Избранные статьи

«Бог как иллюзия» Ричарда Докинза

Английский биолог-эволюционист Ричард Докинз, автор знаменитой книги «Эгоистичный ген», в последние годы развернул настоящую антирелигиозную кампанию. Он выступает с лекциями по всему миру, участвует в теледебатах, а буквально на днях вложил решающую сумму в атеистическую рекламу на лондонских автобусах – они будут разъезжать с надписью «Возможно, Бога нет. Перестань беспокоиться и наслаждайся жизнью».

Главный ход Докинза в этой кампании – книга «Бог как иллюзия», вышедшая в 2006 году и с тех пор не покидающая списки бестселлеров. Только что она вышла по-русски в издательстве «Колибри». Книга прекрасно переведена и издана (единственный упрек – звездочки примечаний в тексте практически невидимы).

Книга состоит из десяти глав, из десяти ударов по религии.

В первой и десятой главах Докинз доказывает, что «осознание гармонии природы» способно решить ту задачу «духовного облагораживания людей, которую исторически – но так неудачно – узурпировала религия».

Во второй главе Докинз заявляет, что существование Бога – это научная гипотеза и подлежит научной проверке.

В третьей главе разбивает философские и богословские доказательства существования Бога.

В четвертой главе доказывает, что Бога нет.

В пятой главе объясняет причины возникновения и распространения религии.

В шестой и седьмой главах объясняет, почему мораль не нуждается в религии.

В восьмой главе разъясняет, насколько пагубно религия влияет на общество.

В девятой главе разъясняет, насколько пагубно религия влияет на детскую психику.

У Докинза два основных способа рассуждения – вопросы антропологии и истории, богословия и политики он решает с помощью либо дарвинизма, либо здравого смысла.

Вот Докинз-дарвинист объясняет происхождение религии: доверие старшим полезно для «дарвиновского выживания», но отличить разумные советы от неразумных ребенок не может и поэтому выучивает «мудрость вперемешку с глупостью» – «ребенок не в состоянии понять, что „не купайся в кишащей крокодилами Лимпопо“ – это разумное предостережение, а „в полнолуние нужно принести в жертву козу, иначе будет засуха“ – в лучшем случае трата времени и коз». А эти усвоенные в детстве нелепые идеи и составляют религиозную традицию – «неважно, какой чепухой заразится детское сознание; но, раз заразившись, ребенок вырастет и заразит этой чепухой следующее поколение». Вот так работают методы эволюционной биологии применительно к антропологии.

А вот Докинз – носитель здравого смысла – рассуждает о жертвоприношении Авраама: Авраам «уже занес над сыном жертвенный нож, когда ангел, театрально появившись в последний момент, сообщил ему о перемене плана: бог, оказывается, просто шутил, „проверяя“ Авраама и крепость его веры. Современному поборнику нравственности остается только гадать, сумеет ли ребенок когда-нибудь оправиться от такой психологической травмы». Мы понимаем, что Докинз видит в Библии то же самое, что и его главные враги – американские христиане-фундаменталисты, – то есть набор претендующих на фактическую достоверность рассказов и непосредственных нравственных образцов. Просто фундаменталисты (о глупости и жестокости которых в книге рассказано много смешного и страшного) из этого понимания Библии выводят, что Земля возникла шесть тысяч лет назад и что гомосексуалистов надо убивать, а Докинз делает вывод, что Библия – книга лживая и аморальная.

В самом начале книги Докинз предлагает читателю «вместе с Джоном Ленноном» представить мир без религии – и рисует этот воображаемый прекрасный мир так: «не было террористов-самоубийц, взрывов 11 сентября в Нью-Йорке, взрывов 7 июля в Лондоне, Крестовых походов, охоты на ведьм» и т. п. И действительно: без религии всего бы этого не было – просто потому, что без нее не было бы ни человеческих обществ вообще, ни того самого современного общества, с его наукой и гуманностью, плодами христианской цивилизации, к которому принадлежат и сам Докинз, и его читатели.

