Здесь полно всего, в этой палитре. Добротные краски замешены, как и полагается по заветам голландской школы, на яичном желтке. Прихотливая кисть цепляет жирную увесистую каплю яркого алого всплеска и втирает, нарезая рельефные круги, в ловкий шлепок тягуче-синего калейдоскопа – вот вам, пожалуйста, сочная зелень. Она годится к любому столу, к самому острому и самому нежному, и в салат, и сама по себе, и на холостяцкий бутерброд аскетичный ложится как нельзя кстати, и под водочку трескается с изрядным аппетитом.
Больной тоской, больной любовью, больной обречённым неудержимым счастьем Данте выводит эскиз страдальческого, освещённого божественным просветлением лица своей погибшей в тенётах опиума Беатриче. Он вливает сок и сияние тысяч сверхновых в навеки утерянные исцелованные глаза и ставит последний штрих – ярко, мучительно алый голубь в её руках, поцелуй веры, феникс катарсиса.
Краски тускнеют, время покрывает патиной медь и бронзу, чернит серебро, заращивает лучи великолепия, лишь местами редкими выбивающиеся теперь из холста. Но реставратор, безымянный и влюблённый, самым кончиком тончайшего лезвия соскабливает коросту старения, высвобождает и вновь наполняет свежими соками красок чувства Данте, и Беатриче живёт.
В работе реставратора есть опасность, как и в любой другой живописи любого ремесла – переусердствовав с красками, можно домешать палитру до первородного и глобального белого цвета. Так отец объяснял мне в детстве спектры излучений на примере самодельной юлы. Вот стоит зубочистка, на которой жвачкой закреплён разделённый на семь секторов картонный круг, и каждый сектор окрашен в цвет радуги. Ловкое отточеное движение пальцев, и юла приходит во вращение, скручивая цветовую гамму в безупречно-молочный водоворот.
Сейчас же этот единственно верный общий цвет чистого листа самостоятельно разлетается конфетти и фейрверками, расцвечивает все сектора сознания в идеальные правильные тона.
Демон
Пока все закрыли глаза и впитывают сырым спинным мозгом
поднимающееся от битума тепло, самое время незаметно смыться и устроить
веселье. Я легко поднимаюсь и эльфийской походкой иду на
другой конец крыши. В дальней будке приныкан самокат. Дальняя
будка – это тактическое оружие в борьбе с ментами. Там люк
также открыт, но это секрет. Когда поступает вызов из второго
подъезда, и бригада злобных оборотней вываливает на крышу,
мы уже цивильно выходим из 4-го подъезда, закрыв за собой
люк. В порядке мщения за испорченный отдых, можно вернуться и
закрыть люк второго подъезда. Мусора понервничают изрядно,
обнаружив, что пути к отступлению перекрыты. А потом можно
публиковать в блоге скриншоты со спутника. Кулинарная
фотосессия «Милиционер варёный, в собственном мундире». Промариновать
на крыше, довести до кипения, держать на медленном огне.
Подавать с рапортом, в больничном судне.
***
Толпа – существо. Техника «липкой руки», вин-чунь. Сбавить ход,
стыковка. Прилипнуть к амёбной массе. Пробурить клеточную
стенку, проникнуть в цитоплазму. Слиться с динамикой. Войти в
частоту покачиваний, отмерить амплитуду. Просачиваться между
органоидами. Где надо – отступить, где надо – поднажать. Дышать
в едином ритме, идти и «с», и «сквозь». Словить новую волну
и хлынуть потоком вперёд. В момент отлива использовать
боковое давление для придачи прямого ускорения – вылететь через
ряд, как вишнёвая косточка из пальцев. Существо теперь –
шоссе. Наискось перестроиться в левый ряд, поддать газу. Я
здесь транзитом.
