Всеволод Вильчек. Послесловие

Составитель Григорий Вильчек

Составитель Лилия Вильчек

ISBN 978-5-0050-6562-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Федерального Агентства по печати и массовым коммуникациям

Национальной Ассоциации Телепроизводителей

Составители:

Л. Вильчек

Г. Вильчек

Составители сердечно благодарят всех, кто помог созданию этой книги, и прежде всего – авторов воспоминаний. Особая признательность – О. Журавлевой, В. Лившицу и М. Топаз за участие в подготовке материалов.

В книге использованы фотографии из семейного архива, архивов телеканала «Имеди» (Грузия), «Независимой газеты» (фотограф – Н. Преображенская) и кадры из документального фильма А. Симонова «К. М.».

Аннотация

Книга посвящена талантливому человеку В. Вильчеку, который за 46 лет работы в журналистике успел стать известным теоретиком телевидения, основателем телевизионной социологии, творчески поучаствовать в практическом становлении телеканалов ОРТ, НТВ, ТВ6, ТВС (Москва) и канала «Имеди» (Тбилиси). Одновременно это был поэт и философ, оставивший нам книгу «Алгоритмы истории».

О судьбе В. Вильчека – от романтического начала до трагической точки в конце, рассказывают известные люди – его друзья и коллеги. Творческая эволюция представлена его собственными стихами, журналистскими выступлениями, главой из книги.

Вс. М. Вильчеку

 
Вас называли «профи»,
Мне вы казались поэтом…
Но недопит ваш кофе,
И не дымит сигарета.
 
 
Не рухнул, конечно, мир, но…
Но, то ли я впрямь простак —
Что-то в нем так немирно,
Что-то уже… не так.
 
 
Может, ваш бюст увидит
Маленький двор в Тбилиси,
Может быть, томик выйдет
Ваших стихов и мыслей,..
 
 
Только от глянца-блеска
Факт не переиначишь —
Поговорить то не с кем,
А помолчать – тем паче…
 
 
Пуд свой последний с кем ел
Соли – не знаю, Профи,..
Но недокурен «Camel»
И недовыпит кофе…
 

ГЕОРГИЙ ЧКОНИЯ

поэт, режиссер телеканала «Имеди», Грузия

Мыслитель, умевший смотреть за горизонт

Волей-неволей приходится начинать с запоздалого признания.

Российское телевидение отметило недавно свое 75-летие, отметило торжественно и широко, но в рамках юбилея, конечно же, не удалось воздать должное всем, кому телевидение обязано своими достижениями.

В отличие, скажем, от Нобелевской премии, чей статут не позволяет это сделать в отношении тех, кто ушел из жизни, мы это можем сделать и должны.

Всеволод Михайлович Вильчек, скончавшийся в прошлом году, не дожил до своего 70-летия. Не будет преувеличением сказать, что он был из числа – пусть и немалого – тех, кто создавал и формировал сегодняшнее телевидение, и относительная меньшая, чем он заслуживает, известность его обычной публике объясняется тем, что Всеволод Михайлович трудился не на внешней стороне телеэкрана, а оставался за экраном, создавал невидимые снаружи опоры телевидения, его инфраструктуру – и как социально-информационной службы, и как искусства.

По сути дела, Всеволод Михайлович отдал телевидению всю свою жизнь – 46 лет, с 1959 года до конца жизненного пути. Как говорил сам Вильчек, «знаю телевидение почти изначально». Труднее определить, кем именно он был на телевидении и для телевидения.

Если совсем коротко – социолог, можно сказать, главный социолог телевидения страны, социолог номер один.

Конечно, за этими словами стоит очень многое. И прежде всего тот факт, что Вильчек был создателем социологической службы телевидения. Понятно, что телевидение живет не в вакууме. Но оно просто не знало бы, где оно живет, если бы не располагало надежной и развитой социологической службой. Или, другими словами, объективными, честными, правдивыми, научно выверенными и научно проверяемыми данными – и о работе телевидения, и о том, как и чем в действительности живет страна.

