Loe raamatut: «Шанс номер два»

Часть первая

Им много достается, – насквозь промокшим дням в конце сентября. Всего: мокрой грязи на колесах грузовиков, чертыхания пешеходов, которых обдало брызгами проехавшее у кромки тротуара спешащее в аэропорт такси, резких порывов ветра, прев-ращающих мелкий дождичек в перекрестный пулеметный огонь, от которого не спасет и широкий зонт. Но больше другого этим дням достается непонятного, странного чувства: жизнь мокрой землей проседает вниз, и кажется – вот-вот обнажится скрытое под верхним слоем почвы нечто: то ли второпях закрытый сундук, то ли неглубоко схороненный мертвец. – вынырнет это нечто из своего подземного схрона и что произойдет?.. Озолотит тебя судьба неожиданным кладом? Напугает до смерти, засмердив воздух вокруг запахами разложения?

Странное чувство оживает в душе в эти дни, – ждешь чего-то, боишься и не веришь себе. Ведь все тогда становится зыбко, туманно, пасмурно. И на какие дела не решишься, чего не сотворишь, когда жалобно скрипящие на столбах фонари едва разгоняют моросящий сумрак, а бледная луна похожа на единственный глаз мерзкой крючконосой старухи, поглядывающей в темное окно, как трое насилуют в ее заросшем бурьяном палисаднике девушку. Подглядывающей, но не вмешивающейся…

* * *

Неделю дождь лил не переставая, и все, о чем мечталось, чем жилось, – постепенно пятилось, отступало под натиском этой огромной влажной гидры. Она обхватывала мир своими мокрыми лапами, и он замедлялся, хлюпал. Низкое небо давило на виски, подскочила статистика скорой помощи, – больше инфарктов, инсультов. Милиция сталкивалась с бессмысленными, жестокими убийствами, а по обочинам шоссе у постов ГАИ можно было встретить не один искореженный автомобиль. Но, слава Богу, в этот поздний час гразно-желтый рейсовый «Икарус» все еще благополучно тащился по окутанным мраком новогиреевским¹ улицам, на каждом повороте опасливо выхватывая ближним светом то столб, то уснувший газетный киоск, то пешехода, поднявшего воротник насквозь промокшего плаща. Мотор урчал, в за-темненной кабине водителя временами ярко вспыхивал огонек сигареты, косые струи воды с бессильным ожесточением разбивались о стекла салона, так что после третьей остановки у Алексея постепенно возникло ощущение некоего разморенного покоя, временного сухого комфорта. Мозг стала вкрадчиво опутывать лень.

Он занял место сразу за кабиной водителя, видел салон автобуса лишь в смутном отражении на плексиглазовой перегородке, ничто не беспокоило, не отвлекало и, по большому счету, мог вполне позволить себе вздремнуть минут пятнадцать-двадцать, благо дорога предстояла сравнительно неблизкая. Перед остановкой же, на которой ему нужно было выходить, автобус проезжал по ремонтируемому участку улицы – тряска на колдобинах и рытвинах неминуемо заставила бы Алексея проснуться.

Но разве в такую погоду можно спать! Странные попадаются люди, – утверждают: в дождь достаточно закрыть глаза, как сон окутает тебя сам. Вот уж неправда! Когда от земли поднимается влажный, гнилой запах, а опавшие осенние листья бысто превращаются на асфальте в бурое месиво, сон уже не может приходить и уходить, как награда за усталость, за четвертьчасовое ожидание на продуваемой сырым ветром остановке.

Не отдавая себе отчета, он постоянно боялся наступления подобных дней. Боялся и ждал. Потому что всегда было интересно. Они походили на напряженную ночную погоню, – опасную неожиданными засадами ускользающего противника, ловушками на темных лесных тропах, но вместе с тем, полную изумительного восторга борьбы, где шансов на победу, удовольствие немного, и тем ценнее каждый из них.

Когда по обыкновению осенней поры полил дождь, у него появилось два новых, которые он, склонный все в жизни учитывать по-бухгалтерски точно, окрестил шансом номер один и шансом номер два.

