Без войны и на войне

Переправа для бронепоезда

Воевать отцу довелось в незнакомых, чужих местах. В качестве комиссара бронепоезда № 102 он оказался на Восточном фронте, за Уралом и в Сибири.

Созданные специально для ведения боевых действий вдоль железных дорог, бронепоезда отличались великолепной маневренностью и в то время были большой силой, заменяя собой и артиллерию, и танки. Можно только представить, какое впечатление производила мощная стальная махина бронепоезда «Грозный» с «железным экипажем», как писали в революционных газетах, двигаясь на восток впереди наступающего красного фронта. Один невероятный случай из истории того времени отец часто вспоминал как пример подвижничества и риска.

Отступая, отряды Белой армии взорвали железнодорожный мост через Иртыш. А на другом берегу воевали отряды красных, которые перешли туда по замерзшей реке. В ходе тяжелых боев красноармейцы несли потери, нужна была помощь бронированной силы. Мост через Иртыш быстро не восстановить, поэтому было решено переправить бронепоезд на другой берег, проложив рельсы прямо по льду. Невозможную, казалось бы, задачу удалось решить всего за сутки! А когда бои завершились, отец смог вместе с командиром и отрядом осмотреть Омск, отбитый у адмирала Колчака.

Отец рассказывал, что в годы Великой Отечественной войны, когда перед ним вставали, казалось бы, непреодолимые препятствия, он всегда вспоминал этот эпизод на Иртыше.

«…Я был назначен комиссаром бронепоезда, который сформировался из уральских рабочих и матросов-балтийцев – народ по-революционному боевой, но по части дисциплины не особенно сплоченный. Так что предстояло поработать по-настоящему, сделать бронепоезд действительно боевой ударной силой.

С этим бронепоездом я прошел путь от Перми до Читы, всю Сибирь и Дальний Восток. Бронепоезд был на хорошем счету. Мне удалось сплотить очень хорошую партийную организацию. Наступление тогда велось главным образом вдоль железной дороги, бронепоезд часто был центром боевого порядка наступающих войск. Он двигался по железной дороге, а справа и слева от него шли цепи “Красных орлов” и другие полки 29-й, 27-й пехотных дивизий…

Бронепоезд, ведя огонь из орудий и пулеметов, врывался на станцию, прокладывал путь огнем, а пехотные цепи, охватывающие его справа и слева, овладевали этой станцией и близлежащими населенными пунктами. Боевое взаимодействие бронепоезда и пехоты во времена Гражданской войны не раз приводило к успеху. Так мы взяли Ишим. Однако атаковать Омск не смогли, потому что река Иртыш была для бронепоезда серьезной преградой. Все же подступы к Иртышу мы атаковали совместно с пехотой, а потом взяли да и дерзнули – по льду проложили рельсы и так переправили бронепоезд через Иртыш.

На подступах к Чите пришлось вести бои не только с белогвардейцами атамана Семенова, но и с японскими самураями. И сейчас вижу то поле боя под Гонготой: цепи белогвардейцев и японских солдат, атакующих нас при поддержке двух своих бронепоездов, атаку нашей кавалерии под командованием Н. А. Каландаришвили. Бывший ссыльный революционер Каландаришвили был одним из руководителей партизан Восточной Сибири, создал кавалерийский отряд, который сыграл важную роль в борьбе с Колчаком. В частности, вместе с другими отрядами он преградил путь Колчаку к Иркутску. Потом отряд Каландаришвили был переброшен в Забайкалье на разгром атамана Семенова. Вот он-то как раз и участвовал в атаке на станцию Гонгота.

Когда кавалеристы при поддержке нашего бронепоезда начали крепко нажимать на белогвардейцев, на выручку им подоспели японцы. Нужно было принимать ответственное решение – бить японцев или нет (а приказано было в бой с ними не ввязываться). Однако обстановка требовала вступить в бой с японцами, так как они перешли в наступление при поддержке двух бронепоездов. Мы японцам продвинуться не дали, отбросили их. И Гонгота была взята.

С бронепоезда меня перевели комиссаром стрелковой бригады Второй Верхнеудинской дивизии, потом комиссаром этой дивизии, затем я продолжал борьбу с семеновцами, белогвардейцами и японцами в должности комиссара штаба Народно-Революционной армии ДВР, которой командовал Василий Константинович Блюхер. Я работал совместно с ним почти год и закончил Гражданскую войну на Дальнем Востоке комиссаром 17-го Приморского корпуса. (К этому времени уже был освобожден полностью Дальний Восток и с ним город Владивосток)».