Стоит задуматься, насколько сложно создать и постоянно поддерживать такую службу, какими знаниями, мышлением и нравственными качествами нужно обладать для этого. Всем этим бесспорно обладал Всеволод Михайлович. Не стоит пояснять, в какой обстановке, в какие времена – попросту сказать, зажима социологии вообще и даже гонений на нее – Вильчек делал свои социологические открытия, демонстрируя прежде всего научную честность и мужество.

И это вовсе не было эдаким броском на амбразуру. По-настоящему породнить, а не искусственно скрестить, социологию и телевидение можно было только на прочной базе глубоких гуманитарных знаний.

Его практическая – и весьма плодотворная – работа на телевидении и в журналистике, где главным предметом для него также было телевидение, всегда сопровождалась научно-исследовательской деятельностью в области общественной теории. И не случайно первая теоретическая работа Всеволода Михайловича оказалась посвящена телевидению, исследованию его природы как искусства и как необъемлемой части современной общественной жизни.

Именно такой подход определил направление и последующих более широких и углубленных теоретических исследований. Итогом их стал труд «Алгоритмы истории», которому Всеволод Михайлович дал скромный подзаголовок «философско-социологические этюды».

Не вдаваясь в дискуссию о границах жанра, можно уверенно сказать, что этой книгой Вильчек сказал веское, незабываемое слово в науке, называемой философия истории.

И здесь он, как и во всей своей работе, оставался в первую очередь самим самой. Он был честен и мужественен, он был ученым и мыслителем, умевшим смотреть за горизонт, он был деятелен и творчески неистощим.

Не секрет, что телевидение, вошедшее ныне, как воздух, в жизнь миллионов людей, всегда создавали яркие и сильные, можно сказать, прорывные личности.

Всеволод Михайлович Вильчек навсегда занял среди них свое место в первых рядах.

МИХАИЛ СЕСЛАВИНСКИЙ

руководитель Федерального агентства

по печати и массовым коммуникациям

Поверить алгеброй гармонию

Давно замечено тяготение многих выдающихся гуманитариев, поэтов и писателей к методам точных наук. Лев Толстой занимался расчетами траекторий полета артиллерийских снарядов; математическим формулам, чертежам и схемам посвящен отдельный том его сочинений. Велимир Хлебников был увлечен числами не меньше, чем словотворчеством. Исследователи поэтического творчества второй половины прошлого века создали целую науку – стиховедение, основанную, в том числе, на анализе частоты употребления слов в стихах, создавались многотомные «частотные словари» поэтов. Очевидна необходимость в том, что А.С.Пушкин определил, как «поверить алгеброй гармонию», понять природу творчества.

Таким методом анализа и оценки для создателей телевизионных программ, практиков сложного и на первых порах интуитивного искусства формирования программной политики телекомпаний, специалистов по программированию каналов является социология телевидения.

Воспоминания моих коллег, собранных в этой книге, собственный опыт позволяют сделать вывод, что Всеволод Михайлович Вильчек – журналист, поэт, теоретик, аналитик и практик телевидения, без сомнения может быть назван «главным социологом» телевидения страны. Пусть такой должности не было и нет, но своим подвижническим трудом, его результатами, признанием медиасообщества Всеволод Михайлович достоин этого звания. Да и перечень его официальных должностей подтверждает это: руководитель социологической службы РГТРК «Останкино», создателем которой он и являлся, советник, первый заместитель генерального директора по программной политике и развитию компании «ОРТ», организатор социологической службы НТВ, ТВ-6, ТВС, член Федеральной конкурсной комиссии, влиятельный, авторитетный и независимый эксперт, член Экспертного совета Медиа Комитета.