* * *

Водяные подтеки на стекле поползли вбок, – автобус прибавил скорость на прямом,-длинном участке маршрута между двумя остановками. У водителя вполне мог найтись повод для спешки, – желание наверстать упущенное время по графику или получить возможность сыграть лишнюю партию в домино со своими товарищами на конечной остановке. Был ли смысл нервничать и раздумывать над тем, как ускорить достижение желанного результата у Алексея? В конце концов, шанс номер один требовался ему больше для потворства собственной жадности. Но шанс номер два!..

Откуда, черт возьми, взялся в столь поздний час да по такой погоде контролер?! – этого Алексей понять не мог. И наверняка, до последнего момента, до фразы "Предъявите билет!" так бы и не заметил, – ведь сидел-то спиной к салону, – рослого дядьку, которому, казалось, самому неудобно было тревожить немногочисленных пас-сажиров. Тем более, то время для проверки действительно не подходило. Спасли два парня, сидевшие, в свою очередь, спиной к Алексею. Они-то засекли опасность вовремя: "Глянь, контролер!" – бросил один другому.

Алексею этого было достаточно. Парни, то что автобус уже тормозил перед остановкой, да еще проверка началась от задней двери, – все вместе уберегло его от штрафа. Подхватив сумку, он выскочил из автобуса.

И оказался не на своей остановке. Ступив на мокрый асфальт, под дождь, мимоходом заметил, что в автобус поднялась простоватого вида широкоскулая, молодая женщина. Чем-то напоминавшая ему шанс номер два.

* * *

Верочка, жена Алексея, вошла в комнату, держа в руках мохнатое индийское полотенце. Чуть наклонила голову, начала вытирать мокрые светло-русые волосы. Уютная блондинка с неспешными движениями и тонкими, интеллигентными чертами лица, – она как нельзя лучше вписывалась в квартиру, в комнату, интерьер которой словно специально был продуман так, чтобы попавший сюда человек случайно не ушибся об стрый угол предмета мебелировки. Или не занозил ногу о попорченную паркетину: большущий ковер во весь пол, ковер на стене, два мягких, плюшевых кресла, такой же, только более потертый диван, низенький кофейный столик, почти незаметный под кучей журналов, под вазами и вазочками с конфетами и фруктами. Темно-бордовые шторы, закрывали длинный, во всю стену подоконник, широкое окно и дверь на просторную лоджию. Углы сглажены, тона приглушены. Эта комната в двухкомнатной квартире Алексея и Верочки служила гостиной и одновременно местом, где молодые супруги проводили большую часть времени. Разумеется, когда были дома. Здесь же стоял японский цветной телевизор.

Верочка перекинула полотенце через плечо, потуже завязала пояс белого купального халата, щелкнула выключателем телевизора. Направилась в ванную. На экране появилась фигура эстрадного певца, но музыки не было слышно, – регулятор громкости стоял в нулевом положении. Она хотела вернуться, чтобы включить звук, как в комнате раздалась мелодичная трель телефона.

На лице Верочки вполне могло изобразиться раздражение, но ничего подобного, – она взяла трубку с совершенно бесстрастным, сдержанным выражением пухленьких губок, голубых глаз, спокойной линией аристократически темных, – при светлых волосах! – бровей. Жена Алексея была слишком интеллигентна и тактична, чтобы дать волю чувствам и тем самым нечаянно обидеть кого-либо. Пусть даже и телефон.

– Але-у, – подчеркнуто безразлично произнесла она. И вслед уже темпераментно, радостно: – Лельчик, кисюньчик! Как рада тебя слышать! Куда пропала?..

Из трубки послышалось оживленное щебетание. Лельчику – Леле – Оле не терпелось поделиться с Верочкой своими проблемами.

– Або-орт? – удивленно протянула Верочка. – Ну ты даешь!

Два аборта за полгода. И от кого, – от законного мужа! – сказав это, она на мгновение задумалась. А потом подвела итог своим мыслям: – Впрочем, чему тут удивляться? Это означает лишь то, что ты замужем за… за вполне здоровым мужчиной!

На этот раз лицо Верочки выдало ее чувства достаточно откровенно: красивые брови угрюмо сдвинулись к переносице, уголки рта опустились вниз. Несвойственная молодости безнадежность, усталость на секунды появилась в глазах хозяйки квартиры. Но она тут же постаралась избавиться от печальных мыслей, перевела разговор на другую тему:

– Знаешь, потрясающе, ходила с Алешей на выставку! Я тебе говорила – он у меня знаток старых голландцев. Вермеер, Хальс.

