Loe raamatut: «Убийство на улице Фельмана»

– А что, – сказала Диана, – выглядит неплохо.

Калев поправил очки жестом, уже успевшим стать машинальным, с тех пор, как месяц назад его угораздило погнуть дужку, заснув в очках средь бела дня на диване, те при каждом наклоне головы сползали с переносицы, не встречая на тонком, прямом носу никаких препятствий. Поправил очки, чуть задрал голову и огляделся.

Невысокие, в рост среднего даже не эстонца или иного северянина, а южного человека стены и сходившиеся под тупым углом половинки потолка были оштукатурены и выкрашены в белый цвет, а окаймлявшие перекрытие доски в темно-коричневый, как и подпиравшие невесть что, асимметрично разбросанные по территории чердака квадратные столбы. Не совсем ровный пол покрывал линолеум в разводах рыже-бежевых тонов. Картину дополняло маленькое, четыре стеклышка в тонкой раме, окошко в фасадной стене прямо под потолком, несмотря на прохладную погоду, открытое настежь.

– Да, неплохо, – согласился он. – Только влетело в копеечку.

– В любом случае, в итоге выйдет дешевле, чем арендовать всякий раз зал.

– Пожалуй.

Квартирное товарищество дома номер 37а по улице Фельмана праздновало небольшое новоселье: после того, как целых два года собрания проводились в арендованном актовом зале находившейся не так далеко школы, кого-то из жильцов осенило, решили привести в божеский вид чердак и заседать там. И вот… Купили даже стулья, белые пластмассовые, для дач или уличных кафе, по случаю окончания сезона с изрядной скидкой, к ним еще три стола, на одном разложил бумаги кто-то из членов правления, на двух других стояло несколько откупоренных бутылок и полсотни одноразовых стаканов, кто раскошелился, непонятно, денег на выпивку не собирали. Товарищи по несчастью, как их называла Диана, имея в виду постоянную нужду в каких-то ремонтных работах, дом, хотя и добротный, был построен давно, во времена первой эстонской республики, и приходилось то менять трубы, то революционизировать устаревшую систему отопления, то благоустраивать двор, то перестилать крышу, последнее, еще только в планах, как раз сегодня и предполагалось повести об этом речь, товарищи по несчастью, а, может, и по счастью, поскольку при всем при том квартиры в доме ценились высоко, почти самый центр, и постройка крепкая, надежная, не теперешним чета, так вот товарищи или, если угодно, члены товарищества, входили по одному, по двое, собирались группками, разговаривали или садились на какой-нибудь стул у стенки и молча ждали руководящих указаний или хотя бы явления руководителя. Но председателя все не было, кто-то предложил разливать без него, так и сделали, а поскольку Эстония не та страна, где дожидаются, пока произнесут тост, а, наоборот, предпочитают обходиться без лишних затяжек, то, разобрав стаканы, все начали потихоньку к ним прикладываться. Супруги Кару, молча чокнувшись, тоже пригубили, Диана нашарила стул и села, а Калев высмотрел соседа, с которым собирался посовещаться насчет постоянного интернета, и отошел с ним к дальней стене. Некоторое время Диана наблюдала за мужем, за тем, как он невольно сутулится и вытягивает шею, чтобы «снизойти» к относительно низкорослому собеседнику с высоты своих метра девяноста, как улыбается почти незаметной, снисходительной улыбкой, как морщит непомерно высокий лоб, с которого еще и отбрасывает поминутно назад слегка прикрывающие его волосы, расчесанные на косой пробор… Одет он был буднично, в старые джинсы и просторный свитер, насколько симпатичен, судить она не умела, для нее да, для других – бог весть, но что умен – видно за километр, и приятно сознавать, что не только ей… Потом она отвернулась и стала разглядывать собравшихся поблизости от нее обитателей дома, одних она знала не только в лицо, но и по именам, других весьма смутно, нашлось и два-три человека, которых, как ей казалось, она видела впервые в жизни… впрочем, это могло быть и не заблуждением, а самой что ни на есть реальностью, ведь собраний она своим присутствием почти не удостаивала, Калев обычно ходил на них один, поскольку собственником числился он… Наконец открылась дверь, появился председатель, удивленно вскинул брови, увидев вино, потом взял стакан и разразился тостом, так, ничего особенного, четыре с половиной слова, за «актовый чердак» или что-то еще в этом роде. Присутствующие дружно приподняли свои, как выразился самодеятельный тамада, «бокалы» и поднесли их к губам. Допив вино, Диана потянулась к ближайшему столу, намереваясь поставить на него пустой стакан, и услышала за спиной грохот… нет, мягкий звук падения, что-то грузно шлепнулось на пол. Поехал стул, столкнулся с другим, кто-то коротко взвизгнул. Диана обернулась. В двух шагах от нее неловко распласталась на полу… коричневый костюм, как нарочно надетый, гармонировал с бежево-рыжей расцветкой линолеума, фу, одернула себя Диана, как не стыдно!.. распласталась на полу хозяйка квартиры номер 20 Ану Туксам, та самая, которая предложила разливать, а, скорее, скомандовала, она была самой властной особой в доме и вечно вылезала первая со своими советами-указаниями, может поэтому сейчас, когда она лежала на спине, неудобно повернув голову набок и раскинув по полу недлинные волосы цвета картофельных очисток, как тут принято этот колорит называть, или, как предпочитала выражаться Диана, оттенка дубового паркета, остальные хоть и столпились вокруг, но стояли столбом, не пытаясь что-либо предпринять… Ну и ну, тысяча чер…нильниц, как выражается Бальзак, а, вернее, его переводчики, к сожалению, прочесть мэтра в оригинале Диана не могла, французским она не владела… О чем ты думаешь?! – сказала она себе, продолжая тем не менее стоять на месте… она сама не помнила, когда вскочила… и тупо глядеть на костюм или волосы, а может, на паркет, непонятно.

