Loe raamatut: «Лента Мёбиуса»

Font:

«За это время все изменилось, включая время…»

За это время все изменилось, включая время,
И все, кто были этими, стали теми;

Поляна вдруг взяла и стала опушкой,
А царевна обернулась лягушкой;

У соседней страны теперь названье другое,
И я уже не помню – какое;

И даже мы, как ни странно, стареем;
Но ямб остается ямбом, хорей – хореем.

«Уже светлеет рано, но…»

Уже светлеет рано, но
Не раньше, чем сон утренний доснится
И тихо просочится сквозь окно,
И за окном бесследно растворится.

Ты будешь вспоминать, о чем
Был этот сон, найти слова пытаясь,
Расталкивая день плечом,
По многолюдным улицам метаясь;

Пока еще роса свежа
И лист бумажный белизною манит,
Пока, как бабочка, душа
Летит на звук, пока темнеть не станет.

«Кофе, что варился в медной турке…»

Кофе, что варился в медной турке,
Оказался крепче штукатурки –
Той, что осыпалась столько лет,
И осыпалась совсем, сошла на нет;
Ну а кофе становился гуще,
И гадали мы на этой гуще,
И судьбы высматривали след;
Ну а та вела свой тайный свиток
Не свершений даже, а попыток,
И прошла как будто стороной;
Жизнь моя – кузнечик за стеной,
В старом парке детская фигурка,
Сивка-бурка, вещая каурка –
Встань передо мной!

«Жили-были: пели, говорили…»

Жили-были: пели, говорили;
Чем могли – иллюзии питали;
Землю рыли, в облаках парили;
Удлиняли время, коротали;

Стоило начать любую фразу –
Сразу все друг с другом рифмовалось,
Все запоминалось – и ни разу
Ничего потом не забывалось;

И ни разу не было вопроса,
Чтоб ответ отыскивать, плутая;
‘Чай? – С малиной’. ‘Дерево? – Береза’.
‘Ворон? – Черный’. ‘Рыбка? – Золотая’.

«Месяц был, конечно же, июль…»

Месяц был, конечно же, июль:
Потому что горы, Иссык-Куль;
Потому что так легко дышалось
И с водою солнце рифмовалось;

И на пляже не было людей,
Кроме пары диких лошадей;
Дней на свете не было беспечней,
Ласковей песка и жизни вечней.

«Кто так “Эссе” Монтеня перевел?»

Кто так «Эссе» Монтеня перевел?
А, впрочем, все, что происходит – это опыт;
Так, например, Суворов Альпы перешел,
Так переходим мы с тобой на шепот.

Без опыта и нас на свете нет,
В любом из действий есть хоть доля риска:
Ты написал письмо и, мучась, ждешь ответ;
Жизнь есть переживанье, переписка.

И все проходит – что ни говори,
Ну а, точнее говоря, все «пере-»;
Так, например, как мы, – оставив ключ в двери
И задержавшись на мгновение у двери.

«Стих скачет по зеленой траве…»

Стих скачет по зеленой траве;
Потому, что в голове
Один ветер; а, может,
Два или столько, что не сосчитать –
И никакая математика не поможет;
А потом отправляется по морю гулять
И гуляет на синем просторе,
Как некое априори;
Потом – на песке загорает
И выгорает,
Становится цвета какого-то неизвестняка;
Потом встает, отряхивается от песка,
Становится все белее,
Пока
Не станет полностью белым:
Как белый парус, белый одуванчик, белая ворона;
Как весь белый свет.

«От ветра этого ничто здесь не спасет…»

От ветра этого ничто здесь не спасет:
Захочет если, то возьмет и унесет
В какой угодно или неугодно год.

Но люди все равно и там, и там живут;
И под крыло они тебя возьмут,
За стол тебя посадят и вина нальют.

Как входит в ножны нож, так ты в их жизнь войдешь;
И в их дела, как свой, без стука будешь вхож,
Пока живешь, пока обратно не уйдешь.

А здесь начнешь опять учить родной язык,
Бродить по улицам – черней, чем черновик,
И складывать опять слова, как ученик.

«Вкус возвращенья сладок, как мускатный…»

Вкус возвращенья сладок, как мускатный
Налитый солнцем виноград,
Что тянется поверх оград –
Поэтому и легок путь обратный;

Поэтому бесхитростного рынка
Так задушевен бриколаж,
И к морю на песчаный пляж
Сама собой спускается тропинка.

И, ни о чем на свете не тоскуя,
Сидеть мы будем у воды,
Неспешно спелые плоды
Седой смоковницы смакуя;

И кажется, что горизонт виднее,
И что соленая волна
Не так, как раньше, солона
И обнимает берег все нежнее.

«Тоска, как кошка, в руки не дается…»

Тоска, как кошка, в руки не дается,
Но не уходит, по сердцу скребется,
Ее вином – и то не утолить;
Ну разве что – немного пригубить,
Раз жизнь в бокал сама как будто льется;
И, значит, ничего не остается,
Как осушить его и вновь налить;
И, может, все получится продлить
Еще на час, на вечер, на неделю,
На жизнь еще; ведь, может, в самом деле
Все дело в послевкусии одном?!
В приставках, в суффиксах, в холмах
супертосканских,
В корнях тысячелетних Гефсиманских,
Напитанных таинственным вином,
Что невозможно удержать в горсти
И невозможно мимо пронести.