***
Йи-и-ха! Я лечу на самокате вдоль бортика крыши. Ветер бьёт по лицу,
настраивает кожу на черепе – Ишу! Ишу! Сантерия во всей
своей мощи выливается в стихийные следы ориша, оставленные на
моём теле огненными плетьми. Кадры меняются в кинескопе со
скоростью явно больше разрешённой. Ага! Я так и знал, жизнь –
это реклама вывесок табака и мороженного! Ещё чуть-чуть, и
Аше войдёт в меня. Я мейстре Сержио – крутой поворот на 90°,
параллельно земле! Из будки выглядывает довольная рожа
Лысого: «Кальян будишь, ара?».
***
Вот – самый опасный момент. Тыльные сенсоры обострены до предела – я
ступаю на праведный путь эскалатора. Хуп! Толчок в спину.
Он должен был последовать, и следует. Но кибер-разведчик
всегда начеку! Компенсаторные системы срабатывают. Инерция
перенаправлена, и я делаю второй шаг вверх. Новый ритм.
Критические три секунды – вдох-выдох – на оптимизацию системы. Мерное
покорение, расчёт сил. Четыре шага – вдыхаем, два шага –
выдыхаем. Учесть поправку на неуставных попутчиков:
«Р-разрешите!».
***
На яйцегрелке у нас теперь чисто восточный базар.
Арбуз-дыня-персик-маракуйя! Вай – выбирай, дорогой! Нет, Лысый не армянин,
хотя нос у него и с горбинкой. Причина горбинки – увесистый
кулак, а не папа-орёл. Лысый колоритен. Гладкая, как яйцо,
голова, перебитый нос, лягушачья улыбка с поветрием вестерна.
Лысый истый ариец, лютый славянофил, отважный сторонник
расовой чистоты с фамилией на –ович. Большой любитель ведической
культуры, самогоноварения и шаманских растений. Как никто
другой, умеет он разделить общество на сторонников и
противников режима, быдло и маргиналов. Оставаясь притом вечно вашим
электоратом «? против всех».
***
«Выпадая из окна –
Оглянись по сторонам» _ 4
Также стоит оглядываться и на других участках пути. Немного
садистская игра – изучение лиц на встречных эскалаторах. Понятно,
бывают экземпляры, и без лиц достойные изучения. Вот что
интересно – фрукт «Памелас» назвали в честь актрисы, или она –
просто рекламный ход банановых республик? Первое
издевательство в том, что если и усмотришь знакомого – долго бежать туда
– обратно, и все спешат. Второе – вот это действительно
мучение, когда встретишь, скажем, экземпляр редчайшей бабочки –
близок локоток, да не оближешь. Да и кишка тонка.
***
– Ну и почему «дыня»?! Самый попсовый табак! – фыркает Лысый.
– Конечно, вам, эстетам, «розу» подавай. Помада – вкус, знакомый с детства.
– Ну, это тебе, может, и знакомый…
– А тебе нет? – лукаво стреляет глазами Мышка.
Лысый краснеет, но не теряется: «Предпочитаю блеск, он повкуснее
будет», и озаряет всех голливудской лягушачьей улыбкой.
Я деликатно покашливаю в кулачок: «Уголь-то кому раздувать?»
– Кто придумал – тот и в?да! – хором отвечают мне.
Кальян и вино – мне всё равно.
***
И вот выход с эскалатора – место, где подставы никогда не ждёшь.
Можно позволить себе расслабиться. Поднять мыски, разрешая
эскалатору вывезти тебя на этаж – и тут же получить стальной
набойкой «лонсдейла» в лодыжку!
– Эй, кучерявый! Чё, оглох что ли?!
Разворачиваюсь в «чао ма тане», для них – отпрял от неожиданности.
Три отъетые красные хари, разит спиртным, спортивные костюмы.
Кулак с правильно зажатой свинчаткой уже начинает своё
движение, но сенсор палит мусора, который так кстати предлагает
ребятам пройти в отделение. Молча сплёвываю и продолжаю
путь. Ребятки спешат сделать то же, обгоняя меня, но серьёзной
армянской внешности мужчина кладёт заводиле руку на плечо и
безукоризненно произносит: «Мальчик, тебе – туда».
***
Когда куришь такие кальяны – опасно близко подходишь к грани между
человеком и растением. Как не хочется стать уткой-кустом из
«чёрного плаща» и быть растерзанным жадной до витаминов и
клетчатки толпой, как «парфюмер». Я вдыхаю дым обыкновенных
листьев табака, густо намазанных ароматическим маслом. Это
факт. Но восприятие говорит мне, что я принимаю в себя дух дыни.