Столбняк длился не меньше двух минут, так, по крайней мере, Диане показалось, подобные ситуации имеют свойство как бы останавливать время, ужасные мгновения в отличие от прекрасных вполне способны превращаться в часы, наконец молодая фифа с четвертого этажа направила указующий перст на председателя, растерянно взиравшего на распростертое у его ног довольно крупное тело, и выкрикнула не допускающим возражений тоном:

– Что вы стоите?! У человека сердечный приступ! Вызовите «скорую»!

Этот поставленный хоть и дистанционно, но уверенно диагноз слегка разрядил обстановку, председатель поспешно потянул из кармана мобильник, собравшиеся зашевелились, задвигались, сын принявшей горизонтальное положение дамы слегка наклонился и неуверенно позвал «мама», не получив ответа, наконец из задних рядов пробилась вперед жительница соседнего подъезда, женщина в высшей степени сердобольная, и опустилась на колени рядом с упавшей… павшей, невольно подумала Диана и опять пристыдила себя, в конце концов то, что она недолюбливала властную Ану, еще не причина…

– Пульса нет, – испуганно сказала сердобольная женщина по имени Линда.

Все опять застыли.

– А дышит? – спросил кто-то из задних рядов.

Линда чуть отодвинулась, приглядываясь.

– Может, надо сделать искусственное дыхание? – предположил тот же голос.

– А кто умеет? – спросил адвокат из квартиры номер 7.

– Не надо, – всполошилась фифа. – При инфаркте лучше не трогать. Подождем, пока приедет «скорая»…

Диана выбралась из круга и поискала взглядом Калева.

– Наверно, это убийство, – шепнула она, оказавшись рядом с мужем.

– Не говори ерунды, – отозвался тот сумрачно.

– Почему ерунды?

– Потому что у меня нет времени на убийства. Мне надо закончить часть.

– Какое отношение к твоей части имеет… – начала Диана, но Калев перебил ее:

– Эх ты, любительница детективов! Мы все станем подозреваемыми, начнутся допросы, очные ставки, эти, как их, реконструкции и прочая волокита.

