Русская историография. Развитие исторической науки в России в XVIII—XX вв

Библиография

Приводятся только самые необходимые для моей задачи труды. Во многих из них имеются дальнейшие библиографические указания. Главные труды самих ученых упоминаются в тексте статьи.

Андреев А. И. Очерки по источниковедению Сибири. Вып. 2. XVII век, первая половина. М.; Л., 1965.

Берг Л. С. Очерк истории русской географической науки вплоть до 1923 года. Л., 1929.

Вернадский В. И. О значении трудов Ломоносова в минералогии и геологии // Ломоносовский сборник. М., 1901. (В этом сборнике каждая статья имеет отдельную пагинацию.)

Вернадский Г. В. Русское масонство в царствование Екатерины II. Пг., 1917.

Vernadsky, G. Rise of Science in Russia 1700–1917. Russian Review. Vol. 28, pg. 37–52 (1969).

Гейерманс Г. Л. Татищевские списки «Русской Правды» // Проблемы источниковедения. Вып. 3. С. 162–174. М.; Л., 1940.

История естествознания в России / Под ред. Н. А. Фигуревского, В. П. Зубова и С. П. Микулинского: В 3 т. М., 1957–1962.

Кеппен Ф. П. Ученые труды П. С. Палласа // Журнал Министерства народного просвещения. 1895. Апрель. С. 386–437.

Кизеветтер А. А. Московский университет: Исторический очерк // Московский университет 1755–1930. Париж, 1930. С. 9–140.

Ключевский В. О. Лекции по русской историографии: Сочинения. Т. VIII. М., 1959. С. 396–488.

Ломоносов: Сборник статей и материалов / Ред. Андреев А. И. и Модзалевский Б. Л. М.; Л., 1940.

Люди русской науки / Ред. Кузнецов И. В.: В 2 т. М., 1961–1962.

Меншуткин Б. Н. Жизнеописание М. В. Ломоносова. М.; Л., 1937.

Миллер Г. Ф. Описание моих служб. Автобиография. История Сибири. Т. 1. М.; Л., 1937. С. 147–155.

Пыпин А. Н. Русское масонство, XVIII и первая четверть XIX века / Ред. и примеч. Г. В. Вернадского. Пг., 1916.

Райнов Т. И. Русское естествознание второй половины XVIII века и Ломоносов / Под ред. А. И. Андреева и Б. Л. Модзалевского. С. 318–388.

Рязановский В. А. Обзор русской культуры. Ч. II. Вып. 1–2. Нью-Йорк, 1947–1948.

Рязановский В. А. Развитие русской научной мысли в XVIII–XIX столетиях. (Науки о природе.) Нью-Йорк, 1949.

Соловьев С. М. История России с древнейших времен. Т. XIII–XIX. М., 1962–1966.

Черепнин Л. В. Русская историография до XIX века. М., 1957.

Vucinich A. Science in Russian Culture. A History to 1860. Stanford, 1963.

Очерки по русской историографии 1801–1920 гг.

Предисловие

Задача моя в написании этих «Очерков» была двоякая: проследить главные линии русской исторической мысли и дать характеристику творчества ведущих русских историков. Я не задавался целью дать отчет о всех деятелях русской исторической науки. Их было так много, что если упоминать всех, дело свелось бы к перечню имен. Я ограничился характеристикой только тех историков, которые, по моему разумению, оказали существенное влияние на развитие русской историографии, а потому не коснулся деятельности некоторых других, даже крупных ученых.

В результате разгрома русской исторической науки в 1920 году значительное число русских историков эмигрировало за границу. Я описываю подробно судьбу тех эмигрантов-историков, которые были в момент эмиграции вполне сложившимися учеными и продолжали свою деятельность за рубежом (Милюков, Кизеветтер). Я не описываю работы эмигрировавших молодых историков, которые в России только вступили на ученую дорогу и главные труды которых созданы были на чужбине (А. Б. Флоровский, В. Б. Ельяшевич, П. Е. Ковалевский, С. Г. Пушкарев, М. М. Карпович, Г. В. Вернадский, М. В. Шахматов). Судьбу историков, оставшихся в России, я упоминаю вкратце и трудов их, написанных после 1920 года, почти не касаюсь. Их достижения принадлежат к русской историографии советской эпохи.