В личном плане, несмотря на разницу в возрасте нас изначально сближало то, что мы земляки по жизни и учебе в Узбекистане, коллеги по журналистской работе в местных газетах, то, что выросли в необычайно яркой культурной среде. Потом уже – телевидение, куда В.М.Вильчек пришел еще в 1959 году. Работал на ташкентском, норильском телевидении. Как научный сотрудник напечатал в журнале «Вопросы литературы» свою первую теоретическую статью «Муза 12» о телевидении – своеобразный диалог с легендарной книгой В. Саппака. Тема его кандидатской диссертации – «Телевизионная программа. Социальные функции и эстетические особенности». Уже первая теоретическая книга Вильчека о телевидении «Контуры (наблюдения о природе телеискусства)», изданная в 1967 году, была востребована и нашла отклик среди телевизионщиков. Сейчас, может быть, она известна лишь искусствоведам, но уж сборники «Телевидение: вчера, сегодня, завтра» были настольными книгами для всех, кто занимался организацией вещания профессионально или изучал его в ВУЗах. Подготовкой этих рариритетных теперь изданий В. Вильчек занимался как научный редактор отдела телевидения издательства «Искусство».

В 1987 году, когда молодежная редакция ЦТ выпускала программы «12-й этаж» и «Взгляд», вышла книга Вильчека «Под знаком ТВ» – самобытная, актуальная и в наше время работа об эволюции культуры и общества, о связях технологии и искусства, о том, как на почве телевидения рождается культурная парадигма будущего. Нас, авторов и ведущих тех программ и его, исследователя природы телевидения, объединяло понимание необходимости трансформации общественного сознания в годы перестройки и роли ТВ в этом процессе.

С другой стороны, Вс. Вильчек всегда был практиком телевидения – делал «Кинопанорамы» с Ксенией Марининой, на рубеже 80-х – 90-х годов выпускал первый в стране видеожурнал «Видеодайджест». И уже в то время выходили подготовленные им сборники по социологии СМИ.

Всерьез практическая социология телевидения началась в созданной при Егоре Яковлеве социологической службе РГТРК «Останкино», директором которой Вс. Вильчек был в 1991—1994 гг. Именно в это время начались систематические измерения аудитории, в повседневный телевизионный обиход плотно вошло и обосновалось понятие рейтинг передач. «Рейтинг – это команда обратной связи, которую нужно осмыслить и принимать решения по-разному, в зависимости от твоей ответственности перед обществом, от твоих этических представлений…», – писал тогда Вс. Вильчек. Он организовал первую в России службу ежедневного мониторинга просмотра телепрограмм, ввел в практику обсуждение рейтингов передач на планерках и летучках в телекомпании, заложил основы программирования вещания на основе измерений аудитории, разработку перспективных жанровых направлений телепрограмм с учетом структуры интересов разных групп зрительской аудитории.

Именно Всеволод Вильчек стоял у истоков социологии российских СМИ. За относительно короткий срок ему удалось стать непререкаемым авторитетом для всей индустрии – он как никто другой знал и понимал, чего ждет от канала аудитория, каковы зрительские ожидания.

Он знал телевидение досконально и изнутри. Он любил, чувствовал, понимал телевидение. Переживал, пропускал через себя все проблемы, у него никогда не было «холодного носа», когда речь шла о телевидении.

Социологии телевидения в России, развитию системы измерения аудитории повезло, потому что Вильчеку верили, доверяли, его слушали профессионалы и не только. Ни один телевизионщик не мог не посоветоваться с ним. Он был свой среди них.

Для исследователей аудитории он был большим авторитетом, своеобразным камертоном, для практиков – своего рода барометром. Так было и тогда, когда в нашей стране почти одновременно возникли две первые частные телекомпании, и хотя мы работали в разных, но находились не по разные стороны баррикад: уж слишком многое мы видели и понимали одинаково, да и типы программ были совершенно иными. Мы часто вели почти философские беседы о природе ТВ, о частном и государственном вещании. Вс. Вильчек никогда не ориентировался на «заказ» учредителей или собственников, но всегда – на запросы и мнение телезрителей.

Всеволода Михайловича отличали свое мнение, свой взгляд на все процессы и проблемы, связанные с исследованием аудитории. Часто эти мнения и взгляды были неожиданными, оригинальными и своеобразными, но обязательно честными и бескорыстными и всегда заставляли посмотреть на проблему по—другому.

