Тюркские мотивы

Хайдар Сулейманович Бедретдинов

Тюркские мотивы

Солнечное рождение

Каждый ребёнок – это солнечное явление, исполненное тайны. Каждый ребёнок по-своему трогателен и красив. Но давно замечено: если в новорождённом воссоединяется Восток и Запад – ребёнок непременно будет симпатичен, в чём-то необычен и одарён толикой таланта, который будет помогать ему в трудных жизненных ситуациях. Рождение поэтической книги Хайдара «Тюркские мотивы» со всей очевидностью подтверждает данную закономерность. Написанная на русском языке, книга вобрала в себя и исторические отступления в прошлое по тюркским тропам и славянским просёлкам, и топонимические открытия, и этнографические находки, и поэтические прозрения, невозможные без любви к Родине, матери, единственной женщине и, конечно, – трогательной любви к детям.

Можно часами говорить об интернационализме, о духовности, о сближении культур; говорить с экрана с апломбом и жаром, который быстро остывает; а можно совершить Поступок, собрать воедино, под одну обложку всё выстраданное и накопленное на тему «Восток-Запад» и явить читательскому миру.

Вдвойне действенно, когда такой Поступок совершает воин, с честью прошедший свой трудный путь и запечатлевший самые яркие вехи в стихах.

Верю в то, что путь этой книги никогда не будет одиноким. Написанная во имя дружбы и любви, она всегда найдёт и попутчика и задушевного собеседника.

Владимир Бояринов, поэт,

заслуженный работник культуры РФ, Ингушской республики, Чеченской республики

.

От автора

Как говорится в одной русской поговорке: «Поскреби русского – найдёшь татарина», так и в культурах славян и тюркских народов много заимствований и взаимопроникновений. Достаточно сказать, что по исследованиям Казанского университета 25 % корней слов русского языка имеет тюркское происхождение, причём словарное проникновение относится ещё к доордынскому периоду – эпохе Киевской Руси, когда зачастую русские князья были в династических браках с половецкими и печенежскими княжнами (например, Владимир Мономах – сын и муж половчанок). Торговля Руси со Степью тоже предполагала взаимовлияние благодаря хозяйственным взаимоотношениям купцов и простолюдинов. Исследователи памятника древнерусской литературы «Слова о полку Игореве» находят огромное количество тюркизмов в этом произведении и делают вывод, что автор «Слова» был двуязычен, что весьма характерно для той эпохи и для тех сложившихся близких взаимоотношений славянских и тюркских племён.(3аписки Афанасия Никитина «Хождение за три моря» также пестрят тюркизмами). Позднее влияние сказалось и в делопроизводстве, которое до Петровской эпохи велось на тюркский лад, и в архитектурных заимствованиях (шатровые церкви древней Руси – это перенесённые проекты булгарских мечетей, а Храм Василия Блаженного – повтор одной из разрушенных мечетей Казани с куполами-тюрбанами). Заимствование или влияние было даже в мелодике богослужебных православных молитв и духовных песнопений допетровской эпохи – ведь они пришли из Византии, имеющей восточные культурные корни. Много элементов тюркской культуры имелось и в одежде, и в вооружении, военной организации, почтовой связи Руси той поры. Всё это вместе составляло, как сейчас принято говорить, евразийскую общность с её особой культурой.

и дальних соседей, услышать вдруг сохранённый бережно соседями голос дальних своих предков, обогатиться новыми впечатлениями и знаниями. Необходимо способствовать сохранению и развитию культурных связей евразийских народов, занимающих обширные пространства от Алтая до Молдовы, от Причерноморья до севера России.

И тут возникают совершенно новые взаимовлияния в литературе тюркоязычных и других народов. Так, Тимур Зульфикаров, таджик, Олжас Сулейменов, казах, пишут на русском, но сохраняя колорит, характерные речевые обороты и философский подтекст языков своих народов. Здесь можно говорить о тюркизмах уже не лексических, а колористических и духовных. Яркий пример нерусской образности в русскоязычных произведениях являет собой творчество абхазца Фазиля Искандера. При этом расширяются возможности русского литературного языка, идёт его обогащение. Или вот, на все сто – русский писатель-фантаст Сергей Лукьяненко, пишущий на русском же, но выросший на Востоке, в своих произведениях философичен по-восточному, несёт неповторимый аромат восточных притч и сказок. В творчестве Паоло Коэльо заметен след восточной образности и мышления. Болгарский поэт Веселин Георгиев ярко творит на русском языке. Если идти дальше – Набоков и Бродский создали шедевры уже на английском языке. Видимо, если их произведения переводились бы переводчиками, работающими, как сейчас принято, исключительно с подстрочником, то что-то очень важное, духовное терялось бы. Ведь в прошлом, зачастую, литературными переводами занимались мастера, равные, а то и более сильные по творческому потенциалу, чем национальные авторы. И это позволяло создавать в переводе произведения высочайшего уровня, которые приносили славу порой весьма малоизвестным авторам.

Все эти встречные процессы сегодняшнего дня, как бы, открывают новый «Шёлковый путь» для литературы Евразии, когда появляется новая литература – не классическая русская и уже не национальная в чистом виде, а синкретическая, включающая голоса и колорит разных культур этой общности.

Турецкие зарисовки

Ворота Востока

Это моря иль города гул?

Или ветер с Востока подул?

Только слышится громче и громче:

«Истанбул! Истанбул! Истанбул!»

Минаретов торжественный хор

Оглашает молитвой Босфор.

И звучит над проливом азан,

Как сердцам незаблудшим «сезам».