Часть вторая
XIX и начало XX века (1801–1920)
Историческая наука

Введение

К началу XIX века русскими и обрусевшими естествоиспытателями и историками заложен был прочный фундамент для дальнейшего развития русской науки. Не все их достижения были сразу освоены и оценены современниками и потомством. Многие гениальные провидения Ломоносова, например, или не были опубликованы, или остались в рукописном виде и были обнаружены только в начале XX века. В подобных случаях научные открытия и гипотезы обыкновенно не находят себе места во внешней истории науки. Но, как указывает В. И. Вернадский, такие открытия и гипотезы имеют большое значение для понимания внутреннего развития научной мысли человечества. «Жизнь отдельного мыслителя или ученого, который в стороне от главного русла человеческой мысли достиг правильного взгляда или нашел верное решение в его время неизвестного, – проходит недаром и является не без причины» (Вернадский В. И. О значении трудов М. В. Ломоносова в минералогии и геологии. С. 2). Эти мысли вполне приложимы и к развитию исторической науки. Нередки случаи в истории науки, когда несколько ученых в разных странах одновременно, но независимо друг от друга начинают заниматься одним и тем же вопросом. Так, в середине XVIII века грозовое электричество одновременно стали исследовать Ломоносов и Рихман в России, Франклин в Америке и Далибор во Франции; это означает, что в этой области знания подымающийся уровень науки, создаваемый ведущими учеными разных стран, дал возможность поставить на разрешение данный вопрос. Обратимся теперь к предпосылкам и характеру развития исторической науки в России в XIX веке. В начале этого века открыто было несколько новых университетов – немецкий в Дерпте (1802), Казанский, Харьковский, польский в Вильне (1804) и Петербургский (1819). Из питомцев Московского и этих новых университетов стали понемногу появляться новые русские ученые. Начиная с 1840-х годов число русских историков стало быстро возрастать. На дальнейшее развитие русской исторической мысли оказал большое влияние немецкий идеализм – Кант (1724–1804), Гегель (1770–1831) и Шеллинг (1775–1854). К концу XIX века в России начинают выступать представители марксистского материализма, философски основанного на гегельянстве. После большевистского переворота 1917 года марксизм становится обязательной и единственно дозволенной доктриной. Большой толчок к развитию русской исторической науки был дан освобождением крепостных крестьян и вообще эпохой реформ Александра II. Университетское преподавание стало более свободным и цензура печати более либеральной. Освобождение крестьян создало целую школу русских историков, сосредоточивших свое внимание на истории крестьян и крестьянского вопроса. Этой теме были посвящены книги В. И. Семевского и несколько статей В. О. Ключевского («Крестьяне в России»), труды Н. И. Кареева («Франция»), И. В. Лучицкого («Западная Европа»), П. Г. Виноградова («Италия и Англия»).

I
Н. М. Карамзин (1766–1826)

Николай Михайлович Карамзин происходил из старого дворянского рода, упоминаемого еще в XVI веке. Родился в Симбирской губернии в имении своего отца. Девятилетним мальчиком пристрастился к чтению старинных романов, развивших в нем природную чувствительность. На четырнадцатом году был привезен в Москву и отдан в пансион профессора Шадена, посещая и университет. В 1784 году поселяется в Москве и сближается с масонским кружком Новикова. В масонстве Карамзин пробыл всего два года и потом отошел от него, но общение с новиковским кружком имело на него большое влияние. Он вырос нравственно и умственно, развил вкус к литературе и заинтересовался русской историей. В мае 1789 года он предпринял длительное путешествие, из которого вернулся в сентябре 1790 года. Объехал всю Западную Европу: Германию, Швейцарию, Францию, Англию. Дорогой он записывал свои впечатления и, вернувшись в Россию, обработал их для печати и издал в шести частях («Письма русского путешественника», 1797–1801).

Эта поездка имела огромное значение для развития Карамзина как писателя.

Результатом ее была реформа русского литературного языка. Создателем русского литературного языка нового периода был Ломоносов. Карамзин задался целью устранить зависимость русского литературного языка от церковнославянского и латинского и заменить ломоносовский стиль более элегантным (по мнению Карамзина) французским литературным стилем.

