуратно сшитую иголочную подушечку ярко-красного цвета и показал её Тулину.

– Интересно, зачем эта вещица и без иголок валялась рядом с трупами, – задумчиво заявил сыщик.

– Я тоже голову ломаю по этому поводу, скорее всего, просто случайность, – ответил Кротов, нахмурив широкий лоб.

– Спасибо, Егор Егорович. Давай, я сам допрошу брата, а ты опроси местных жителей. Они там, возле крыльца собрались, сплетничают. Доктора отпускай и скажи околоточному, чтобы далее распоряжался по своему усмотрению, как полагается по инструкции. Ты, Фёдор Фёдорович, осмотри местность рядом с домом, может, найдёшь что-нибудь необычное. Поговори с прислугой в соседних домах. Анастасия, кухарка у господ, что через два дома живут, якобы видела подозрительных людей. Дворовых мальчишек опроси, они до поздней ночи по улице шастают. Сами знаете, чем заняться, не впервой, – задумчиво заявил Евграф.

Уточнив задачи подчинённым, сыщик подошёл к столу и сел напротив брата убитого.

– Здравствуйте, Афанасий Прокопьевич. Соболезную вам в связи с трагической смертью вашего брата. Мы обязательно разыщем убийц, но хотелось бы узнать у вас некоторые детали. Может, вы знаете, кто угрожал Илье Прокопьевичу? Возможно, он задолжал кому? Что вы скажете про эти фальшивые деньги, оказавшиеся рядом с убиенными? В общем, расскажите всё, что вы знаете, без утайки. Это поможет найти злоумышленников, – попросил сыщик испуганного ювелира.

– Ничего не знаю, у моего брата не было врагов. По крайней мере, я о таких не знаю. Деньги это не его, уверен в этом, он фальшивками не занимался, – ответил Афанасий Прокопьевич.

– Возможно, у вас были дела с братом. Или общие клиенты? Может, кто-то долги вернул этими деньгами? – вновь уточнил сыщик.

– Нет, никаких общих дел не было. Мы находились в хороших семейных отношениях, но коммерческие дела строили каждый самостоятельно. Мне, право, совсем нечего добавить. К сожалению, я не знаю предполагаемых убийц. Поймите меня, потеря брата – это удар для всей семьи. Он был старшим и обучил меня ювелирному делу. Я благодарен ему, что встал на ноги, – ответил ювелир, и на его глазах появились слёзы.

– А что, ваш брат жил без жены? – уточнил сыщик.

– Так и есть. Мы оба не женаты, и деток нет. Родителей Бог прибрал, только дальние родственники имеются. Всё недосуг нам семьёй обзавестись. Всё время посвящаем коммерции, – ответил Афанасий Прокопьевич, вновь прослезившись.

– Мы сделаем всё возможное. Однако мой долг предупредить вас. Если вам что-то известно, лучше было бы поделиться. Если убийство произошло из-за коммерческих дел, тогда смертельная опасность угрожает и вам. Вот эта надпись на стене: «Отдайте то, что взяли не по праву», – наталкивает меня на тревожную мысль, что убийство произошло по причине финансового конфликта, – заявил сыщик, не веря, что младший брат не знал о финансовых делах старшего.

– Нет, я ничего не знаю, – слезливо ответил Афанасий Прокопьевич, пряча взгляд от сыщика.

– Хорошо, тогда более не задерживаю вас. Буквально через несколько десятков минут мы покинем дом вашего покойного брата. Переписку вынуждены будем изъять в интересах розыска. В остальном вы вольны в своих распоряжениях. Поступайте по совести и закону, – подвёл итог разговора Евграф и встал.

Тщательно осмотрев дом и место убийства, он вышел на улицу. Там его ждали оба надзирателя, по-видимому, окончившие свои дела. Сыщик внимательно заслушал обоих. К сожалению, ничего нового они не узнали.

– Вот что, господа. Коль вы оба поступили ко мне в распоряжение, тогда получайте розыскные задачи.

Ты, Фёдор Фёдорович, используя свои знакомства в различных кругах общества, изучи деятельность ювелирных предприятий обоих братьев. Чем торговали, каких клиентов имели, сколько подмастерьев трудилось? Какой финансовый оборот лавок? Были ли враги и опасные конкуренты? Ну, в общем, всё, что связано с коммерческой стороной жизни братьев. Кроме того, останься на некоторое время и изыми всю переписку ювелира. На месте, в сыскной части изучим. Вдруг там что интересное? Вдруг там, в деловых бумагах, какая-нибудь нить найдётся по убийцам, понял задачу? – уточнил сыщик у Плашкина.