– С какой стати нам было ее убивать, – возразила Диана, но муж махнул на нее рукой, и она сосредоточилась на происшествии. Среди присутствующих врачей не было, а жаль… В любом приличном романе на месте преступления непременно оказывается если не врач, то, по крайней мере, некий знаток, который властным жестом отстраняет любопытных, наклоняется над трупом, тянет носом и изрекает:

– Запах горького миндаля! Прошу всех присутствующих оставаться на местах!

Между тем, присутствующие и так никуда не торопились, любопытство удерживало их на месте куда надежнее, чем приказ какого-нибудь дилетанта, видимо, склянки с цианистым калием не было ни в одном кармане, и преступник не пытался незаметно выскользнуть в полуотворенную дверь и избавиться от предмета, способного привести его на скамью подсудимых. А, впрочем, вполне вероятно, что дело было не только в любопытстве, просто народ дисциплинированно ждал, пока ему скажут, что собрание не состоится, и разрешено разойтись по квартирам… или что надо подождать, пока уберут труп, и можно будет приступить к обсуждению повестки дня, да, почему бы и нет?… Диана нервно хихикнула, к счастью, тихонько, и сразу опомнилась. Возьми себя в руки, дура, приказала она себе, прекрати истерику, сядь и жди… Как уже сделали более уравновешенные люди… Она огляделась. Ну да. Несколько человек отошли и сели. Прочие, правда, продолжали толпиться вокруг неподвижного тела на полу, но попыток оказать первую или иную помощь никто больше не делал. Председатель наконец дозвонился и сбивчиво объяснял, куда ехать, его долго не могли понять, как чердак, почему чердак, наконец он спрятал телефон, оглядел членов товарищества, прикидывая, видимо, кого послать вниз открывать входную дверь, так и не решился никого подобным поручением обременить и пошел сам.

Петер Туксам отпер дверь и вошел в квартиру, забыв пропустить Юлию вперед и вовсе, пожалуй, о ней забыв. Сунул ключи в карман… хорошо, что не забыл прихватить, не пришлось там лезть в коричневый костюм матери, сумочку ведь она с собой не взяла, только папку с бумагами и ключи, и сама, да, конечно, сама сказала, хоть они и вышли все вместе:

– Возьми свою связку, Петер, я, скорее всего, задержусь после собрания…

Задержусь! Если бы она догадывалась, насколько!.. Да просто навсегда, ведь сюда она больше не попадет, не пройдет к себе… Он побрел по коридору, сам не зная, куда, машинально остановился у полуоткрытой двери, щелкнул выключателем… Спальня матери была прибрана, кровать, новомодная, железная, аккуратно застелена пушистым кремовым пледом, нигде ничего не валяется, только через спинку стула, придвинутого к трельяжу, перекинут горчичного цвета махровый банный халат, дома она ходила в таком… Он прошел, осторожно ступая по чистому, словно новому, ковру к еще одной двери, в смежную комнату, открыл, в глаза бросился букет разноцветных астр, попавший в конус проникшего туда, в гостиную матери, света, он щелкнул выключателем и тут и долго стоял, бездумно озираясь…

При жизни бабушки с дедом в квартире была одна гостиная, общая, по вечерам там всей семьей смотрели телевизор, обедали по воскресеньям, принимали гостей, больше всякую родню, так продолжалось и после того, как не стало бабушки, и даже когда умер дед, пару лет в семейном укладе ничего не менялось. Но после ремонта, а вернее, до него, мать сказала:

– Ты уже взрослый, мужчина, у тебя свои друзья, у меня свои… Поделим комнаты, пусть у каждого будет своя гостиная, я не хочу, чтобы тебе досаждали мои приятельницы, они ведь имеют привычку сидеть подолгу…

