Хроники Империи Ужаса. Крепость во тьме

– Мы умрем, прежде чем уступим хотя бы дюйм, служитель ада! – крикнул Эль-Мюрид, глядя на валига, стоящего в двадцати футах от него на окровавленном полу. – Пусть даже твой хозяин пришлет всех дьяволов из огненной обители… Да что там, пусть он бросит против нас все легионы проклятых, нас не охватит страх. С нами Всевышний. На нашей стороне вера в правое дело, уверенность всех спасенных!

– Будь я проклят, Юсиф, – обратился к валигу рослый мускулистый мужчина. – Он в самом деле верит в эту чушь.

– Конечно верит, Фуад. Именно вера в себя делает маньяка опасным.

Эль-Мюрид был озадачен – неужели они сомневаются в его искренности? Истина была истиной. Они могли принять ее или отвергнуть, но никогда – заклеймить как ложь.

– Убить их! – приказал он Непобедимым, хотя те и были в несомненном меньшинстве.

Что ж, Всевышний их поддержит.

Его фанатики бросились в атаку, словно изголодавшиеся волки. Воины Юсифа падали, будто колосья под серпом. Сам валиг рухнул на колени, получив жестокую рану. Его войска дрогнули, но Фуад подбадривал их боевым кличем. Его ятаган мерцал подобно миражу – столь быстро он колол и рубил.

Непобедимые выполнили приказ Эль-Мюрида – они удерживали каждый захваченный ими дюйм. Они не отступали, но умирали.

Осторожно, все еще веря в поддержку Всевышнего, Эль-Мюрид сошел с Малахитового трона и подобрал упавший клинок. Теперь уже Непобедимые падали, словно колосья под серпом. Эль-Мюрид засомневался на миг… но нет! Если ему предстоит стать мучеником, значит такова воля Всевышнего. Он сожалел лишь об одном: что может покинуть земные пределы, не увидев Мерьем и дочь. Те оказались в ловушке в крепости вместе с Насефом…

Но Насеф уже вырвался из ловушки. Атака Юсифа на храм дала ему время перестроить силы, и он перешел в нападение, рассеяв войско Юсифа по низине. Вместе с Каримом и парой десятков лучших солдат он ворвался в храм. Перевес сил изменился.

– Господь милостив! – прогремел Эль-Мюрид, осмелившись скрестить клинки с кем-то из солдат.

Враг выбил оружие из его руки, но Насеф в то же мгновение оказался рядом, отразив атаку. Фуад отшвырнул солдата в сторону и повернулся к Насефу:

– Посмотрим, какого цвета твои потроха, бандит.

Насеф атаковал с едва заметной жестокой улыбкой. Их клинки плясали смертельный мавританский танец. Никто не мог преодолеть защиту другого. Казалось, каждый ошеломлен искусством противника.

– Фуад, Фуад, – выдохнул Юсиф, которого поддерживали воины, – успокойся.

Фуад отступил на шаг, утирая пот с лица:

– Дай мне его прикончить.

– Нам нужно уходить, пока еще есть силы спасти раненых.

– Юсиф…

– Послушай, Фуад, они нас победили. Все, что мы можем, – умереть, а в том нет никакого смысла. Идем.

– До следующего раза, бандит! – прорычал Фуад. – Я заметил слабое место в твоем стиле. – Он плюнул Насефу в лицо.

Жители пустыни могли быть весьма убедительны, особенно когда дело касалось ненависти и войны.

– Ты до этого не доживешь, сын шакала. – Когда гнев Насефа достигал высшей отметки, на него накатывало ледяное спокойствие, как случилось и сейчас. – Карим, – сказал он, желая, чтобы его услышали все, – пошли в Эль-Асвад наемного убийцу, и пусть его целью станет эта куча верблюжьего навоза. Я про тебя, служитель ада Фуад. Подумай о том, когда он – или она – нанесет удар. – Он изогнул губы в жестокой усмешке. – Карим, они желают уйти. Пусть бегут, словно побитые псы, каковыми и являются. Позабавимся, глядя, как они убегают, поджав хвосты.

Едва враг ушел, Эль-Мюрид вздохнул и с трудом поднялся на Малахитовый трон.

– Еще немного, и нам бы пришел конец, Насеф.