– Так точно, ваше высокоблагородие, – ответил бывалый надзиратель.

– Ты, Егор Егорович, подними все учёты по сектантам. Поговори с нашими осведомителями в этих кругах. Разберись, может, Финагеновы связаны с сектой скопцов или хлыстов, или ещё с кем. Проверь связи с нашей голытьбой, может, с криминальными людишками дела имеют. Узнай о ростовщичестве. Мне об этом рассказал Николай Никифорович. Есть подозрения, что они – активные члены секты и криминальными делишками могли промышлять. Больно быстро разбогател убитый. Откуда-то шальные деньги к нему пришли. Сами знаете, сколько денег у сектантов, куры не клюют. В общем, узнай всё, что касается их личной жизни. Опыт по скопцам у тебя достаточный. Негласно проверь, являлся ли сам покойный скопцом. Ты же помнишь, как у них всё распределяется по посвящениям. Привлеки к этому доктора под каким-то предлогом, не говоря истинной причины младшему брату. Он может и не позволить осматривать труп брата. Хотя, я думаю, ему сейчас не до того, чтобы труп контролировать. Что-то мне подсказывает, что дело это очень непростое. Кажется мне, что Афанасий Прокопьевич скрывает от нас истинную причину убийства. Коли это так, то не миновать следующих жертв. И по подушечке этой поспрашивай, может, символ какой. Встречаемся вечером около семи часов в моём кабинете.

Отдав распоряжения обоим подчиненным, сыщик направился к одному своему приятелю, который хорошо ориентировался в мире ювелирных коммерческих интересов. Тот мог внести небольшую ясность в это дело, так как занимался продажей золота-сырца и знал всю тайную жизнь ювелиров Москвы, а также нравы чёрного рынка драгоценных металлов.

Глава 6 Лагерь самозванца

На высоком мысу возле реки Сакмары, на расстоянии тридцати вёрст от города Оренбурга раскинулся Сакмарский городок, крепостица Оренбургского казачества. Стоял он среди красивых и хлебородных мест, богатых рыбой и зверем, вольными лесными припасами.

Несмотря на светлый день, вся округа замерла в тишине.

Все жители крепостицы, общим числом семьсот шестьдесят, кроме совсем малых, старых, убогих телом и душой, стояли на центральной улице возле главной станичной избы.

Все сто пятьдесят дворов казачьего городка встречали «императора Петра III». Люди стояли насупившись, в тяжёлом раздумье, не зная, чем всё это закончится.

Молодые казачки нервно топтались с одной ноги на другую, крякая и потирая бороды. Пожилые казаки стояли недвижимо, опустив головы в землю. Старухи собрались в сторонке, перешёптываясь между собой. Бабы-казачки всё больше молчали, прижимая детей к подолам и размышляя о судьбе мужей во время этой напасти. Даже младенцы не особо голосили, душой понимая заботу и опасение взрослых.

Тут же стоял вместе с молодыми казаками и местный батюшка с иконами и в облачении.

На дворе был октябрь, на улице было холодно.

Вчера вечером в городок прискакали атаманы «царя» с охраной. Объявили указ на казачьем кругу. Дали право подумать до утра – с кем казаки? Кому подчиняться будут? Губернатору и императрице Екатерине или «императору Петру III»?

Казаки на кругу подумали, поспорили до хрипоты и решили принять великую руку «императора». Екатерина далеко, а он рядом.

Норов у «Петра III» строгий, чуть ошибёшься с выбором правды и служения – и виселица.

Атаманы предупредили: если казаки не подчинятся «императору», тогда пусть готовятся на тот свет, никого в живых не оставят. Особого выбора и не было!

– Едут, едут! «Император» впереди! – закричал дозорный, подскакавший к главной станичной площади.

Тотчас по сигналу старших запели колокола, извещая о прибытии высокого гостя.

Послышался топот коней, появились всадники. Вначале показательно гарцующая охрана, а затем основные и важные атаманы-полковники. Среди них был и сам Пугачёв, физически крепкий коренастый человек в возрасте около тридцати лет, уверенно сидящий в седле.

Казаки сняли головные уборы, бабы подтянули платки, и все низко поклонились. А потом, как по команде, упали ниц.

Пугачёв внимательно осмотрел общество, немного помедлил, потом подмигнул атаманам-полковникам и легко спрыгнул с коня. Бросил повод, который тут же подхватил ближний казак охраны.

«Император» сделал несколько шагов и остановился вблизи выборных старшин. Был он среднего роста, строен и широкоплеч. Жилистые руки заканчивались крепкими, привыкшими к воинской науке кулаками. Волосы пострижены в кружок. Властное и строгое лицо с выражением плутовского задора казалось приятным. Бегающие пытливые глаза осматривали присутствующий народ.

