Loe raamatut: «Стихотворения»

Большое спасибо Алихану Харсиеву, вице-президенту Федерации спортивной борьбы России, за помощь в издании книги

От составителей

Поэзия и философия редко сочетаются в одном человеке. Что и понятно – философия наука «холодная», требующая отстранённости, математической точности мысли, безупречной логики. Поэзия же «тёплая», её основой служат переживания. В поэтическом мировосприятии определяющими являются чувства, эмоциональные реакции на живую ткань человеческого существования. Поэт, даже когда он пишет о смерти, всегда жив в моменте, в то время как философ взирает на мир извне, он стоит отдельно от всех, подобно вивисектору со скальпелем в руке. Жалость ему недоступна – его цель понять любой ценой.

Гейдар Джемаль был уникальным человеком. Он нёс в себе обе ипостаси, и людям, хорошо его знавшим, подчас трудно было определить, что же превалирует в этой сложной натуре: теплота или холод, разум или эмоции. Где Гейдар настоящий: там, где он с ледяным хладнокровием определяет бытие во всём его экзистенциальном многообразии как фундаментальную ошибку, которая должна быть устранена, или там, где он скорбит о бренности жизни, о её трагической мимолётности, о бессмысленной недосказанности, ведь смерть редко наступает в момент драматургического финала биографического произведения, а прожитое – в лучшем случае удачный черновик незавершённого романа, у которого не случилось ни продуманного начала, ни отредактированного эпилога. Казалось, Гейдар как никто осознавал несовершенство формы и отсутствие времени на исправление прожитого.

Стихи Джемаля, собранные в этом сборнике, возможно, поразят читателя не только своим необычным и изысканным символизмом, но и тем, что безумно грустны – многие из них написаны словно от лица умершего человека, того, кто со смертью на короткой ноге. Кажется, что она всю жизнь навещала его по поводу и без, регулярно заходила поболтать в преддверии финального визита и не давала забыть о себе ни на минуту.

Лирический герой Джемаля отнюдь не тождественен самому Гейдару, как и философ в нём никогда не был эквивалентен весёлому, саркастичному, активному и деятельному человеку, которого мы знали лично. Герой поэзии Гейдара мучительно переживает свою оторванность от бренной жизни, он видит пропасть, отделяющую вечное от тленного, мужчину от женщины, человека от Всевышнего. Религия (Гейдар с юности считал себя мусульманином) была его большим утешением и следы особого понимания ислама можно найти почти во всех его стихах.

Гейдар Джемаль родился в обеспеченной номенклатурной советской семье, растила его бабушка по матери, правнучка легендарного генерала русской армии Шепелева.

Дед Леонид Емельянович Шаповалов тоже был непростым человеком: профессор философии, знакомый лично со всей советской элитой, курировал Малый театр по личному поручению товарища Сталина. Родители Гейдара были очень молоды, когда он появился на свет, да и расстались быстро, поэтому воспитанием мальчика занималось старшее поколение.

Именно дед привил внуку любовь к философии и литературе, но времени на ребёнка у него особо не было, поэтому Гейдар постигал жизнь в недрах дедушкиной библиотеки, откуда выходил, чтобы общаться с друзьями семьи, среди которых значились все театральные звёзды столицы. Возможно, тема смерти, проходящая сквозь всё творчество Гейдара, берёт истоки именно отсюда, ведь что такое чтение, как не беседы с мёртвыми людьми?

Мы редко учимся у современников, да и что они могут поведать такого, чего не увидит сам пытливый ум? Иное дело умершие гении – со страниц книг они говорят о неведомом былом, которое всегда лежит в основе настоящего и является ключом к будущему.

Гейдар был с детства слишком развитым и способным ребёнком, чтобы ему было легко найти себе компанию. Уже в юности у него было много адептов и последователей, но мало партнёров по игре ума и собеседников, которые парировали бы его мысль. Отсюда, возможно, и грусть от того, что самые близкие по духу люди уже отжили свою земную жизнь, а те, что живут сейчас, думают с иной скоростью и видят бытие в ином ракурсе. Тем не менее всё для Гейдара складывалась благополучно: рядом с ним была жена, которая его понимала и поддерживала, дети, которые его любили и уважали, женщины всех возрастов и мастей, которые ему всегда благоволили, и друзья, готовые помочь в трудную минуту. Одним словом, с точки зрения среднестатистического человека жизнь Гейдара вполне удалась. Да и сам он так считал, но…

Вспоминая о своих приключениях, которых было немало в его пёстрой биографии, Гейдар любил рассказывать об эйфории, которую всегда испытывал, если доводилось рисковать жизнью. При этом он признавал, что есть люди гораздо более мужественные, чем он. Его восхищало неумолимое мужество воина без «трещины в фарфоре». Про себя Гейдар считал, что несёт в себе эту «трещину в фарфоре», но осознавал ли он, что ею был его поэтический дар?

Любой дар – это тяжкое бремя. Это ноша, о которой невозможно забыть. И у поэта, живущего в гармонии слов, всегда есть утешение в виде иллюзий, которые, сменяя друг друга, создают обезболивающий кокон вокруг хрупкой личности их автора. Философ же живёт вечным. Он как бы не здесь и не сейчас, и ему не больно от того, что он бесконечно далёк от живого клокотания страстей, отстранённость страхует его от пустых переживаний.

