Loe raamatut: «Выстрел»

Font:

* * *

Поле Куликово

Глава 1

10 апреля

– Коля! Ты шо тут делаешь?! – голос Игоря утонул в праздничном шуме Куликова поля и для верности он ещё и ткнул друга пальцем в бок. Коля, одетый в старую, выгоревшую до желтизны хэбэшку, звякнув медалями, удивлённо уставился на Игоря.

– Ба! Сколько лет, сколько зим! А ты?

– Да вот зашёл посмотреть.

Куликово поле шумело музыкой и голосами людей. Среди армейских палаток возвышалась трибуна, украшенная разнообразными флагами. С неё звучали то победные марши, льющиеся из колонок, то речи сменяющих друг друга ораторов, вещающих о высоком и важном. В основном о федерализации Украины, о крымском отделении, о киевском Майдане. Их почти никто не слушал. Люди толпились на площади, общались, читали агитки на стендах, пили чай или кофе, раздаваемые в одной из палаток. Многие были с георгиевскими лентами. Лежали цветы у портретов погибших на Майдане беркутовцев.

Было 10 апреля 2014 года. Одесса в семидесятый раз праздновала свой день освобождения от фашистских захватчиков.

Игорь, пятидесятилетний мужчина, приехал в Одессу рано утром. Закончив свои дела, он решил заехать на Куликово поле. И вот здесь, среди праздничных толп, он увидел своего однокашника Колю Кожунара, с которым не виделся уже года три. Тот нёс в руках пластиковый стаканчик с чаем, оберегая его от толчков и неразберихи митинга. На груди у него, среди юбилейных медалей, выделялись «За отвагу» и «За боевые заслуги». Афган.

– Слякоть в желудке разводишь? – кивнув на чай, спросил Игорь. – Вина хочешь? Оно есть у меня.

Игорь работал начальником охраны на винзаводе и, будучи большим любителем и ценителем хорошего сухого вина, всегда имел в машине литров пять-шесть каберне или саперави.

– Идём в палатку. – Молдавские гены Коли на слово «вино» реакции «нет» не предусматривали!

Палатка была старая, видавшая виды. Вдоль одной стены были выложены в несколько слоёв деревянные поддоны, накрытые матрасами и покрывалами – импровизированные кровати. В одном углу стояла холодная буржуйка, в другом был шкаф с какой-то литературой и возле него сложены рукоятки от лопат, перепиленные пополам – дубинки, оружие, ставшее очень модным в Украине после Майдана. Из таких же поддонов и из фанеры был сколочен стол. За ним друзья и расположись, разливая вино в пластиковые стаканчики и разложив незатейливую трапезу – хлеб, сало, рыбные консервы.

– Ну, рассказывай, – подняв стакан на уровень глаз и любуясь игрой рубинового света, сказал Игорь. – Кто ты есть в этом революционном котле?

– Не повар, это точно, – вдыхая аромат вина, ответил Коля. – Кашу и без меня сварят, но со мной она будет запашистее. Хорошее вино!

– А то! Каберне сухое, настоящее! Только сок и ничего больше. Ни капли воды, ни грамма сахара, ни спирта, ни химии! Натурпродукт прямо из Бессарабии!

– За встречу! – пластиковые стаканы не звякнули благородным хрусталём, а по-плебейски хрустнули. Потёк обычный разговор давно не видевшихся приятелей. Кто кого видел, кто о ком слышал…

– Влюбился я, Коля! Как пацан влюбился, – вдруг ни с того, ни с сего сказал после второго стакана Игорь. Сказал и сам себе удивился.

– Так это ж хорошо, шо влюбился! Ты же разведенный у нас, я слышал. Мне кто-то говорил. Так?

– Так, так. Уже больше двух лет. – Игорь вдруг помрачнел и, не чокаясь, махом выпил стакан вина. Для него это была боль. Большая боль. Его вдруг прорвало, захотелось выговориться.