– Да, почти. Почему ты не воспользовался амулетом? Ты мог уничтожить самого заклятого твоего врага.

Эль-Мюрид поднял руку, уставившись на сверкающий драгоценный камень, к могуществу которого он не обращался с тех пор, как продемонстрировал его в Эль-Аквиле. Эль-хабибы все еще говорили о том дне, когда он возродил высохший оазис.

– Мне это не пришло в голову. В самом деле не пришло. Полагаю, Всевышний коснулся меня, сообщив, что ты идешь. Я никогда не сомневался в нашей победе.

– Как ты и говоришь, все получилось. А пока ты не будешь пользоваться амулетом, никто им о нем не напомнит. Они не станут искать способ ему противостоять.

– Почему ты велел Кариму их отпустить?

– Мы слишком многих потеряли. Нет никакого смысла тратить впустую лишние жизни после победы. Они вернутся, будучи сильнее, и тогда нам потребуется каждый человек.

– А что насчет наемного убийцы?

– Просто игра. Пусть боятся показать друг другу спину. Пусть опасаются каждой тени. Пусть страх ослабит их силу и волю.

– Воистину. Но, Насеф, порой мне кажется, будто ты надо мной насмехаешься. Даже когда спасаешь мне жизнь.

Насеф уставился в пол:

– Прости меня, мой повелитель Ученик. Такова уж моя манера выражаться. Это мое проклятие. Когда я был маленьким, я не мог дразнить других детей, не мог пошутить. Меня всегда воспринимали всерьез. А когда я был серьезен, все думали, будто я насмехаюсь.

– Что будем делать дальше, Насеф? Малахитовый трон в наших руках, как и Себиль-эль-Селиб. И теперь на нас обрушатся все враги Всевышнего.

– Мы можем защитить себя и довериться Всевышнему. Я пошлю гонцов к нашим сторонникам с просьбой о воинах и оружии. Я усилю оборону. Мы возведем здесь еще одну крепость. Трон тоже нужно защищать.

– Ты прав. Насеф, я боюсь, что мы пробудем тут еще долго. Себиль-эль-Селиб – своего рода ловушка. Он подарил нам две впечатляющие победы, но, чтобы выжить, мы должны держаться за то, что у нас уже есть. Боюсь, нас здесь втиснут в бутылочное горлышко.

– Могут попытаться. Но полностью это им никогда не удастся. Против них будет работать их собственная система. Пока они призывают новобранцев из племен лишь на сорок пять дней в году, а все остальное время мы можем делать что угодно. Если на то будет твое благословение, я планирую создать из добровольцев-новообращенных партизанские отряды, которые станут наносить удары исподтишка. Регулярная армия будет занята в других местах, и у нас появится возможность здесь обосноваться.

Эль-Мюрид задумчиво посмотрел на него.

– Похоже, ты все тщательно продумал, – заметил он.

– Все эти три года я часто лежал без сна одинокими ночами, мой повелитель.

– Не сомневаюсь. Когда ты собираешься взять жену, Насеф?

Насефа вопрос застиг врасплох.

– Я об этом даже не думал. Может, после того, как мы построим Царство Мира.

Эль-Мюрид снова пристально на него взглянул:

– Насеф, я устал. Сегодня и завтра мы отдыхаем. Послезавтра мы снова беремся за дело. Ты занимаешься войной, а я – подготовкой к основанию Царства. Мне нужно, чтобы ты нашел писцов и архитекторов. Я хочу создать кодекс законов, и мне нужен особый дворец для Малахитового трона. И еще я хочу возвести в низине стелу, на которой напишу имена правоверных, павших во имя Всевышнего, чтобы обессмертить их как здесь, так и в раю.

– Как скажешь. Мне нравится твоя идея насчет стелы. Наверное, отведешь ее верхушку для Непобедимых?

– Да. Пусть останутся в памяти имена всех, кто здесь погиб. Их выбьют первыми.

Позже, прежде чем отойти ко сну, Эль-Мюрид отвел Мерьем и отнес дочь на самый высокий бастион старой крепости.

– Любимые мои, – сказал он, – крошечная частичка моей мечты воплотилась в жизнь. Царство Мира уже существует, хотя границы его не простираются дальше моего взгляда. Когда-нибудь вся земля признает Всевышнего.