Одежда его отличалась от одеяний прочих сопровождавших его атаманов и казаков охраны, вид имела не уральский, а донской. На ногах красовались сафьяновые сапожки жёлтого цвета.

«Император» встал напротив толпы, широко расставив ноги, положил одну руку на эфес сабли и грозно посмотрел поверх склонённых голов.

– Слава государю! – раскатисто крикнул кто-то из толпы, не поднимая головы.

– Слава государю! Слава государю! Слава государю! – подхватил народ вначале робко, затем всё дружнее и громче.

Пугачёв послушал, помолчал и, выдержав паузу, негромко заявил: «Довольно, встаньте!»

Тут же, как по команде, воцарилась тишина. Казаки, а за ними бабы начали вставать с колен и поднимать головы.

Вначале осмелели старшины, выпрямились первыми, но сразу удивлённо заробели, не увидев на одежде «императора» царских знаков.

Видимо, подумали: «Не ошиблись ли? Может, кто другой „император“».

Но затем, подумав, переглянувшись, немного осмелев, рискнули.

– Отведай, государь, хлеба-соли. Прими нас под свою могучую руку, верны до гроба будем, – торжественно заявил священник Иван Михайлов, один из выборных, подойдя к Пугачёву.

– Поднимите головы, детушки. Как ранее отцы ваши служили отечеству, так и вы мне, императору Петру Фёдоровичу, послужите. Во всех винах ваших прощаю вас и жалую своей любовью, – поприветствовал народ Пугачёв, потрогав правой рукой чёрную бороду с проседью.

– Прошу, батюшка, на обед. Отведай что Бог послал. Недалече, у отца местного атамана, – пригласил священник.

– Что, господа, поедем или нет? – уточнил Пугачёв у ближних полковников.

– Что же, батюшка-император, не отведать, коли приглашают от души. Надо идти! – ответил Максим Шигаев, он же «граф Воронцов».⁵

– Уговорили, только войскам дайте наказ. Пусть переходят речку Сакмару и становятся полевым, походным станом на другом берегу, – строго ответил Пугачёв.

Развернулся, сделал несколько шагов к коню, легко вскочил в седло и направился первым к указанной станичной избе.

Весело гуляли весь остаток дня. Ближние атаманы, которые при народе оказывали царские знаки внимания Пугачёву, в домашней обстановке не стеснялись. Пили и отдыхали вольно, сидели за столами в одних рубахах, называли «императора» Емельяном. Обнимали его и трепали за плечи, иногда и подвергали наказам и критике.

Всё это время Емельян Иванович миловал и жаловал хозяев. Однако и без казусов не обошлось. Узнав, что часть казаков из Сакмарского городка ушла в Оренбург, а часть спряталась неизвестно где, дюже разозлился.

Приказал схватить отца атамана, того самого, кто принимал его в своём доме, запереть под стражу и наутро казнить.

Однако к утру отошёл в своём гневе и всех простил. Только человек шесть по пьяни за различные прегрешения лишил жизни на берегах башкирской реки Сакмары, что в переводе с местного наречия означает «слушать». Кого повесил, кого приказал расстрелять.

На следующий день «император» приказал сделать объезд войск, расположившихся в поле, и в этом сам пожелал участвовать лично. Вдруг при обходе очередного лагеря казачьей сотни к Пугачёву подошёл старый сутулый невзрачный мужичок со рваными ноздрями и клеймами на лице.

Волосы его были спутаны, одно ухо изорвано и имело необычную форму. Одежда на худом измождённом теле превратилась в лохмотья, а на ногах еле-еле держались изношенные рваные лапти.

Только глаза выдавали в нём битого жизнью человека, загнанного зверя, но уверенного в себе, не сломленного тяжёлой жизнью. Мужичок-бродяжка посмотрел вокруг, подмигнул охране и вдруг смело и живо для своих лет низко поклонился.

– Долгих лет жизни тебе, государь-отец ты наш. Живи на благо простого народца. Выслушай, батюшка-государь, прими исповедь! – смело, даже нагло заявил бродяжный человечишка.

– Что за человек? Кто таков будет и откель? Как охрану миновал? – удивлённо уточнил «император».

– Да это Хлопуша, ваше величество. Самый бедный человек в округе. Знаю я его хорошо, в одной тюрьме сидел с ним в Оренбурге. Было времечко! Каторжный, рваный тюремными палачами. Пострадал от несправедливости, а сам с Бердской слободы. Это я ему разрешил вам поклониться и рассказать про свою жизнь, – ответил за мужичка Максим Шигаев.

