Иллюзия

– Или что эта плоскость является частью какой-то фигуры, тогда к «вперед-назад» и «вправо-влево» добавляется «вверх-вниз».

– Да. Именно так. И эта точка начинает исследовать все вокруг себя, искать доказательства или косвенные улики того, что на самом деле Мир не одномерен, как она его видит, а много сложнее и прекраснее. Понимаете?

– Понимаю. Очень хорошо понимаю. Весь Мир для точки был заключен в одном измерении – длина, по которому она и могла перемещаться, но тут, откуда ни возьмись, добавляются новые характеристики – ширина и высота. И…

– Никакого и. Как бы вы ни старались, добавить еще одно измерение не получится. Ваш мозг просто перегорит, но ничего не придумает. И вот тогда, будучи трехмерными, – Агафья Тихоновна приподняла плавник, – и осознавая свою беспомощность, мы можем обратиться к цифрам, которые никогда, никому и ничего не запрещают, а с легкостью могут принять все что угодно, даже сто или тысячу измерений в окружающем нас Пространстве. И математика в состоянии не только с лёгкостью принять, но и описать эти Пространства, что совсем немаловажно.

– Я очень хорошо понимаю о чем вы говорите.

– Это очень хорошо, – Агафья Тихоновна довольно улыбнулась, – это значит что дальше будет легче. Вопрос – стала ли общая картина Мира сложнее от того что некая точка вдруг поняла что хоть она сама и может двигаться только вперед и назад по прямой, но все-таки существуют и другие возможности? Общая картина Мира разве усложнилась? Да, с одной стороны да, – Агафья Тихоновна развела плавники в стороны, как бы говоря – ну что тут поделаешь, – но с другой стороны, стало только понятнее и проще. Согласны ли вы со мной?

– Согласен, полностью согласен.

– Тогда давайте вернемся к тому с чего начали, – акула улыбалась, довольная тем что я понимаю ее практически с полуслова, – на чем мы остановились, подождите, дайте вспомнить, – она смотрела на зажатые в своих плавниках бутылочки со временем, – ах, да, на парадоксах. Итак, мы достигаем скорости Света, а попросту нуля, и перестаем уменьшаться вместе со всем, нас окружающим, так?

– Да, да, – я кивнул головой стараясь не пропустить ни слова.

– И нас интересует почему мы не замечаем того, что относительно других вещей становимся больше, так? Ведь если все остальное, имеющее отрицательную скорость, продолжает уменьшаться, то мы с вами имеем скорость ноль, а попросту говоря, мы наконец-то смогли остановиться и отдышаться от постоянного движения, так? И, конечно, мы должны заметить нечто невероятное, а именно – все окружающие нас предметы становятся все меньше и меньше, можно даже сказать что стремительно от нас удаляются, но не в одном измерении, как мы привыкли считать скорость, а сразу в трех, понимаете?

– Да, мне кажется начинаю понимать, – я весь превратился во внимание, и казалось, мои мозги заскрипели, переворачиваясь с ног на голову.

– Даже сейчас вам трудно это понять, – Агафья Тихоновна не теряла надежды, – просто представьте что сама скорость бывает не только одномерной, но и двух или трехмерной. Возьмем, например, надутый воздушный шарик, – она достала его из-за спины, и поднесла прямо ко мне, – я могу прямо сейчас отодвинуть его подальше от вас, и используя элементарные физические формулы мы сможем вычислить скорость его движения. Это будет одномерная, линейная скорость, скорость воображаемой точки на прямой, так?

– Да, конечно.

– А теперь смотрите, – она разжала плавник, и шарик быстро сдулся, сморщился и упал на спину Артака, на которой мы сидели, – шарик стал дальше от вас? Да, – Агафья Тихоновна сама отвечала на свои же вопросы, – мы его перемещали? Нет. Но он отдалился от вас, причем сразу и по длине и по высоте и по ширине, понимаете? Просто скорость его изменения была трехмерной, а никак не линейной, как мы все привыкли считать.

