Loe raamatut: «Искупление. Том первый: Озерон», lehekülg 6

Поселение

.

Лениво парящий в летнем мареве орел зорко следит за движением внизу. Еще совсем недавно здесь было пусто. Предгорья тихо жили своей размеренной жизнью, нарушаемой лишь маленькими природными драмами, в которых основными действующими лица были орлы и мыши-полевки. Однажды земля затряслась, охнули камнепадами горы, куда-то пропали грызуны и прочая мелкая живность. Потом все вернулось на свои места, опять неторопливо потекла жизнь как ни в чем не бывало, разве только что теперь редкие стаи одичавших псов приходили на водопой к речушке, неторопливо бегущей у подошвы холма.

Так было еще пару месяцев назад. Потом появились шумные и воняющие маслом и горячим металлом машины. Высыпавшие из них люди поставили их полукругом. С упорством муравьев двуногие возвели дома, прорыли оросительные каналы. На холме воздвигли водонапорную башню, неимоверными усилиями втянув на нее пятитонную цистерну. Вскоре как грибы после дождя выросли небольшие домики. Жизнь шла размеренно, утром часть мужчин и женщин уходила в поле в сопровождении двух разведчиков. Один из отряда Кранца взбирался на крышу башни и оттуда следил за окрестностями. Остальные уходили в город за дополнительными материалами, инструментами и топливом. Под вечер возвращались уставшие с поля работники, тихо подруливал караван из города. На центральной площади зажигали масляные фонари и все усаживались за общий стол. Нехитрый ужин и неспешные разговоры. Жизнь, тихая и мирная, как обещали Ким и Кранц людям, вступала в свои права.

Небольшое поселение мужественно встречает повседневные трудности. Мудрые руководители своим примером воодушевляли их. Перед упорством этих таких разных, но близких по духу и идеям людей пасовали любые невзгоды. Ким учил детей естественным наукам, Кранц давал уроки выживания для всех. Часто променяв винтовку на лопату или молоток, он с необыкновенной силой завершал начатое обустройство. Так появился амбар, столярная мастерская, генераторная и топливный склад. Спокойствие воцарилось в Поселении. Лис сменил серый маскировочный халат на лабораторный и лечил больных, вспомнив медицинские курсы в академии. Часто на вечерние лекции Историка по литературе собирались все жители. Так незаметно община стала большой семьей. Друг для друга стали оплотом в бушевавшей вокруг них буре. Маленькая крепость, сильная не стенами, а защитниками.

Как-то сами ушли в прошлое межнациональные и религиозные противоречия, не стало мелочности и злопамятности. Великая трагедия смыла все как надпись на песке, вымыв из душ то темное, лишнее. Опаленный огнем дух стал кристально чистым, давая надежду, что не повторится больше бессмысленного ужаса войны. Люди, пережившие апокалипсис, способны принять чужое горе как свое. Сострадание и милосердие, гуманизм – сейчас как никогда остро ощущается сила этих слов. Болью вырезаны они в сердце каждого в Поселении. Мысль, столь любимая многими – человек человеку волк – здесь потеряла свое значение, стала глупостью.

Последнее прибежище человечности.

Тишина и летнее марево.

Обитатели поселения попросту не могли знать – конца не избежать. Отравленная земля и атмосфера с годами станут молотом и наковальней для всего живого. Увеличившаяся концентрация углекислого газа навсегда изменит климат, как и сдвинувшиеся тектонические плиты, поменявшие свой ход течения и сотни километров выжженных лесов. Невидимые враги – радиация и тяжелые металлы – будут незримо накапливаться в телах через пищу, передаваясь от матери к ребенку и ослабляя каждое следующее поколение. Новые вирусы соберут кровавый урожай. Оставшиеся без обслуживания нефтехранилища и АЭС станут очагами новых заражений, делая местность абсолютно непригодной для жизни на ближайшие тысячелетия. Так медленно и бесславно в тихой агонии умрет последний человек на Земле. Планета, бывшая некогда Оазисом, станет свалкой – достойный памятник цивилизации.

Но никому из поселенцев или их потомков не дожить до этого печального момента – злые и жадные глаза безумца уже заметили их.

СТАНЦИЯ. Освобождение Готлиба.

