Loe raamatut: «Только не для взрослых»

Font:

На этом свете меня огорчает только одно – то, что нужно становиться взрослым.
Антуан де Сент-Экзюпери

* * *

Глава 1
Тоня

– Если так подумать, что ты теряешь? Тебе восемнадцать. – Облокотившись локтями о столик, Кац подался вперед, отчего создалось ощущение неприятного давления. – Зачем тебе «Место на кладбище»?

На вид ему было лет сорок пять. Небольшие залысины, крупный крючковатый нос и широкая картинная улыбка продавца. Однако надетый поверх темно-зеленой водолазки шерстяной коричневый пиджак выдавал в нем скорее представителя богемы, нежели торгаша.

За огромным панорамным окном кафе стояла промозглая ноябрьская темень, а внутри было тепло и уютно, пахло горячим шоколадом и ванильной сдобой.

Мы с Амелиным сидели рядом, держась за руки под столом.

С момента нашей встречи Кац говорил почти не переставая, как любят делать люди, чувствующие превосходство возраста, и усиленно убеждал Костика отдать картину, которую подарил ему старый, выживший из ума художник Гаврилович.

Дело было еще весной, когда они с Тифоном и Артёмом лежали в больнице. Гаврилович страдал деменцией, и мужики, его соседи по палате, регулярно над ним издевались.

Пожалев деда, парни вступились за него, и мужики отстали. А спустя несколько месяцев внезапно объявился Кац, поверенный Гавриловича, и вручил всем по картине.

Картина Костика была черная и, хотя называлась неуютно: «Место на кладбище», по задумке Гавриловича означала покой.

Амелин клялся, что на ней изображена черная асфальтовая дорога, по которой мы с ним идем, взявшись за руки. Я же видела внутри картины его черные глаза. Это было странно, но мне действительно казалось, будто из ее непроглядной черноты он смотрит на меня своим долгим взглядом. Артём видел звездное небо, а Макс – собственную тень.

У Артёма была другая картина. Белая. Она называлась «Невеста», и Амелин всегда различал на ней крылья ангелов, а я разное: то белый облачный замок, то снег, то мохнатый овечий коврик из мансарды, то его обросшую челку. Ребята говорили, что у Тифона картина зеленая, но я ее не видела.

Картины обладали чудесным свойством: каждая якобы одаривала своего владельца тем, что заложил в нее автор. Таким образом, Амелину достался покой, Артёму – любовь, а Тифону – счастье.

И вот теперь Кац предлагал отдать ее какому-то таинственному коллекционеру просто так. Нет, он, конечно, наплел про исполнение желания, которое Амелин получит взамен, но поверить в подобную ерунду могла разве что Настя.

Подразумевалось, что если картину продать, то она не будет «работать», как надо. А исполнение желания нематериально и могло обмануть придуманную Гавриловичем «систему».

– Мне интересно. – Голос Амелина был полон простодушия. – А вы сами реально верите в то, о чем говорите?

– Если бы не верил, давно бы сменил работу, – откликнулся Кац со спокойной убежденностью.

– А мы? – Костик медленно развернулся ко мне. – Мы в это верим?

В отличие от него, охотно допускающего всякое мистическое и ненаучное, вроде реинкарнации или энергетического обмена, я в принципе в подобное не верила, а самому Кацу и подавно. Три-четыре месяца о нем ни сном ни духом, и тут – пожалуйста: самое выгодное предложение в жизни. Вчера позвонил, а сегодня мы уже сидим с ним в кафе.

– Сколько у нас есть времени подумать?

– Думать? – Кац сделал вид, что поражен: – Вы собираетесь думать? Мне обязательно нужно разобраться с этим до Нового года. Нет, ребят, поймите, вы же можете просить любое, и нематериальное тоже. За подобное люди душу отдают, не то что картину.

Амелин взглянул на него с нескрываемой иронией:

– Неужели душа все еще в цене?

– С учетом того, что сейчас – это большая редкость, ее стоимость со времен Фауста значительно возросла, – серьезно отозвался Кац. – Поэтому, если соберетесь продавать душу через Интернет, – не ведитесь. Это точно развод. Никто не покупает товар не убедившись в его наличии.

– Кто-то продает душу через Интернет? – удивилась я.