– И мы с вами, достигнув нулевой скорости, то есть скорости Света, как будто находимся в спокойном центре системы координат с неизменными координатами ноль, ноль, ноль? Посреди бушующего шквала постоянных изменений?

– Да, да, да! – Агафья Тихоновна захлопала в ладоши, – только добавьте еще один ноль – Время. Ибо оно становится равным нулю тоже, а попросту исчезает.

– И поэтому Свет неизменен и игнорирует Время?

– Вы очень умны, – Агафья Тихоновна взяла в плавник бутылочку с мгновениями, и открутила крышку, – для трехмерного создания вы просто невероятно умны! Но посмотрим что будет дальше, – она смотрела прямо мне в глаза, – давайте для математической простоты предположим, что каким-то образом мы с вами все-таки достигли скорости Света, то есть нуля и тем самым перестали уменьшаться, – Агафья Тихоновна подождала пока я кивну в знак согласия и продолжила, – давайте также зафиксируем этот момент для наглядности, так сказать, остановим мгновение, – она хитро посмотрела на меня и выплеснула содержимое одной из бутылочек прямо в воздух.

Жидкость, с легким шипением растворилась в Пространстве, заставив замереть все вокруг.

– Вот вам реальный замороженный участок Времени и Пространства, где ничего не изменяется, – Агафья Тихоновна, как всегда, из-за спины, достала линейку с сантиметровой шкалой и протянула ее мне, – измерьте что-нибудь, пожалуйста.

Я взял линейку и оглянулся вокруг, размышляя над тем, что же мне измерить. Как назло, вокруг была пустота. Агафья Тихоновна, наблюдая за мной, и видя мою растерянность, вдруг выхватила из Пространства какую-то маленькую кометку, пролетавшую в полуметре от нас и протянула ее мне. Я все понял без слов и тут же приложил к комете линейку.

– 54 сантиметра .

– Отлично, запомните эту цифру, – Агафья Тихоновна аккуратно повесила комету на тоже самое место, – вы помните, что и Пространство, и Время, сейчас заморожены в одном математическом мгновении, и в этом мгновении ничего не изменяется?

– Да, да, конечно, я помню.

– Теперь допустим, что прошел определенный отрезок Времени, и все вокруг уменьшилось ровно в два раза, – акула опять подождала пока я кивну в знак согласия, – наша задача зафиксировать следующее мгновение, в котором мы сами, как двигающиеся со скоростью Света, не изменимся, но все вокруг уменьшится ровно в два раза.

– Да, я понимаю.

Агафья Тихоновна поколдовала что-то с бутылочкой, и новая порция грязно-серой бурлящей жидкости оказалась на воле. Так же как и в первый раз, с легким шипением, она растворилась без следа. Вокруг нас ничего не изменилось, все было недвижимо и статично. Акула, оглянувшись по сторонам, схватила зависшую на том же месте ту же самую комету и опять протянула ее мне. Внешне комета показалась мне точно такой же как и в прошлый раз, если какие-то изменения и произошли, то незначительные, неуловимые невооруженным глазом. Я тут же поднес линейку, которую все это время держал в руках, к комете.

– 27 сантиметров, – от удивления я открыл рот, не в силах более вымолвить ни слова, – но позвольте.. Как же так? Она стала в два раза меньше, но выглядит точно так же, как и в прошлый раз. Значит и мы уменьшились, раз не замечаем разницы?

– Нет, мы не уменьшились, иначе бы уменьшилась и линейка, которая все это время была у вас в руках, не так ли? – Агафья Тихоновна усмехнулась и хитро посмотрела на меня, – ведь линейка все это время двигалась как и вы, со скоростью света, и не подверглась уменьшению.

– Но как тогда все это происходит? – мысли сбились в кучу, и я окончательно потерял способность к размышлению.

– Время играет с вами, – акула сокрушенно покачала головой, – а ваш мозг подыгрывает ему. Но я попытаюсь объяснить.

– Да уж, сделайте одолжение.