– Двадцать лет прожили вместе, любили, троих детей растили. Это не считая первого, Максима, он умер малышом ещё. Дом построили. Большой дом, двухэтажный, в центре Одессы – да ты же видел. Мини-гостиницу сделал на втором этаже, семейного типа. Отдал ей этот бизнес гостиничный. Небольшой бизнес, но всё же… Земли у меня – двести гектар в области, фермерское хозяйство. Яхта была, «Бродяга» – не крутая, спасательная шлюпка, переделанная в парусную яхту, но всё же. Путешествовали на ней. И вот, прикинь, накрыло! И ладно бы, если б у неё просто любовь прошла. Такое бывает. А то ж такая ненависть на этом месте вдруг появилась! Такая ненависть…

Воспоминания нахлынули на Игоря горько-жгучей волной, наворачивая слёзы на глаза. Чтобы удержаться он пошарил в рюкзачке, достал трубку, набил её табаком и зажал зубами чубук, едва не расщепив его. За десяток секунд он снова пережил ту удивлённую обиду, растерянность и отчаяние, которые испытывал в течение долгих месяцев развода. Коля терпеливо ждал продолжения.

– Колбасило меня долго! И долго, и сильно! Особенно подкосило, когда она детей в это дело втянула. Вернее, не она, а её хахаль. Нашла себе ушлёпка, который сам по себе ничего не стоит, ни кола ни двора к своим сорока годам не заимел, но чтоб в её глазах занять положение защитника, против меня войну развязал. Грязную и подлую. А она его в этом деле полностью поддержала. Так что на ней грех лежит!.. Даже иконы из хаты вынесла, прикинь. Прихожу в один день домой, а икон нет. На все мои вопросы отвечает: «Это для детей, это нужно детям». А одна из этих икон – моя семейная, от прабабушки перешла. Заявления в ментовку посыпались, типа, я и её избиваю, и тёщу, и детей, типа, они голодают из-за меня. За полгода таких заявлений в милицию десятка два поступило. Менты всё протоколами да предупреждениями отписывались. А вот когда таких протоколов насобиралась пачка, вот тогда они и рванули! Затеяли дело о лишении меня родительских прав, и на заседании опекунского совета дочка заявила, что я её якобы пытался совратить. И заявление об этом в прокуратуру тоже написали. Вот когда меня вышибло! Когда родные и любимые тобой так подло и грязно предают. Не просто нож в спину всаживают, а ещё и в дерьме тебя перед этим вываливают! Типа, он же мразь и подонок. С нормальным же человеком нельзя так поступать, значит, перед этим надо убедить других, да и себя где-то тоже, что он – мразь! А с мразью уже можно и не церемониться. Вот такой вот развод у меня! Как будто не развёлся, а похоронил. – Игорь положил так и незажжённую трубку на стол и разлил вино по стаканам. – В доме не живу, хотя по суду мне там и принадлежит часть квартиры. Выдавили меня таки оттуда. С детьми не общаюсь, причём не потому, что я не хочу, а потому, что они на контакт не идут. Младшую, Алёнку, просто прячут и не дают со мной общаться, средняя, Лерка, заблокировала меня в Интернете, чтоб я не смог ей ничего написать, а сын – он самый старший, ему уже двадцать минуло – хотя и не блокирует меня, но и разговаривать не хочет. Вот такие вот пирожки с котятами! Выпьем…

– Таки да, выпьем. – Коля лихо опрокинул в себя вино и сразу же отправил вслед за ним кильку, которая в томате. – Ну а влюбился-то в кого?

– В Таньку. – взгляд Игоря стал мечтательно-ласковым. Он смотрел сквозь вино на палаточный брезент, а видел её. – Два месяца назад смотрю – по заводу девчонка бегает. Лаборантку новенькую взяли, пробы вина отбирать, анализы делать. Миниатюрная такая, тоненькая, симпатичная. Меня как током шибануло. Молодая, лет семнадцать на вид.

– Сколько?! – Коля поперхнулся сигаретным дымом. – Ты, старый хрыч, в паспорт свой заглядываешь?

– Да понимаю я всё. Да и ей не семнадцать лет оказалось, а двадцать три.

– Ах двадцать три-и?! – скептически протянул Коля. – Ну, двадцать три всё кардинально меняет. Это как при покупке «мерседеса» – скидка на сто гривен. Да?