Прочитав отобранные для этой книги работы Вс. Вильчека, воспоминания о нем, я подумал, что переход на многопрограммное, интерактивное, мультимедийное телевидение, который осуществляется сейчас благодаря цифровым технологиям, возродит и ту социологию аудитории, для которой самыми важными будут мнения и оценки телезрителей. Социологию по Вильчеку.

ЭДУАРД САГАЛАЕВ

ПРЕЗИДЕНТ НАЦИОНАЛЬНОЙ АССОЦИАЦИИ ТЕЛЕРАДИОВЕЩАТЕЛЕЙ

КОНТУРЫ

Обложка первой книги о телевидении, написанной и изданной в Ташкенте в 1967 г.

АНАТОЛИЙ ЛЬВОВ

журналист, историограф Норильска

«ДРЕМОТНАЯ АЗИЯ». Мы были знакомы пятьдесят лет и еще полгода. Могли встретиться гораздо раньше, в 1941-м, когда он из Полтавы, я из Крыма бежали под натиском противника – до Ташкента. Столица Узбекистана, мигом ставшая миллионным городом, приютила и нас. Семья Вильчеков там прожила четверть века, до землетрясения, так что, появившись на втором курсе филологического факультета САГУ (Среднеазиатского университета), разминуться с Вильчеком я не мог.

Я бы не заикнулся насчет нашей «дружбы не разлей вода». Бывали периоды охлаждения, скорее всего, связанные с продолжительными невстречами и отсутствием привычки к постоянной переписке.

«Что дружба? Легкий пыл похмелья…» Приятельствовали – безусловно, всю жизнь. Он, строго относясь к слову, не написал бы мне на своих «Алгоритмах истории»: «с такой стародавней, почти уже антикварной дружбой». Заслуживают внимания еще несколько его строк на книге:

 
Болтают, я отнял у Маркса факел.
Готов отдать,
когда бы смог при этом
Хоть на недельку
снова стать поэтом,
Почти что знаменитым
на филфаке…
 

После эвакуации в Ташкент. Севе – 7 лет. 1944 г.

В 1946 году с сестрой Ольгой.

Охота, рыбалка с детства манили Севу Вильчека. Ташкент, конец 1940-х гг.

Детские стихи В. Вильчека.

Директор школы, фронтовик Н. И. Саяпин вручает В. Вильчеку похвальную грамоту после окончания начальной школы. 1948 г.

Так и было: поэт, которого признавали, как равного старшекурсники. Печатается в многотиражке! (Потом, когда напечатали в журнале «Юность» – приняли как должное). Разглядывая восьмиполосный номер университетской газеты пятидесятилетней давности, где мой разворот «Перед Мельбурном» – интервью с великими спортсменами в «олимпийской деревне» под Ташкентом, здесь же на литстранице нахожу два стиха Севы. А рядом – пятикурсники Володя Рецептер (будущий народный артист РФ, режиссер, знаток пушкинской драматургии, прозаик, не оставивший поэтической колеи); Леша Пьянов (тоже пушкинист и многие годы главный редактор «Крокодила»); Святослав Благов, рано ушедший, аристократически-тонкий литератор.

Правда, несколько позже остроумец Михаил Аркадьевич Светлов, заехавший в Ташкент, за коньяком промолвил о Севиных стихах:

– Вы, молодой человек, описываете свой пуп. Это, конечно, тоже пейзаж, но – весьма однообразный.

…И все же. Если бы я изображал на полотне Севу двадцатилетнего, то не пишущим (никогда не видел его даже с блокнотиком на случай внезапного озарения), а на велосипеде с охапками мартовских тюльпанов, ежегодно собираемых им для друзей и однокурсников в степи под Ташкентом.