– Каждое мгновение вокруг вас формируется абсолютно новая реальность, но с чем мы можем ее сравнить? Только с тем что было, не так ли? А где находится то, что было? Назовите мне такое место, куда ваш мозг может отправиться чтобы сравнить то, что есть сейчас, с тем, что было ранее?

– Я… Я не знаю… Что это за место такое?

– Ваша память, что же еще? – Агафья Тихоновна тихонько засмеялась.

– Моя память – такое же место для хранения прошлых мгновений, как и вселенская кладовка? – моя челюсть опять отвисла.

– Конечно. Прошлое ваш мозг заменяет памятью, а будущее – ожиданием, но это совсем не значит что все, находящееся там, перестает существовать. Оно хранится в таком же замороженном и неизменном состоянии, ибо мертво. Мертво для вашего трехмерного разума, но только для него. Он считает прошлое мертвым, а значит, неизменным.

Я так и продолжал сидеть с широко раскрытым ртом, но это мне совершенно не мешало внимательно слушать Агафью Тихоновну.

– И нынешнюю комету, уже уменьшенную в два раза, – она покрутила ее в плавниках, – вы можете сравнить только с той кометой, которая осталась в вашей памяти. Более ни к чему у вас доступа нет, ибо возможности мозга очень и очень ограниченны. Это понятно?

– Да, это понятно.

– Но ваш мозг ошибается, – Агафья Тихоновна, казалось, была готова сказать нечто сногсшибательное, ее всю распирало от находящейся внутри информации, она уже просто не могла сдерживать ее напор, – ваш мозг очень сильно ошибается, убедив себя что прошлое статично и неизменно.

– Я… Я не понимаю.

– Прошлое, как и будущее, пластично и поддается коррекции, и ваша кладовка с нагромождением прошлых событий, точно так же, как и все остальное, изменяется каждое мгновение. И если бы вы смогли сейчас туда залезть, чтобы измерить вот эту самую комету, она была бы ровно 27 сантиметров. Хотя запомнили вы ее в два раза большей. Бинго! – акула сама захлопала в ладоши, любуясь моим изумленным выражением лица, – и именно поэтому, отправляясь в вашу память, чтобы сравнить, вы находите там комету, уже уменьшенную в два раза. Понимаете? И когда вы, довольный и счастливый, возвращаетесь назад, в настоящее, то не находите никакой разницы. Ни видимой, ни измеряемой разницы…

– Ааааа… – только и смог промычать я, лихорадочно соображая, – то есть прошлое меняется с той же легкостью, что и настоящее?

– Ну конечно же. Оно никуда не девается и продолжает существовать в живой и постоянно меняющейся Природе, что бы про это ни думал ваш мозг.

– Но позвольте, а если я измерю себя вместе с кометой, в двух разных мгновениях, каков будет результат?

– Вам нет необходимости возвращаться в прошлое, чтобы сравнить себя самого тогда с самим собой сейчас, не так ли? Ибо вы постоянно присутствуете сами с собой в настоящем моменте.

– Да, конечно.

– И тут ваш мозг становится некомпетентен, ибо доверяет более всего тому что видит. А видит мозг только то, что знает. И в конце концов, он показывает вам фильм, даже отдаленно не напоминающий реальность. Ну вы и сами видели, – Агафья Тихоновна кивнула на безмятежно летящего Артака, напоминая мне о том как выглядит Мир глазами дракона.

– Мне кажется я понимаю.

– Еще бы, вы понимаете. Конечно, вы понимаете.

– Но есть еще вопрос. Что вы имели в виду, когда употребили термин «математическое мгновение»?

– Ооооооо, – Агафья Тихоновна от удивления широко распахнула глаза, – вы заметили! Это очень и очень важный момент. Наверняка, вас также заинтересовало, а почему это комета, между двумя замороженными мгновениями не поменяла свое местоположение в Пространстве?

– Да, именно об этом я и хотел спросить. Я подумал, и решил, что математическое мгновение – это нечто абстрактное, и скорее всего, равное нулю, не так ли? Тогда получается что мгновеньем раньше или мгновеньем позже – неважно, ибо ноль плюс ноль всегда ноль, ведь так?