Держа младенца на левой руке, он обнял правой Мерьем. Она прижалась к нему, дрожа на холодном горном ветру.

– Идем, – проговорила она какое-то время спустя. – Позволь мне напомнить, что ты еще и мужчина.

Она улыбнулась. Избалованная девчонка из клана эль-хабиб выросла, став женщиной, которая любила его как мужчину.

В ту ночь они зачали дитя – мальчика.

5
Крепость в тени

Мегелин Радетик шагал по каменистым склонам под старыми стенами Эль-Асвада, Восточной крепости. За ним неотступно следовал Гарун, постоянно отвлекаясь на новые впечатления, но держась единственного взрослого, у которого нашлось на него время. Их сопровождал покрытый шрамами старый ветеран, не выпуская из руки меча.

Гарун уже много дней молчал, полностью уйдя в себя. Но сейчас, когда Радетик остановился, чтобы взглянуть на иссохшую негостеприимную землю, он вдруг спросил:

– Мегелин, отец умрет?

– Не думаю. Врачи надеются на лучшее.

– Мегелин?

– Что? – Он присел рядом с мальчиком.

– Почему он их убил? Паломников в храме?

Радетик двинулся дальше.

– Не знаю. Может, приказ отдал не Эль-Мюрид, а кто-то другой – полагаю, со злости.

Они обогнули гору и на восточном ее склоне встретили брата Гаруна. Али сидел на валуне и смотрел на Джебал-аль-Альф-Дхулкварнени, словно пытаясь силой мысли вызвать потаенных из тайных цитаделей. Радетик проследил за его взглядом, размышляя о том, что думают чародеи гор о недавних событиях. Вероятно, они последовали традиции, проигнорировав соседей. Они пребывали здесь с незапамятных времен и не беспокоили никого, кто не доставлял им хлопот. Даже могущественная империя не трогала их, и они остались в стороне от ее предсмертных судорог.

– Мегелин, я боюсь, – прошептал Гарун.

Али собрался было бросить язвительную реплику.

– Он прав, Али. Пришло время страха. Мы вынуждены опасаться Насефа из-за его меча и Эль-Мюрида из-за его слова. Вместе они – смертельная смесь. И нам приходится также бояться, что меч может возобладать над словом, а не наоборот. И этот смерч уже не укротишь.

Али нахмурился. Старый Радетик вновь пребывал в сомнениях. Али пошел скорее в дядю, чем в брата или отца, и к числу мыслителей отнюдь не принадлежал. Но Гарун ясно понял Радетика.

Юсиф добрался до Эль-Асвада всего через несколько часов после вернувшегося семейного каравана. Его войско понесло немалые потери, а сам он оказался на волосок от смерти. Караван тоже пострадал – Юсиф не оставил охраны, и банды Насефа попытались его ограбить. Даже Мегелину Радетику пришлось взять в руки оружие и вступить в бой.

Он потрогал левый бицепс, на котором остался легкий порез от сабли. Рана до сих пор болела. Улыбнувшись, он вспомнил, как удивил нападавшего контратакой.

Фуад все еще не мог примириться с тем, что домашний интеллектуал его брата знал, с какой стороны хвататься за меч. Не знал он и как относиться к тому, что учитель сумел взять на себя ответственность за стариков, мальчиков, женщин и погонщиков верблюдов, всыпав как следует крепким молодым воинам. Радетика же недоверие Фуада лишь забавляло.

– В Ребсамене мы изучаем не только цветочки, – сказал он в свое время, припомнив удивление Фуада, когда тот обнаружил, что Мегелин составляет каталог цветных рисунков пустынных цветов.

Али слез с валуна:

– Мегелин?

– Да?

– Мне тоже страшно.

– Нам всем страшно, Али.

Али яростно уставился на Гаруна:

– Если кому-нибудь расскажешь, я тебя поколочу.

Гарун схватил камень с зазубренными краями:

– Ну, давай попробуй, Али.

– Мальчики, оставьте свою злость для Эль-Мюрида.

– Он сам напросился, – ответил Гарун.

– Ах ты, маленький сопляк…

– Я сказал – хватит. Гарун, идем. Али пришел сюда раньше.

Али высунул язык.

Радетик зашагал дальше, гадая, чего мог бояться Гарун. Люди его нисколько не пугали.