– Ага, – легко согласился Игорь. – Говорю же: всё я понимаю. А притормозить себя не могу. Как будто не ей, а мне семнадцать лет! Она по заводу идёт – у меня голова, как самонаводящаяся ракета, за ней сама поворачивается, она домой уходит – я тут же в машину и за ней следом, типа «мимо ехал, вас подвезти?». Если бы она замужем была или парень у неё был бы, тогда я бы и не рыпался даже. А так она разведена оказалась, вернее, разводилась в это время. Двое детей у неё, пацаны такие классные. Ну я как узнал это всё, так и рванул, как тот конь…

– Который старый и борозды не портит?

– Нет. Который старый, но боевой. И звук трубы учуял. – Игорь допил свой стакан и стал наконец раскуривать трубку. – В воскресенье в театр её веду. В «Дом клоунов». Ладно, хватит обо мне. Ты-то, что тут делаешь?

– Это вот палатка Союза офицеров-ветеранов «Честь имею». – Коля повёл рукой. – Эта и ещё две, что рядом. В одной походная церковь, а другая пока пустая. Я тут комендант караула. В центре, где трибуна, там другие. Там «Одесская дружина», довидченковцы рулят. А через площадь, видел, там палатки группой стоят?.. Там «Одесская самооборона». А ещё казаки какие-то должны подтянуться, вроде вели переговоры с нашими командирами, чтоб мы их в пустующую палатку пустили. Вот такой вот винегрет. У всех общая идея – федерализация Украины. И ещё все дружно ненавидят бандеровцев и США. И на этом единство заканчивается. Стоим тут уже с конца февраля. По очереди дежурим. Днём ходим, смотрим, чтоб провокаций разных не было. Ночью то же самое, только иногда и поспать можно.

– Сегодня и я тут останусь. За руль уже не сяду, так что, комендант, ставь на довольствие.

– Да без проблем. Вон там ложись. Бери спальник и ложись. Только вот если будет нападение правосеков на лагерь ночью, то шо тогда?

– А шо? Ничего! Буду вместе с вами драться.

– Ну и добрэ.

Выезжая на следующий день из города, Игорь специально сделал небольшой крюк, свернув с Канатной не на Большую Арнаутскую, а на Еврейскую. Он решил проехать мимо офиса своего друга Севы. Ожидания оправдались – под вывеской «АДВОКАТ» стоял его белый «опель», значит, наверняка Сева был на месте.

– Здравствуйте, Всеволод Петрович, – сказал он в трубку, притирая свою машину рядом с «опелем». – Я надеюсь, у вас найдётся чашка чая для бедного бродяги.

– Всегда! Особенно, если бродяга нашкребёт грошей в кармане и в гастрономе на углу купит печенья.

Офис друга располагался в подвальном помещении, которому капитальный ремонт в придачу к старым сводчатым потолкам придали изысканную солидность. Квартира его была в этом же старом, дореволюционной постройки доме, на третьем этаже. Сева был частным адвокатом, имел четырёх сыновей, причём младшие – погодки, трёх и четырёх лет – были ещё те бандюганы. Поэтому он имел в офисе тихую гавань, куда прятался от семейного бедлама под прикрытием железной отмазки: «Я работаю с документами».

– Вот, смотри фотки с Майдана, – встретил его Сева, разворачивая экран ноутбука. – Вот это я, когда в январе там был, и вот… и вот… Вот, видишь, я в этой шеренге, там меня тогда так придавили, я думал, что уже всё! Вдохнуть не могу, задыхаться уже стал, но потом как-то попустило. Страшно было по-настоящему. Но зато гордость берёт, за сопричастность к истории и хорошему делу.

– Дурак ты, Сева. Тебе, как всегда, с бергамотом? – спокойно спросил Игорь, возясь с электрочайником и чашками. – И ты дурак, и весь твой Майдан оголтелый.

– Ты что, за Януковича?! – Сева аж подпрыгнул в кресле. – Народ встал, зека скинул, а ты говоришь «дурак»!