– Да, вы совершенно правы, – акула все внимательнее присматривалась ко мне, словно пытаясь понять до какой глубины простираются мои познания об абстрактных величинах.

– И несмотря на то, что мы использовали три мгновения…

– Три? – акула прищурилась, – какие три?

– Первое мгновение, которое мы заморозили, – я считал загибая пальцы на руке, – второе, которому мы позволили пройти мимо, дабы дать возможность всему уменьшиться, и третье, контрольное, которое мы опять заморозили, чтобы провести эксперимент, правильно?

– Совершенно верно, – Агафья Тихоновна утвердительно кивнула и, как мне показалось, опять с восхищением посмотрела на меня, – совершенно верно, продолжайте, продолжайте же вашу мысль. Она даже сейчас уже, даже выраженная в такой форме, попахивает гениальностью.

– Именно поэтому комета не сдвинулась с места, ибо за одно, равное нулю мгновение, она не в состоянии изменить свое местоположение, независимо от скорости, с которой она двигается, ведь так?

– Да.

– Но тем не менее, за тоже самое мгновение все изменилось, уменьшившись в два раза, правильно?

– И это верно.

– Тогда если предположить что в одной секунде миллион или даже миллиард мгновений, и в каждое их них Мир будет сжиматься в два раза, получается что? Получается полная белиберда…

– Нет, что вы… – Агафья Тихоновна мягко поправила меня, – получается классический и очень милый парадокс. И как вы верно заметили, парадокс не математический, ибо математике все равно, а парадокс физический, парадокс физики нашего трехмерного восприятия действительности, которым мы должны пренебречь, если желаем понять Истину.

– А в математике парадоксов не бывает?

– Нет, после того как в математику ввели понятие «ноль» и «бесконечность», она навсегда избавилась от всех возможных парадоксов, ибо эти величины сами парадоксальны, и они перетянули на себя одеяло парадоксальности с любой математической формулы. Ведь что такое эти две величины, с точки зрения, например, физики? Нам так и не удалось это объяснить и понять, тогда как математика с легкостью и изяществом оперирует абстрактными величинами, позволяя вам выйти за рамки трехмерности вашего мозга.

Некоторое время я просто сидел и молчал, размышляя, пробуксовывая в своих мыслях, возвращаясь на несколько шагов назад, чтобы еще раз прокрутить в голове все услышанное и сказанное, пытался сконцентрироваться на происходящем, и в конце концов, надежно закрепив в памяти пройденный материал, обернулся к Агафье Тихоновне. Она, видимо решив дать мне столько Времени, сколько необходимо, чтобы разобраться со всем самостоятельно, перебирала содержимое моего рюкзака. Бутылочки с цветом, которые она иногда доставала, освещали Пространство вокруг нас ярко, бело и солнечно, и опять было не разобрать, какой цвет там был первоначально. Они светились бесцветно, наполняя меня какой-то непонятной мне самому уверенностью в том, что все идет именно так как надо, что все движется именно в ту сторону, в которую необходимо всем нам. Всем нам, без никаких исключений.

18

– И все-таки, почему цвет почти пропал? – я взглядом показывал на рюкзак в руках акулы, имея в виду разноцветные бутылочки внутри него.

– Я не знаю, – Агафья Тихоновна закрыла рюкзак и проверила не расходится ли замок, – я могу только предполагать.

– И каковы предположения?

– Думаю, существует несколько вариантов, почему так происходит. Может быть верен один, а может другой, вполне вероятно также что частично верны оба из них, – Агафья Тихоновна усмехнулась, – не исключено что есть и третий, неизвестный ни мне, ни вам, и он-то и может оказаться правильным. Мы можем только предполагать, не более того.

– И все-таки каковы ваши предположения?

– Так как сами цвета являются лишь особенностью восприятия человеческого зрения, логично было бы предположить что потихоньку вы становитесь драконом.