– Давай вернемся в замок, Гарун. Пора немного позаниматься.

Название местности Эль-Асвад относилось также к ее главной крепости. Имперские строители изначально квадратной, лишенной каких-либо черт цитадели называли ее «Восточной крепостью». Во времена империи здесь находился главный штаб военного командования.

Замок теперь стал больше, хотя и утратил свое назначение. Каждое поколение делало его все более неприступным. К изначальным стенам добавились круглые башни. С северной стороны появилась дополнительная оборонительная стена и вспомогательные башни, окружив вершину горы. Еще дальше на север расположился массивный квадратный форт, соединенный с главным замком укрепленным переходом и охранявший самый пологий склон.

Остальные три склона были голыми, каменистыми и во многих местах обрывистыми. Каменная поверхность размягчилась и осыпалась под воздействием многовековой эрозии, которую можно было наблюдать по извилистым слоям осадочных пород. Дети придворных и солдат Юсифа обожали рыскать по склонам в поисках ископаемых, за что Радетик платил им сластями.

Радетик обнаружил, что жизнь в замке не слишком легка: в нем либо стоял холод и сквозняки, либо было жарко и душно. Во время редких дождей крыши и стены протекали. Удобства были примитивны, мебели почти не наблюдалось. Во всем замке не было ни единой ванной комнаты, в отличие от Хеллин-Даймиеля, известного своими общественными банями. Единственная закрывавшаяся дверь преграждала доступ в жилище женщин.

Он часто тосковал по уюту крошечной квартирки в университете.

Несмотря на все недостатки, замок вполне выполнял основную функцию. Его зернохранилища, резервуары для воды и арсеналы могли поддерживать гарнизон в течение неограниченного времени. Замок властвовал над огромной территорией, и ни одна осада или штурм не могли его завоевать.

Остановившись у ворот, Радетик окинул взглядом каменистую землю, простиравшуюся на мили вокруг крепости.

– Гарун, знаешь, что я хотел бы увидеть? Хотя бы однажды? Дерево.

Шли недели. Фуад объявил призыв в ополчение из племен. Утром, когда должны были собраться новобранцы, Гарун разбудил учителя.

– Чего тебе? – проворчал Радетик, щурясь на бьющие в окно лучи рассветного солнца. – Давай лучше по-хорошему. Ни один нормальный человек не должен быть в такое время на ногах.

– Дядя Фуад собирается встретиться с ополченцами. Я подумал, может, ты тоже захочешь прийти.

Радетик застонал, спуская ноги с постели.

– Хочу ли я? Нет. Если ты видел одну толпу феллахов^[3] – значит ты видел их всех. Но, пожалуй, лучше все же схожу, хотя бы затем, чтобы не позволить твоему дяде совершить что-нибудь, о чем он потом пожалеет. Сколько их там собралось?

Он сомневался, что призыв Фуада получит такой же отклик, как и призыв валига. Гарун разочарованно взглянул на него:

– Не так уж много. Но кто-то все равно приходит. Может, некоторые просто задержались.

– Гм? Плохо дело, говоришь? Подай-ка мне сандалии.

Ополченцы собирались на склоне, ведшем к главным воротам Эль-Асвада. Как и сказал Гарун, прибыли не все. И судя по скромным облакам пыли на дороге, Фуад вряд останется доволен ответом на призыв.

– Меньше трети от того, что он вправе ожидать, – заметил Мегелин.

– Некоторые пожиратели верблюжьего навоза перешли на сторону бандитов. – Фуад хмуро взглянул на собравшихся. – Трусость распространяется, подобно оспе.

– Не думал, что они настолько ненадежны, – ответил Радетик.

– Именно таковы они и есть, писака. А те, кто не дезертировал, прячутся по своим палаткам, словно старухи, боясь занять чью-то сторону. Перед моим братом они будут оправдываться тем, что он не объявил призыв сам. Мне следовало бы поехать и примерно их наказать. Проклятые ведьмы.

– Может, стоит несколько дней подождать? – предложил Радетик. – Послать еще гонцов, и пусть поговорят с ними как следует.

– Что толку? Если им хочется прятаться за юбками женщин – пусть. Я посмеюсь над ними, когда вернусь с головой Эль-Мюрида на копье. Белул! Собери шейхов.