Её вкус, запах, консистенция пропитывают мои лёгкие и
слизистую гортани. Они растворяются в жидком кислороде и уходят в
мою кровь. И это ощущение не исчезает с выдохом, а я делаю
новую затяжку. Дыня пропитывает моё тело и разум. Я сам
превращаюсь в дыню. Кажется, укуси за палец – и брызнет сладкий
прозрачный сок.
Ангел
В цвете важны не только глаза, но и волосы. Они тоже бывают золотыми.
Но, как и золото, существенно различаются по оттенку. Светланченко
не была блондинкой, она была рыжей. И коль уж проводить аналогию
с золотом, тянула на низкосортное турецкое, в народе именуемое
«рыжухой». Цикоридзе это, впрочем, нисколько не смутило как представителя
тёмных сил, и в качестве оного он поддался этому мистическому
притяжению. Ему стало интересно с ней поиграться. Как кошка с
мышкой, как учёный с крысой, как любопытный ребёнок с игрушкой
или домашним животным. Как колдуну с душой. Этакое, знаете ли,
холодное и отстранённое, убийственное любопытство без капли жалости
или сочувствия. Собственно говоря, у меня Цикоридзе ассоциируется
с двумя личностями: Печориным и Санкт– Петербургом. Да, насчёт
личностей я не описался. Скоро сами поймёте, почему. От Печорина
у него это самое холодное любопытство, ставящее его выше всех
прочих людей и дающее право на эксперименты над ними. Плюс: чисто
печоринская безбашенность и отвага, презрение к трудностям и боли.
Сила, позволяющая преодолевать любые препятствия. Помните «фаталист»?
Офицерская рулетка, прыжок в окно к сумасшедшему убийце – всё
это вполне в его духе. А от Питера в нём – тьма. Суть вышеупомянутого
понятия применительно к данному контексту я сейчас разъясню. Начну
издалека. Несколько тысяч лет до возведения Петрограда на его
месте мёртвым грузом лежали болота. Слово «мёртвым» в данном случае
не метафора. Болото – это олицетворение смерти в природе. В болоте
умирает всё. Звери, травы, цветы, деревья, солнечный свет. Только
мох– падальщик процветает там вовсю. Сама причина появления болота
– это смерть. Это его корень и рождение. Топь – это мёртвая земля.
Её сил уже не хватает, чтобы удерживать свои части вместе. Всю
плоть болота пронизывают тлен и разложение. Болотный газ – это
сероводород, запах смерти. Им пахнут тухлые яйца. Маленькие нерождённые
птицы. Вещество, пропитавшее всю воду болот – это трупный яд.
Самый дорогой наркотик в этом мире, источник почти неограниченной
власти и богатства, чёрное золото, нефть – это ни что иное, как
разложившиеся миллионы лет назад доисторические растения. Железная
руда, которую также добывали наши предки в болотах – это минерализовавшаяся
кровь. Но это ещё полбеды. На редких островках суши в этом аду
в старину стояли чёрные алтари. Древнейшие жрецы приносили там
человеческие жертвы злым богам. Жрецы умерли, богов забыли, но
всё это время они продолжали там спать. И копили в своих тёмных
снах злобу и силу. Боги – это, как теперь модно говорить, очень
сильные эгрегора, за исключением достигших этого могущества людей.
Проще говоря, энергетические субстанции тонкого плана, обладающие
большой силой и некоторым интеллектом. Разум их ограничен, и вся
его деятельность направлена на увеличение запаса энергии, читай
силы. Энергия же черпается от веры, страха, боли и радости. Смотря
какой бог. И вот взбрело же в голову некоему Петру возвести там
город. На строительстве этого монстра погибло несчётное множество
людей. Антисанитария, голод, жажда. Нечеловеческие условия труда.