Для Севы главной улицей города был тупик. Но какой – Фисташковый! Наверняка – единственный в мире. Да и дом Вильчеков здесь, на мой коммунальный взгляд, тоже был из лучших на планете: крепкий, просторный; не скажу точно во сколько окон, но несколько выходили в сад, не очень большой, но, казалось, вечно цветущий – и охраняемый немецкой овчаркой Диком. У калитки она еще лаяла, а потом ластилась или гонялась за птицами.

Семья Вильчеков возле дома в Ташкенте. Слева направо: Сева с женой, его родители, сын и сестра. 1966 г.

Хозяева, по-моему, любили гостей. Севина мама улыбчивостью не отличалась, как и домработница Лена, полноправный член семьи, прибившаяся к ней еще до войны, на Украине. Севина нянька едва ли не с годичного возраста и Олькина – с ее недельного, из раскулаченных. Кудрявая Ольга в свои десять источала дружелюбие за троих, светилась улыбками и безотказно выполняла приказы брата:

– Олька! На дерево!

Она с кошачьей ловкостью взбиралась на абрикосовое, в пять минут наполняла очередную миску фруктами. Брата боготворила и боготворит.

Главой была мама. Заведовала она пошивочным ателье. Папа неизменно подчеркивал командирскую роль женщины не словами, а своим поведением. Душа-человек и редкостно интеллигентен. Именно от него характеры детей, их открытость и притягательность.

На военных сборах (Сева – в центре). 1957 г.

В 50-х затерялся эпизод, о котором Сева мне напомнил совсем недавно. После третьего курса у нас была единственная возможность поработать на целине. (После четвертого и пятого мы послужили в армии, сначала под киргизским городом Ош в полку Героя и писателя Владимира Карпова, а потом – на границе с Турцией, под Ленинаканом, куда добирались воинскими эшелонами и паромом через Каспий). Я о целине не мечтал, и деканат без слова отпустил на каникулы к родителям, которые с осени ждали встречи.

Вернувшись в Ташкент к 1 сентября, я узнал, что «целинников» задержали на месяц. А через несколько дней со сцены в университетском клубе (вел конферанс, грешен) объявил: «Вы, бездельники, забавляетесь, а ваши сверстники на целинных просторах добывают для вас хлеб насущный. Как стало известно, в социалистическом соревновании наших посланцев впереди экипажи, где помощниками мастеров жатвы – филологи Всеволод Вильчек и Юрий Кружилин!» Далее – овация, о которой им стало известно. О ней Сева помнил и 50 лет спустя: «Грамоты получили многие; такие аплодисменты – только мы с Юркой».

…Юрка ушел много раньше. Между прочим, был наставником Эдуарда Сагалаева.

Первая редакция, где мы вместе работали, называлась «Центральный нападающий» – орган горкома комсомола. Мы – нападали! Словом, стихом, карикатурами. На нескольких больших ватманских листах, ежемесячно менявшихся за стеклом. Почему не били стекла? Затрудняюсь… А перья и кисти критиков достигали фигур и высоко (относительно) поставленных. Главным редактором сатирической газеты был Вильчек, но в выпусках участвовали известные в ташкенте журналисты – А. Вулис, Г. Меликянц (известинец), А. Егоров, корреспондент «Комсомолки», в дальнейшем – соратник Е. Яковлева в «Журналисте».

СЕВЕР: «А МЫ ВЕЩАЕМ, ЧЕРТ ВОЗЬМИ!». Имя Сева, ясно, от направления магнитной стрелки (на север). Фамилию Вильчек я расшифровывал так: Владимир Ильич Ленин, Чрезвычайная Комиссия. Еще больше ему нравилось, что фамилия присутствует на географических картах мира: Земля Вильчека. Hans Wilchek, если быть точным, лишь финансировал австрийскую экспедицию 1870-х. И земелька-то паршивая, как выразился в тех же широтах о «собственном» острове профессор Визе. Но все равно – приятно! Можно морочить головы несведущим… А как звучат названия окрестностей! (см. Земля Франца-Иосифа).