Так вот…

Бороздки на лбу молодой женщины разгладились. Никто больше не мог заподозрить в ее лице печали. Если бы, конечно, оказался в этот момент рядом в комнате: в очень светлой, чистой и уютной. Отделенной, к тому же, от улицы не только стеной, окном с двойными стеклами, но и наглухо задернутыми шторами.

Так что осенний ветер напрасно с яростью атаковал парус многоквартирного дома, полукругом высившегося на краю жилого микрорайона. Верочке были совершенно не страшны его бессмысленные, злые порывы. Как впрочем и одинокий, пустой лунный глаз, заглядывавший сквозь неплотно прикрытые шторы в комнату.

Но глаз тем не менее заглядывал! К чему бы?..

* * *

Через пять минут стояния на безлюдной, погруженной в мрак, -ближайшие фонари не горели, – остановке, Алексею начало становиться не по себе.

"Вот невезуха, чтоб их всех!.. У метро автобус ждал, теперь из-за этого проклятого контролера – еще…" – он взглянул по сторонам. Ни души! В такой темноте водитель следующего автобуса вполне может не заметить его, а ведь остановка – по требованию. Сколько придется стоять? Тут и такси-то вряд ли поймаешь! Алексей шмыгнул носом, поискал в карманах платок, – промозглый, сырой холод пронизывал очень быстро. А вслед за холодом в тело вползал животный, на грани объяснимого страх, – чувство затерянности, неприкаянности в этом огромном, бездушном и, как парадокс, – совершенно пустынном сейчас для него, Алексея, городе. Пожелай малолетние головорезы из ближайшего к остановке микрорайона выяснить, какого цвета у него, – залетного – кишки, ни одна живая душа не придет на помощь. Хотя в каждой из бетонных коробок, стоящих по обе стороны улицы – сотни, а то и тысячи жильцов, которые еще не спят. Смотрят телевизор, ужинают, ругают двоечников-детей, барахтаются в постели со своими женами, а он, Алексей… И ведь никому до его судьбы, да что там судьбы, просто до жизни, самого физического существования…

"Дристун!" – обругал себя Алексей. – Распустил сопли вожжой! Им нет дела до тебя, тебе – до них. Пусть барахтаются сколько хотят. Имеешь возможность иногда помогать мужьям – и будь доволен!"

Мысль показалась приятной, Алексей улыбнулся. Ну вот: так-то лучше! Стоит отвлечься – время ожидания летит быстрее, а неуютное чувство отходит на второй план.

Ты ж мене пидманула/ Ты ж мене пидманула… – тихонько начал напевать Алексей.

Стоп! Откуда он взял эту дурацкую, такую не его песенку?.. Конечно, и как забыл: шанс номер один! Глаза Алексея отрешенно уставились в одну точку, – далекое, освещенное красным абажуром окно. Незнакомое и неважное…

* * *

Цех чаеразвесочной фабрики даже Алексею, привыкшему к шумному, многолюдному помещению редакции, показался сумасшедшим домом. Машины, расфасовывавшие чай в картонные пачки, выглядели адскими нагромождениями цеплявшихся друг за другом шестеренок, цепных передач, подвижных металлических рычагов, – любая деталь каждую секунду двигалась, клацала, скрежетала, сцеплялась с соседней. Результат – Алексей, корреспондент столичной газеты, не разбирал половины того, что говорил сейчас взявшийся проводить его по территории и цехам фабрики инженер.

Алексей в последние недели готовил большой материал о чае: собирал "фактуру" в Грузии и близ Краснодара, уже посетил несколько чаеразвесочных фабрик в разных городах. Однако дело двигалось медленно – будучи по образованию журналистом-международником, Алексей одновременно трудился над статьей по проблемам арабского мира. Надеялся опубликовать ее в одном из "серьезных" журналов. Об этих планах в редакции газеты не знали. В противном случае, наверняка бы задумались: какой работе он уделяет больше внимания – основной или внештатной?..