Погружаясь в объятия стационарного нейротранслятора, Тридцатьседьмой поморщился – не самые приятные ощущения, когда в ваш разум проникают. Корпус использовал этот метод главным образом для контроля агентов, сканируя на момент подключения мозг и записывая полученные данные. Катушки с такими записями назывались «мозгограммами». На расшифровку каждой мозгограммы требуются месяцы. Хотя, надо признать – после сверхсветовой связи, требовавшей огромных затрат энергии и поддержания целой сети станций ретрансляции, контакт через нейротранслятор стоял на втором месте по эффективности. Достаточно иметь координаты связываемых объектов – информация передается на основе эффекта квантовой телепортации.

На секунду дикая боль пронзила мозг – кажется, что его высасывает из головы огромный компрессор. Но это всего лишь секунда. Потом вокруг вас возникает темнота – аппарат считывает все показатели и подбирает подходящее окружение, хотя Тридцатьседьмой подозревал, что даже этот параметр можно запрограммировать заранее.

Вспышка. Как всегда, он оказался на берегу Средиземного моря. В мокрый песок воткнута колба. Он ухмыльнулся.

По зеленой глади моря к берегу не спеша приблизился старик в белых одеждах.

–Приветствую…

Основатель поднял руку, призывая к молчанию. После недолгой паузы, он заговорил глубоким грудным голосом:

–Тридцатьседьмой, Корпус обеспокоен ситуацией на Озероне. Мы знаем, что испытали запретное оружие. К тебе в помощь выслан Агент Наблюдения. Дождись его на станции. До тех пор останови программу коррекции.

Снова вспышка. Контакт разорван.

–

Густые клубы дыма витают на уровне груди. Быстро и резко затянувшись, Тридцатьседьмой опустил веки. Немного подержав внутри мятный дым, он мягко выдохнул, от чего тяжелый воздух заколыхался волнами. Жесткая койка холодит спину.

–Сэр, вы курите третий час подряд. – как всегда безжизненно-холодный голос Готлиба режет слух. – Рекомендуется прекратить нарушение правил пожарной и био-безопасности.

«Что бы ты понимал, железка» – скрытая ненависть раскалилась в тяжелом от курения сознании. Мутное варево из мыслей нехотя начало двигаться быстрее, подогреваемое раскаляющимися угольками ярости.

Прибытие Наблюдателя означает только одно – они сворачивают программу. Еще одна затяжка. Сотни лет каторги подходили к концу. Жизнь урывками, когда после каждого пробуждения видишь новый мир. Или это не пробуждение, а наоборот, погружение в сон? Уже не важно. Наблюдатель наверняка отправит его в Академию для расследования. Два года пути в полностью автоматизированном корабле – горячая еда, теплая постель и никаких героических миссий, а там будь что будет.

Стряхивая пепел с угля большими щипцами, Тридцатьседьмой понял, что решение созрело. Откинувшись на кушетку, он медленно курит, проворачивая в голове детали плана. Вероятность успеха ничтожно мала. Но она существует.

Следующие действия разворачиваются как в замедленной съемке – с ловкостью пантеры Тридцатьседьмой вскочил с койки, вытащив на ходу атомарный расщепитель⁷. Приземлившись на колено, он быстро перевел режим огня в узконаправленный луч. Мощность на максимум. Такой луч запросто проедает композитную броню, а уж титановый скелет андроида и подавно – выстрел попал точно в цель. Тишина нарушилась тихим хлопком и затем громким стуком упавшей головы Готлиба. Тело его так и осталось в кресле неподвижным.

Выровняв дыхание, Тридцатьседьмой посмотрел на часы – три секунды. Оставалось двадцать семь секунд до начала необратимых изменений в лишенном кислорода мозгу. Схватив голову, он рванул в лабораторию. Пятнадцать секунд. Быстрые, четкие движения – подсоединить питание, запустить искусственную вентиляцию, дезинфицировать края и закрепить ошейник. Три секунды до конца. Глаза Готлиба закрыты. Две секунды. Писк системы – все в норме, кислород и питательный раствор циркулируют в системе.

Авввхххххвааааа-ааааа-аввввв-ххххх – судорожно хватая ртом воздух, голова дернулась, чуть не выскользнув из крепления. Закашлявшись, Готлиб выплюнул желтоватую струю. Предусмотрительно вставший сзади Тридцатьседьмой удовлетворенно повернул клапан, добавив транквилизаторов в общий состав раствора. Через пару минут голова бессильно поникла, свесившись на бок.

Вернувшись в каюту, Тридцатьседьмой поморщился. До сих пор сидящее в кресле тело Готлиба тихо журчит вытекающим раствором. Подобрав лежащий на полу расщепитель, он присел на кушетку. Взяв трубку, он затянулся отдававшим горечью дымом – слишком сильно прогорел табак. Ничего, на пару затяжек хватит.