Капитан Белул поклонился и спустился по склону, проехав среди собравшихся. Вожди поднимались по двое и по трое. Фуад не стал никого приветствовать, хотя знал всех и в течение многих лет ездил с ними бок о бок. Его мрачный взгляд заставлял всех держать язык за зубами и сохранять дистанцию.

Когда прибыл последний, заняв место в кругу Фуада, Радетика, Гаруна и офицеров Фуада, тот медленно повернулся:

– И это все? Только у вас хватило смелости противостоять мальчишкам-бандитам? Таха, Рифаа, Кабус и остальные – обещаю, мой брат этого не забудет. Так же как он не забудет лица тех, кого мы не увидели сегодня.

– Может, стоит дать им больше времени? – предложил кто-то.

– Больше времени, Ферас? Даст ли Ученик больше времени нам? Нет! Мы нанесем удар. Никаких игр и нежностей. Мы обрушимся на них словно молот. И мы принесем их головы, чтобы украсить наши стены. Всех, кого прокляли собственные матери.

– Что-то сегодня утром мы чересчур жестоки, – пробормотал Радетик.

Фуад бросил на него презрительный взгляд:

– Ты еще узнаешь, что такое жестокость, учитель. Можешь болтать дальше сколько влезет. Белул, выстрой колонну в соответствии с планом. Просто пропусти места тех трусов, что не явились.

– Фуад, – прошептал Радетик, – тебе в самом деле стоит еще раз подумать.

– Мы выступаем, как только сформируем колонну, – ответил Фуад. – Больше никаких дискуссий. Мы победим или потерпим поражение. Не хотелось бы мне оказаться на месте тех трусов, если мы проиграем, а я останусь в живых. Убирайся, учитель. Тебе больше нечего сказать.

Несколько часов спустя Мегелин смотрел, как колонна скрывается из виду.

– Я сделал все, что мог, Гарун. Но он дьявольски упрям, чтобы услышать голос разума.

– Ты сомневаешься, что он победит?

Радетик пожал плечами:

– Все возможно. Может, ему повезет.

Два дня спустя после ухода Фуада Мегелина нашел в его классе гонец.

– Господин Юсиф очнулся. Он просит тебя прийти.

Радетик был недоволен, что его прервали, но проигнорировать просьбу не мог:

– Али, оставляю тебя за главного, пока увижусь с твоим отцом. Продолжай урок.

– Строгого же наставника ты для них выбрал, – усмехнулся гонец, когда Радетик вышел на улицу.

– Знаю. Это единственный способ заставить его хоть что-то выучить. Он ни за что не захочет, чтобы ученики решили, будто они умнее его.

– Жаль, что у меня не было такой возможности в юности.

Радетик лишь едва заметно улыбнулся. Уловка Юсифа имела успех. Прежде чем учить чему-то детей, требовалось убедить родителей, что в образовании есть хоть какой-то смысл.

– Как он?

– Вполне неплохо, учитывая все прочее. Но он достаточно крепок, как и вся его семья. Пустыня никогда не отличалась добротой.

– Это я понимаю. – Мегелин слышал подобное замечание столько раз – даже там, где пустыня была вполне дружелюбна к людям, – что воспринимал его как поговорку.

Юсиф сидел в постели, споря с женщиной-врачом, которая хотела, чтобы тот лег.

– А, Мегелин. Наконец-то. Избавь меня от милостей этой старухи.

– Эта старуха знает, что нужно твоему телу, куда больше, чем ты сам, валиг.

– Вы что, все сговорились? Ладно, не важно. Иди сюда и возьми подушку. Всеми мне все равно не воспользоваться.

Радетик сел, не в силах скрыть, что ему неудобно, – он был уже слишком стар, чтобы приспособиться к пустынному обычаю сидеть на подушках скрестив ноги. Юсиф не обратил на это ни малейшего внимания.

– Слишком долго я отсутствовал в этом мире. В таком положении приходится верить другим. Понимаешь, о чем я?

– Думаю, да, валиг.

– Первая моя задача в этой второй жизни – сделать так, чтобы ты перестал вести себя словно слуга. Нам есть о чем поговорить, Мегелин. Думаю, в первую очередь – о дружбе.

– Валиг?

– Ты привел мой караван.

– Ерунда.