Он криво усмехнулся:

– Таких предложений полно. Но это все аферисты. Настоящие скупщики душ приходят к продавцу лично. Итак, что мне ответить своему клиенту?

– Скажите, что у меня нет желаний, – ответил Амелин.

– Зря вы так. Я не помню, чтобы мой клиент при его возможностях предлагал кому-нибудь подобное.

– Вот теперь мне стало любопытно. – Амелин подался вперед. – Кто он? Этот ваш клиент. Страшный маг и волшебник? Или, может, тот, кого нельзя называть?

– Знаете что? – вмешалась я. – Если вы считаете, что мы глупые просто потому, что нам мало лет, то вы ошибаетесь. Мы в эти ваши разводки не верим и картину не отдадим. Да, Костя?

– Если ты говоришь «не верим», значит, не верим, – добродушно согласился Амелин.

– Все ясно. – Недовольно поднявшись, Кац выложил на стол свою визитку: – Это на случай, если передумаете.

Мы провожали его взглядами до тех пор, пока расплывчатый силуэт за окном кафе не поглотила осенняя тьма.

Я прижалась щекой к плечу Амелина, одетого в черную плюшевую толстовку:

– Неужели он и вправду думал, что мы купимся на эти глупости?

– А почему бы и нет? Для некоторых надежда лучше покоя.

– Но он не предлагал обмен.

– Желание – это и есть надежда. Люди надеются, что оно исполнится.

– Ну хорошо, а если предположить, что такое возможно, что бы ты загадал? Стать знаменитым? Богатым? Влиятельным?

Костик с укоризной заглянул мне в лицо. У него были очень светлые, занавешивающие половину лица волосы и черный, проникающий до самого сердца взгляд:

– Мы сейчас точно обо мне говорим?

– Тогда что? Крылья? Способность быть невидимым? Или волшебную палочку?

– Уже теплее. – Он поднял голову к потолку, задумавшись.

– Ты бы попросил Капищено, да? – снова предположила я. – Чтобы жить там припеваючи и ни в чем не нуждаться.

– И чтобы всегда было лето.

– И чтобы лето. Интересно, а можно загадать такое желание? Хочу, чтобы всегда было лето, и – бац! – на всю жизнь: солнце, зелень, голубое небо. Даже в Новый год.

– Надоест.

Мои пальцы, машинально поглаживающие его руку, остановились на запястье:

– А может, ты бы хотел прожить свою жизнь заново и что-нибудь в ней изменить? Что-то исправить или предотвратить? Раз уж мы считаем, что это по-настоящему волшебное желание.

– Исправить хотел бы, а вот жить заново – точно нет, – не раздумывая ответил он. – Зачем? Мне никогда не было лучше, чем сейчас.

В забегаловке рядом с кафе мы купили печеную картошку с разными наполнителями: грибами, сыром, красной рыбой, курицей и зеленью.

Все это было горячим завернуто в фольгу и так ароматно пахло, что всю дорогу, пока ехали домой на метро, мы ловили на себе голодные взгляды пассажиров.

Амелин обожал картошку. Я теперь тоже.

Ребята, Артём и Макс, с которыми жил Костик, уехали на пару дней за город, предоставив нам редкую возможность побыть вдвоем не в общественном месте.

Квартира у них была большая, трехкомнатная, с хорошим ремонтом и очень чистая. Ни за что не скажешь, что в ней живут трое парней. Убирались, конечно же, не они, но то, что Артём за этим тщательно следил, впечатляло.

Ели в комнате, сидя на ковре, с тарелками на коленках, а на низеньком журнальном столике стоял ноут, на экране которого крутились музыкальные видеоклипы.

Мы смотрели их и прикалывались над певцами с самовлюбленными искусственными лицами, над нелепой одеждой, глупыми текстами песен и пафосными сюжетами.

Это было весело и позволяло посоревноваться в сарказме не обижая друг друга.

Мне нравилось видеть, как Амелин смеется над пустяками, как по-мальчишечьи забавляется, весело шутит. Как гримасничает и дразнит меня. Нравилось, что в последнее время он все реже погружался в себя и стал намного спокойнее. Его словно отпускало. И то, что он поселился здесь, определенно сыграло в этом не последнюю роль.