«Как хорошо не мыслится на мысе…»

Как хорошо не мыслится на мысе,
Где золотой песок и плеск волны
Играючи наводят не на мысли,
А на ракушки и на валуны.

Оставшись здесь, ты больше не желаешь
Монетку в море теплое бросать;
И так легко, так сладко забываешь
Все те слова, что ты хотел сказать.

Как тени, ласточки мелькают в скалах
И разобьются, кажется, вот-вот;
Но только по небесным по лекалам
Уже расчерчен каждый их полет.

«Не начинай писать с последней строчки…»

Не начинай писать с последней строчки –
Пускай размер строки уже отмерен;
Не унывай, бери пример с верлибра,
Живи как он – и рифму не ищи;
На свете счастья нет, но есть свобода
Судьбу исполнить так, а не иначе,
Так, как исполнить можешь только ты;
И не ищи какой-то тайный метод,
Безумие – искать какой-то метод,
Ведь он есть путь, которым ты идешь.

«Зачем откладывать на завтра то…»

Зачем откладывать на завтра то,
Что ты не сделал ни вчера, ни поза-,
Что кануло уже сквозь решето
Быстрей и легче, чем крупица проса?!

Миг, как любой из нас, неповторим:
И создается ткань тысячелетий
За мигом миг, за мигом миг; и Рим
Один лишь есть, а не второй, не третий;

И чтоб не прекратилась эта связь,
Чтоб ткань ткалась как бы сама собою,
Живи не медля и не торопясь –
Как ровный плеск прибоя и отбоя;

Когда твое дыханье совпадет
Со временем – оно не прекратится:
Оно исчезнет, но не пропадет,
А в облако, а в птицу превратится.

«Это – интонация, тональность…»

Это – интонация, тональность,
Как не говорится – интональность,
Жизни разноцветная канва:
Близость, дальность, разная модальность;
Зазеркальность, музыкальность и хрустальность;
Остальное все – слова, слова, слова.

«Вечная охота к перемене…»

Вечная охота к перемене –
Ничего нам не поделать с ней;
Потому что есть лишь светотени,
То есть нет ни света, ни теней;

Даже строки на бумаге белой –
Типографских знаков черный ряд –
Как ни изощряйся, что ни делай,
Не известно, что в себе таят;

Тихо манят, гранями играют,
А однажды, вовсе осмелев,
Со страницы тихо исчезают,
Вписываются в рельеф.

«Пусть утро может быть любым…»

Пусть утро может быть любым:
Туманным, неопределенным,
Стеклом как будто тусклым застекленным
И обволакивающим, как дым;
Каким угодно – только не седым.
Ведь даже день еще не занимался
Почти ничем; а только собирался
Закончив завтрак, встать из-за стола,
Взять некий курс и взяться за дела –
Те, за которые еще никто не брался;
Еще сирень в саду не зацвела,
И Вертер не прочитан, и страница,
Как камень неподъемный, тяжела;
А главное – еще душа, как птица,
За горизонт готова устремиться
Туда, где нет ни слова, ни числа.

«О весне печалиться нет смысла…»

О весне печалиться нет смысла,
Разве – только капельку одну,
Что на ветке за окном повисла
И дрожит подобно сну.
Я к стеклу оконному прильну,
Постараюсь не пошевелиться,
Чтобы до конца сумел досниться
Этот чудный, этот сладкий сон.
А потом – пускай другой сезон
И другие за окном стихии
Что-нибудь пусть настихотворят;
Сад уже готовит свой наряд,
Скоро листья вновь зашелестят,
И не спится, и глаза сухие.

«Как хорошо, наверное, в горах…»

Как хорошо, наверное, в горах,
В которых по-другому все, в которых
Так дует ветер, что и жизни крах
Произведет не более, чем шорох.

А, впрочем, это все – вопрос шкалы:
Любые звуки ведь по сути – шкалы;
И велики они или малы,
Не мы решаем, а решают скалы.

Все дело в том, как слушать, как смотреть;
И жизни крах бывает у кого-то
Неполным: например, всего на треть –
Как будто есть на то какая квота.

А у других – не может быть полней;
И звук крушенья этого, быть может,
Безмолвие каких-нибудь камней
В каком-нибудь ущелии встревожит.

«Все твердит у уха моего…»

Все твердит у уха моего
Кто-то, а, быть может, некто,
Что осталось-то всего-то ничего –
Два притопа, три прихлопа и два-три проекта;

Что закат какой-то неземной
По углам как будто заметает;
И что никакой уже портной
Дыр в судьбе не залатает.

Впрочем, эта песня не нова;
Не имеют никакого смысла
Ни, во-первых, никакие ни слова
А тем более, и во-вторых, ни числа.

Будущее ведь и тот, и тот
До известной лишь черты предскажет;
Ну а там – как мышка хвостиком вильнет
И как ночь на землю ляжет.

«От моря не хочется уходить дальше, чем морская прохлада…»

От моря не хочется уходить дальше, чем морская прохлада;
Впрочем, удаляться так далеко и не надо;
Какие там за невиданные за виды –
Завидования? Мелочные обиды?
Пыль от машин? От метафоры стертой?
Воздух украденный, то есть спертый?
Здесь же песочные пляжи и скалы,
Которые стоят, как аксакалы;
И можно жить просто, как вдох и выдох,
Не говоря ни о чем – тем более видах.

Tasuta katkend on lõppenud.