– Ну, во-первых, Майдан – это ещё не весь народ. Во-вторых, вы, похоже, с водой и ребёнка выплеснули. И даже не заметили этого. Тебе чай с бергамотом или как?..

– Мне кофе. Какого ребёнка?

– Страну нашу вы ухайдакали! Украину! – Игорь, заливая в чашку кипяток, неосторожно плеснул себе на ногу и тихо матюкнулся. – Была такая хорошая страна – Украина. Но на неё напал Майдан. Как бешенная собака. Напал! Покусал! И всё! Нет Украины! Заразилась и померла! Тебе три ложки сахара?..

– Да, три. Ну, как это – нет Украины?! Скинули зека Януковича и всю его семейку ненасытную. Теперь Украина заживёт!

– Да причём тут Янукович? Скинули и ладно. «Умер Максим и хрен с ним»! Никто за ним не жалеет, он всех достал, тупое и жадное создание. – Игорь поставил перед Севой чашку и блюдце с печеньем. – Открывай ящик, доставай конфеты из загашника.

– Вот, видишь, ты тоже согласен, что его надо было скинуть! – Сева, увлечённый спором, позабыл о своём обычном скупердяйстве и выложил из ящика письменного стола все конфеты. – Жаль, что ты не ездил на Майдан. Тебе было бы полезно. Ты бы видел, какое там воодушевление у людей было!

– Та… – Игорь пренебрежительно махнул рукой и стал рыться в кондитерской кучке, выбирая конфеты повкуснее. – Видели уже такие воодушевления. История вас ничему не учит. В Ираке, в две тыщи шестом, Хуссейна с таким же энтузиазмом скинули. И, заметь, тоже америкосы всё организовали. И тоже на всю вселенную орали, что он диктатор и террорист, массовое оружие приплели. Демократию, мол, всему персидскому народу принесли, и теперь, жители Багдада, заживёте вы счастливо и богато. Больше десятка лет прошло, уже и кости хуссейновские высохли, а иракцы продолжают с упоением резать друг друга и конца этим кровавым танцулькам не просматривается. Боюсь, что тоже и с нами будет, и Янек тут ни с какого боку. Не в нём дело.

– А в чём, по-твоему? – Сева хлебнул горячий кофе и углубился в компьютер, казалось, потеряв интерес к разговору.

– А дело в том, что америкосам понадобилась здесь, у нас, маленький шухер устроить. И они его таки организовали. А вас, романтиков Майдана, они развели, как цыганка деревенскую дуру. Сами свою страну угробили. Крыма уже нет.

– Не переживай. Всё будет хорошо, вот увидишь. – Сева уже ушёл в Интернет и почти не слышал друга. – Будем жить, как Европа. И Крым всё равно наш. Вот слушай, анекдот прикольный…

Игорь тоже потерял интерес к разговору, видя, что его слова не доходят до разума собеседника. Допив чай и поболтав ни о чём минут двадцать, он уехал. Но уходя, уже в дверях, вдруг сказал: – А вообще, по большому счёту, у нас по стране прошла линия разлома, линия фронта между славянским православным востоком и Западом. На беду нашу или на счастье – Бог ведает.

Уже в пути он вдруг набрал Колин номер и спросил:

– А рядовых вы в свою организацию берёте? Тогда запиши меня…

Глава 2

13 апреля

Серебристая «ДЭУ-Сенс» медленно колыхалась и переваливалась на сельской улице, объезжая глубокие колдобины и стайки желтых гусят. Игорь одной рукой размашисто крутил руль, а другой орудовал в мобилке, вызывая абонента «Таня».

– Я уже подъезжаю. Выходи, – проговорил он в трубку, едва только услышав в ней «Да…». Проговорил, улыбнулся и так и вёз эту улыбку до самого её дома. Игорю нравилась её привычка говорить «да» вместо «алло». Ему вообще всё в ней нравилось.