Адреналиновая легкость делает стремительным не только тело, но и ход мыслей. В спешке можно совершить ошибки. Глубоко затянувшись, он немного успокоился. Ясная голова и холодное сердце – лучшие советники и исполнители. Пары часов хватит с лихвой на все – резервное копирование всей имеющейся информации, уничтожение оригиналов, подготовку капсулы. Более важно сейчас решить проблему с Готлибом. Погрузив тело на роликовую платформу, он аккуратно покатил его в лабораторию.

Настраивая параметры для предстоящей операции, Тридцатьседьмой заметно нервничает – шаг рискованный и отчаянный. Прищурившись, он быстро просмотрел данные. Рука потянулась было к кнопке запуска, но зависла в паре сантиметров над ней. Злость за собственную неуверенность охватила Тридцатьседьмого. Быстро и сильно надавив на кнопку, он откидывается на спинку кресла.

Холодный кондиционированный воздух сухо режет прокуренную глотку. Голубоватый свет ламп успокаивает красные от дыма глаза. Ноющие после выброса адреналина мышцы не хочется даже напрягать – пусть ноют.

Писк операционной капсулы возвестил о начале операции. Таймер начал отсчет трех часов.

Методично готовясь к эвакуации, Тридцатьседьмой думал о том, о чем предпочитал никогда не задумываться – что будет в конце? После миссии? Хотя, по его мнению, миссия была бесконечной, но вскоре озеронцы перерастут его и он станет ненужным им, возможно даже помехой.

Как ни парадоксально, он хочет этого. Увидеть их. Увидеть то будущее, которого не было у Земли.

ПОСЕЛЕНИЕ. ОН и ОНА.

Свою кличку – Историк – он заслужил за то, что был исключен на третьем курсе исторического факультета национального университета, как равно и литературного, правда, на втором курсе. Гордый и уверенный (многие предпочитали добавлять к этой характеристике «само-»), он не признавал духа, царившего в учебном заведении – преклонение перед авторитетами. Обладая техническим складом ума, он намеренно пытался постичь тайны гуманитарных наук. Руководствуясь логикой «укрепить слабое», он жадно поглощал философские труды ныне живущих и давно умерших авторов, пытался проникнуться духом произведений великих писателей. Но неизменно приходил к выводу, что большая часть исписанной бумаги могла бы быть использована куда как более практично и эффективно.

Лишь искусство театра смогло полностью увлечь его. Кино осталось в стороне – всегда можно переснять дубль, добавить эффектов и приукрасить получившуюся картинку. Театр и сцена таких оплошностей не прощали. Здесь нельзя попросить зрителей забыть неудачную реплику. Все живое, движущееся – и от того более реальное. Да, актеры – обычные люди, но на миг перед тобой как живой встает мучимый раздумьями Гамлет, хмурый алкоголик сэр Генри, меланхолик Орфей и сотни других, обитающих где-то в области фантазий, но материализовавшихся здесь и сейчас.

Так же его привлекала история театра. Актеров считали проклятыми богом, зачастую они жили и умирали в нищете, но театр существовал всегда. Исходя из собственных наблюдений, Историк пришел к выводу, что такая живучесть обусловлена желанием человека быть кем-то, а на сцене, хоть и на сотую долю секунды, ты становился им. Монархом, рыцарем, героем, злодеем, волшебником, отважным исследователем – и еще тысячи возможных личностей. А зритель получал возможность почувствовать то, что вряд ли будет возможно в его жизни.

Еще один фактор, так же связанный с примитивной психологией – подражание. Люди учатся, копирую кальку личности других, так называемых авторитетов – отца, шефа, просто значимых в их жизни людей. Так складывались традиции и образы – архетипы и стереотипы. Современное общество уже и не представить без них.

Вот так, заставляя зрителя сопереживать, театр учил. Учил на самом тонком уровне восприятия, закладывая образы. Очень опасный и полезный одновременно инструмент.

Поэтому, когда жизнь в Поселении немного наладилась, Историк четко и аргументированно изложил Кранцу простую истину – людям нужно отдыхать, а лучше, чем представление на сцене, в данной ситуации и не придумаешь. Люди любят зрелища, да и немного разрядить атмосферу не мешает. Запрет на алкоголь и строгая дисциплина угнетающе действуют на гражданских. Литературные вечера, конечно, хорошо, но хочется расслабиться мозгом, а не напрягать его.