И кровь этих людей окропила сокрытые в самых недрах болота, под
толщей грязных вод и времени, алтари. И крики их боли, предсмертные
крики их разума, тела и душ пробудили от спячки древних чёрных
богов. И ослабшие от долгого забытья боги, движимые безупречным
и слепым инстинктом выживания, объединились. Слились в единую
сущность, которая стала душой города и оживила его. Питер представляется
мне паутиной, одной большой смертельной западнёй. И Питер – это
паук. Коварный, безжалостный и бессмысленно жестокий. Жаждущая
живого сока мёртвая тварь. И сок этот для него – ваши души. Паук
этот выделяет яд, который, вместе с тем, выполняет функцию анестезии
и наркотика. Дарит кайф, иллюзию свободы, вдохновение, переваривая
внутренности твоей души. И пока ты живёшь – ты кайфуешь, не замечая
смерти, окликающей тебя по имени. Но рано или поздно процесс завершается,
и зверь высасывает из тебя все соки, выбросив ненужную и пустую,
прозрачную, невесомую шкурку. Если ты не умер в процессе и сразу
после, ты какое– то время ещё трепыхаешься, но старуха уже взяла
тебя за плечо и развернула. Посмотри в её беззубый рот – она тебя
съест. И самое страшное, что проторчав так пару лет – уже не можешь
слезть. Некоторым удавалось, но они уезжали навсегда. «Город–
сказка, город– мечта, Попадаешь в его сети – пропадаешь навсегда».
Возможно, Саша понял, что ему не слезть. Кто знает? Я знать не
хочу. Мне и так страшно.
2-4.
Это последняя часть второй главы и, композиционно, последний кусок текста, в котором речь будет идти о моём втором визите в Краснодар. Соответственно, поскольку впереди ещё несколько дней, дописывать её сейчас я не стану. И не потому, что не о чём рассказать – рассказать ещё есть о чём. В мозаике снов, знаков, событий и энергий остались незадействованные элементы.
Они окружали меня, но ещё не проникли в повествование. Некое интуитивное ощущение подсказывает мне, что надо сохранить файл, закрыть ворд и отложить писанину. Можно разве что кратко перечислить элементы, которые будут организованы далее. Это девушка из Москвы по имени Дарина, с которой мы познакомились здесь. Это сны про гашиш, девочку из пионерлагеря и моего друга Блохастого в эгрегоре наркоманов.
Это те структуры, которые ещё не увязались в последовательность – чего-то не хватает пока, что-то мне неочевидно, может быть, просто не произошло. Когда паззл сложится, я вернусь и продолжу историю. А сейчас – поставлю три звёздочки, которыми отмечаю паузы в написании.
***
Ну что, ребята, круг замкнулся – пора подбивать бабки. Сейчас у меня в ушах играет Everything is in it’s right place Радиохэд, начавшаяся как только я включил ноутбук. Это особенная песня для меня, как по своему глубокому значению и гипнотической музыкальной структуре, так и по более личным обстоятельствам – этой зимой она нехило меня вскрыла, а вернее – РАСКРЫЛА.
Теперь измеряю время в автобусах. Сижу и смотрю на табло, где указано время отправления – вот только что ушёл транзитный из Новороссийска в Усть-Лабинск. Значит, с момента моего входа на вокзал прошло 30 минут. Ещё 4 часа, и я двину домой – медленно, но верно.
Плеер последнее время радует меня любимыми треками. Не, они, конечно, в нём все и исключительно любимые, но каких-то всё равно ждёшь, всегда, если в себе. Вообще, если любимая песня поднимает настроение, я – в порядке. Если нет – значит, я где-то ещё.
Плеер-то ладно, есть и более убедительные для скептиков признаки – давеча я нашёл сотэн на асфальте. Третий за сезон – это хорошо. Последний раз до этого лета я находил нормальные купюры в 17 лет. Правда, тогда я нашёл сразу два сотэна – но всего один раз. Выходит, я потерял в силе, но приобрёл в стабильности.
Сажусь в трамвай, отдаю чирик за проезд, и под сиденьем места, на которое сажусь, вижу ещё один бесхозный чирик. Думаю, что не хочется разменивать штуку ради пачки сигарет – подходит мужик и даёт сотню на какой-то своей волне. Одним словом, выравнялось.