Написав быстро и досрочно диплом, Сева исчез, как оказалось, в шахтерский город Ангрен, в местную газету. Меня же унесло в Норильск, где построили телецентр. Я надеялся обрести материальную независимость и материал для книжки (город был практически неизвестен в его шестилетней истории).

Сева был из тех немногих, кто не посчитал меня сумасшедшим. Не отговаривал. Прошло с полгода, вдруг – подряд три письма от Вильчека. Стиль – SOS. Жару он, в отличие от меня, любил и хорошо переносил. А духоту на ташкентском ТВ – нет. К тому же Лиля летом защищает диплом, готова тут же вылететь, тем более, что нам очень нужны деньги – на свою квартиру.

…Пошел к директору студии и спросил, устраивает ли моя работа. Он удивился. Тогда я преподнес (и превознес) Вильчеков. Лиля хорошо работала радиокорреспондентом. На нее, худышку-южанку, было жалко смотреть, когда на город нападал ледяной ветер, но магнитофон замерзал еще быстрее, чем репортер. Сева взял на себя художественное вещание, ему было не так холодно, и он очень быстро показал, на что способен.

Он получал удовольствие – от работы, от признания, от дружества (нам очень повезло на группу москвичей – сверстников и «стариков», старшему из которых, скрипевшему протезом инвалиду войны Феликсу Георгиевичу Сакалису, режиссеру, исполнилось 40. Называть себя на Вы не позволял).

Тандем с Феликсом Сакалисом. В письме – пояснение к фото: «Баркас, на котором мы чуть было не отправились на тот свет». 1961 г.

Вильчек и Сакалис образовали тандем. Они сделали много хорошего, но ослабили бдительность. А оттепель как-то незаметно уступила норильским (всесоюзным!) морозам. В партийной газете «Заполярная правда» появилась статья за подписью «бюро горкома», где говорилось: «Автор сценария т. Вильчек и режиссер т. Сакалис пренебрегли требованиями социалистического реализма. В результате телевизионная постановка „Встреча“ явилась порочной в идейном и художественном отношениях, политически вредной, грубо искажающей советскую действительность…»

У каждого времени свои игры, и трудно быть абсолютно свободным. Но рад свидетельствовать, что среди «первых учеников» дьявола, готовых продать душу, не оказалось, кроме Вильчека и Сакалиса, стоявших на своем: актера Всеволода Константиновича Лукьянова, секретаря парторганизации театра (исполнителя главной роли, будущего народного артиста и почетного гражданина), Владимира Ефремовича Горюнова, главного режиссера студии, члена партии с 1941 года, и других, выступавших за правду, как они ее понимали. Хотя мужества требовала даже позиция молчальников, коли горком (партия!) призывал к активному осуждению порочных героев порочной постановки.

Сталина только-только вынесли из мавзолея – думали, что он уже умер. Поспешили.

Я назвал новых Севиных друзей, которые ни его, ни себя не предали. Через год они приняли Вильчека в партию, а первый секретарь горкома И. А. Савчук от имени бюро тепло его поздравил и пожелал новых творческих успехов.

Бывали и такие коммунисты. И таким бывал Норильск. Пожалуй, этим он отличался от «материка», где клеймо могли поставить и «до дней последних донца».

Я думал, что же дал Таймыр Вильчеку? Уверенность в собственных силах и область их приложения. Он влюбился в Север, в приенисейские земли, в лесотундру (в какой-то степени заразив этим чувством и сына, географа и эколога).

Здесь, на севере сложился его поэтический сборник. Он использовал поездку в Красноярск (с показом программы норильского телевидения в столице края) и предложил свои «Высокие широты» в краевое издательство. Рецензенты дебютанта признали, оставалось ждать сигнального экземпляра. Естественно, в стихах не было ни слова о Норильлаге. И все-таки книжка вышла не без потерь. Уже не помню, что посчитали недопустимым – в последнюю минуту! Но пришлось менять нумерацию страниц.

Автор все же был доволен: «В Ташкенте вообще бы не вышла».