У нормальных людей близость начинается с нежностей – поцелуев или прикосновений – у нас же всегда все начиналось с потасовки: шутливой дружеской возни или принципиального противостояния вроде драки подушками. Подобные баталии проходили бурно и длились до тех пор, пока пожар не разгорался до такой степени, что причина, по которой он начался, уже не имела значения.

Как правило, верх одерживал Костик, и мне приходилось подчиняться, но бывало так, что побеждала я, и тогда он охотно подыгрывал, изображая жертву: стонал, молил о пощаде и смешил меня в самые неподходящие моменты.

Телефон Амелина зазвонил, когда, уложив его лицом вниз и надавив коленом на позвоночник, я пыталась связать рукава толстовки у него за спиной.

– Выключи его, – попросил он.

Не поднимаясь, я с трудом дотянулась до дивана и, подцепив двумя пальцами, выудила трубку.

– Мила, – прочитала вслух. – Вы общаетесь?

– Нет, – сдавленно выдохнул он под моей тяжестью.

– Тогда зачем она звонит?

– Откуда мне знать? Я же не отвечаю ей, глупенькая.

– Вот и не отвечай. – Отшвырнув телефон обратно на диван, я уселась ему на спину. – И где же она сейчас живет?

– В Подмосковье где-то.

Мила была его матерью, но формально ее лишили родительских прав незадолго до его совершеннолетия. Так что бóльшую часть жизни Костик прожил с ней и натерпелся всякого. Нет, она сама и пальцем его не тронула, но регулярно приводила в дом злобных, отвратительных мужиков с садистскими наклонностями. Всех подробностей я не знала, Амелин отказывался об этом рассказывать, но его спина, покрытая шрамами от побоев и жутким ожогом, говорила сама за себя.

Прошлым летом у него умерла бабушка, оставив ему квартиру и дом в деревне. Мила с этим никак не могла смириться и давила Костику на совесть до тех пор, пока он не переписал на нее дом, который она сразу же выставила на продажу. Квартиру же пришлось сдавать.

Я ничего не слышала о Миле с лета, а объявлялась она, только когда ей что-то было от него нужно.

– Ты же не думаешь, что она просто соскучилась?

– Не думаю.

– Хорошо.

– Тоня, – он нетерпеливо подергал плечами. – Ты будешь мучить меня дальше?

– Я тебя не мучила!

– А что же ты делала?

– Пыталась объяснить, что твоя шутка про женскую логику несмешная.

– Тогда почему ты смеялась?

– Потому что ты мной манипулируешь. Это, кстати, тоже тебе нужно объяснить.

Однако настроения продолжать игру больше не было.

Освободив Амелина, я переползла к дивану и привалилась к нему спиной.

– Перезвонишь ей?

– Не собирался. – Он повернулся на бок и, подперев голову рукой, уставился на меня: – А надо?

– Тебе стоит сменить симку.

– Зачем? В звонках из прошлого нет ничего опасного. Они безобидные как тени. А тени означают, что там, где ты, есть свет.

– Для меня, Амелин, твои тени чернее этой самой картины, – я кивнула на стоявшее на комоде «Место на кладбище» и задумалась: – Почему все-таки Гаврилович для обозначения покоя выбрал именно черный цвет?

– А ты знаешь, что черный – это не цвет? – Костик сел по-турецки. – Ну, то есть это ученые так считают. Ведь его нет в цветовом спектре. И когда мы видим черный, это означает, что мы просто ничего не видим.

– Значит, я сейчас не вижу ни эту картину, ни твою кофту, ни твоих глаз?

– Ты видишь отсутствие их цвета.

– В этом есть какой-то особый философский смысл? Потому что если он есть, то я его не понимаю.

– Наверное, есть. – Амелин пожал плечами. – Я специально не думал.

– Подумай, – назидательно сказала я. – А потом смени симку.

– Вот именно это и называют женской логикой. – Он кинул в меня скатанный из фольги шарик. – С нетерпением жду твоих разъяснений.

Его широкая улыбка сияла. Резко подскочив, я бросилась на него. Но он, тут же обхватив меня, перевернул на лопатки и прошептал прямо в лицо:

– Смысл покоя в отсутствии чувств.

Глава 2
Никита

К восемнадцати с половиной годам моим главным открытием стало то, что самое удивительное и непредсказуемое в жизни – это сама жизнь.