После уютного директорского кабинета с просторными кожаными креслами, самоваром и чашками дорогого фарфора фабрика производила особенно неприглядное впечатление. Алексей теперь пожалел, что отказался от рюмки коньяку, предложенной директором – с виду добродушным, а по настороженному прищуру глаз – обеспокоенным приходом корреспондента мужчиной. После хорошей большой рюмки пятизвездного армянского легче воспринимались бы и мрачные стены цехов, и что успел вымокнуть до нитки за несколько минут, которые шли с инженером от управления фабрики до производственного здания, – моросящий дождичек не вовремя превратился в ливень. Меньше бы Алексей обращал внимания на першившую в горле мельчайшую пыль. Он даже подумал: "Сюда стоит приходить в респираторе!" Однако, никто из работниц, похоже, на это обстоятельство внимания не обращал.

Они прошли цех и оказались у входа в полутемный коридор. Инженер уверенно двинулся вперед, за ним, стараясь не отставать, Алексей. Впереди тускло горела лампочка. Миновали несколько закрытых дверей. Буквой "г" коридор резко свернул направо. Инженер и Алексей попали в просторную, тоже неважно освещенную комнату. Ее стены до потолка были закрыты широкими стеллажами, на них помещалось множество разномастных папок. Посреди комнаты под самодельным абажуром из куска толстого картона – два сдвинутых вместе конторских стола. Вокруг – около десятка колченогих стульев, некоторые даже без спинок. На одном из столов пыхтел, испуская пар, электрический самовар, рядышком – грубые фаянсовые кружки, кульки дешевой карамели.

Вокруг стола расселось четверо бабенок, пятая, самая молоденькая, лет двадцати трех, стояла возле самовара, держа в руках заварочный чайник и пачку турецкого чая. Все бабенки были в синих рабочих халатах…

– Мать вашу!.. – похоже не сдержавшись, позабыв на секунду приличия, матерно выругался инженер. Алексея покоробило.

– Какого… вы здесь расселись? – доставая из кармана пачку папирос, продолжил инженер. Трясущимися руками изрядно пьющего человека, закурил одну. Бросил спичку на пол, придавил ее давно не чищенным ботинком.

Совершенно не смущенные таким началом, бабенки с любопытством взглянули на инженера, ожидая продолжения. Пока им было не до Алексея.

– Договорились: желаете попить чаю, по одной, по две, но сразу всем из цеха не уходить! Договорились. Так как с вами, лахудрами, по-хорошему, если вы на все договоренности класть хотели?! – почти закричал инженер.

– Виталий Сергеевич, дорогой, чего же нам, бабам, класть? У нас этого не имеется. Вот ты на нас иногда кладешь! – улыбаясь, с расстановочной произнесла та, что держала в руках чайник.

Бабенки прыснули. Инженер досадливо сплюнул на пол.

– А тебе, Татьяна… – произнес он, впрочем, более миролюбиво, не иначе, оценив тщетность попыток совладать с женским войском.

Несколько мгновений смотрел только что говорившей бабенке в глаза. – Тебе, считай, больше других доверял… Что же ты меня обманула? Мирошкин, оказывается, день прогулял, а ты ему Закрыла, так твою!.. – вновь выругался инженер.

Ты ж мене пидманула//ты ж мене пидманула, – пропела Татьяна на украинский манер. Сняв крышечку, поставила чайник под струю из краника самовара.

– Вот, пожалуйста, – кивнул на нее инженер, обратившись к Алексею. – Татьяна Загодеева, нормировщица. Больше остальных на условия труда жалуется… С ней и поговорите.

– Чего? В чем дело-то? – на этот раз испуганно произнесла молодая женщина, уставилась на Алексея.

А он уже давно, с момента, когда вошел сюда, разглядывал ее: невысокая, с полной грудью, бедра – не широкие, но женственные, плавно очерченные тканью рабочего халата. Татьяна Загодеева была красива той вульгарной, броской красотой бабешек из рабочей среды, которая с годами быстро проходит, уступая место сварливому выражению лица и жирному, отвисшему подбородку…

* * *

Что-то в окружающей обстановке изменилось, мысли Алексея торопливо вернулись из дней недавних к настоящему. Нет, ничего страшного – просто окно, освещенное красным абажуром, погасло. Да за поворотом раздалось очень знакомое, сейчас ласкающее слух, урчание дизельного мотора. Значит, подойти поближе к проезжей части, чтобы фары автобуса неминуемо выхватили его из темноты. Но тогда придется расстаться с грибком остановки и оказаться под проливным дождем. Однако тут выбирать не приходится! Алексей шагнул вперед.