…Только что в Москве издан 900-страничный том о культуре никелевой столицы. Вильчек его уже не увидел. Раздел о телевидении открывает эпиграф из «Телевышки»¹. Вильчека называют и просто редактором (но он первый в списке), и подлинным мэтром, и даже доктором искусствоведения (улыбнулся бы; не скажу, что такое ему не приходило в голову, но посчитал бессмысленным тратить время).

…Расставшись навсегда с Норильском, обосновавшись на Чиланзаре (ташкентский вариант Новых Черемушек), став отцом и засев за книги, Вильчек в первую же зиму получает телеграмму от сибирского своего приятеля (их уже легион), председателя Красноярского краевого комитета по радиовещанию и телевидению.

Сева так написал мне об этом на телеграфном бланке: «Курач предлагает должность главного редактора Дудинке восстановление полярных надбавок так далее телеграфируй что советуешь».

В. Вильчек в Ташкенте после возвращения из Норильска. Стоят – отец, М. Г. Вильчек, и сын Григорий. 1966 г.

Понимаю, совет мой стоил недорого. Чиланзарский адрес плюс еще шесть копеек. «Не возвращайся».

Видимо, он все решил без меня, но хотел лишний раз утвердиться… Или даже так: проинформировал – от чего отказался!

Ему было двадцать пять лет.

МОСКОВСКИЕ ИСТОРИИ. С некоторых пор мы перестали загружать почтальонов и нести почтовые расходы. Телефон – это так удобно! К примеру, звоню Вильчеку на мобильный, а он отвечает: «Ты очень вовремя: лежу под капельницей, и мне невыносимо… скучно».

И все же за полвека полсотни писем, в основном шутейных (но и глубоких, и грустных, и сверхоткровенных, а также хулиганских) собралось. Так сказать, собрание «Всеволод Эпистолярный». То, что выбираю, ценно моментом (1989-й – год первого издания книги «Алгоритмы истории»), интонацией, рано изреченным словом (на 17 лет раньше срока)…

«Здравствуй!

Совсем ты куда-то запропастился. Как ты? Как вы? Я, если не считать авантюры с книжкой – весьма хреново. Болею: неврология, проктология и т. д.

…Занятная диалектика. Прометей спёр у богов огонь, за что орел потом выклевал ему печень. Я с помощью издательства «Прометей» попытался сделать нечто подобное. Не за это ли жареный петух то и дело клюет меня в… Словом:

 
Если я еще не умер,
Несмотря на общий сепсис,
То лишь потому, что юмор
Не сменил на тощий скепсис.
 

Правда, юмор у меня заметно чернеет. Например, сочинил сегодня такое письмо в редакцию, которое собираюсь опубликовать, как и книжку – за собственный счет: «Разрешите через вашу газету выразить мою искреннюю признательность всем товарищам, проводившим меня в последний путь».

Напиши, Толюн. Или хоть позвони. Сева. 7.V.

P.S. (Здесь сначала о делах – А.Л.) 3000 – не тираж, а моим издателям сейчас важно прощупать спрос, поскольку (если не грянет гром и т.п.) они хотят готовить массовое издание. Меня их эйфория порадовала, но и огорчила, поскольку я уже написал такие стишки, посвященные книжке:

 
…Ах, какой был пророческий раж,
Ах, как жил – безоглядно, наспех.
А теперь мы с тобой – в тираж,
Да и тот – только курам на смех».
 

В примечании к письму об издании книги Сева написал так:

 
«Какой бы сочинил фантаст,
Что опус мой (креститесь, маги!)
Печатня МВД издаст
На данной церковью бумаге?
 

Но обложка такая – не потому, что бумагу мне дала

Патриархия; тут другая причина:

 
…Поразмышляв, я счел за лучшее
Поставить крест: добра идея,
И будет где распять при случае
Очередного иудея».
 

А вот тоже из архива. Автограф-посвящение, который Вильчек оставил на титульном листе книжки «Искусство и аудитория» (М.: Издательство «Знание», 1978):

 
Кипит мой возмущенный разум,
Но, чтобы он кипел не даром,
Я в нем варю попутно фразы,
Что могут пахнуть гонораром.
 