Но каково тому, кто, будучи логиком, отталкивает от себя бытие со всеми его радостями, а переживает этот разрыв как поэт? Каково тому, кто как мастер слова ловит в сети рифмы тончайшие чувства, но осознаёт при этом, что всё это происки Великого существа, ведущего человека по неверному пути? Нет такому человеку ни покоя, ни тихого счастья. Возможно, поэтому поэзия Гейдара так пронзительна и так трагична. Но без неё невозможно оценить Джемаля во всём объёме личности. Личности абсолютно уникальной, которая, конечно же, останется в истории и будет изучаться не одним поколением философов и поэтов.

"Смерть – весёлая улыбка…"

 
Смерть – весёлая улыбка
Только танец
$$$$$$$$только танец
Ах, как весело и зыбко
Наводить на кость румянец
Счастья полная планета
Только танец
$$$$$$$$только танец
Эй, прорвёмся без билета
В хороводы нежных пьяниц
Я душой цветок без стебля
Только танец
$$$$$$$$только танец
Прочь безносого констебля!
Выше череп,
$$$$$$$$оборванец!
 

1972–1973

"Хрустали в терема…"

 
Хрустали в терема
Недоумки последнего рая
Помнишь, сор из избы
Ветер нёс на тот берег реки
Грусть – Али – дар ума
Помнишь, дерзость прекрасной руки
Как узор не избыть
Пробегала, по нервам играя
Это снова я к вам
В шёпот моха на срубе сарая
Словно совам Иван
Подарить обещает коня
Это снова я к вам
Недоумки последнего рая
Как парить
$$$$$$$$Хрустали себе сня?
 

1973

"Меня отрыли в земле…"

 
Меня отрыли в земле
Ударило сильным тлением
Рваная кожа – кора
В руках истлевший Коран
Какой-то странник взглянул
Испуганно отошёл
На согнутые колени
Мне брошен жёлтый цветок
 

1974

"Разденем красавицу! Серый фантом ожерелья…"

 
Разденем красавицу! Серый фантом ожерелья
Моллюсковой вязью скользнёт над игривым батистом
Пусть вам она нравится – стар и давно ожирел я
И плоти оскал алой дрожью меня не ласкает
В изрубленность грив анархистов
В жемчужную грязь, в барабаны немытых полотен
В полярно-искристую холодность Кая
Уплыли ночные свирели
Но всё же разденем её – ведь она хочет славы
Опаловым утром ей так неуютно и холодно
Так склоним же вежливо мы лжепокорные главы
Расплавленным оловом
Зальём ей победные губы
Зальём её злые уста
Громко ждущие спермы
Зальём эти медные трубы
Из вен перевитых как вервие
Не раз и не дважды
Однажды
Расширенность глаз – её пахом
Вы вспашете смело
Увидите – старые плечи
Осинно одрябли в бессильном желании спелого
И тихих молодчиков алой угрозой покатится
На древнее Псковское Вече
Ядро золотое в багряное, синее, белое
По жирным следам
На невинном
На девичьем платьице.
 

1974

"Девица смеет в сумраке одна…"

 
Девица смеет в сумраке одна
Раздвинувшись,
Едва смеются губы
Здесь крынка старого вина
И крины райские на ветвях дуба
И, может быть, однажды – самоцветом
Прохладная и дерзкая вина
Змеёю прикорнет на ветвях дуба
И, может быть, однажды нас полюбит
Звеном соединённым светлый сон
И тёплой каплей
Изольётся кубок
 

1974

"Пляшут пальцы по пяльцам…"

 
Пляшут пальцы по пяльцам
Через броды бордюров
Занялась женою жажда зла
Под луною пляшут постояльцы юра
Подданные белого козла
От стрелы не скроет дрожь аллюра
Для медведицы любовной рыси мало
Нож положит медная фигура,
Щёки злые месяцем окрысив,
Ровно в сгусток золотого сала
Причитанием Сибиллы надо
Скликнуть всех на вече брадобреев
Видишь, надломилась в небе радуга
Веселись, мой парус в когтях у рей
Я взойду подошвой гулкой
По алтарным ступеням ковчега
Дошлый юнга мне протянет Вегу
Отатарив степенные скулы
Капитан я ларца молодой Пандоры
Пенятся потоки даром Пана
Вместо солнца в голубом востоке
Дотлевает бронзой свиток Торы
Пляшут пальцы в тёмном зальце
На балу безбородых уродов
Принесите кто-нибудь семизвёздное одеяльце
Злая жена умерла от родов
Я стану на острове Родосе
Ранним вставанием радоваться
И ко мне приплывут на лотосе
Тихие как штиль народы.
 

1974

"Исполинские тени колеблются и рушатся…"

 
Исполинские тени колеблются и рушатся
Закат сжимает окровавленные зрачки
Король Карл выходит на плаху
И улыбается кату в тёмные очки
Беспредельное счастье бьёт эшафотом
Мне в зубы блещет Полярная звезда
Ах, развернув знамёна, плоть стремится
В стремительное пожатие Гольфстрима
Но не собрать мне жатву колесниц
Слышу колокол меча в моей деснице
Славься, славься превыше королей,
Слишком возлюбивший Господа Денница
О, радость барабанного боя в оковах
$$$$$$$$$$$$$$$$тёмно-алых парусов ярости
Ночь как сова объяла мой пенис
Дружба навеки с моим двойником
Вражда с фараоном голубых запястий
Меси же, меси
Железными пальцами
Нежное тесто мировой кобылицы
Я Хироном увижу, как лопнет пузырь света
С золотого руна
Я Язоном сотру ваши лица
Плавься, человечество, в оскалах столетий
Меня ведёт Полярная звезда
Чёрным маяком
Мой Аушвиц в привете
Чёрной зарёй
Любимый череп
Карла.
 

1974