– Я? Драконом? – я поперхнулся от неожиданности слюной, – в каком смысле?

– В самом что ни на есть прямом.

– Внешне? Внутренне?

– Ну внешне вы остались человеком, – Агафья Тихоновна осмотрела меня с головы до ног, даже пощупала, и усмехнулась, – это я вам точно говорю, а вот насчет внутренних изменений мне неизвестно. Это надо у вас спросить.

– Но внутреннее всегда определяет внешнее, не так ли?

– Так ли, так ли, – она засмеялась, – но далеко не всегда. Внутренние изменения недоступны глазу, они доступны одному лишь Сознанию. И лишь Сознание, перестроившись в соответствии с новыми реалиями начинает изменять внешнее, понимаете? Существует промежуток, в котором, уже изменившись внутренне, вы все еще остались неизменны внешне. Вы видите окружающий вас Мир таким же красочным как и прежде? Я имею в виду не яркость Света, а насыщенность цветов?

– Я… Я не знаю. Если какие-то изменения и произошли, то совсем незначительные, и если даже это так, то происходят они постепенно, понимаете, давая мне время к ним привыкнуть, – я оглядывался вокруг в поисках цветов, которые мог бы оценить, – поэтому не могу вам сказать точно. Солнца на небосводе как были красными, так и остались, но изменилась ли насыщенность цветов я не могу определить на глаз.

– Я понимаю, – Агафья Тихоновна тоже посмотрела на солнца и повернулась ко мне, – неважно, это всего лишь одно из предположений, не забывайте.

– Но если оно верно, значит я постепенно превращусь в дракона?

– Вне всякого сомнения, – Агафья Тихоновна кивнула головой и ласково потрепала Артака за шею, шепнув ему что-то на ухо, – непременно превратитесь.

– Хм… И это обязательно?

– Выглядеть как дракон?

– Да.

– Стать драконом – это, скорее, неизбежность. Но выглядеть как дракон необязательно. Есть один нюанс, – она улыбнулась, – любой из существующих драконов сам выбирает свой внешний вид. Возможно, вы встречали уже нескольких, но не смогли разглядеть за принятым телесным обликом драконью сущность.

– А вы? Вы случайно не дракон?

Я? – Агафья Тихоновна громко рассмеялась, – я? Я несомненно им стану, но только вместе с вами, – она хитро прищурилась и добавила, – в одно и тоже мгновение и ни одним мгновением раньше или позже.

– Если я верно вас понимаю, мы станем одним и тем же драконом? – тут уже хитро прищурился я, – не так ли?

Агафья Тихоновна молча и неопределенно качнула головой. Невозможно было определить однозначно что она имела в виду. Немного помолчав, мы вернулись к обсуждению возможных вероятностей и предположений.

– А может быть и не в вашем превращении дело. Возможно, изменились совсем не вы, возможно изменились сами краски. Ведь все-таки, мы приближаемся к черной дыре, и все физические объекты, что вполне логично, могут изменять свои свойства и качества.

– Но ведь цвет – это не свойство? Цвет – это особенность человеческого восприятия?

– Да, конечно. Но если изменится качество воспринимаемого человеческим глазом объекта, уж наверняка изменится и видение того кто воспринимает, то есть то, что вы видите. И цвета в том числе.

– Наверное, вы правы.

– Я права? Что вы. Это вы совершенно правы.

Я посмотрел на Агафью Тихоновну и мне в голову пришла одна, как мне показалось, замечательная идея.

– А вы воспринимаете цвета?

– Совсем немного. Нельзя сказать что я их совсем не вижу, в сетчатке моего глаза присутствуют воспринимающие цвет рецепторы, однако их количество незначительно. Если говорить вашим языком, то акулы видят окружающий Мир в слабо окрашенном сером или зеленоватом цвете, – Агафья Тихоновна развела плавники в стороны, что должно было означать сожаление, – это и не удивительно. Акулам незачем любоваться пейзажем морского дна, им гораздо важнее видеть присутствие объекта в воде, его удаленность, размеры, и получить общее представление о его пищевой ценности. Так что яркое цветное зрение нам совсем ни к чему.