Сегодня дела идут хуже некуда, ты подавлен, запутан, разбит. Тебя никто не понимает, ты зол и разочарован. Одиночество кажется бесконечным, а в ближайших планах муть и непроглядная тьма.

Но на следующий день вдруг просыпаешься и неожиданно понимаешь, что все хорошо. Даже очень хорошо, о чем ни подумай. И родители, хоть не идеальные, но вполне терпимые. И друзья пусть с тараканами, но все же надежные, и с учебой не то чтобы сильный напряг, и крыша над головой есть, и еда. А если в ближайшие четыре года не вылетать из универа, можно вообще особо ни о чем не запариваться.

– Ну, хорош, слов нет. Прям Аполлон Бельведерский. Юный Ален Делон. Патиссон – не иначе.

Бабушка, как всегда, тихонько подкралась и, остановившись в дверях кухни, критически наблюдала, как перед большим зеркалом в коридоре я выбираю, что надеть.

– Какой еще патиссон? – Я метнулся в свою комнату.

– Ну, актер такой модный из Голливуда. Думаешь, я отсталая?

Бабушка настырно отправилась за мной:

– Надевай рубашку. Девочки любят аккуратных мальчиков. Ты же с девочками идешь?

– Угу. – Я сделал вид, что полез в шкаф.

– А с какими девочками? Из твоего института? Или с Настей?

Про Настю я не говорил ей ни слова. Зато мой сводный брат Дятел успел наболтать с три короба.

– Угу.

– Что «угу»? – Она принялась машинально хватать вещи со стула и складывать их стопочкой. – Прихорашиваешься, как будто с Зойкой Мироновой на свидание собираешься.

В ее словах звучала провокация, но я пропустил это мимо ушей.

– Во сколько вернешься?

– Не знаю.

– Ты же понимаешь, что из-за тебя мы не спим?

Теперь, когда я с полным правом мог находиться вне дома после двадцати двух ноль-ноль, бабушка пыталась давить на совесть.

– Постараюсь непоздно.

– Ты в прошлый раз так говорил, а заявился в итоге в два.

– Я опоздал на метро.

– Поражаюсь твоему легкомыслию! У нас такой неприятный район, столько приезжих и опасных компаний…

– Ты сама говорила, что опасная компания – это все мои друзья.

– Ой, да, а как там Андрей Трифонов? – тут же переключилась она. – Служит?

– Служит.

– Очень хорошо. Таким, как он, полезно послужить.

Бабушка считала моего лучшего друга Тифона агрессивным и неуправляемым.

Это был общепринятый школьный ярлык, который к реальности имел весьма отдаленное отношение. Да, как-то раз Тифон заставил Малыгина у всех на глазах жрать мел, но это произошло потому, что тот гнобил и унижал пятиклашек.

Да, Тифон побил четверых «мальчиков» из приборостроительного колледжа, чьими справками из травмпункта директриса размахивала на родительском собрании. А то, что этим «мальчикам» было по двадцать лет и они, пьяные, писали в песочницу на детской площадке, никого не волновало.

Да, Тиф подрался с охранником из ТЦ, который лапал девчонок под предлогом того, что заподозрил их в краже.

Много чего было, но всегда по делу.

– И где же он служит? В Москве? – Бабушка вопросительно прищурилась.

Она лучше меня знала подробности жизни Тифона, потому что была в курсе всех главных районных сплетен, а события, происходящие в его семье, вполне тянули на неплохой мелодраматичный сериал с раскрытием тайн отцовства и историей многолетней любви между тетей Таней, матерью Тифона, и папашей Ярика Ярова, еще одного нашего одноклассника, с которым у Трифонова и без того были непростые отношения.

Всплыла эта история совсем недавно, и теперь ее обсуждали все кому не лень.

– В Подмосковье.

– Ну понятно… То он все нос от отца воротил, а как пристроиться понадобилось – сразу присмирел.

– Конечно воротил! – возмутился я. – Девятнадцать лет прошло после того, как Юрий Романович бросил его мать, а теперь внезапно возник и влез в их жизнь. Тиф не хотел, чтобы так получилось. Юрий Романович сам его вынудил.

– Да-да, конечно. – Бабушка делано покивала. – Пытками заставил.

Она цеплялась нарочно, со скуки, поэтому, собравшись за две минуты, я поскорее вылетел из квартиры, пока не успел ей нагрубить.