Сева часто меня удивлял. Вот несколько запомнившихся эпизодов, проявившихся в памяти.

* На моей свадьбе в Норильске («Ресторан закрыт в виду проводимого мероприятия») один-единственный гость сидел в валенках. «Ты кто, Дед Мороз?» – «Нет, я – чтобы меня не тащили танцевать». Вот чего он терпеть не мог. Зато мечтал: «Позимовать, подумать, пописать».

* Совсем недавно: «…прочитал заново всего Евтушенко». – «Зачем?» – «Хотел сравнить старое восприятие и… старческое». – «Ну и…» – «Две трети – на троечку». – «А треть?» – «Навсегда». – «Это же несколько томов!» – «Ты прав». Раньше так быстро не соглашался. Ставил Галича на две ступеньки выше, чем Высоцкого (а я их – рядом).

* В разгар перестройки вдруг написал письмо в ЦК КПСС: недооцениваете, товарищи, ситуацию; надо немедленно брать власть… у Советов. Вся власть – парткомам! Так – честнее.

Ответа из ЦК нет. Я читаю оставшуюся копию. Иногда поднимаю глаза, а по его, потемневшим, вижу: никакая это не шутка.

Он: «Ты себе не представляешь, что может начаться. Я о стране думаю. Не хочу дожить до гражданской войны. Они ничего не понимают, или не умеют, или мерзавцы. Или надеются на чудо… Чуда не будет. Будет бардак, какого свет не видел».

Он его видел. И думал не о себе. Когда понял, что ответа не дождется, сдал партбилет.

* Очень любил ружья, ножи, кинжалы. Был счастлив, когда получал в подарок что-то оружейное. С удовольствием работал руками, хвалился собственными поделками – пепельницей, трубкой, рукоятью ножа (дерево, рог) – всяким успешным рукодейством, освоенным ремеслом.

* Безудержно врал о своих победах на ринге, о найденных грибах-чемпионах, о выловленных гигантах в речке, которую переходил по камням… Остановить его не удавалось, чувство меры изменяло… Может, не врал, а выдумывал, оставаясь ребенком, как и полагается мудрецу?

* Автомобиль знал теоретически, водитель был плохой. Руководитель – отличный. Мог быть предводителем – без каких-либо усилий влюблял в себя самых разных людей: моего (потом его) соседа, отсидевшего за дело, политическое и кровавое; охотника-промысловика (сошлись на склонности к созерцанию природы и предпочитанию водки при любом выборе); своих начальников и подчиненных (если повышал голос – только дома; на ком-то надо же разряжаться;).

* Никогда не затевал больших библиотек. Одно время, не так уж давно, пользовался – дома – небольшим шкафом. Зато непрочитанного там, похоже, не было.

* Неожиданно в телефонном разговоре:

– Если понадобится хирургия, не сомневайся, деньги найдутся… Да брось ты, Толюн! Просто… нас осталось так мало.

Последние года два он звонил регулярно (из-под Москвы – под Питер), примерно раз в месяц. И голос его раз от раза теплел. Очень уж сходились, вглядываясь в то, что происходило за окнами.

А в последнюю встречу – у него в Жаворонках (он еще работал) признавался:

– Боюсь остаться без мобилизующей должности и без постоянной включенности…

– А если бы все же освободился… Тебе есть что повспоминать…

– Мемуары – вряд ли. Может быть – эссеистика… (С полувопросительной интонацией).

Жаловался, я бы сказал, скромно. Замечательно смеялся. Замечательно возмущался (бесчестностью, беспринципностью, лакейством – и пр.). Иногда видно было, когда каждый шаг давался с трудом. Иногда морщился, как от боли, услышав, что имярек повел себя как подонок. А он в него верил, радовался успехам…

Эх, Вильчек, Вильчек… Он и сегодня излучает свет, ум, талант.

Второй год уже не звонит.