На самом деле имелись в виду, конечно, его друзья, хотя не так уж часто они к нему и приходили, даже когда он был жадным до игр ребенком, а потом тем более… Гостиную свою мать обставила по последнему слову – кожаный диван и кресла, большой телевизор с плоским экраном, низкий круглый журнальный столик… это слово к нему не подходило, больно был велик… с отмытой до блеска стеклянной столешницей, на которой и стояла ваза с астрами… Хоть и большой, для обедов он тем не менее не предназначался, мать ела всегда на кухне за старым, накрытым клеенкой деревянным столом, который раскладывался надвое, раскладывался в принципе, после смерти деда его не открывали, даже теперь, когда появилась Юля… Собственно, втроем они не обедали ни разу, или нет, однажды, у него, в бывшей комнате деда, куда перенесли после ремонта старую мебель из прежней гостиной, на новую он не претендовал, его вполне устраивали буфет с комодом, потертые и исцарапанные, но натурального дерева, производства пятидесятых, кажется, годов, и крепкие еще стулья, был там и обеденный стол… по правде говоря, до последнего времени все это было ему ни к чему, он туда почти и не заходил, ел на кухне с матерью… если, конечно, обедал дома… Он добрел до кухни, тут, наконец, оказался хоть какой-то непорядок, грязная посуда в раковине, кружка с недопитым чаем на столе… Он стоял, смотрел на кружку и старался найти в себе нечто… любовь, печаль, сожаление, раскаяние… но не мог отыскать ничего, пустота, одна только пустота…

Вдруг ему послышались рыдания, он обернулся, потом пошел на звук… Юля сидела у входной двери, на маленькой скамеечке под вешалкой, наполовину зарывшись в свисавшие сверху пальто и куртки и громко всхлипывала. Оплакивала его мать, которая… Растроганный и смущенный, он подошел к ней, опустился рядом на пол и уткнулся головой в ее колени…

Эне Парк стремительно вбежала в квартиру.

– Мама, мама!

Она заглянула в пустую комнату справа от входной двери и спросила высунувшегося из детской… смешно, но это название сохранилось до сих пор, хотя «ребенок» ее почти перерос… сына:

– Где бабушка?

– У телевизора, – ответил тот лаконично и исчез.

Эне быстрым шагом пересекла коридор и вошла в гостиную, где в неглубоком кресле сидела рыхлая женщина с дряблым лицом и коротко подстриженными седыми волосами.

– Мама, – начала она и остановилась перевести дух.

Мать выключила телевизор.

– Что с тобой? – спросила она беспокойно. – Случилось что-нибудь?

– У меня для тебя новость, – сообщила Эне, пристально глядя ей в глаза.

– Да?

– Умерла Ану Туксам.

– Ану?! Как?!

– А так, – сказала Эне с плохо скрытым оттенком торжества.

– Когда?

– Сейчас. Вернее, полчаса назад. Прямо на собрании.

– На собрании?

– Да. Что-то там бормотала и вдруг выронила стакан и упала.

– Какой стакан? – не поняла мать.

– Там пили вино, – объяснила Эне. – По поводу завершения работ на чердаке. Допили и собирались начать собрание, и тут она свалилась. Мешком.

– Может, она просто потеряла сознание?

– Нет, не просто. Приехала «скорая», вот только что. И я слышала, как врач сказал…

– А где Тойво? – спросила мать машинально.

– Остался там, наверху, а я прибежала, чтобы тебя… тебе сказать…

Какое слово она в последний миг заменила на «сказать», уж не «порадовать» ли? Она сама того не знала, не знала и мать, которая смущенно потупилась, однако не удержалась.

– Есть все-таки бог на небе, – пробормотала она, и дочь ответила мстительно:

– Есть. А может, не только бог на небе, но и кое-кто на земле.

– Что ты имеешь в виду? – спросила мать с легким испугом и добавила с улыбкой, больше напоминавшей гримасу, правая половина ее лица была почти неподвижна: – Эне! Ты ведь знаешь, о мертвых дурно говорить не полагается.

– Знаю, знаю. Хорошо или ничего. Так я ничего и не говорю.

Из коридора донесся звук захлопнувшейся двери. Эне прислушалась.

– Тойво, – сказала она. – Пойду узнаю, что там еще было…

Григорий Петров вышел из лифта, пересек лестничную площадку, надавил ладонью на кнопку звонка и придерживал ее до тех пор, пока за дверью не послышались торопливые шаги.