– Жаль, а я думал…

– Я знаю что вы думали. Вы хотели попросить меня взглянуть на бутылочки с краской чтобы узнать изменился ли цвет. Но не думаю что смогу вам в этом помочь, – акула, казалось, и сама была расстроена.

– Да, хотел.

Я было приуныл, но Агафья Тихоновна немного подумав, добавила:

– Однако, у акул, как впрочем и у некоторых других животных, например, у кошек, все-таки есть одно существенное отличие от человеческого зрения, не знаю только, поможет ли это нам.

– Что? Какое?

– Особенностью акульего глаза является наличие за сетчаткой специального слоя, который возвращает любой, сумевший проскользнуть незамеченным, лучик света обратно в сетчатку. Это своеобразное зеркало, отражающее назад необработанный свет. В результате чего ни один луч света, попадающий в глаз акулы, не останется без должного внимания и рассмотрения.

– Ух ты, – я в восхищении посмотрел на Агафью Тихоновну, – получается что вы не имеете слепых пятен?

– Да. Получается что я вижу гораздо острее человека, не говоря уже о том, что я вижу абсолютно все вокруг. Но не знаю, поможет ли это нам решить вопрос с цветом краски в бутылочках.

– Вы говорите, что это какой-то особый, напоминающий зеркало, слой?

– Да, именно зеркальный. Когда, шагая в темноте, вы видите сверкающие глаза кошки, это возвращается попавший на зеркальце за сетчаткой свет. Представляете теперь, сколько света проходит необработанным мимо сетчатки человека?

Я приблизился к Агафье Тихоновне вплотную и заглянул в черные, словно покрытые лаком глаза. Мое отражение было достаточно четким, но немного искаженным, закругленным по краям. Глянцевые, блестящие глаза акулы постепенно пропускали меня внутрь, позволяя увидеть их строение. Агафья Тихоновна тоже всматривалась в мои, широко распахнутые глаза, и ей казалось (а может быть и нет) что мой зрачок приобретает вертикальный, драконий разрез, одновременно окрашиваясь в блеклый, грязно-желтый цвет. Некоторое время мы просто привыкали к картине, открывшейся нашему, теперь уже новому взору и постепенно погружаясь в зеркала друг друга, все равно что сливались в одно, цельное существо с общими мыслями и желаниями.

Одновременно с кажущимся изменением облика моих глаз я начал слышать мысли Агафьи Тихоновны так же четко как и свои, и каково же было мое удивление, когда это оказались они же, словно отраженные в зеркале мои собственные мысли, плавно перетекающие между двумя отдельными существами, как между двумя зеркалами, и не встречающие на своем пути никаких физических преград.

Агафья Тихоновна первой очнулась от некоторого оцепенения, охватившего нас и мягко отстранила меня.

– Вы превращаетесь в дракона, тут и думать нечего.

– Это хорошо или плохо?

– Это закономерно и ожидаемо.

– Но что именно меня превращает?

– Ваше Сознание. Оно способно, конечно, и на большее, но и вы только в самом начале пути.

– И я смогу летать?

– Вы сможете все что угодно. Драконы – это высшие существа.

– Высшие?

– Высшие, но не как боги, ибо никаких богов нет, и вам это хорошо известно, а высшие в своем Сознании, высшие в способности понять, высшие во всех своих способностях и возможностях, высшие в своей свободе изменяться, высшие по своей Природе, ибо слившиеся с ней воедино. Вы превращаетесь в дракона, – Агафья Тихоновна опять наклонилась к Артаку и прошептала что-то ему на ухо, – вы, а значит и я сама, как неотъемлемая ваша часть, – она улыбнулась, – да будет так.

Артак внезапно изменил курс и направился к одной из красных, а если быть точнее, то инфракрасных горошин.

– Куда это мы?