Есть, впрочем, и отклонения от курса, куда же без них. К примеру, я рассчитывал прилететь домой 19-го самолётом, а приеду 16-го автобусом. Рассчитывал сесть на рейс в 9:45 за тысячу, а сяду в 12:40 за 1876. Рассчитывал приехать вечером, проведя в дороге 21 час, а приеду днём, проведя в дороге 24 часа.
Ладно, накладки, всё не так уж гладко, но, чёрт возьми, я еду домой. Я всё-таки прорвался. И пусть моё путешествие не вышло в ноль, и уж тем более не принесло плюса, как изначально планировалось – но я даже привезу пару тысяч с собой. За год это явный прогресс, ведь за пару недель я сделал то, чего год назад не смог сделать за 4 месяца – и вроде никого не напряг и не подставил.
Прочитал «Самого богатого человека в Вавилоне» Клейсона и читаю «Бедный папа, богатый папа» Кийосаки. Забавно, что Китаец скинул мне именно это две книжки – схожие в методах, они противоположны по основной идее. Идея Кийосаки мне гораздо ближе, да и сама книжка – не с одним слоем, есть там слова и для нашего брата, опознавательные меточки.
Итак, с Дариной я не пересёкся – в ночь с пятницы на субботу вышла Каролина, как и должно было быть изначально. В ту ночь я порядком поднабрался в нашем караоке-кабаке. Хотел использовать более редкое и точно слово вместо кабака, но оно, хоть и вертится на языке, в память не пролезает. В конце концов, я же опять не спал больше суток – с чего начал эту часть, тем и закончил.
Что характерно, развезло меня от коварной отвёртки. А тем временем моей Катёне, жду не дождусь когда снова увижу её, приснилось что её больно дырявил отвёрткой какой-то мужик. Потом она вырвалась из сна, вернулась в него с боевым настроем и перегрызла горло врагу – только им была уже рыжая баба (полагаю, грейпфрутовая на вкус).
Нажравшись, я начал загоняться по теме лапающих Каролину чурок-бандюков, друзей хояев-бандюков. Пытался привлечь к себе внимание всякими записками и показными рожами и позами. В общем, вёл себя по-детски. В результате ночью мне приснился сон с настолько мощной, глубокой и полезной компенсацией, что её результаты выходят далеко за пределы собственно инцидента. В двух других снах были свои приколы.
В одном из них я видел себя со стороны и теперь имею представление о том, как выглядит действие трасляторов – штучек, которыми мы создаём проекции. В другом я видел Бэтмена. Бэтменом оказался бармен, пробуждённый новой волны, из тех что по Шклярскому «мантрами железными, как простыми лезвиями» хуярят всё как в голову взбредёт – это знакомство состоялось уже сегодня ночью.
Кроме того, самостоятельно протерапировав себя по теме первого сна, я открыл иное отношение к работе (и придумал формат семинара). Благодаря этому новому, прорастающему подходу я достиг сегодня локальной вершины своего звукооператорского мастерства.
Это, конечно, лучше, чем делал диджей Миша, подменяемый мной, но всё равно звук не ахти. Это я понимал, но улучшить его не мог. Во любом случае, звук был лучшим за все мои 4 смены – лучшим настолько, что половину ночи вообще не приходилось ничего докручивать. Все голоса звучали ровно и читаемо, микрофон не вышибало, никаких фонов… В общем, я даже немножко кайфанул от того, что смог хорошо (на мой взгляд) сделать свою работу.
А в начале второй половины ночи пришёл ещё один блатной друг хозяев, не то хозяин. И это был первый человек из всех мудаков, внаглую заходивших за стойку и отнимавших у меня пульт пользуясь привелегией блата, который не просто не изгадил звук и настроение, но сделал и то, и другое – ощутимо лучше. Я был настолько впечатлён, что подробно расспросил его, как именно это делается с этим аппаратом – и он тоже, похоже, оценил мой подход. Диджей Миша-то начал выёбываться, по своему обыкновению.