– Я говорил с Муамаром, так что не будем спорить. Я тебе благодарен. Мне не приходило в голову, что враг может притаиться за спиной.

– Моя жизнь тоже была в опасности.

– Можно считать и так. Но в любом случае мои жены и дети прибыли в целости и сохранности. Я считаю твой поступок проявлением дружбы. Я отношусь к другим так, как они относятся ко мне, Мегелин.

Радетик не смог сдержать кривую улыбку:

– Спасибо. – Благодарность принцев славилась недолговечностью.

– Мегелин, ты продемонстрировал свой опыт во множестве областей. Я ценю того, кто обладает умениями сверх тех, которые требует его профессия.

– Очередное очко в пользу образования.

– Воистину. Расскажи мне – что ты думаешь об экспедиции Фуада?

– Я не видел местность, лишь те куриные следы, которые вы называете картами. У него тысяча человек. Возможно, ему повезет.

– Он превосходит их втрое или вчетверо.

– Возможно, численности хватит, чтобы удар его молота оказался убедительнее изящества Насефа. Твой брат не мыслитель.

– Еще бы мне не знать. Скажи, почему тебя столь впечатлил Насеф?

– В нем есть искра гения. В понимании Запада его угроза послать наемного убийцу в Эль-Асвад была бы гениальным ходом. Но здесь это лишь впустую растраченное вдохновение.

– Мне этого не понять. Обычная болтовня того, кому плюнули в лицо.

– В этом и есть его слабое место.

– Что?

– Здесь никому не хватит ума понять последствия подобной угрозы. Убийца уже здесь или нет? Если нет, то как он сюда проникнет? И так далее.

– Вы, люди Запада, предпочитаете кружные пути. Мы намного прямее.

– Я заметил. Но Насеф и Эль-Мюрид действуют на ином уровне. Их поведение выдает тщательный расчет. Они захватили Себиль-эль-Селиб, зная о вашей силе и вероятном ответе.

– В смысле?

– В смысле – они уверены, что смогут его удержать. Зачем захватывать то, что не сможешь сохранить? По крайней мере, на данном этапе.

– Ты слишком их переоцениваешь.

– Это ты их недооцениваешь. Несмотря на все то, что говорил мне в Аль-Ремише, ты на самом деле вовсе не уверен, что эти люди – не более чем бандиты во главе с сумасшедшим. Помнишь свои слова? О том, что Эль-Мюрид продает фальшивое лекарство всем, кто хочет его купить? Я подумал над этим, и мне кажется, это еще в большей степени правда, чем сознаешь ты сам.

– И что ты мне предлагаешь?

– Возможностей достаточно. – Радетик предложил несколько вариантов, но Юсиф отверг их все как непрактичные или неосуществимые. – Тогда действуй прямо. Убей Эль-Мюрида. Люди поднимут вой, но достаточно скоро обо всем забудут. А Насеф не выживет без него. Не сейчас.

– У меня есть такие планы – на случай, если у Фуада ничего не выйдет. Так что ничего нового ты мне не сказал.

– Я знаю, что не придаю значения финансовым и политическим проблемам. Ты спрашивал о возможных вариантах, и я их тебе изложил. Проклятье, есть даже небольшая вероятность, что, если мы не станем обращать на них внимания, они попросту вымрут от безразличия к их персонам.

– Мегелин, мое выздоровление не столь неожиданно, как может показаться. Я лежал два дня, страдая скорее душой, нежели телом. Я все продумал. И единственный возможный вариант – сражаться и надеяться, что нам повезет. Если не повезет – тогда попытаемся сдерживать их любой ценой.

– Печально такое слышать. Мы убеждаем себя заранее признать поражение.

– Тогда не будем больше об этом. Мегелин?

– Да?

– Ты можешь сделать кое-что, чтобы моя жизнь стала светлее.

– Да, валиг?

– Оставайся, когда истечет твой контракт. Прежде чем все закончится, мне может крайне потребоваться взгляд со стороны.

Радетика удивили его слова – впервые за все время Юсиф отнесся к нему с уважением.

– Я подумаю, валиг. А сейчас я лучше пойду. Я оставил Али за главного в классе.

– Да уж, лучше иди, – усмехнулся Юсиф.