Реформа эта не приблизила литературный русский язык к разговорному. Она «только заменила один иностранный образец другим… Можно сомневаться в пользе исключения многих церковнославянских синонимов русских слов: они придавали красочность и разнообразие… Карамзин увеличил брешь между языком образованного общества и народным языком… Оправдание карамзинского стиля в том, что он стал языком Пушкина».

Обратимся теперь к развитию общего мировоззрения Карамзина и к начальной поре его занятий историей. Среди европейских мыслителей, оказавших влияние на Карамзина во время его путешествия, почетное место в «Письмах» Карамзин отвел Гердеру (1744–1803), автору замечательной книги «Мысли о философии истории человечества» (Ideen zur Philosophic der Menschengeschichte). Гердер проповедовал, что между общечеловеческим и народным нет противоречия. Карамзин в своих «Письмах» выразил эту мысль несколько иначе: «Все народное ничто перед человеческим. Главное дело быть людьми, а не славянами. Что хорошо для людей, то не может быть дурно и для русских, и что англичане или немцы изобрели для пользы, выгоды человека, то мое, ибо я человек».

Карамзин начал думать о написании истории России с 1790 года. Более определенную форму приняли его мысли в 1793 году. Заявляя публике о прекращении в этом году издававшегося им «Московского журнала», Карамзин писал: «В тишине уединения я стану разбирать архивы древних литератур… буду учиться, буду пользоваться сокровищами древности, чтобы после приняться за такой труд, который бы мог остаться памятником души и сердца моего, если не для потомства (о чем и думать не смею), то, по крайней мере, для малочисленных моих друзей и приятелей». По первоначальному замыслу Карамзина, труд его жизни «История России» должен был носить литературный и патриотический характер.

«Тацит, Юм, Робертсон – вот образцы, – писал Карамзин в 1790 году еще в Париже. – Говорят, что наша история сама по себе менее других занимательна. Не думаю, нужен только ум, вкус, талант. Можно выбрать, одушевить, раскрасить, и читатель удивится, как из Нестора, Никона и проч. могло выйти нечто привлекательное, сильное, достойное внимания не только русских, но и чужестранцев. Родословная князей, их ссоры, междоусобия, набеги половцев не очень любопытны, соглашаюсь; но зачем наполнять ими целые томы? Что не важно, то сократить, но все черты, которые означают свойство народа русского, характер наших древних героев, отменных людей, происшествия действительно любопытные описать живо, разительно. У нас был свой Карл Великий – Владимир, свой Людовик XI – царь Иоанн, свой Кромвель – Годунов и еще такой государь, которому нигде не было подобного, – Петр Великий. Время их правления составляет важнейшие эпохи в нашей истории и даже в истории человечества».

В 1797 году Карамзин уже много занимался русской историей. Он первый оповестил европейский ученый мир о находке «Слова о полку Игореве». Его сообщение об этом было напечатано в гамбургском журнале Spectateur du Nord (октябрь 1797 года). В этом же году Карамзин женился на Елизавете Ивановне Протасьевой. Она умерла в 1802 году. Через два года Карамзин женился вторым браком на Екатерине Андреевне Колывановой из давно ему близкой семьи Вяземских. Она была одной из выдающихся женщин тогдашнего петербургского общества, была хорошо образованна, интересовалась вопросами литературы и истории, помогала мужу править корректуры его «Истории». В 1803 году Карамзин через посредство товарища министра народного просвещения Михаила Никитича Муравьева обратился к Александру I с просьбой о назначении его историографом с соответствующим жалованьем и правом на получение необходимых исторических источников. Просьба была удовлетворена. (Жалованье было назначено в размере двух тысяч рублей в год.)

С этих пор Карамзин погрузился в неустанную напряженную работу писания «Истории государства Российского». Он умер в разгаре работы, написав двенадцать томов и доведя изложение до 1610 года. Уже ко времени начала этой работы Карамзин увидел, что его первоначальный план труда – как литературно-патриотического – недостаточен, что ему необходимо дать научное основание его «Истории», то есть нужно изучить первоисточники. Он к этому и обратился, причем по мере хода работы он в нее втянулся и у него обнаружилось незаурядное критическое чутье.