У ворот его встречали такие же жёлтые гусята, не желающие уступать дорогу машине, Танина мама и два замызганных мальчугана, пяти и двух лет. Младший, Сашка, расположился на руках у бабушки и что-то усиленно втолковывал ей, угукая на только ему одному понятном языке. Лёшка же был занят серьёзным делом – усаживал котёнка в кузов игрушечного грузовика, но тот всё никак не хотел быть участником сомнительных пассажирских перевозок, мяукал, извивался и, в конце концов, дал дёру, задрав хвост и разгоняя гусят с пути. Лёшка, впрочем, ничуть не расстроился, тут же переключив внимание на выходящего из машины Игоря. Сашка, ужом выскользнув из бабкиных рук, тоже рванул к гостю.

– Привет, мужики! – присев перед братьями на корточки, Игорь протянул к ним руку для приветствия.

Лёшка молча подал Игорю свою ладошку, внимательно глядя в глаза. А Сашка громко лопотал что-то, таращась на машину. Игорь взял его ручонку и легонько сжал её:

– Привет, Сашка.

Мальчуган повернул лицо к мужчине и улыбнулся. Улыбка у него была удивительная! У Сашки мгновенно и широко распахивались не только губы, но и глаза! Детское личико словно вспыхивало светом. Игорь радостно рассмеялся и, подхватив Сашку на руки, несколько раз подбросил его в воздух.

– Едем, я готова! – Таня, вынырнув из калитки, окинула быстрым взглядом улицу и юркнула на пассажирское место, по дороге поцеловав сыновей.

Выезжая из села, Игорь всё также улыбался, поочерёдно поглядывая то на Таню, то на дорогу и вспоминая Сашкину улыбку, ощущения от детских ладошек и мальчишеского тельца, сжимающегося от восторга и страха при полёте.

– Ты чего улыбаешься? – Таня бросила свою сумочку на заднее сиденье. – Дашь порулить?

– Хорошо на душе, вот и улыбаюсь. Пацаны у тебя классные. Порулить? Без проблем! Три поцелуя – и ты рулишь до самой трассы! – сказал Игорь, остановившись на обочине и выходя из машины.

– Я согласна! – радостно пискнула Таня. Она не обходила машину, чтобы поменять пассажирское место на водительское. При её миниатюрности она просто скользнула за руль из одного кресла в другое.

Возвращались из Одессы поздно, в двенадцатом часу, переполненные эмоциями. «Маски» были великолепны. Наверное потому, что «в кубе»¹. Зал от смеха просто корчился в спазмах! В самом начале Пистон-Постоленко прошёлся со своим огромным чемоданом по головам и плечам зрителей, причём сунул Игорю этот огромный и удивительно лёгкий чемодан в руки подержать, а сам принялся жестами уговаривать Таню идти с ним на сцену. Потом махнул на неё рукой и, отобрав у Игоря чемодан, двинулся туда сам. Барский в конце спектакля обрызгал Таню водой из какого-то водяного пистолета, специально выбрав её из зрителей и тщательно прицелившись…

Игорь управлял одной рукой, вторая лежала на девичьей коленке. К хорошему настроению примешивалась почему-то грусть. Всё вроде бы отлично: хороший вечер, под колёса автомобиля послушно стелется дорога, рядом любимая девушка, тело которой он десять минут назад покрывал поцелуями. На губах ещё чувствовался её вкус, его руки, лицо, всё его тело продолжало жить ещё там, десять минут назад – целовать, гладить, ласкать, прижиматься и опять целовать, целовать, целовать… И ощущать её. Всю сразу и каждую её впадинку и выпуклость по отдельности. И всё-таки сидела какая-то заноза.

И заноза эта была в том, что она его стеснялась. На людях стеснялась. Вот десять минут назад она стонала и извивалась, поддаваясь его ласкам, целовала его, обнимала, а сейчас сидит тихонько, расслабленная, положив свою руку поверх его. А в театре, в фойе, она отстранялась от него, всё время напряжённо выдерживая незримую, только ему заметную дистанцию.