– Я занимаюсь политической историей, Гарун, – объяснил Мегелин. – Именно потому и намерен остаться. Разве я могу уйти, лишившись возможности наблюдать за величайшей бурей столетия? – Мальчик, похоже, был слегка разочарован. Радетик понимал его чувства, но ему не хотелось выкладывать всю правду о своих мотивах. Собственно, он и сам не до конца их осознавал. – Понимаешь, я единственный, кто оказался в самом центре событий. Те, кто пишет историю, всегда предвзяты, и обычно это победители. У меня есть уникальная возможность узнать правду.

Гарун искоса взглянул на него и весело улыбнулся. Мгновение спустя усмехнулся и Мегелин:

– Ах ты, дьяволенок. Да ты, похоже, меня насквозь видишь.

Впрочем, у него имелось оправдание, вполне подходящее, чтобы остаться здесь и дальше, пока мрачные недели складывались в месяцы и годы.

Гарун ворвался в комнату Мегелина, едва не растянувшись на пороге и не опрокинув столик, за которым сидел ученый, составляя послание другу в Хеллин-Даймиель.

– Что случилось, малыш?

– Дядя Фуад вернулся!

Вместо очередного вопроса Радетик лишь поднял бровь. Гарун понял:

– Нет.

Вздохнув, Радетик отодвинул бумаги:

– Так я и думал. Иначе уже явились бы гонцы, неся полные хвастовства известия. Пойдем к воротам.

Когда они добрались до ворот, в замок уже входили, волоча ноги, войска. Мегелин нашел среди них Фуада. Брат валига был вымотан и измучен, и от его обычного упрямства ничего не осталось. Он отрешенно и честно отвечал на вопросы, не волнуясь о впечатлении, которое производили ответы.

– Просто запиши все как было, учитель, – пробормотал он. – Просто запиши. Нам не хватило всего одного отряда. Одного вонючего отряда. Будь у нас в резерве всего один свежий отряд – и мы бы с ними разделались. – Он направился к жилищу брата. – Всего один отряд от тех сукиных шейхов, которые не явились на общий сбор. Похоже, в Эль-Асваде пора поменять кое-каких вождей.

Три месяца спустя Юсиф объявил собственный призыв, застав Мегелина врасплох.

– Зачем? – спросил он. – И почему ты мне ничего не сказал?

Его всерьез обидело, что валиг с ним не посовещался.

– Потому что, – злорадно усмехнулся Юсиф, – мне хотелось выслушать твои протесты только один раз, а не слушать их до бесконечности.

– Зачем нужен этот призыв? Вопрос серьезный, – спросил Радетик, которого нисколько не успокоили слова Юсифа.

– Затем, что мне нужно утвердить свое верховенство над племенами. Им следует показать, что я все еще силен и остаюсь у власти. Мы, дети пустыни, во многом похожи на ваших лесных волков, Мегелин. Я – вожак стаи. Если я оступлюсь, если проявлю слабость, если поколеблюсь – мне конец. У меня нет никакого желания нападать на Эль-Мюрида. Сейчас не время для этого, как ты наверняка бы мне твердил, знай об этом раньше. Но взгляды сотни вождей устремлены на Эль-Асвад, и они ждут ответа на мое ранение и поражение Фуада. Не говоря уже о новобранцах для его войска.

Мегелин вспомнил, что в последние недели постоянно приезжали и уезжали какие-то люди, чему он тогда не придал значения. Естественно, это были гонцы, но среди них он заметил и нескольких самых преданных капитанов Юсифа, ведших в пустыню достаточно многочисленные патрули. Никто из них пока не вернулся.

– Полагаю, твои представители будут на месте, когда призыв достигнет ушей некоторых шейхов, чья преданность под вопросом.

– Довольно-таки мягко сказано, учитель, – усмехнулся Юсиф. – Но верно.

– В таком случае, думаю, мне разумнее всего держать язык за зубами. Как гласит древний трюизм – то, что логично и практично, не всегда оправдано политически. И наоборот.

– В здешних краях это еще большая истина, чем где-либо, Мегелин. Еще большая. Как успехи у моего сына?

Он не стал уточнять, у какого именно сына, – оба друг друга прекрасно поняли. Радетик поискал подходящие слова и в конце концов решил, что, если ответит прямо, хуже не будет. Свидетелей не было, а наедине валиг относился к его мнению вполне терпимо.