Теперь Карамзин был поставлен перед дилеммой: как сочетать его два плана – литературный и документальный. Он вышел из этого затруднения, решив построить свою книгу, так сказать, в два яруса. Текст книги был им написан в литературном плане, а примечания выделены в отдельную серию томов, параллельную тексту. Таким образом, рядовой читатель мог читать текст книги, не заглядывая (или только изредка заглядывая) в примечания. Читатель же специалист по истории или серьезно интересующийся историей мог удобно пользоваться и примечаниями.

«Примечания» Карамзина представляют собой отдельный и чрезвычайно ценный труд, не потерявший своего значения для нашего времени, так как с тех пор некоторые из источников, использованных Карамзиным, были так или иначе утрачены или не разысканы.

Много материалов Карамзин нашел в Синодальной библиотеке.

До гибели собрания Мусина-Пушкина в московском пожаре Карамзин получил много ценнейших источников от него. (Троицкую летопись Карамзин вернул Мусину по использовании, как оказалось, на погибель.)

Документы, хранившиеся в Московском архиве министерства, подыскивал для Карамзина директор архива Малиновский.

Основная идея, руководившая Карамзиным в сочинении «Истории государства Российского», – монархическая. Единство России, возглавленной монархом, которого поддерживает дворянство. Вся древняя русская история до Ивана III была, по Карамзину, длительным подготовительным процессом. С Ивана III начинается история единодержавия в России. В порядке своего изложения Ка рамзин шел по стопам «Истории Российской» князя Щербатова (1733–1790). Но, не говоря о том, что в литературном отношении труд Карамзина гораздо талантливей, чем труд Щербатова, Карамзин использовал гораздо большее количество источников, чем Щербатов, притом с гораздо более тонким пониманием и чутьем. Выход в свет «Истории государства Российского» явился событием в умственной жизни русского общества. Из восторженных откликов на труд Карамзина вспомним впечатления трех поэтов – Пушкина, князя Вяземского и Жуковского.

Пушкин в это время лежал в постели, оправляясь от гнилой горячки. «Это было в феврале 1818 года, – записал Пушкин, – первые восемь томов Русской истории Карамзина вышли в свет. Я прочел их в своей постели с жадностью и со вниманием. Появление сей книги (как и быть надлежало) наделало много шуму и произвело сильное впечатление. 3000 экземпляров разошлось в один месяц – пример единственный в нашей земле. Все, даже светские женщины, бросились читать историю своего отечества, дотоле им неизвестную. Древняя Россия казалась найдена Карамзиным, как Америка Колумбом».

Вяземский выразил свои чувства так: «Карамзин – наш Кутузов 1812 года. Он спас Россию от нашествия забвения, воззвал ее к жизни, показал нам, что у нас отечество есть, как многие узнали о том в 12-м году».

Отклик Жуковского: «Историю Карамзина можно назвать воскрешением прошедших веков нашего народа. По сию пору они были для нас только мертвыми мумиями… Теперь они все оживятся, подымутся, получат величественный привлекательный вид».

II
А. С. Пушкин (1799–1837)

Пушкин ценил труд Карамзина и как воскрешение прошлого русского народа, и за литературный стиль, и за ученость автора. Пушкин был многогранный гений. У него был живой интерес к истории и проникновенное историческое чутье. Более того – он не только много занимался историей, но выступил и как автор двух примечательных исторических трудов – «История Пугачевского бунта» и «История Петра Великого». «История Пугачевского бунта» вышла в свет в 1834 году. Это – первый по времени научный труд, посвященный пугачевщине. «В нем собрано, – пишет Пушкин в предисловии, – все, что было обнародовано правительством касательно Пугачева, и то, что мне показалось достоверным в иностранных писателях, говоривших о нем. Также имел я случай пользоваться некоторыми рукописями, преданиями и свидетельством живых». Пушкин ходатайствовал, чтобы для него было распечатано дело о Пугачеве, хранившееся в Государственном архиве, но Николай I ему в этом отказал. В своем труде Пушкин в простой и ясной форме излагает причины пугачевщины, ее быстрое развитие и, наконец, ее подавление правительственными войсками. Хотя в основном это рассказ о военных действиях, но на фоне их выявляется психология различных слоев населения (яицкие казаки, крепостные крестьяне, горнозаводские рабочие и т. д.).