«Ну шо, Игорь Владимирович, снесло башню от молодого тела? – думал Игорь. – Снесло… Тебе бы, дураку старому, найти ровесницу, пусть лет на пять – семь моложе, да и жить спокойно, размеренно. Чтоб выглаженные рубашки в шкафу, кефир в холодильнике, чтоб: «Игорёк, тебе это вредно при твоём геморрое…» Тьфу, тьфу – хай Бог милует! Но мы простых путей не ищем! Да?.. Таки да. Нашёл себе молодуху, герой. Когда сексом занимался в машине последний раз? Небось и забыл уже. А вот ответь себе честно: это что, любовь?.. Или, может, это ты так от старости убегаешь? Молодая, красивая, плохо ей после развода, ты-то знаешь, как может быть плохо и одиноко. Вспомни, как тебе было херово. Как будто ведром крутого кипятка ошпарили, и с тебя кожа слезла, и как дико хочется натянуть хоть что-нибудь, хоть дерюгу какую вместо кожи, прикрыть эту боль! Вот ты и воспользовался ситуацией. И ощущаешь себя пацаном семнадцатилетним, чувства захлёстывают, всё как будто в первый раз, и глупости любые для неё готов творить, и дом построить. Готов?.. А ведь-таки да, готов. И таки да, люблю. Хотя и не пацан вовсе, а потому понимаю, что я для неё наверняка та самая дерюжка, которой она свою боль прикрывает. Пройдёт время, ей полегчает, оглядится она и поймёт, что кроме этой старой и дырявой дерюги есть вполне нормальные одежды. И откинет она тебя и пойдёт дальше по жизни…»

– О чём ты думаешь? – Таня повернулась к Игорю.

– О нас думаю. – Он повёл свою руку выше по внутренней стороне её бедра.

– Не балуйся! – Она как-то уютно развернулась в кресле, свернувшись калачиком и зажав Игореву ладонь ногами. – Что ты о нас думаешь?

– Думаю о том, что я люблю Лисёнка, и пойдёт ли она за меня замуж?

– Не пойдёт.

– А шо так?

– Игорь, ты хороший. Мне хорошо с тобой, но мы же не сможем жить нормальной семьёй!

– Старый, да?

– Я не хочу, чтобы люди говорили обо мне, обсуждали, косточки обмывали.

– Тебе не с людьми жить, Лисёнок. Люди так устроены, что всегда будут обсуждать других. Они о тебе только при одном условии скажут: «Она такая хорошая», если смогут добавить: «…но такая несчастная». И детей поднять на ноги тебе не люди помогут. Так что тебе выбирать: или всем людям нравиться или одному человеку.

Игорь остановил машину на холме на обочине. Впереди внизу горели огоньки села, а сверху к ним в кабину заглядывало звёздное небо. На Игоря нахлынула волна какого-то тёплого чувства! Было приятно сидеть вот так, под звёздами, ощущать рядом любимую, даже не столько любимую, а такую свою, родную девушку. Захотелось, чтобы она всегда была рядом, она и её сыновья. Захотелось закрыть их от всех бед и неприятностей, или сделать что-то хорошее. Ехать с ней вот так в машине куда-нибудь, в Крым или в Париж, не важно, чтобы пацаны возились на заднем сиденье, а Танька глазела на красоты, чтобы угощать их мороженным и чтобы Сашка уснул замурзанный и Лёшка тоже, а они бы с ней целовались, пока мальчишки спят.

– Ты торопишься, Игорь. – Она отстранила его ладонь и села ровно. – Поехали, поздно уже. И ещё… Я всё-таки не хочу, чтобы люди говорили обо мне. На работе и так уже шепчутся, что ты зачастил на завод, что мне много внимания уделяешь. Давай не будем наши отношения людям показывать. На работе делай вид, что между нами ничего нет. Хорошо?

– Если для тебя это так важно, то хорошо. – Игорь завёл машину и поехал вниз, в село, к Таниному дому. Поехал, чтоб отвезти её домой, а самому ехать к себе, в холостяцкую берлогу, чтобы улечься в холодную постель, уснуть одному, с мыслями о ней и проснуться тоже одному. Тоска-заноза опять завозилась внутри.

1.«Маски в кубе» – спектакль легендарного театра «Маски-шоу» под руководством народного артиста Украины Георгия Делиева.