– Если честно – мне жаль, что он родился не в цивилизованной стране. Он умен, валиг. Более чем умен. Увы, на него уже наложило отпечаток это дикое королевство. Он мог бы стать великим человеком – или великим злодеем. В нем это уже заложено, и наша задача – направить его в сторону величия.

Юсиф что-то пробурчал, глядя вдаль, и наконец ответил:

– Если бы не нынешнее положение, я бы подумал о том, чтобы отправить его в ваш Ребсамен. Возможно, позже так и удастся сделать – после того, как мы прикончим этого злобного Маленького Дьявола.

Радетик искоса взглянул на Юсифа. Валига словно окружал некий ореол судьбы, некая аура или запах, и Юсиф сам это чувствовал. Вся его поза говорила о том, что будущее, которое он видит для сына, не имеет ничего общего с тем, что он описывал.

Экспедиция Юсифа против узурпаторов Себиль-эль-Селиба, хотя и более многочисленная, чем у Фуада, разделила ее судьбу. Вновь оказалось, что роялистам не хватило всего лишь одного свежего отряда, чтобы вернуть Малахитовый трон. Полный решимости сохранить образ сильного и жесткого вождя, Юсиф продолжал атаку намного дольше разумного, даже когда стало ясно, что он проиграет.

Яростное сражение ожесточило как роялистов, так и мятежников. Исход его повлек последствия, лишь повредившие положению роялистов. По мере того как новости распространялись по пустыне, все больше сторонников Эль-Мюрида собиралось под его знамена. Насеф объявил призыв, и к нему рекой потекли новобранцы, которых он обучал своему дьявольскому стилю ведения войны.

Юсиф избрал обратную тактику, блокируя ведущие из Себиль-эль-Селиба пути и используя свое домашнее войско для преследования вражеских банд. Шпионы присылали тревожные донесения о новых укреплениях.

– Мы можем оставить всякую надежду, что нам когда-нибудь удастся истребить их под корень, – предрек Радетик через три года после потери ущелья.

Разведка только что донесла о быстром разрастании крепости-дворца, охранявшего Малахитовый трон. В донесении также говорилось, что у Эль-Мюрида теперь постоянная свита из тысячи воинов, половину которых составляли фанатики-Непобедимые. Насеф и его приспешник Карим совершали все более смелые вылазки, давая советы грабившим пустыню от имени Эль-Мюрида мародерам, а иногда и прямо их направляя.

– Они словно призраки, – пробормотал как-то раз Фуад. – Юсиф, тебе стоило позволить мне убить Насефа, когда была возможность. Он одновременно и повсюду и нигде, и мне не вызвать его на бой.

– Что за приступ меланхолии во время партизанской войны? – спросил Радетик. – Естественно, Насеф не будет оставаться на месте – иначе ему всыпали бы по первое число. Дай ему цель, против которой он не сможет устоять. Приготовь для него сюрприз.

– Шпионы предупредят его за два дня до того, как мы на это решимся, – ответил Юсиф.

– Знаю. Единственная надежда – что вам удастся вонзить ему или Эль-Мюриду нож в спину.

– Мы пытались, – проворчал Фуад.

– Пытайтесь дальше. С каждым днем мы понемногу отступаем. Они нас изматывают. Пока Абуд воспринимает происходящее как некую стычку между Юсифом и Эль-Мюридом, не понимая, что война может затопить все королевство, нам ничего не остается, кроме как держаться. И – молиться, что они совершат какую-нибудь роковую глупость раньше нас.

– Как идут дела с твоей монографией, Мегелин? – спросил Юсиф.

Именно незаконченная монография стала для Радетика поводом остаться. Покраснев и сжав плечо Гаруна, он ответил:

– Дьявольски медленно. Война постоянно мешает. Едва остается время преподавать, не говоря уже о том, чтобы писать.

Со временем Радетик стал кем-то намного большим, чем просто наставником. В каком-то смысле он занял властное положение за спиной валига. Юсиф все чаще обращался к нему за советами и все чаще им следовал.

Эль-Мюрид признал новую значимость Радетика в недавней проповеди, назвав его одним из тринадцати баронов ада на земле, приспешников зла, которых оно послало, чтобы надругаться над правоверными. Мегелин удивился, узнав о своем знатном титуле, – он думал, что его больше заслуживает Юсиф.