Tsitaadid raamatust «Крепость души моей»
Жить! Что вся мудрость мира перед этим простым словом?
Дело не в силе. Дело в том, по Чьему Образу и Подобию человек сотворен. Камешек, что от горы откололся, мал, но тверд, как гора. И края острые. Сила не справится, тут иное требуется. Человека мало убить – его убедить нужно.
Я ненадолго отойду.
За мной уйдет осенний вечер,
Шурша листвой. Сегодня вечность
Написана нам на роду.
Ты скажешь: встретимся в аду?
Отвечу: ладно. Лишь бы встреча.
Долго ли, коротко, поздно ли, рано,
Как ни насилуй струну,
Форте всегда переходит в пиано,
Чтобы упасть в тишину.В этом паденьи – начало начал,
Там узнаёшь, для чего ты звучал.
Мой грустный ангел, белый мой Пьеро,
Берет с помпоном, крылья с бахромою --
По-моему, сумою и тюрьмою
Мне не отделаться. Летит твое перо Над целой жизнью, спряденной хитро.
Придет потоп -- вода меня не смоет.
– Сон! – пожал могучими плечами Чисоев. – Во сне, Сан Петрович, только с собой и споришь. Никого там, во сне, больше и нет…
– Я праведник! Я всю жизнь в дерьме…
Все по-старому. Выбирать не надо. Надо соглашаться. Ты тряпка, издалека сказала бывшая. Ага, согласился я. Тряпка. А ты швабра. Вместе мы вымоем дорогу отсюда до счастливого будущего.
– Ты не бреши, Петрович. Какое ты говно? Пацаны мы, мелочь. Сидим, шашечки гоняем, отцами хвалимся. Мой – Будапешт, мой до Берлина… Чистая пацанва. Ну, еще власти ругать – это на раз, если сидя. А бати наши взяли бы да пошли. На протезах, с орденами-медалями. Сгребли бы ангелов, итить их в бога-душу-мать, за белые крылья, смазали бы по лику херувимскому… «Вставай, страна огромная!» Некому вставать, мужики. Вымерли все, одни мы остались. А мы не пойдем, нет! Вот ангелы и ждали, пока бойцы вымрут. Хитрые, падлы…
– На ангела с динамитом, – сказала старшая сестра Чикова.
– Нонсенс, – поддержала младшая. – Что вы городите, Николай Акимович?
Полковник взял правнука на руки:
– Да хоть на архангела! Была бы польза.