От армейских партийных организаций Дальнего Востока отец был избран делегатом X съезда РКП(б). Вместе с ним в одном купе в Москву приехал комиссар Александр Булыга, который впоследствии стал известен как писатель Александр Фадеев. Узнав о вспыхнувшем в Кронштадте мятеже, они вместе, в числе трех сотен добровольцев, тут же отправились в Петроград. Революционный энтузиазм был настолько велик, что все, начиная от руководившего операцией Тухачевского до рядовых бойцов, горели одним желанием: поскорее покончить с мятежным Кронштадтом.

Когда гарнизон Кронштадта сложил оружие, делегаты партсъезда (те, кто остался в живых) вернулись в Москву. В Свердловском зале Кремля Ленин сделал сообщение о замене продразверстки продналогом, по существу повторив свой доклад на съезде. После его выступления кто-то из делегатов предложил сфотографироваться. Ленин охотно согласился.

В архиве отца бережно хранилась эта историческая фотография.

Дневник комиссара Конева

Уже в молодости отец стремился обрести качества, которые соответствовали его личностному идеалу: целеустремленность, организованность, умение выстроить деловой ритм жизни. Казалось бы, отойдя от дел и находясь в отставке, он мог позволить себе расслабиться, вставать позднее, отказаться от соблюдения отработанного годами режима дня, отвлекаться на какие-то второстепенные и малозначительные бытовые дела, затягивать чаепития или вести долгие телефонные разговоры… На самом же деле он подчинил весь ритм своей жизни решению поставленной самому себе задачи. Как говорила мама, у папы всегда был свой план!

Занимаясь довоенным архивом отца, пролистывая письма, тезисы выступлений, я наткнулась на пожелтевшую от времени папку с надписью «1923 г., Никольск-Уссурийск».

После окончания Гражданской войны отец состоял в должности военного комиссара 17-го Приморского стрелкового корпуса на Дальнем Востоке. Среди прочего мое внимание сразу привлекли написанные редкими в употреблении красными чернилами строчки. Он процитировал понравившуюся ему мысль некоего полковника французской армии: «Взамен технической подготовки я выдвигаю усовершенствование сердца, потому что ведь не пушки и не ружья сражаются, а человек». Зная о перипетиях жизненного пути отца, о своеобразии его полководческого дарования, думаю, что по всей вероятности, эта мысль подкрепила его собственные суждения о значимости человеческого фактора на войне.

Комиссарская работа отца, если судить по сохранившимся документам, была прежде всего воспитательной. Я выбрала для публикации фрагменты из дневников комиссара Конева 20-х годов, с разных сторон раскрывающих важнейшую для него тему «Воспитание красноармейца». Мне кажется, что сформулированные отцом тезисы созвучны и нашему времени. В них – констатация разлома между старым и новым в армейской жизни, энергетика поиска, вскормленная революционным временем жажда всего и сразу.

Молодой комиссар испытывает потребность описать эпоху, особенности политической жизни страны, опираясь на авторитеты, используя мысли своих наставников – большевиков:

«Переживаемая эпоха характеризуется наибольшим обострением классовых противоречий внутри страны и вовне, борьбой между сильными государствами за рынки, владение колониями, господство над морями. Эти обострения временно сглаживаются, заглушаются, но неминуемо повлекут за собой величайшие потрясения, взрыв новых войн».

Он размышляет о военной технике, обобщает качества, необходимые солдату в условиях современного боя:

«Групповая тактика и применение автоматического оружия, с его массовым и разрушительным действием, требуют большой военной выучки, самостоятельности, полного самообладания, моральной устойчивости и готовности бороться за идею советской власти… Не зря французская и английская периодическая печать пестрит сообщениями о значении в современных условиях боя «морального воспитания солдата».

Довольно значительные фрагменты в комиссарской тетради отца посвящены воспитательному значению воинского строя. Конечно, сугубо гражданским человеком, который никогда не служил в армии, строй воспринимается скорее с парадной стороны (почетные караулы, праздничные акции), а такие его непарадные стороны, как муштра, окрики, жесткость команд, более очевидны тем, кто прошел армейскую школу. Впрочем, выправка и сноровка построенных для военных парадов солдат, офицеров, генералов – предмет нашей национальной гордости и сегодня. Всегда вспоминаю красоту и легкость строевого шага отца на Параде Победы в 1945-м году.