На самом деле насчет Зои бабушка не ошиблась. Я шел встречаться не только с Настей.

Перед тем как уйти в армию, Тифон взял с нас с Лёхой слово, что мы не дадим Зое скучать. Будем везде водить и веселить, чтобы ей вдруг снова не пришло в голову, что она устала от однообразия и предсказуемости. И данное обещание мы добросовестно выполняли. Иногда, если наше учебное расписание совпадало, ходили втроем гулять по району, но гораздо чаще развлекали Зою порознь. Лёха – вытаскивая на вечеринки, а я в основном звал в кино.

В этот раз мы должны были встретиться с ней на нашей станции в метро, а с Настей пересечься в центре, потому что она ехала с мамой из гостей.

Зою я увидел сразу, как только начал спускаться по лестнице: ее рыжую гриву невозможно было не заметить. Однако каково же было мое удивление, когда рядом с ней я обнаружил еще одну рыжую девчонку: она была в короткой юбке и с укладкой, как на выпускной.

Присутствие Зоиной младшей сестры Нины ничуть не обрадовало. Несмотря на то, что выглядела она весьма привлекательно, долго находиться в ее обществе мог человек только с очень крепкой нервной системой. Кто-то вроде Ярослава.

Я очень надеялся, что Нина с нами не поедет. Но ошибся.

– Ты, Горелов, не думай, – тут же заявила она, как только мы устроились возле дальних дверей вагона. – Я на это ваше дурацкое кино только от отчаяния согласилась.

– Дома – вешалка, – пояснила Зоя. – Мама с Соней и Толиком приехали. У них на даче обогревательный котел сломался, теперь пробудут здесь пару недель.

– Маленькие дети – это кошмар, – сказала Нина. – Никогда не заводи детей. Это такие вечно орущие и требующие жрать пиявки. Вся квартира провоняла мясными пюрешками и памперсами. А когда Сонька спит, все должны сидеть на кухне, потому что деться больше некуда. Если они через неделю не свалят, я реально из дома уйду. У тебя там случайно лишней комнаты нет?

– Я и сам с Ванькой в одной.

Нина брезгливо скривилась:

– Я бы даже на твоего Соломина согласилась.

– А как же Яров?

Время от времени Нина встречалась с Ярославом, но с учетом ее отвратительного характера периоды их перемирия длились недолго. Ярослав по праву считался гордостью школы. Он прекрасно учился, имел спортивные достижения, нравился учителям, а также был достаточно красив и независим, чтобы заслужить общественное признание. И до тех пор, пока он этим летом не окончил школу, Нина, оставаясь рядом с ним, чувствовала себя королевой.

– Его мама терпеть меня не может. – Нина передернула плечами. – А Ярослав скачет перед ней на задних лапках.

– Конечно скачет, – удивился я. – Она же болеет.

Нина поджала губы, но препираться не стала.

– А я люблю Соньку и возиться с ней люблю, – сказала Зоя. – Но Нина права – жить всем вместе ужасно. Мама орет, потому что ее злит, когда на семи метрах в кухне столпотворение, Толик докапывается по всякой фигне, Нина психует, а спрятаться от всего этого можно только в ванной, но туда тоже вечно очередь.

– Ну, вернется Тиф, сможешь перебраться к нему. Он же звал тебя.

– Не знаю. – Зоя помялась. – Я к такому еще не готова.

– К какому такому? – вытаращилась на нее Нина. – Это же просто квартира. Представь, что ты ее снимаешь. Не свалишь – я сама к нему перееду.

– Переезжай, – согласилась Зоя. – Только ты у него не то что на семи метрах – из круга на полу не выйдешь.

Я расхохотался. Подобное было вполне в духе Тифона. Однако Нина оскорбилась:

– Думаешь, ты такая особенная и распрекрасная? Трифонов вообще с тобой из жалости стал встречаться. Потому что ты сама на него повесилась и не отлипаешь. Думаешь, я не в курсе, что он не хотел, а ты его шантажом заставила?

– Не говори глупости. – Зоя растерялась.

– А кто мне плакался, что он тебя избегает и держит во френдзоне?

– Это не потому!

– Да-да, Тифчик же отличный друг, вот и не бросает друзей в беде. – Нина состроила гримасу. – Иначе с чего бы ты ему сдалась?