– Иду, иду! Да перестань ты! – сказала сердито его жена Валентина, распахивая дверь. – Пьяный, что ли? Не на собрании ж напился. А что это оно так быстро кончилось? Или тебя выставили?

– Не выставили, – ответил муж довольно. – Не было собрания. Отменили. Дай пройти.

– Отменили? – удивилась Валентина, отступая в сторону. – Почему?

Петров вошел, закрыл за собой дверь, наклонился к жене и произнес таинственным шепотом:

– Угадай.

– Откуда ж я угадаю, – сказала та хмуро. – Тийт, что ли, заболел?

Муж покачал головой.

– Ну не потолок же там рухнул?

– Не рухнул. Но что-то вроде, – ответил муж весело.

– Гришка! Перестань голову морочить! Говори толком!

Петров помолчал еще, потом оглянулся на дверь, посмотрел по сторонам и сообщил:

– Ведьма окочурилась.

– Что?! – ахнула Валентина. – Ану?! Умерла?

– Ну!

– Когда?

– А вот только что.

– Точно? Может, болтовня?

– Я тебе говорю, только что. При всех. Там, на драгоценном их чердаке, стояла, говорила и вдруг – бац. Свалилась. И все. Вызвали «Скорую», кое-кто ушел, но я подождал, чтоб наверняка, и своими ушами слышал, как врач сказал: «Скончалась»… Слушай, мать, достань бутылку, надо бы отметить событие…

– Гриша!.. – сказала та укоризненно.

– А что? За упокой души рабы божьей… Нельзя?

– За упокой можно, – согласилась жена.

Юхан Кольберг, преуспевающий адвокат, вошел в прихожую, снял плащ и ботинки, надел шлепанцы, прислушался и направился в дальнюю комнату, откуда доносились громкие, злые голоса. Так и есть, жена сидела перед телевизором, на его появление не отреагировала, если, конечно, заметила… но нет, все-таки повернула голову.

– Уже кончилось? – спросила она, мало интересуясь ответом, по всему видно.

– Не совсем, – сказал муж.

– То есть?

Он не ответил, она снова вперилась в экран, Юхан молча сел в кресло, закурил, прошло минуты три-четыре, наконец, кадр сменился, запрыгали какие-то резиновые пузырьки, чертики, что ли… Рекламная пауза. Жена выключила звук и повернулась к нему уже более основательно, всем туловищем.

– Что-то случилось? – спросила она.

Кольберг выразительно кивнул.

– Что же?

– Умерла Ану Туксам, – сказал он, подчеркивая голосом каждое слово. – Там, на чердаке, перед самым началом собрания. Которое, естественно, отменили.

– От чего умерла? – спросила госпожа Кольберг хладнокровно.

– По-видимому, разрыв сердца.

– Как может разорваться то, чего нет? – спросила она саркастически.

Юхан пожал плечами.

– Так-таки упала и умерла?

– Так-таки.

– Без всякого повода?

– Это как сказать, – ответил Кольберг многозначительно. – После того, как выпила стакан вина.

– Стакан вина? – Госпожа Кольберг подумала, потом обронила: – Юхан! А ты уверен, что?… – Она не договорила до конца, но муж ответил после небольшой паузы:

– Нет, не уверен.

– Честно говоря, я по делу, – сообщил Андрес, опрокидывая в чашку посудину со сливками, отказаться от кофе он был не в силах, но застарелая язва заставляла его заливать любимый напиток такой дозой молочного жира, что вкуса того почти не ощущалось; что за беда, говорил он беззаботно, главное, что кофеин поступает куда следует.

– Какому делу? – полюбопытствовала Диана.

Калев промолчал, выжидательно глядя на двоюродного брата. Тот заглядывал к ним нечасто, собственно, кто ныне и к кому может зачастить, все вкалывают до посинения, если, конечно, их не попросят с работы. В былые времена Андрес занимал солидный пост в прокуратуре; после, когда от не внушавших новой власти доверия советских кадров принялись избавляться, мало считаясь со знаниями и способностями, прежнюю должность он потерял, но работу, как таковую, сохранил, и если для него самого что-то в корне или, по крайней мере, в денежном выражении, изменилось, то для посторонних, к которым, увы, приходится отнести и близких родственников, за исключением разве что жены и детей, все оставалось по-старому, они знали, что Андрес ловит убийц и грабителей, так он и теперь их ловил, делая это на свой обычный манер денно и нощно, и встречаться с ним удавалось не чаще, чем десять лет назад, а именно, дважды или трижды в год, по дням рождения.