За двадцать с лишним лет до знаменитого парада отец записал свое мнение о красоте воинского строя:

«Строй, конечно, не должен явиться воспроизведением старых печальных традиций плацпарадности. Строем мы занимаемся и теперь, и не без увлечения. Строй нами понимается не как механическая, самодовлеющая форма, оторванная от общей воспитательной работы. Этот взгляд должен быть изменен. Строй должен иметь и воспитательное значение: постоянное разумное упражнение в сомкнутом строю, в равнении, в приемах, он вырабатывает точность и правильность движений, напряженность внимания, чувство времени, но, кроме того, он, что важнее, вырабатывает умение, когда нужно, ограничивать свою волю, согласовывать свои движения и действия с движениями и действиями товарищей; он вырабатывает чувство локтя, единства, без которого не может быть коллективного действия. Стройным должен быть не только строй, вся военная жизнь насквозь должна быть проникнута стройностью».

Отец не раз возвращался и к теме взаимоотношений людей на войне, отношениям начальника и подчиненного. В годы Великой Отечественной ему удалось создать атмосферу доверительности, товарищества и в то же время требовательности по отношению к тем людям, которые вместе с ним решали боевые задачи, прежде всего к командармам, начальникам штабов, разного рода служб. В книге мемуаров «Сорок пятый год» он постарался запечатлеть портреты своих боевых соратников, привел детали, которые раскрывали своеобразие той или иной личности.

Рассуждения на тему, остро волновавшую молодого комиссара Конева, можно найти и в записях, сделанных им еще на заре военной карьеры:

«Взаимоотношения начальника и подчиненного должны покоиться целиком на основе единства целей, долга и товарищества. Тут важную роль играет принцип, положенный начальником в основу взаимоотношений с подчиненным. Прежде всего не должны нарушаться права красноармейца как гражданина. Нужно устранить пережитки старого, привнесенного в Красную Армию в форме денщичества и личного использования солдат. Это есть яркий образчик нарушения прав гражданина. Нужно добавить, что в этом вопросе у нас нет особенно четкой линии: наши отношения являют крайности, с одной стороны грубость, цукание, с другой – панибратство и фамильярность, все это отражается на внутреннем единстве в части и на дисциплине.

Необходима искренность, простота в обращении, способность вовремя прийти на помощь солдату советом и делом (ибо кому больше дано, с того больше спросится); важен личный пример выдержанности и дисциплинированности. Напротив, афиширование и дешевая популярность, бьющая на внешний эффект, послабление, демонстрация своего рвения перед подчиненными, желание выставить себя покровителем и защитником там, где это выгодно, вот, что должно жестко изгоняться из взаимоотношений начальников и подчиненных в рядах Красной Армии.

На службе начальник, вне службы – товарищ и друг, вот лучшая форма взаимоотношений».

В своих дневниках отец рассуждает о значимости культуры, просвещения для формирования личности. Понимая, что страна после Гражданской войны живет в условиях нищеты и разрухи, он стремится ставить и решать посильные для молодого комиссара задачи:

«Обучить красноармейца грамоте, расширить его общеобразовательный кругозор, что достигается школьными и внешкольными занятиями, клубной кружковой работой, которые призваны развивать навыки самодеятельности, самотворчества. Поднять культурный уровень, избавить от вековых предрассудков, как то – невежества и раболепства».

Мысль о том, что «культура избавляет от раболепства» особенно характерна. Свобода распоряжаться своей жизнью, обостренное чувство собственного достоинства были органичными свойствами личности отца, но основанием для этого было постоянное, упорное самосовершенствование на всех этапах жизни. Просвещение, культура, могу сказать это без преувеличения, сыграли в его жизни главную роль. В книгах, в набросках и записных книжках постоянно мелькают фразы: «учился со страстью», «со страстью старался овладеть всем тем, что могли дать учителя». А учителя были неплохие…

Пройдя суровую школу казармы, отец прекрасно понимал, что простая пропаганда культурных ценностей мало что дает. Важно было создать для людей человеческие условия жизни и быта.

На заседании губернского комитета партии Конев настаивал на необходимости обустроить быт комсостава в казарме. С этой целью он предлагает обставить их квартиры соответствующей мебелью, создать уют в казарме.

На этом же заседании он с достаточно жесткой иронией подметил, что «красноармейцу недостаточно знать про Керзона, надо приобщить его к культурному быту, научить бережному отношению к народному достоянию и опрятности. С этой целью с помощью шефов заготовить для красноармейцев сапожные щетки, мазь для сапог, зубные щетки и порошок, носовые платки».