– Это ты перед Никитой концерт устраиваешь?

Зоя изо всех сил старалась держать себя в руках.

– А смысл? Он-то в теме.

– В какой теме?

– Да ты у него спроси. – Многозначительно подмигнув мне, Нина медленно прошла по проходу и встала у соседних дверей.

Зоя с тревогой посмотрела на меня:

– О чем это она?

– Понятия не имею.

Это было абсолютной правдой. Нина блефовала, но Зоя встревожилась не на шутку:

– Пожалуйста, скажи. Очень тебя прошу. Тифон про меня что-то такое говорил?

– Да нет же. Нашла кого слушать. Сестру свою не знаешь?

– Знаю, поэтому и спрашиваю. Кажется, она что-то конкретное имела в виду. У Андрея кто-то есть?

– Где? В армии? – усмехнулся я. – Соберись Тиф завести себе кого-то, ты бы первая об этом узнала. У него же принципы и понятия. Это такой же незыблемый закон, как закон гравитации.

– Ты прав. – Зоя схватилась за лацкан моей расстегнутой куртки и принялась с волнением его теребить.

– Что у вас с ней происходит? – Я кивнул на Нину.

– Трудно объяснить. Она и раньше сложная была, а сейчас совсем с катушек слетела. Цепляется по каждому пустяку. Всякую ерунду выдумывает, чтобы меня позлить. Подружкам своим обо мне гадости рассказывает. И я уже не знаю, где правда, а где ее домыслы.

Вся надушенная и сияющая, Настя уже нас ждала. В голубых глазах светилась улыбка, длинные светлые волосы блестели, а нежно-розовая помада на губах приятно пахла чем-то сладким.

Я схватил ее за руку и не отпускал до самого кинотеатра.

Мы с ней часто ходили в кино, оба любили его и могли потом часами взахлеб обсуждать даже самый пустяковый фильм.

Её легко мог заставить заплакать грустный или трогательный момент в кино, она переживала из-за плохих новостей в Интернете, любила детей, животных и вообще всех, кто казался ей беззащитным. Но с той же легкостью умела и радоваться. Часто простым мелочам или необычным стечениям обстоятельств: счастливому билету, хорошему сну, любимой песне, заигравшей в кафе, человеку, похожему на какого-нибудь актера или блогера, красивым картинкам в Интернете, смешным названиям блюд в меню.

Если у нее было хорошее настроение, она все время меня целовала. При каждой подвернувшейся возможности, просто так, без всякого повода. В метро, на эскалаторе, в очереди за билетами, иногда на ходу. Это был ее способ выражения радости, и мне он нравился.

В этот раз фильм оказался довольно примитивный, так что обсуждать было нечего. Как только мы вышли из зала, Нина тут же объявила, что проголодалась, но на фуд-корт не пойдет, потому что «такое» не ест.

Тогда Настя предложила отвести нас в дешевый китайский ресторанчик неподалеку, который быстро отыскался среди дворов в полуподвале старого жилого дома. Маленький темный, с традиционной подсветкой красных бумажных абажуров, такими же красными креслами и золотыми драконами на стенах.

Девушка-китаянка в черном фартуке постелила перед каждым из нас полосатую бамбуковую салфетку и выдала по тоненькой дощечке, внутри которой оказалось меню.

Настя объяснила, что порции у них огромные, поэтому можно заказать одну тарелку на четверых, что выходило почти даром. Особенно рис. Рис с говядиной, грибами, креветками, свининой, овощами, чем-то там еще, что я не запомнил, предоставив девчонкам выбирать самим.

Сначала на высокой деревянной подставке нам принесли черный пузатый чайник и четыре маленькие чашечки без ручек. От чая шел сладковато-терпкий аромат; разлитый по чашкам, он казался совершенно прозрачным. Настя сказала, что это улун и в переводе означает «темный дракон».

Напоминание о темном драконе вызвало улыбку. Зоя перехватила мой взгляд. Мы подумали об одном и том же. Татуировка черного ширококрылого дракона была набита на шее у Тифона, поэтому, не успев даже попробовать этот чай, я уже его полюбил.

Рис оказался настолько вкусный, что, пока мы его ели, почти не разговаривали, зато потом на всех накатило довольное умиротворение.