– Не догадываетесь? – спросил он между тем, и Диана оживилась.

– Ану Туксам, – сказала она уверенно. – Так это все-таки убийство?

Андрес кивнул.

– Ага! Я так и думала. Отлично.

Калев хмыкнул. Диана оглянулась на него и смутилась. Позавчера вечером, когда вернувшийся в сопровождении пары белых халатов (с соответствующим содержимым, конечно) председатель товарищества Тийт Тамм удивленно сказал: «Почему вы до сих пор тут? Собрание, понятно, переносится, можете расходиться», и народ потянулся к выходу, Диана хотела уже указать ему на подозрительные обстоятельства происшествия и намекнуть, что в подобных случаях лучше задержать всех свидетелей на месте возможного преступления, но передумала, знала, что муж ее за такую выходку по головке не погладит. Теперь она испытывала вполне законное чувство удовлетворения, но…

– Я не к тому, что меня это убийство радует, – стала она оправдываться, – просто… просто…

– Просто что? – полюбопытствовал муж.

Диана не ответила, и он продолжил:

– Сразу видно…

– Любительницу детективов, – подхватила она. – Да, дорогой! У тебя тоже есть недостатки. Ладно, Андрес, выкладывай подробности.

Тот почесал в затылке, потом сморщил выразительное, да что там, красивое, несмотря на близкий полувековой юбилей лицо, собственно, он и сложения был недурственного и за те годы, что Диана его знала, не растолстел, не обзавелся брюшком… хотя при его язве… что ж, он и не исхудал, как то случается частенько с желудочными больными, словом, был в отличной форме и нравился женщинам… так, во всяком случае, утверждал Калев, добавляя, правда, неизменно, что кузен из верных или, по крайней мере, почти верных мужей. Диана верила этому лишь наполовину, поскольку жена Андреса, дама вполне достойная, художница, зарабатывавшая себе и в какой-то степени семье на скромное существование оформлением книг, в смысле, рисованием обложек, учитывая, что иллюстрирование литературных произведений в современном мире приказало долго жить, ничего не потеряла бы от близкого знакомства с косметологом, парикмахером, визажистом и прочими человекодизайнерами…

– Ну же, – сказала Диана нетерпеливо. – Не морочь голову! Я и так все знаю. Яд был в стакане. Не правда ли?

Андрес снова кивнул.

– Цианистый калий?

Андрес кивнул еще раз.

– Разумеется, – уронила Дина небрежно, но с оттенком торжества.

– Интересно, – сказал Калев, – где у нас тут можно достать цианистый калий? Вряд ли он водится где-либо еще, кроме страниц детективных романов. Но из книги его вряд ли извлечешь. Даже химическим путем.

– Достать можно, – сообщил Андрес сдержанно. – Но проверять каждого, кто там у вас, на чердаке, в тот вечер был, слишком долгое дело. Сорок четыре человека, не считая жертвы. Конечно, если не удастся решить проблему иначе, тогда придется…

– Иначе? А именно? – спросила Диана.

– Мотив, – бросил Калев.

– Вот, – сказал Андрес. – И здесь-то вы и можете мне помочь.

– Каким образом? – задала очередной вопрос Диана.

– Так ведь убийца кто-то из ваших соседей. Как ни мало вы с ними общаетесь, но живя в доме добрых сорок лет… Я говорю о Калеве.

– За последние годы треть жильцов сменилась, – пробормотал тот.

– И все-таки! Даже мне уже известно, что у кое-кого в доме был вполне весомый мотив.

– Не знаю, не знаю, – проговорила Диана и замолчала.