Но Докинз считает, что наука и гуманность ничем религии не обязаны – без нее возникли и дальше без нее обойдутся. Вообще, его представления об истории, социуме, человеке отличаются тем особым благодушием, которое дается, видимо, только веками чаепитий на веками подстригаемых лужайках. А может быть, это благодушие не специфически английское, а общелиберальное. Если правые видят, насколько хрупко любое общество, и ценят те стороны религии, которые охраняют общественное устройство; если левые видят, насколько это общественное устройство бесчеловечно, и ценят те стороны религии, которые вносят человечность в бесчеловечный мир, – то либерал не замечает ни хрупкости миропорядка, видной сверху, ни его бесчеловечности, видной снизу, а видит только отдельные проявления человеческой глупости и жестокости и потому искренне считает всякую религию вредным и смешным суеверием.

ноябрь 2008

Славой Жижек

О том, настоящий ли Славой Жижек философ, пусть судят философы; о том, настоящий ли он левый, пусть судят другие левые (особенно сильно его не любят салонные левые, их инвективы против Жижека читать всегда интересно – они написаны с искренней ненавистью к конкуренту). Но Жижек настоящая звезда, то есть принадлежит всем, а не только специалистам и активистам. Не сразу понятно, что эти «все» в нем нашли. За Жижеком вроде бы не числится фирменных идей или фраз – никаких «ризом», «различаний» или «войны в Заливе не было». Но его сила не в придумывании и разработке собственных концептов, а в столкновении и соединении чужих – из самых разных сфер: философия, психоанализ, политика, кино, поп-музыка и т. д. Идеи Лакана и Гегеля, ситуации из фильмов Хичкока и антисоветского анекдота он виртуозно и парадоксально соединяет в едином рассуждении. Но в последние годы больше всего способствовало его звездности то, что в свои рассуждения он ввел Ленина, а вместе с ним – колоссальную символическую энергию большой крови. Жижек не клянется в верности Октябрьской революции и красному террору (вообще его большое достоинство в том, что он говорит с той возбужденной веселостью, какая овладевает людьми, находящимися в гуще событий, а не с той тупой напыщенностью, с какой вещают хранители священного революционного огня). Он пытается найти «правильную позицию» по отношению к революционному насилию – и, конечно, эту позицию находит. Что это за позиция – обычный читатель забывает сразу, но сохраняет чувство, что правильная позиция в принципе есть. И во всех парадоксах и апориях Жижека правильность всегда сначала кажется недостижимой – и в итоге всегда оказывается возможной. Правильность есть, и она доступна – в этом и состоит главная идея Жижека. В любой идеологической ситуации можно отыскать правильную позицию и эту позицию занять. Поэтому другое его любимое слово – «подлинность». Как должен к этому относиться подлинный феминист? подлинный гуманист? подлинный революционер? – такие вопросы Жижек ставит на каждой странице и, конечно же, на эти вопросы отвечает. Ответ опять-таки мгновенно забывается, но чувство, что даже в современном мире мнимостей и подделок подлинность (не подлинность вещи, а подлинность твоей собственной позиции) всегда где-то рядом, – это приятное чувство остается. Свои рассуждения Жижек для того и разыгрывает как драматические сценки, чтобы завести читателя туда, где кажется – ну нет отсюда, из этих апорий красного террора или современного консюмеризма, никакого выхода, завести в тупик – и вдруг: «и здесь нам на помощь приходит Лакан». В этом и состоит спасительная весть Жижека: правильная позиция возможна всегда и по отношению к чему угодно. «Сегодня, как никогда, важно занять правильную позицию по отношению к апокалипсису» – эта фраза звучит комически, но Жижек не боится быть смешным. Эта способность Жижека всегда – в любом моральном и идейном тупике и в любой катастрофе – создавать впечатление, что правильная позиция возможна, не может не напомнить неизменную правильность вечно изменчивой генеральной линии партии. Быть во власти такой линии – разрушительно для души, подробно изучать ее – разрушительно для мозгов, но чувствовать щекотку этой парадоксальной правильности – приятно.

