Однако, там уже началось, он ничего не замечает, всё шагает, шагает, и с каждым шагом злоба его растёт. О, если бы только могла вместить его грудь, то в неё влилось бы столько злобы, что он, вместе со своим гримом, вместе с этим огненно-красным плащом, превратился бы в настоящего дьявола.
«О, смерть, о, смерть, когда же ты
Мне дашь успокоенье?
Коль ты бежишь, коль ты бежишь,
Так я пойду к тебе-э-э навстречу»…
Фауст отлично взял эту высокую ноту: «к тебе-э-э» и разбудил его от мучительного забытья. «Однако, сейчас мой выход! Боже мой!» Он схватился за голову и заковылял по узкой, грязной и тёмной лестнице вниз, в преисподнюю, так как Фауст уже предавал проклятью «все радости земные и цепи земной тюрьмы», «состав телесный, несовершенный и больной» и пр., и пр.
– Ваш выход, ваш выход! – шипел над головой его сценариус.
Через минуту он уже выползал из-под земли, окружённый красным заревом, приложив одну руку полукругом к боку, а другой указывая на свою грудь. Голова его дрожала от волнения, а перо на шляпе трепетало, словно колеблемое бурей.
«Во-о-о-т и я!..»
– возгласил он и побледнел, и ноги его готовы были подкоситься. Голос его одеревенел, он сам не слышит своего голоса. Судьба смеётся над ним. Он откашлялся и продолжал:
«Чему ж ты дивишься?..»
А Фауст, в самом деле, глядел на него и дивился. Да и было чему подивиться. Мефистофель пел не басом, как полагается, и как пел и он столько раз, а каким-то дряблым, разбитым тенорком. Что сталось с Мефистофелем?
* * *
Минул второй акт. В уборной примадонны было тихо. Она сидела одна. На ней было скромное белое платье, подпоясанное стальным кушаком. Две русые тяжеловесные косы спускались до колен; в руках она держала молитвенник с бархатным малиновым переплётом. Она стояла перед зеркалом в скромной позе смущённой Маргариты и находила, что ей это очень идёт. Она была хорошенькая. На сцене она – новинка, Маргарита – её третья роль.
Дверь скрипнула, она подняла голову.
– Кто там?
– О, свои, свои! Не беспокойтесь; это я, влюблённый в вас Фауст…
– Что? Что это значит?
– Влюблённый Фауст! Ха, ха, ха! Фауст влюблён в Маргариту, а я – в вас… Что ж тут удивительного? Ха, ха, ха, ха!..
– Вы с ума сошли!.. Уходите, пожалуйста!..
Она вспылила. О, да ведь она была ещё так неопытна. Ну, что тут дурного, в самом деле, что он, первый тенор, ухаживает за нею, примадонною? Это так естественно.
Он был хорошо сложён. Лицо его было довольно красиво и без грима. Он носил свои усы и свою эспаньолку. Правда, это лицо напоминало лицо парикмахера, но тем не менее 1 тенор считался дамским любимцем. Волос на его голове было немного; ведь он уже лет 12 исполнял роли любовников и считался дамским любимцем… Но он умел хорошо носить парик.