Девчонки заказали еще один чайник и, долго выбирая десерт, остановились на фруктовых шариках в карамели. Однако вместе с шариками на маленьком белом блюдечке нам принесли небольшое узорчатое пирожное, напоминающее кекс.

– Комплимент от нашего шеф-повара. Лунный пирог «Юэбин», – произнесла с сильным азиатским акцентом официантка, сунув мне в руки тарелку. – Для самой красивой девушки этого вечера.

Я завис буквально на несколько секунд, а когда поднял голову, чтобы уточнить, кому именно предназначается пирог, официантки уже и след простыл. Пришлось поставить блюдце на середину стола.

– Нет уж, Горелов. – Глаза Нины азартно заблестели, и, схватив пирог, она протянула его мне. – Отдай самой красивой из нас.

– Издеваешься? Откуда я знаю, что там у шеф-повара в голове?

Зоя взяла пирог у Нины и поставила перед ней:

– Все и так знают, что самая красивая – ты.

Но Нина снова подвинула блюдце мне:

– Пусть выбирает.

– Не хочу участвовать в ваших разборках. – Я мигом вспомнил неприятную сцену в метро.

– Ты, Горелов, всегда соскакиваешь, когда дело доходит до ответственных решений, – Нина дразнила нарочно.

– Нина, перестань! – Зоя попыталась забрать у меня блюдце, но на этот раз я сам схватил его.

Немного подержал навесу перед Нининым носом и, глядя на ее надменную улыбочку, резко поставил перед Зоей.

– Это твой выбор? – Нинина улыбка стала еще шире.

– Именно, – раздраженно выпалил я. – Довольна?

– Я-то довольна. – Она посмотрела на меня взглядом победительницы. – А вот будь я на месте Насти, то послала бы тебя прямо сейчас.

И тут до меня наконец дошло, в чем подвох. Дурацкая Нина опять все перекрутила.

Настя хотя и старалась улыбаться, заметно сникла. Я схватил ее под столом за пальцы:

– Не обижайся. Я спас тебя: этот пирог выглядит жутко калорийным.

Зоя потупилась, а Нина с интересом следила за Настиной реакцией.

– Разве можно на такое обижаться? – поспешно откликнулась та. – Я же знаю, что я не самая красивая.

– Конечно красивая! – Я почувствовал, как под свитером взмокла спина. – Просто, просто…

– Просто Никита отличный друг, – вступилась за меня Зоя. – Я ему сегодня столько жаловалась, что он меня пожалел.

– Это хорошо, – рассеянно ответила Настя.

– Ну-ну, – Нина деловито покивала. – Интересно получается, раньше ты его жалела, а теперь он тебя.

– Прекрати быть такой дурой! – набросилась на нее Зоя выйдя из себя.

– Сама дура! – парировала Нина.

В этот момент возле нашего стола снова возникла официантка и, широко улыбаясь, принялась сбивчиво извиняться. Но, только когда она забрала стоявшее перед Зоей блюдце с Лунным пирогом, до нас дошло, что она перепутала столики и «комплимент» предназначался не нам.

– Она тебе нравится? – прямо спросила Настя, когда, распрощавшись с Мироновыми в метро, я отправился провожать ее до дома.

– Ты обиделась из-за какого-то дурацкого пирога? – Обхватив за плечи, я попытался заглянуть ей в глаза, но она смотрела на покрытую ледяной корочкой дорогу перед собой.

– Есть такие люди, которые хотят нравиться всем и быть хорошими для всех. И лучше уж ни с кем не дружить, чем с теми, кому нельзя доверять.

– Это мне нельзя доверять? – оскорбился я. – Да я потому так и сделал, что Зоя мой друг, который нуждался в помощи. Так было надо, чтобы Нина о себе много не воображала. Она постоянно цепляет Зою. Я был уверен, что ты поймешь.

Мы остановились возле Настиного подъезда.

Начало декабря выдалось морозным. Изо рта шел пар, я потянулся к ней, чтобы поцеловать на прощание, однако Настя отступила назад:

– Всё в порядке. Ты сделал, как считал нужным и правильным. Зоя на самом деле самая красивая. Это честный выбор. Пока.

Сухо чмокнув меня в щеку, она ушла. Вроде и не ссорились, но на душе сделалось тошно.

Похоже, я вновь накосячил.