август 2012

«Жизнь науки» Сергея Капицы

Награждать школьников принято книгами, которые составляют фундамент того мира, в котором они живут. Поэтому младшим школьникам надо давать в награду за успехи «Мифы Древней Греции» Куна, средним – однотомник Пушкина, а старшим – ту книгу, которая только что вышла вторым изданием, книгу известного ученого и популяризатора науки, неизменного ведущего программы «Очевидное – невероятное» Сергея Петровича Капицы «Жизнь науки». В ней собраны более ста предисловий к научным трудам по естествознанию, «ставшим поворотными в истории науки», – от «Вращения небесных сфер» Коперника и «Строения человеческого тела» Везалия до «Элементарных частиц» Ферми и «Условных рефлексов» Павлова.

Каждому предисловию предпослана краткая биография и портрет. «Я старался найти портреты великих ученых в молодости, ведь именно в этом возрасте они делали свои открытия, хотя сами сочинения могли быть написаны позже. Все привыкли видеть на портретах маститых старцев, „классиков науки“. Никто не узнает, например, Планка: все видели его портрет на монетах в Германии – лысый череп, – а тут молодой человек, тот самый, который в 25 лет открыл основы квантовой теории».

По точным словам самого С. П. Капицы, это «автобиография науки». Здесь говорят не популяризаторы науки, а те, кто сам создавал – фрагмент за фрагментом – научный образ мира, то есть тот образ, в который верим мы все, к каким бы еще конфессиям мы ни принадлежали. Написанные в течение пяти веко в, эти предисловия поражают единством своего языка. Как пишет Капица, «сами предисловия между собой очень перекликаются и по форме, и по содержанию. Это похоже на сочинение „Как я провел лето“, которое дети пишут после каникул. Мне казалось, что великие ученые – Коперник и Ньютон, Везалий и Дарвин, Менделеев и Планк – так же, как школьники, вернувшиеся с каникул, ограниченные небольшим объемом и определенной задачей, писали эссе о собственном сочинении. Дело сделано, труд написан и готов к печати, и остается кратко изложить его суть и задачу. Это удивительное сходство предисловий, написанных великими учеными прошлого, меня поразило, и в какой-то момент мне стало понятно, что, собранные вместе, они могут раскрыть путь науки от эпохи Возрождения до наших дней».

Впервые эта книга вышла в 1973 году, но нынешнее издание можно считать новой книгой – не потому, что туда внесены сколько-нибудь серьезные изменения, а потому, что оно обращено к совершенно новому, катастрофически переменившемуся читателю. В 1973 году ценность и необходимость науки и для человечества, и для общества, и для отдельного человека казались совершенно очевидными, не требовали доказательств, а теперь снова нужно отвечать на вопросы: что такое наука? откуда она взялась? зачем она нужна? нужна ли она? почему люди становятся учеными? Ответы, данные в книге «Жизнь науки», ценны не только тем, что их дают великие ученые, а тем, что сами вопросы они воспринимали всерьез, а не как праздное любопытство профанов или дикарей.

Ответы будут даваться разные. Коперник пишет о стремлении к прекрасному: «Среди многочисленных и разнообразных занятий науками и искусствами, которые питают человеческие умы, я полагаю, в первую очередь нужно отдаваться и наивысшее старание посвящать тем, которые касаются наипрекраснейших и наиболее достойных для познавания предметов. Такими являются науки, которые изучают Божественные вращения мира, течения светил, их величины, расстояния, восход и заход, а также причины остальных небесных явлений и, наконец, объясняют всю форму Вселенной. А что может быть прекраснее небесного свода, содержащего все прекрасное!» А Павлов – о спасении человечества: «Только точная наука о самом человеке – а вернейший подход к ней со стороны всемогущего естествознания – выведет его из теперешнего мрака и очистит его от теперешнего позора в сфере межлюдских отношений». Но дело не в том, чтобы выбирать из этих ста ответов близкие, а в том, чтобы понимать, что каждый из них уже вошел в нашу собственную картину мира, что вот из этих ста предисловий и книг, к которым они написаны, она в общем-то и состоит.

март 2008