– На солнце, – Агафья Тихоновна была явно довольна произведенным эффектом, – прямо на одно из нарисованных, но от этого не менее реальных солнц.

– Так подождите, подождите, – я было вяло запротестовал, но сам не мог понять против чего конкретно, – почему на солнце? Мы же летели в самый центр, в центральное сплетение!

– И мы летим уже достаточно долго, но не приблизились ни на шаг, вы заметили? Время играет с нами злую шутку, нам надо обдумать сложившуюся ситуацию и принять верное решение, – Агафья Тихоновна опять погладила Артака по шее, – да и нашему дракону нужен отдых.

– Но почему нам не приземлиться на ручку зонта? Вот она прямо под нами, – мне казалось что лететь на солнце, пусть и нарисованное, верх безрассудства, – смотрите, стоит только руку протянуть.

– Ручка зонта так же иллюзорна, и так же далека от нас, как ваши, пока еще не проявившиеся в полном объеме способности, – Агафья Тихоновна смотрела мне прямо в глаза, давая возможность заглянуть в ее голову и обменяться мыслями, – нам явно следует отдохнуть, подкрепиться и, кто знает, возможно, в последний раз отправиться в путешествие в том качестве, в котором мы находимся сейчас. Кто знает… – повторила Агафья Тихоновна и протянула мне рюкзак с светящимися изнутри красками.

Оставшуюся до ближайшей звезды часть пути мы провели молча, изредка обмениваясь незначительными, спонтанно возникающими мыслями. Иногда к нашему мысленному обмену подключался и Артак, мы это чувствовали, знали, были уверенны что это он, однако его мысли, облаченные лишь в Свет, а не в слова, как наши, все еще оставались полностью нерасшифрованными и немного загадочными.

Вдоволь наигравшись обретенной способностью слышать еще не сказанное я незаметно сам для себя погрузился в размышления.

Наше путешествие было настолько живым и действительным, что не вызывало никаких сомнений в своей реальности, однако, то что происходило, все-таки напоминало скорее сон, какое-то видение, марево, мираж, а возможно, просто мое разыгравшееся воображение играло со мной злые шутки. Такой вариант я также не мог полностью исключить. Бессчётное количество раз я щипал себя за различные части тела, в надежде (а скорее в страхе) проснуться, однако сон продолжался, затягивал, интриговал и продолжал манить и притягивать своей необычностью, простотой и ясностью понимания, если хотите, ясностью Сознания. И я, снова и снова, с радостью погружался внутрь сна с головой, испытывая ни с чем не сравнимые эмоции, которые, как мне казалось, делали из меня совершенно другого человека. Да и человека ли? И сон ли это? Впрочем, это было совсем неважно.

Артак, мощно работая крыльями, почти достигнул ближайшей к нам нарисованной купольной звезды. С каждым взмахом крыла она становилась больше и ярче, но не теряла своего цвета, а совсем наоборот, цвет густел, как кисель на огне, и переливался насыщенными, и одновременно яркими оттенками красного. Что и сказать, японские краски были отменного качества. Как впрочем и зонты.

По мере нашего приближения к звезде температура росла, но незначительно. Я бы даже сказал – еле уловимо. Когда мы подлетели настолько близко, что громадное тело звезды растянулось по всему горизонту, даже тогда излучаемый ею инфракрасный свет (а судя по всему наша звезда могла излучать только в инфракрасном и видимом спектре) ощущался поверхностью моей кожи как обыкновенное тепло, будто я находился в непосредственной близости не к огромному и пугающему своими размерами светилу, а к простой и, к тому же, не очень горячей батарее центрального отопления. Свет грел, но не обжигал. Складывалось такое впечатление, что в ядре звезды происходит не синтез новых элементов, для которых, как известно, необходимо колоссальное давление и колоссальная же температура, а нечто другое, согревающее окружающее Пространство ровным теплом. Теперь и я, согласившись с Агафьей Тихоновной, был полностью уверен что путешествие на звезду такого типа нисколько не может нам навредить, а возможно и совсем наоборот. Ведь все то что нас не убивает лишь делает нас сильнее, не так ли? А если и не сильнее, то уж разумнее – так точно. Впрочем, значит и сильнее.