Они с Калевом переглянулись. Если мы с тобой не стали бы из-за этого никого убивать, сказал ей взгляд мужа, еще не значит, что и другие думают и поступают так же…

Андрес не обратил на этот немой разговор внимания.

– Так и быть, посвящу вас в детали, – сказал он. – Итак. Яд действительно оказался в стакане, иначе, впрочем, и быть не могло, поскольку вино пили все или почти все, но тем не менее других пострадавших нет. Подсыпали отраву в течение примерно десяти минут, предшествовавших убийству. То есть с того момента, как отпив несколько глотков, госпожа Туксам поставила стакан на стол и стала вынимать из сумки бумаги, которые предстояло на собрании рассмотреть, она ведь была членом правления, и до той минуты, когда по предложению председателя товарищества выпили за… не знаю уж, как он сформулировал свой тост. В промежутке она к стакану не прикасалась, так, во всяком случае, утверждают две дамы, обсуждавшие с ней одну из тем, которой должны были в тот вечер коснуться. Так что убийца подобрался к стакану именно в эти десять-двенадцать минут.

– И никто ничего не видел? – удивилась Диана. – Столько народу…

– Так оно и бывает, – вздохнул Андрес. – Ты ведь тоже там сидела. В двух метрах. Но…

– Я смотрела в другую сторону, – возразила Диана.

Наблюдала за фифой, могла б добавить она, поскольку вспомнила, что рассматривала фифину шевелюру, выкрашенную, по ее наблюдениям, совсем недавно, может, даже накануне собрания, в модный ныне медно-красный цвет, и думала, что почти никому этот оттенок не идет, фифа исключением не была… Не идет, и все-таки половина женщина в этот тон выкрасилась, почему, они и сами того не знают…

– А Калев?

– Я был занят разговором, – сказал тот.

– Ну вот. И все остальные отвечают в таком же духе. Если кто-то и видел что-либо, то не придал этому значения или же…

– Или же, – немедленно встряла Диана, – надумал шантажировать убийцу.

– Перестань нести чушь, – сказал Калев, – не то я выкину из дому всех твоих Агаток, Стаутов, Гарднеров и прочее разлагающее мозги чтиво.

– В наше время и это не исключено, – возразил Андрес. – Я имею в виду шантаж. Если есть бедняки и богачи, становится актуальной и тема, так сказать, перераспределения доходов. Любым путем. Но я все-таки не думаю, чтобы среди здешних бедняков объявился шантажист. У нас нет традиции.

– Ну хорошо, – сказал Калев утомленно. – Что дальше?

– Дальше, – ответствовал Андрес невозмутимо, – поговорим о мотиве. Вам известно, конечно, что Ану Туксам была собственницей не только своей квартиры, но и двух других?

– Известно, – сказала Диана неприязненно.

– А как она этого добилась, знаете?

– Приблизительно.

– Она была на редкость ловкой бабой, – буркнул Калев.

– Именно так! Она начала действовать, когда другие только свыкались с ситуацией. Едва появился закон о реституции, как она ринулась в бой. Достала где-то, раскопала в архивах ли еще каким-то образом, но извлекла на свет список бывших собственников, больше половины которых уехало в конце войны на запад, написала им самим, кое-кто из них был еще к тому моменту жив, или наследникам, предлагая перекупить квартиру. Трое согласились. Неудивительно. Возвращаться, доказывать права, потом возиться с арендаторами при всех тех ограничениях, которые предусматривал закон, за, в их понимании, гроши… Не вскидывайся, Калев, с нашей точки зрения они оказались в выигрыше, но если взглянуть на дело с их позиции… Подумай, сколько возни и времени или денег нужно было на то, чтобы реально получить обратно свою квартиру, если б уж пришла фантазия вернуться и вселиться в нее… Собственно, такое могло бы прийти в голову разве что тоскующему старцу, а людям помоложе, которые где-то в Швеции или Канаде родились, ехать в Эстонию совсем уж ни к чему… Тут бы получить хоть что-то… Клок шерсти с паршивой овцы. Словом, она оформила на себя три квартиры, кроме своей собственной, поставив жильцов перед фактом: платить аренду, искать другое жилье или выкупать это. Одна семья, самая бедная, выехала сразу и вообще оставила Таллин, перебралась в провинцию, где было проще устроиться. А две здесь. Первую квартиру, ту, которая освободилась, Ану продала, получила три четверти миллиона, сумма по тем временам огромная, настоящему собственнику она выплатила сущую безделицу, меньше ста тысяч.