К сожалению, уже через час присланный мне реальностью учитель перебрал основательно, при этом рвение делать крутой звук у него никуда не делось – и начался ад. Всё заводилось и сверху, и снизу, хрипело перегрузами, свистело высокими, исчезало нахрен… А Саша (так зовут этого индиго первой волны) всё отнимал у людей микрофоны и орал безо всякого почёта к заказам клиентуры всякую хуету. Орал, впрочем, технично и тонально, надо отдать должное.
Вот такие пироги с быками. Можно рассусоливать до бесконечности, но главного я вам из вредности не скажу, а всё существенное – уже выложил. Через три с половиной часа я погружусь в транзитный Геленджик-Москва, каким бы он ни был, обниму сумку, закрою глаза и провалюсь домой. И очень-очень постараюсь не закуривать по приезде. Потому как здесь у меня осталось 2 сигареты, а следующие сутки курить не придётся.
ЗЫ
Что же до снов с гашишом, то они закончились и, полагаю, не вернуться. Я таки вышел из темы. Дышится..
Шалости
Время близится к шести часам утра, и я покидаю забрызганную рвотным негативом трудящихся станцию метро. По выходе меня встречает не утихавший ни на мгновение сплошной столб белого света, вставший стеной в этом Балтийском городе от пухового неба до тёплого асфальта на весь грядущий сезон. Я вдыхаю воздух малость отошедшими от острого никотинового спазма вследствие долгой дороги и отсутствия курева ноздрями, и он приносит пикантные уютные и будоражащие запахи летнего городского утра. Вонь в это время прибита к земле свежей туманной росой, и прозрачное накаляющееся пока медленно, но неотвратимо маревце возбуждает к свершениям. Джинса моя приятно шуршит, потягивается и трётся об озябшие слегка взбудораженные покровы тела, на косматой голове начинает подсыхать наложенная свечера повязка на том месте, куда с сочным треском врезался козырёк подвала ресторации вследствие несомотрительного и счастливо-пьяного рывка на круглую булыжную мостовую. Я сворачиваю в густо усаженный моими погодками-вишнями и сиренями двор пятиэтажки и направляюсь к гостеприимному потрепаному парадному, где на последнем этаже меня ждёт внушительная масляно блестящая жестяная дверь моей вписки. Покатые обшарпанные ступени пружинят под лёгкой кожаной поступью, и прогулочными счастливыми скачками я раскачиваю по воскресному праву сонный подъезд. Игривые пальцы бодро отстукивают жизнераждостные дроби по эмалированным облупленным перилам вплоть до самой двери. А вот тут мне предстоит впервые столкнуться с коварством тяпналяпных дешёвых замков – я вставляю свой ключ и пытаюсь открыть дверь. Делать всю эту конфузную тягомотину приходится как можно тише, потому что за дверью в трёх комнатах спят мои добрые и понятливые, а всё ж – таки живые хозяева, которых параноидальный подъём от ковыряния в замке в такую рань совсем не обрадует. Но ничего, увы, не выходит, а дальнейшие потуги неизбежно приведут к серии нервозных звуков, так что дело это мы откладываем. Я беспечно сбегаю тем же маршрутом на рахоженное крыльцо с обношенным порогом и закуриваю обнаруженный в досадном одиночестве у входа чинарик – надо что-то придумать, чтобы не ждать до опупения, потому как поспать и мне хочется, металлическому. И при взгляде на безалаберное ясное небо в моё поле зрения попадает корявая и не внушающая доверия водосточная труба. Ясно, конечно, что проникновение в окно перепугает моих приимцев пуще любого дверного лязга, но ведь всё можно сделать и тихо. Так что я нетерпеливо докуриваю бычок и примериваюсь к первой опоре по стене на пятый этаж. К счастью, всё же, когда я опасно пробираюсь по подоконникам до кухонного окна, выясняется, что открыто оно по новомодной немецкой системе в вертикальном режиме, и а переключить в удобный для проникновения можно только закрыв его изнутри. Так в конечном счёте я прихожу к трезвой мысли поднять самого чуткого одиноким дверным звонком и быстро юркнуть на своё душистое койко-место.