Выслушав пламенную речь, Кранц лишь хмуро буркнул «попробуй, но только в свободное время, никаких поблажек». К удивлению Историка, две личности с энтузиазмом откликнулись на эту идею – Лис и внучка профессора, та самая, что вальсировала с лунным светом. Если девушку он еще мог понять, то разведчика с эмоциональностью истукана острова Пасхи представить в роли кого-либо было очень и очень сложно.

Однако первые же репетиции кардинально изменили его мнение. Все-таки профессии актера и разведчика имеют много общего. За исключением того, что на сцене вы не рискуете быть убитым, поэтому разведчику приходится играть очень натурально. С завидной легкостью Лис одинаково хорошо исполнил роль нищего, а затем полисмена из О.Генри, а от диалога жены и мужа, исполненном в дуэте с девушкой, даже Кранц улыбнулся.⁸

Она же…она просто окунулась в родную стихию. Сухая и собранная в реальности, на сцене она преображалась. Взгляд, тембр, движения, мимика – и вы уже верите, что перед вами Золушка, а секунду спустя – злая ведьма, на смену которой приходила королева. Еще миг – и очаровательная особа, которую иначе как француженкой не назвать, с характерным произношением приглашает вас на встречу, где она уже будет зажигательной и умопомрачительной цыганкой. И как только вы поверили в это – легкое движение руки, несколько неуловимых жестов превращают ее в скромную послушницу монастыря. Историк впервые убедился, что в тихом омуте не то что черти, а другая галактика может прятаться.

Первое представление прошло через неделю. После короткого совещания троица решила – нужна комедия. Вспомнив, как мог, Шоу и Твена, Историк выложился на максимум – и результат превзошел самые смелые его ожидания. Найдя отдушину в рутинности быта, люди так смеялись над изрядно исковерканным «Пигмалионом», что автор, пребывающий где-то там, где положено быть после смерти, наверняка простил Историка за допущенные вольности.

Скоро стало традицией каждую неделю устраивать такие представления. Профессор подобной деятельности внучки не одобрял, Кранц считал, что это ребячество, но оба признавали один факт – людям нравилось. Молча они сидели на самом дальнем ряду и редко когда оставались до конца – неотложные дела это ведь всегда хороший предлог, правда?

В особенности Кима раздражала одна деталь. Только слепой не мог заметить окрас тех взглядов, которыми обменивались Историк и его внучка. Хоть он и не был приверженцем идеи о браке в рамках нации и адекватно понимал, что в существующих реалиях кандидатура Историка могла стать идеальной, но ближе к старости многие через чур эмоционально относятся к таким сложным понятиям как раса, нация и мировоззрения других людей.

Но опасения профессора, надо признать, не беспочвенны. Историк не мог точно сказать, когда посмотрел на нее по-другому. И когда он стал уделять ее словам больше внимания, чем обычной «болтовне» – так мозг скептически фильтровал поток информации от других людей. И эти глаза! Нет, у него язык бы не повернулся сказать «глаза». Это те самые «очи», от которых произошло слово «очаровывать».

И еще одно – не смотря на разницу в возрасте, рядом с ней он чувствовал себя…как бы это выразить…немого моложе. Вернее, моложе нее. Не совсем точно. Как в детстве, когда он старался доказать взрослым, что он хороший и умный, так и сейчас. И еще эта нехарактерная застенчивость и сухость в горле. Как человек разумный, Историк отрицал существование любви и всегда считал ее выдумкой горе-писак, но с ужасом обнаруживал в себе очень и очень типичные синдромы.

Лис, которого обвинить в слепоте и отсутствии логики тоже невозможно, лишь усмехался, глядя как эти двое кружат вокруг друг друга, не признавая очевидного. Конечно, столь серьезной и благовоспитанной барышне, коей мнила себя внучка, не пристало связываться со всякими так недоучками-историками, да еще и столь грубо отесанными. А этот молодой человек – да на его фоне медведь выглядит образцом ловкости. Но тем не менее, с каждым разом они сходились все ближе и ближе, она приносила ему кофе в ночи дежурства на башне и старалась украдкой хоть чуточку привести в порядок одежду бойца, выглаживая с особой тщательностью каждую деталь, но точно бы убила любого, кто хотя бы заподозрил ее в этом. Так как записываться в камикадзе никто в Поселении не собирался, этого никто не замечал и вообще – разве что-то может произойти между девушкой и парнем, занимающимися любимым делом и проводящими больше трех часов в день вместе?