– Недурно, – сказала Диана сухо.

– Теперь о тех двух семьях, которые остались в доме. Это наши главные подозреваемые. На сегодняшний день, во всяком случае.

– А кто выставил вино? – спросил внезапно Калев.

– Отличный вопрос! Нет, ни та, ни другая семья, на первый взгляд, к этому не причастны. Деньги дал бизнесмен из десятой квартиры, недавно в нее въехавший, а идея принадлежала чуть ли не самой Ану, если верить двум другим дамам из правления.

– Ану принадлежали все возникавшие в этих стенах идеи, так что тут можешь свои сомнения отбросить, – сказала Диана уверенно. – Но…

– Но о том, что вино будет, могли знать все, дамы, по-моему, довольно болтливы.

– Понятно.

– Вернемся к ее жертвам. Одну квартиру потихоньку выкупают жильцы, собственно говоря, теоретически выкупили давно, взяли кредит в банке. Симпатичная молодая пара, оба работают, приличная зарплата, один ребенок, мать жены, которая с ними живет, получает неплохую пенсию…

– Речь о Парках? – уточнил Калев.

– Именно. Значит, вы в курсе… Так… Сейчас они вносят по пять тысяч в месяц, раньше было три, но теперь доходы повысились, и они решили поднатужиться, чтобы покончить с этим делом быстрее, им осталось выплатить меньше трети. Со второй семьей дело обстоит иначе.

– А это кто? – спросила Диана.

– Петровы. Знаете?

– Что-то слышал, – ответил Калев неопределенно.

– Семья платит арендную плату, по пятнадцать крон за метр, в общем, гроши. Но! – Андрес сделал многозначительную паузу. – Сын убитой сообщил мне, что мать недавно предложила им выкупить квартиру. Сказала, что ей нужны деньги, и она так или иначе свое имущество продаст. Понимаете? Денег таких им взять неоткуда, еле на жизнь хватает, и кредита банковского им никто не предоставит, а, сами знаете, если хозяину взбредет в голову избавиться от съемщиков, то он от них избавится. Так что наиболее многообещающее направление расследования мне видится тут.

– Но если они не собственники, на собрании их не было, – возразила Диана.

– Нет, представь себе, были. Вернее, был. Глава семьи. Пришел примерно тогда же, когда убитая.

– Странно, что его не попросили удалиться.

– Может, и попросили бы, попозже, собрание ведь официально не начиналось, ждали председателя. Так что искать, во всяком случае, в первую очередь, надо здесь.

– Тем более, что они русские, – вставил Калев с иронической улыбкой.

Андрес покраснел.

– Не думаешь ли ты, что я способен обвинить невинных людей только потому что?…

– Да нет. Просто иногда твое стремление соответствовать генеральной линии вызвает усмешку.

– Но согласись, что у них больше причин… Те, в конце концов, спокойно платят, еще несколько лет, и все…

– Оттого, что эти убрали б мать, ничего не изменилось бы. Сын ведь жив.

– Может, он будет более снисходителен, он как будто преуспевает, у него свой бизнес.

– Нет такого бизнеса, который нельзя было б расширить.

– Кстати, – заметила Диана, – русским дала квартиру советская власть, отец нынешнего главы семьи был военным… Так сказать, бог дал, бог взял. А у молодых симпатичных была кооперативная квартира в Мустамяэ, они попали в наш дом по обмену, съехались со стариками-родителями. Так что им вдвойне обидно. Ни за что, ни про что фактически еще раз покупать собственную квартиру, жертвуя всем, платить этой паучихе вместо того, чтобы разъезжать по Лондонам-Парижам и отдыхать на Канарах…