– Ну говори, зачем здесь? Кто направил? Чего хочешь? Или в войско пришёл, послужить мне? – непонимающе уточнил «император».

Каторжник ухмыльнулся, почесал немытый, грязный затылок и начал весело рассказывать.

– Всё просто, ваше величество. На днях призвал меня губернатор оренбургский и говорит: «Не желаешь ли ты, каторжанин и пропащий человек, оправдание заработать? Тебе почти шестьдесят годков, одной ногой в могиле уже. Семью имеешь, ребёнка, так и сгниёшь в остроге без света и покоя. Предлагаю заработать прощение грехов своих. Хочу послать тебя на службу в толпы бунтовщиков с государственным заданием. Выполнишь, моё генеральское слово – будешь прощён и помилован. А если ещё умудришься порох у неприятеля поджечь, пушки испортить или главного бунтовщика Пугачёва убить, то и денег заработаешь. Желаешь ли?» – спросил он меня.

– А ты что? – хмурясь уточнил «император».

– Я ему отвечаю: «Желаю, отчего не послужить за прощенье. Тем более за деньги, а что сделать нужно?»

Он мне говорит: «Возьми четыре моих указа и следуй в толпу Пугачёва. Один отдашь яицким казакам, второй – илецким, третий – оренбургским, а четвёртый – самому Пугачёву. При встрече с казаками расскажи им, что Пугачёв, этот человечишка, – не истинный государь, а самозванец. Порох сожги, лошадей потрави и убей или порань Пугачёва. Тогда и прощенье тебе, и деньги будут».

Я ему отвечаю: «Согласен, давайте указы, отпускайте меня, всё выполню в лучшем виде. Послужу вашей милости. Спасу оренбургский народец, себя не пожалею. Верьте мне как себе. В тюрьмах и на каторгах исправился я, стал правильным, честным и праведным. Обязательно пушки испорчу, коней потравлю и другие сказочные и геройские подвиги совершу! Дайте только возможность показать свою натуру».

Хлопуша сделал паузу. Глаза его загорелись лукавством и озорством. Пугачёв, внимательно слушая каторжного, сердито насупился. На его лице отразился гнев. Казаки охраны «императора» начали тихо роптать. Кто-то взялся за сабли.

– Что далее? Не томи душу, Афанасий. Докладывай императору побыстрее, а то повесит, устав слушать твою сказку. Да не наглей, а то перестараешься! – подбодрил каторжного Максим Шигаев, еле-еле сдерживая смех.

– Дальше было так. Дал он команду, и меня из города Оренбурга вывезли и выпустили в чистое поле. Начал я искать ваш стан. Встретил по дороге знакомого кузнеца из Берд. Он мне и подсказал, что стоите вы на самом берегу Сакмары, что возле городка. Знаком для дороги в вашу сторону являются три виселицы с покойниками. Я и пошёл к Сакмарскому городку, увидел виселицы и нашёл вас. Вот они, эти указы, ваше величество. Никому я их не показывал, да и не собирался. Душа моя с вами, за праведное дело желаю голову сложить! Возьмите губернаторские записки, а за шутливость мою не держите обиды, таким уродился, – с этими словами каторжник достал из-за пазухи бумаги и передал Пугачёву с поклоном.

– Ишь каков! Смел ты, лапотник! Язык твой – как помело. Когда-нибудь за брехню твою повесят тебя. А что, тебе имя Хлопуша отец при рождении дал? – уточнил «император», передав указы ближнему казаку из охраны.

На лице бывшего сидельца отразилась лукавая улыбка.

– Нет, ваше величество, народ пожаловал. По отцу я Соколов Афанасий Тимофеевич. Тверской бывший крестьянин. Только уж забыл я, как по отцу меня кличут. Всё больше к тюремному привык, к каторжному, – ответил, кланяясь, каторжник.

– То-то и оно. А на Урале как говорят? Хлопуша – это пустомеля, врун, балагурный человечек. Посмотрим, может, и ты таков. Может, заговорить меня решил? А потом дело своё чёрное исполнишь. Ну расскажи, как раньше жил. Чем знаменит твоей жизни путь? Только не ври, всё одно узнаю правду, а соврёшь – повешу, – заявил, ухмыльнувшись, Пугачёв, буравя пронзительными глазами незваного гостя.

– Да мало что хорошего в моей жизни. Хотя не жалею, погулял вдоволь. Почти сорок пять лет с царями-императорами враждую. Не понимают они мыслей моей души. Правда ли, государь, послушать жизнь мою хочется?