Все это далеко от литературной манеры Карамзина, скорее в стиле Тацита. Но пока Пушкин писал этот труд, в голове его родились и художественные образы. Он их воплотил отдельно в «Капитанской дочке» (1834–1836). Пушкин интересовался с юности личностью и государственной деятельностью Петра. Отчасти тут был и семейный интерес: один из прародителей Пушкина был сподвижником Петра – абиссинский княжич Ганнибал. Пушкин дал яркий, слегка идеализированный образ Петра в своей повести «Арап Петра Великого» (1827). Кончив писать о пугачевщине, Пушкин начал собирать исторические материалы о Петре и потом писать его историю. Труд этот был им не вполне закончен и отделан. Только сравнительно недавно разыскана была и затем напечатана его рукопись.

Пушкинская «История Петра Великого» написана в иной манере, чем «История Пугачевского бунта». В ней больше единства. Петру посвящено главное внимание автора. Личность Петра сливается с его государственной деятельностью.

По мере развертывания либеральной политики Александра I взгляды Карамзина становились все более консервативными.

В 1809 году Александр поручил М. М. Сперанскому разработать план государственных реформ, цель которых была придать русской монархии некоторую видимость правового государства. Осенью 1809 года план начал вводиться по частям. Был создан на новых основаниях Государственный совет для обсуждения новых законов. При разногласии императору предоставлялось утвердить мнение или большинства или меньшинства. В 1812 г. Сперанский был отставлен и выслан в Пермь.

План Сперанского, конечно, не был «конституцией», но открывал возможность введения конституционного режима в будущем. Карамзин был встревожен этой возможностью и написал возражение – «Записку о древней и новой России», в которой он стремился доказать, что единственное спасение России состоит в незыблемости самодержавия, опирающегося на дворянство. В этой «Записке» Карамзин резко критиковал либеральную политику Александра I и уверял, что вместо всех реформ достаточно было бы подыскать 50 хороших губернаторов и обеспечить стране хороших духовных пастырей.

В 1811 году Карамзин довел свою «Записку» до сведения Александра I при посредстве любимой сестры императора Екатерины Павловны. Она была замужем за принцем Георгом Ольденбургским. Дворец их был в Твери.

Карамзин прочел императору свою записку, но не получил одобрения.

III
Густав Эверс (1781–1830)

Младшим современником Карамзина был другой выдающийся историк – Густав Эверс. Сын лифляндского фермера, Эверс учился в Германии, закончив свое образование в Гёттингенском университете. По окончании университета в 1803 году Эверс вернулся в Эстонию, поселился около Дерпта, нашел себе место домашнего учителя в семье местного ландрата и начал заниматься русской историей. В 1808 году вышла его первая научная работа «Предварительные критические исследования для российской истории». Работа была написана по-немецки, как и все его дальнейшие труды, но в 1825 году был издан и русский перевод.

В противовес сторонникам норманнской теории происхождения русского государства (которую, по стопам Шлецера, принял и Карамзин) Эверс считал, что народ русь – хазарского происхождения и первоначально жил на юге России (Черноморская Русь).

В год издания этой работы Эверс побывал в Петербурге для своих занятий и познакомился с Карамзиным. В это время Эверс начал уже подготавливать следующую книгу – «Русская история». Доведена она была до конца XVII века. Вышла в свет в 1816 году. В 1810 году Эверс был назначен профессором русской истории Дерптского университета.

Главный труд Эверса – «Древнейшее русское право в историческом его раскрытии» – появился в 1826 году (по-немецки, потом было издано два русских перевода).

В этой монографии Эверс поставил себе целью изучение не событий русской истории, а внутреннего развития людского общества.

В предисловии к своему труду он писал: «Природа везде идет постепенно… Все является в строгой взаимосвязи». Все в истории «проистекает из естественного хода развития рода человеческого…», «я намерен показать, на основании истории России, постепенный ход права, возникавшего из так называемого патриархального состояния гражданского общества».

Эверс считал, что «первоначально существует каждое семейство само по себе… Род объемлет собой многие семейства: в каждом из них отец есть господин… Из родов образуются племена, и главою племени становится тот же, кто был родоначальником. Начальник племени делается мало-помалу могущественным князем. Но первоначальное семейственное отношение, основанное на самой природе, долго еще сохраняет свою силу». Созданная Эверсом теория родового быта сыграла большую роль в дальнейшем ходе русской историографии. В несколько измененном виде она была позже развита Кавелиным и Соловьевым.