В докладе военного комиссара Конева культурной политике в армии отведен целый раздел. Он пишет:

«Нужно вести работу над общим образованием красноармейцев для того, чтобы общим образованием закреплялась политработа, а то красноармеец знает про политику, но не знает явлений природы, в этом случае политика может быстро улетучиться из его головы. Для того чтобы ликвидировать культурную отсталость в армии, можно привлечь шефов. В армию необходимо присылать преподавателей-естественников, математиков, географов, предоставлять учебные пособия и книги, приглашать артистические труппы».

Не был обделен вниманием молодого комиссара и спорт. Спорт для него важнейшая составляющая воспитания, которая на время была оттеснена на периферию армейской жизни.

«Спорт оторван от воспитательных задач, на него смотрят не как на средство духовного развития, а как на самоцель, спорт – ради спорта. Спорт, развивая ритмические движения, вырабатывая навык к преодолению препятствий, необходимость быстро ориентироваться, формирует сообразительность и смелость в принятии решений. В спорте движения отчетливы и ритмичны, в жизни – нередко вялые, несуразные; в спорте ценятся точность и решительность, в жизни присутствуют движения с развальцем, медлительность, неуклюжесть. В дело спорта надо вложить воспитательность, необходимо, чтобы спорт был осознан как одно из могучих средств не только физического развития, но и военного воспитания».

Все приведенные фрагменты из дневников Конева 20-х годов уникальны. Они, на мой взгляд, позволяют судить о зрелости человека, которому были вверены судьбы простых людей, тех солдат, которые, как и он сам, пришли в революцию, чтобы построить новое государство, стать его защитниками. Многие суждения выглядят романтичными, даже, может быть, несколько наивными, но в то же время в записках комиссара Конева уже заметны те фундаментальные качества личности – просвещенность, серьезность, порядочность, озабоченность судьбами других людей и, разумеется, естество военного профессионала, кем и суждено ему было стать в дальнейшем.

Анна Волошина – первая жена комиссара Конева

Свою будущую жену Анну Волошину отец встретил в 1920 году на Дальнем Востоке. Никто не знает подробностей этой любовной истории, известно лишь, что Анна заслушивалась пылкими речами молодого комиссара бронепоезда – высокого, русоволосого, с яркими голубыми глазами. Он кажется ей очень образованным, начитанным. Вокруг Конева всегда люди, он умеет их выслушать и готов оказать помощь. Не осталась незамеченной и его физическая сила: на воскресниках таскает тяжести влегкую, видно, что привык это делать в родном краю, где и крестьянствовал, и сплавлял лес, и работал в Архангельском порту. Романтический герой, да и только! Впоследствии она как-то сказала: «Он – мой Вронский». Объяснение этому имелось: на тот момент у Анны была другая семья – работая в господском доме, она влюбилась в хозяина и родила от него дочь Варвару.

В 1921 году отец заболел тифом, болел очень тяжело, целый месяц провалялся в госпитале. Анна выхаживала его, отпаивала клюквенным морсом, приносила домашнюю еду – и выходила, спасла. Он был ей благодарен и решил, что, когда поправится, будет просить ее стать его женой. Анна была привлекательной девушкой – энергичной, обаятельной.

Когда заканчивалась Гражданская война, многие состоятельные люди после поражения колчаковских войск эмигрировали в Харбин. Уезжая с дочерью Варей, бывший хозяин умолял Анну отправиться вместе с ними, сохранить семью. Но Анну уже ничто не могло остановить – люблю и все, никуда не поеду! Рассталась и с дочерью, потом, спустя годы, она будет разыскивать ее, но следы дочки затерялись, ходили слухи, что из Харбина она перебралась в Америку…

Анна родила Коневу двоих детей: в 1923 году дочь Майю и через 5 лет – сына Гелия. Но та сила чувств, которая сблизила их в 21-м году, стала иссякать.

Анна была очень независимым и решительным человеком: обожала и умела принимать гостей и была всегда центром притяжения, ее окружали покоренные ее жизнелюбием и шармом друзья. Отец же хотел покоя, тишины, уюта. Стали ссориться, а потом у Нюры случился роман, да еще с его подчиненным. Конев был оскорблен, но продолжал жить с нею ради детей. И на войну ушел с тяжелым сердцем. На обороте фотографии, которую он хранил, рукою Анны было написано: «На память самому дорогому, что может быть в моей жизни, мужу, отцу и другу, который никогда не забудет меня. Горячо любимая тобою твоя Нюра». И действительно, не забыл. До конца жизни он помогал Анне как мог, она ни в чем не нуждалась.