* * *

– Ужинать будешь? – спросила Вера и отвела руки мужа от

своих плеч.

– Не хочу. Желательно… – он заговорщицки подмигнул ей.

– Желательно чего?.. – действительно не поняла она.

– Ну этого… – Алексей вновь подмигнул, шагнул к жене ближе (теперь смысл до нее дошел). Он хотел произнести слово поточнее.

Предугадав намерение мужа, испугавшись, Вера не дала ему сказать:

– Нет, нет, я не в силах больше… Я не в силах слышать от тебя эти ужасные жаргонные словечки!

Она отошла от него к висевшему на стене прихожей зеркалу.

Алексей зло скривил губы, однако сдержался, промолчал. С детства ему были свойственны неожиданные для окружающих, да и для себя, резкие вспышки ярости, возникавшей мгновенно. Поводом мог служить любой пустяк. Он бил приятелей в песочнице – те неумело играли в предложенную им игру. Однажды с силой запустил хрустальной вазочкой в приходившую на дом учительницу музыки, – ей не понравилось, как он приготовил урок.. Сейчас боязнь скандала заставила обуздать себя. Ведь иначе они наверняка лягут спать в разных комнатах.

– Отскакиваешь, словно тебе чужой! – тихо произнес он.

Впрочем, с нее достаточно выражения его лица – хищный, недобрый прищур глаз, выдвинувшаяся вперед, без того массивная, нижняя челюсть, искаженная линия тонких губ. В глазах Веры мгновенно заблестели слезы.

Словно удовлетворившись результатом, Алексей вздохнул, сел на стоящий в прихожей стульчик. Снял туфли. Уставился в красный половичок.

Красный абажур в том окне… Ужинать он сейчас не может. Какой тут аппетит – в голове крутится одно и то же…

"– Чего? В чем дело-то? – на этот раз испуганно произнесла молодая женщина, в упор посмотрела на Алексея. Сучьи глаза раскрылись шире прежнего.

Корреспондент нервно скомкал в кармане носовой платок. В сущности, Татьяна Загодеева – самое интересное, что обнаружил на чаеразвесочной фабрике. Больше, такую мог встретить лишь на мрачной, неуютной фабрике. Не в редакции, не в гостях у знакомых или в театре, а именно здесь: невысокая (приземистая рабочая лошадка), с полной грудью, бедра – не широкие (почему-то это особенно возбуждало), но женственные. Вульгарна, наверняка матерится, как грузчик, лет через десять превратится в сварливую сволочь из очереди…"

– Ах, черт, давай ужинать! – произнес Алексей и резко поднялся со стульчика.

Верочка смахнула ладонью слезы, деловито поспешила на кухню. Понимала: примерная жена обязана вовремя накормить мужа. Ужин -не разные шалости, которые вполне можно отложить…

"Теперь – до вечера или до завтра…" – подумал Алексей, направляясь в ванную комнату.

Там он долго и тщательно мыл руки. Затем ополоснул лицо горячей, пощипывавшей кожу, водой. Взглянув на себя в зеркало, увидел покрасневшие глаза, кроваво-карминные после умывания губы. Порядок! С наслаждением, не спеша кутая лицо в полотенце, вытерся насухо. Похрустел пальцами, взял с полочки флакон туалетной воды "Данхил". Смочил ею виски, растер массирующими движениями. Еще лучше! Кожу начало жечь, но в голове сразу просветлело.

– Приток крови, дорогая Вера, – великая вещь! – не оборачиваясь произнес Алексей. – Судя по твоему появлению, ужин для нашего величества готов.

– Разумеется, ваше величество, – ответила она, глядя на отражение мужа в зеркале. – Даже яду в тарелку успели подсыпать. В нашем дворце все делается на мировом уровне…

* * *

– Послушай, отчего ты такой озабоченный? – спросила Алексея