Здесь очаг тьмы народов раздут,

Всех эпох постоянный редут,

Для изгнанников – горькая чаша,

Эмигрантов последний приют.

Вечный символ Востока – чинар.

Под чинаром – бескрайний базар.

И торговец – то липкий, как местная сладость,

То безжалостный, как янычар.

Синим вечером здесь не до сна.

Город весь – как одна ашхана:

За столами вдоль улицы – праздник желудка —

Пьют-едят всей гурьбой до утра.

Здесь кончается «Шёлковый путь».

Запад с ветром врывается в грудь.

Сын Византия,

Константинополя наследник,

Рим восточный,

Стамбул,

Счастлив будь!

Эфес

Сколько раз из руин ты воскрес

И не раз возрождался из пепла

Амазонок столица – Эфес —

И исправный служитель Кибелы!

Чудо света – волнующий храм

Артемиды, известный по праву

И усладой красою глазам,

И лихой геростратовой славой.

Илиаду слагал здесь Гомер,

Македонский – для крепости стены.

Видел амфитеатра партер

Из Нерона кровавые сцены.

Всё Эгейское море держал

От Эфеса до Крита, Родоса

Флага чёрного контрадмирал —

Кровожадный пират Барбаросса.

Цвет героев земных и богов —

Их деяния неповторимы.

Здесь творил Иоанн Богослов,

И жила Богоматерь Мария.

Твои жители, гордый Эфес,

Были духом и телом гиганты.

Каждый камень несёт в себе весть

Легендарной эпохи атлантов.

Азан

Ночь растаяла как будто,

Нарождаются лучи,

С минарета звонко будит

Правоверных азанчи.

В звуках зычного азана —

Заклинанье от беды,

Боль и скорбь Востока, раны

И надежды бедноты.

Просьбы жаркие к Аллаху

Отпущения грехов,

Песнь о предках, что во прахе,

И к молитве первый зов.

Ветерок подул в оконца,

Свет неярких звезд потух.

И – служитель культа Солнца —

Свой азан поёт петух!.

Минарет

Первый луч прикоснулся к глазам.

Держит сон еще сладкий и липкий,

Но звучит уже зычный азан

К омовению сердца молитвой.

Зов к молитве – как песня души

О величьи творца мирозданья.

Минареты, как карандаши,

Продолжают о вечном сказанье.

Успокоился старый пират:

Став купчиной, жизнь переиначил.

Зацепившись за месяц, стоят

Минареты – застывшие мачты.

Азанчи посылает свой зов

Сотни лет в небо – нету ответа.

В честь покинувших Землю богов

Минарет – смутный облик ракеты?

Видно, был не единожды крах,

Человечество в прах растирая. —

Мы грустим о златых временах,

Мы скорбим о потерянном рае.

Не случается жизнь без грехов —

Такова человека природа.

Минареты – от гнева богов

Сквозь раскаянье громоотводы.

Сто загадок таит Будды след.

Будоражит нас зов Атлантиды.

Колокольня стоит, минарет

На руинах дворца Артемиды…

Восточный базар

Давно описал караван я сарай,

Где яства и гурии – сладостный рай.

И только слегка отрезвевши от чар,

Обещанный мной покажу я базар.

Восточный базар, видно, создал нечистый,

Куда уж там КИО-иллюзионисту!

Ведь в цирке в конце вам вещички вернут,

А здесь лишь улыбку вернёт тебе плут.

Меня не заманит какой-то дешёвкой

Торговец лукавый, готовя уловки.

Хочу по базару я так погулять —

Намерений нет что-то здесь покупать.

«Зачем покупать? Ты зайди, посмотри:

А мех-то пушистый какой изнутри!

Тебе мы как гостю навстречу идём

И вдвое дешевле товар отдаём.»

Такое вниманье! Такой уж почёт!

И вдвое дешевле, – ну кто ж не возьмёт?

«А вот-ка», – добавил, начёс теребя, —

Примерь-ка, да это – как раз на тебя.

Когда в нём увидит, то ахнет жена,

И вечером, знай, так уж будет нежна.

А это! Тут сразу – и сахар, и мёд!

И только ослепший его обойдёт!

Для ровного счёта и это возьми —

Достойно ты будешь ходить меж людьми.

А эту вот вещь предлагаю свою:

Я сам брал за пять, а за три отдаю.»

Но в лавке соседней прошиб меня пот:

Хозяин за ТРИ там пять штук отдаёт.

На чём-то ведь должен родиться навар…

Никто не неволит идти на базар.

Разинул я рот на восточное чудо:

«А можно – на память сниму я верблюда?»

Те снимки поныне забыть не дают,

Кто был в этот день настоящий верблюд.

Меня подхватили, не дав обомлеть,

Четыре ручищи – и я уж в седле.

Два крошечных круга погонщик ведёт

И тут же вручает за всё это счёт:

За фото, поездку как с гостя – пустяк:

По сотне за круг и ещё четвертак.

Влетел. Расплатился. Но тут же другой

С улыбкой-шербетом: «Зайди, дорогой!»

Чайку наливает: «Присядь, отдохни,

Попробуй, примерь, на товары взгляни!»

От сделки удачной отходишь едва,

Как кругом от новых идёт голова.

Домой возвратился с пустым кошельком

И понял, что я – ну, дурак дураком.

Навьюченный верхом товар я припёр.

И на фиг мне сдался молельный ковёр?

И чёрт ли попутал мозги мне совсем —

Кумган омовенья купил я зачем?

Жена вместо ласк показала на дверь:

«На что же детишкам мы купим теперь?»

Базар не равняется �