– Говори, коль приказано! – строго прикрикнул один из ближних атаманов.

Мужичонка почесал затылок, ухмыльнулся беззубым ртом и заявил: «Тогда слушайте, ваше величество. Расскажу, как всё было. Жизнь я начал в вотчине архиерея Митрофана, что в тверских краях. До пятнадцати лет отцу да матери помогал по хозяйству. Потом по оброку в Москву меня отправили, извозом заниматься.

Там я и сошёл с крестьянской дорожки. Нашли меня люди лихие и приучили к лёгким деньгам. Обучили новые друзья-товарищи грабить по ночам. Я пьяненьких бар, богатых да упитанных, к себе приглашал в колясочку, потом куда надо и подвозил. Там друзья-товарищи удавочку на шейку купцу какому или другому богатею накинут – и в воду. Всё, что было при нём, – всё наше. Жили хорошо и сытно. Пьяненькие богатеи не заканчивались, одного удавим – другой подвернётся.

Охота долго продолжалась, нагулялись и наохотились вдоволь. Жаль, поймали со временем. Когда изловили меня, назвался я беглым солдатиком, чтобы на каторгу не идти, и мне вначале поверили. Потом, опосля, правда нашла дырочку, просочилась, пусть неладно ей будет. За придуманный побег с солдатской службы я был бит много, жестоко и сильно. Но всё лучше, чем за убийства на каторгу по этапу идти на верную погибель.

После исправления такого отправили меня в настоящие солдаты, дослуживать. Только я же не солдат, зачем мне служба, я волю люблю. Опять сбежал я, спрятался в родных краях.

Жил где придётся вначале, года три власти за нос водил. Все забыли про меня, вроде бы, к нормальной жизни вернулся, лошадкой обзавёлся. Да только не повезло мне опять, воровская натура подвела.

Лошадку решил выменять на пожитки на рынке, да покупатели обвинили меня в краже животины этой, в чём были, конечно, правы. Я её украл, со двора увёл у раззявы одного.

Кнутом опять били меня много и сильно, но, не зная моей прошлой зловещей жизни, по ошибке правосудия отправили в местные края на вечное житьё.

Поселился я в Бердской слободе, что рядом с Оренбургом. Вновь потянуло меня на праведную жизнь, женился на хорошей бабе, Анне Ивановне. С ней и сына прижил. На всех заводах в округе работал по найму.

Да только знамо же, что трудом счастливую жизнь не заработать. Графья да бароны, всякие вельможи и сами когда-то грабили, а теперь праведные. Решил и я потрудиться как они.

Опять по дорогам деньги начал собирать у богатого люда. В пятьдесят четыре года поймали меня на очередном деле. Опять кнутом били, но того зверства мало судебным показалось. Ноздри мне вырвали и клеймили лицо. Сделав это, судейские направили меня сначала в Тобольск, потом в Омскую крепость, в каторгу. Оттудова бежал я, но пойман был казаками возле Сакмары, в этих местах, где сейчас стою.

Опять меня били кнутом, много и жестоко. Исходя из того что всё, что можно, уже было вырвано из моего тела давным-давно, судебные чиновники постановили оставить меня в оренбургском остроге на вечные работы, до моей смерти. С прошлого года сижу, с крысами тюремными милуюсь и дружу!

– А чего бежал? Чего не хватало в каторге? Зачем губернатора обманул? – спросил Пугачёв, улыбнувшись и поглаживая седеющую бороду.

– Так жена любимая у меня здесь, в Бердах, и сын родной. Десять лет пареньку малому будет. Как я без родимых сгину? Так бы не сбежал. А зачем? В остальном в каторге всё хорошо. Бьют вовремя, мордуют как положено, нары имеются, лохмотья с дырами для воздуха у каждого колодника. Это для жизни в помощь. Если жрать не дают, так это же ради людей. А то вдруг затолстеет кто из сидельцев ненароком, двигаться перестанет. Кандалы таскать не сможет, – смело ответил каторжный старик.

– Балагур! Накормите его покуда. Письмена эти на столе оставьте до моего возвращения. А я пока в степь, на лошадях побегаю, с молодыми казаками поспорю. Прибуду – призову к себе опять. Желаю поговорить с тобой, Афанасий. Интересная у тебя жизнь, а сейчас дела есть, – подвёл итог «император».

После этого, шепнув на ухо одному из казаков что-то тайное, направился к табуну коней, которые паслись недалеко от лагеря.

Вслед ему раздался весёлый хохот казаков, которые продолжали слушать байки вечного сидельца Хлопуши.