Плохой друг вам даст совет, очень плохой друг еще и поможет его реализовать. Просто друг предложит вам несколько вариантов действий и будет склонять к определенному решению. Хороший друг внимательно выслушает вас. Лис был хорошим другом. И он знал, что разговорить Историка очень и очень трудно. Поэтому он просто спросил его в одно из дежурств, как он относится к тому, чтобы в следующем рейсе в город они несколько изменили маршрут и посетили интересное место.

Несколько дней спустя после возвращения каравана из города, Кранц отправился в медицинскую палатку обсудить с Лисом несколько важных деталей, связанных с обеспечением. Подойдя ближе, он ускорил шаг – из палатки шел дым. Но очень странный дым. Обычно горячие клубы уходят вверх, распространяя запах гари, а этот дымок стелился на уровне груди и имел аромат. Принюхавшись, Кранц с удивлением обнаружил, что запах имеет ярко выраженный мятный оттенок. Опять он за старое! Войдя в палатку, капитан понял, что не ошибся. Во время кратких увольнительных Лис предпочитал расслабляться только одним способом. Вот и сейчас он аккуратно металлическими щипцами стряхивает пепел с седого угля и затягивается как можно глубже.

–Прекратить курение в пожароопасных местах, лейтенант – команда четкая и ясная, не допускающая никаких «но». Лис хитро улыбнулся и положил трубку на колени, формально выполнив приказ.

–Позволю заметить, что данная процедура не курение, а всего лишь метод релаксации, командир – Лис никогда не возражал приказам, лишь иногда указывая на их несоответствие реальности.

–Алкоголь тоже средство релаксации – отрезал Кранц. Наконец, любопытство взяло верх: – И где ты его достал?

–Кто ищет, тот всегда найдет – хитро прищурившись, Лис как бы невзначай протянул трубку командиру. – Не желаете попробовать?

Тот сдался и сделал пару затяжек.

–Неплохо, но я этого не одобряю в медицинской палатке – Кранца не так просто переубедить в принятом решении.

–А в доме? – Лис прекрасно знает правила игры.

–Тем более – не сдается капитан.

–На улице? – компромисса можно достигнуть, нужно только знать как.

–Так и быть – уступил Кранц. – Так для кого это?

Он знал, что Лис никогда не курит в одиночку, считая это таким же дурным тоном как пить в одиночку.

–О, тут все просто. Историк что-то хандрит последние дни, поэтому я решил провести сеанс релаксации – Лис умеет облекать информацию в нужную форму.

–Не подсади его на эту гадость – Кранц сделал еще пару затяжек, наслаждаясь мягким дымом.

–Ну, все лучше, чем алкоголизм – невинно обронил Лис.

Кранц нахмурился – пару раз Историк срывался и уходил в запой, так что возможно это и меньшее из зол. Вернув трубку Лису, он собрался выходить:

–Я подготовлю список для следующего рейса, нужно подготовиться к уборке урожая.

–Конечно, командир – легко и весело ответил Лис. Гроза миновала.

Неделю спустя. Две тени аккуратно пробираются по руинам домов. Можно было пройти по улицам, но это лишние километры. И для разведчиков нет непроходимой местности.

–Ты уверен? – сверившись с картой, быстро прошептала одна тень другой.

–Конечно! Когда мы только исследовали район, я случайно наткнулся на это место – столь же тихо прозвучал ответ.

–Я про выбор – перемахнув через остатки стены, тени притаились.

–Ну, она очень часто говорит, что хочет кольцо с бриллиантом, так что ошибиться будет трудно – быстро перекатившись к следующей куче, они опять залегли. Выработанная привычка – даже если ты не видишь опасности, это не значит, что ее не существует. Глупо умереть по собственной неосторожности.

«Интересно, он хоть понимает, что значит такой подарок?» – первая тень внимательно изучила лицо напарника. Но ничего говорить не стала. Первая тень была хорошим другом.

Люди – очень странные существа. В мире, где большую, можно сказать жизненно важную роль играли теперь свинец и сталь, они все еще верили, что золото и бриллианты что-то значат. Поэтому руины ювелирного магазина выглядели местом особенно жестокого побоища. И искать в них что-то с вероятностью процентов девяносто значит просто испачкать руки в саже. Но кто ищет – тот найдет. Под слоем пепла, среди осколков витрины, но обязательно найдет.