Выполнив крутой вираж, Артак мягко приземлился на лапы, и поверхность звезды немного спружинила, прогнулась под ним, словно натянутый батут, сделав нашу посадку более комфортной чем ожидали мы с Агафьей Тихоновной. Артак тяжело дышал, да оно и понятно, ведь он провел в полете целый день. День ли? Когда в этом мире наступал день, а когда ночь? Были ли здесь эти простые земные понятия? Сотни солнц освещали нас со всех сторон изогнутого, уходящего в горизонт темно-синего купола. Странно было осознавать, что мы находились практически в центре одной из звезд, но еще необычнее было видеть то, что поверхность звезды не шарообразная, а скорее совсем наоборот – вогнутая, как спутниковая тарелка, в центре которой мы находились. Это закругление почти не было заметно глазу, однако где-то там, вдалеке, равнина простирающейся вдаль поверхности загибалась кверху, создавая впечатление, что на горизонте нашего восприятия, все выше и выше, поднимаются пологие красные, в цвет самой звезды, холмы. Они окружали нас со всех сторон, и их вершины плавно переходили в нечто другое. Холмы заканчивались пронзительной синевой, уходящей еще выше, еще дальше, пока хватало глаз. Другие звезды совсем не были видны, однако я понимал, что они были, просто расстояния до них настолько огромны, что никакого, даже самого острого зрения было недостаточно для того чтобы их рассмотреть. Однако, человек на то и человек, чтобы то, что невозможно охватить взглядом глаз, с успехом заменить взглядом мысленным, внутренним взглядом своего воображения и своих Знаний. Я представил себя маленькой песчинкой, размером меньше атома, прикрепленной к внутренней поверхности раскрытого зонта. Моего зрения хватало лишь на то чтобы охватить один единственный и неделимый участок красного, одного-единственного нарисованного солнца, но я точно знал что за ним есть и другие, точно такие же, теплые и уютные звезды, ярко выделяющиеся на фоне синего неба и формирующие купол зонта. Кто знает, может с другой стороны купола шел дождь, и влага, собираясь в мощные капли, размером с моря и океаны, скатывалась по поверхности раскрытого зонта вниз, питая и насыщая нашу Землю, которую мы покинули, казалось, уже целую вечность назад. Кто знает. Все эти мысли промелькнули в моей голове, наверное, за секунду, какая-то детская, не имеющая под собой никаких реальных причин, радость наполнила меня с ног до головы, и я, никого не спрашивая и совершенно не беспокоясь о последствиях, решив не дожидаться когда нам подадут трап (а попросту, когда Артак выставит крыло, по которому мы всегда понимались ему на спину), спрыгнул вниз, прямо на пылающий красный цвет, излучавший тепло и уверенность. Уверенность в своей безопасности. Наверное, такая уверенность бывает только в тех случаях когда бояться действительно нечего. Мудрый организм дает понять однозначно – тут безопасно. Хотя точно такая же уверенность может быть и тогда, когда уже совсем нечего терять.

Звезда опять спружинила на манер батута и немного подкинула меня вверх. Только сейчас я окончательно понял, что верх и низ поменялись местами, ведь мы приземлились на внутреннюю поверхность купола. Однако никакого дискомфорта это не доставляло, мое физическое тело с радостью и без всякого напряжения подстроилось под новые реалии. В моем Сознании верх и низ просто поменялись местами, как например, если бы я жил где-нибудь в Австралии. Ведь, если хорошенько подумать, то в южном полушарии Земли все люди и животные тоже ходят вверх ногами.

Судя по моему ощущению собственного веса, с гравитацией здесь было все в порядке, и нарисованная звезда притягивала ничуть не хуже всамделишной. Мой организм работал в привычном режиме, сердце перекачивало кровь вверх от конечностей к голове, борясь с силой тяготения, и я абсолютно не чувствовал себя в подвешенном состоянии.