Loe raamatut: «Записка госпоже Нерукавиной»

1

На дворе была осень, чуть уж поздняя, листья уже совсем опали. Но лишь в большом лиственном лесу, можно было бы еще разглядеть умирающую красоту. Город «А» находился как раз в таких местах, и не трудно догадаться, почему в этом городе росли, что не философы, так поэты. Также посреди города вытекала небольшая речка, она вела в далекие долины и села. Если идти по ней в юго-западную сторону, то обязательно можно увидеть дорогие дома. Здесь жили богатые бизнесмены и политики. И другие преуспевающие люди. Хотя они жили не в самом городе, но каждый житель их очень знал. В каждом из этих домов были пышные сады.

И в одном из таких садов, грустил Петр Афанасьевич Нерукавин. Он сидел в глубине сада, на скамейке, сложив руки и привольно смотрел на опавший лист. Почему грустил газетный магнат, он сам-то и не знал. В свои пятьдесят два он столько за свою жизнь повидал, что после далекой поездки сидел и выкуривая сигарету, вздыхал. Родился он в вполне обеспеченной семье и хлопот у него никогда не было. Родители были знатными в те времена. Афанасий Петрович, отец его, был также газетным магнатом, да еще и преуспевающим политиком. Мать его, Марфа Евгеньевна, сидела дома и лишь только занималась принятием гостей. После лицея Петр Афанасьевич занял место отца, так как тот скончался. Затем и мать его концы отдала. Спустя годы, женился он на Елизавете Владимировне, которая моложе магната на двадцать пять лет. До замужества Елизавета в усадьбе жила с родителями, но только приобрела красу, так ее замуж и выдали.

Этим летом, жена ему родила сына Павла. Сам же магнат был очень самоуверен. Однако своего мнения не имел. Если его уверяли в чем-то, то он с этим соглашался. Может быть наивен, может быть и глуп, кроме своего дела ничего не смыслил в жизни. Если бы он был обычным крестьянином, то никогда бы не поднялся выше этого класса. Когда его ошарашивали, он округлял глаза и открывал рот. При этом мог то руками рвать на себе волосы, когда радовался, то просто мог похлопать в ладоши. Но при всем этом, его любили и уважали.

И сейчас он сидел и грустил, смотря на листок. Вдруг подул ветер, и лепесток откинуло в сторону, взором последовал за ним, а на глаза попался Андрей Семенович Твардовский.

– Ба! Кого я вижу! Рад приветствовать!

– К сожалению, не к радостным новостям. (Нерукавин побледнел, а ведь он еще не знал всей сути.) А твоя женушка, Госпожа Нерукавина, изменяет. Вам это может доказать моя сестрица.

– Как? Да не может быть!!! Брат, прости, но не могу я этому поверить, не могу никак.

– К сожалению, это все-таки так. – убедительно произнес Твардовский.

– О горе мне, горе… (После того, как произошло то выражение его лица, он рукой схватился за лоб, прищурившись и вдруг снова придя в положение лица) но все же есть, все же доказательства. Может, была путаница какая-нибудь?! – спросил Нерукавин.

– Два месяца назад их видели вместе. Сестрица мне все не говорила, а неделю назад – (сглотнув слюни) – он осмелился ее поцеловать. Да-да!

– (еще больше открыв рот) Нерукавин произнес: – Куда же?

– В щечку. А избранный – ныне молодой солдат Милон, приехав и ныне (выпрямившись) еще два месяца назад (отвернувшись).

– Какой позор, какое бесстыдство… Но почему? Ведь у нее все есть, у нас же сын, Павел…

– Пойми, женушка твоя молода. Всю весну лыка не вязала, а тут по осени чувства-то и заиграли. (Вдруг Нерукавин зарыдал, и Твардовский начал его утешать) – Ну, не плачь, брат мой, вся жизнь еще впереди.

Сам Твардовский был скользкий и мерзкий тип. Всегда стоял у своей цели до конца, даже если она не достижима. Не любили его в городе за подлые грязные штучки. Но как бы там не было, с Нерукавиным он дружил еще с лицея. Вид Твардовского, был очень мрачен и угрожающий. Злостный взгляд, худощавость, отвратительный смех, в общем, полная противоположность старому другу. Твардовский был министром по тюремным делам. Наслышан неудачной карьере в Молотове за что и был выгнан из города за незаконные делишки и переехал в городок «А».

2

На следующий день, в доме по соседству от Нерукавиных, в кровати спал «джентльмен», так называли его сестры, Павел Павлович Любов. Отец его и отец Нерукавина были очень дружны. И эта дружба перепала на их сыновей. Любов был очень умным и талантливым человеком, он интересовался всем, что его окружает, но несмотря ни на что, стал военным и дослужился до генерала. Жизнь его всегда была как по маслу. Вот он и остался веселым и жизнерадостным человеком. В свои сорок восемь, лишь три случая были в его жизни: смерть родителей и жены. У Павла всегда получалось все, что он хотел и не от того что он вышел из обеспеченной семьи, наоборот он добивался всего сам. Остроумие и целеустремлённость сгладили его жизненный путь. Он понимал, что такое трудности и неудачи, но в жизни это его обходило стороной.

Сестры его: старшая – Лидия Павловна и Марья Павловна – младшая, не работали, были все теми же девчонками. Одной было тридцать шесть, другой двадцать девять, были тоже жизнерадостными. Они являлись не только сестрами, но и подругами.                                     Повезло им и при жизни оставаться однофамильцами. Мужья у них носили одну фамилию Казарминовы. У старшей муж все разъезжал по делам, так как был ревизором. У младшей был писателем, но этот человек был очень странным – всегда молчалив, редко общался с родственниками и вообще тоже часто куда-то уезжал по делам.

В гостиной старшая сестра читала газету, которая мало ее интересовала, но заняться было нечем. Младшая зашла с улицы и быстро молча ее к себе поманила. Обе с улыбкой начали свой разговор. К ним присоединился их брат в темно-красном бордовом халате, запевая:

– С добрым утром, дамы! Я сегодня проспал. – (Спускаясь) – надеюсь, на меня никто не обиделся? – (хотел только уходить) – А кстати, в доме Нерукавиных был шум и гам, к чему бы это? Ведь такие мирные муж и жена… Не знаете?

– Нет-нет, не знаем! – (Заговорили в один голос, а сами глаза в сторону и улыбаясь широко).

– Ну ладно. Надо бы проведать старого друга. – (удалившись младшая сестра подбегает к старшей)

– Ну не томи, давай же рассказывай, ну же!

Сестрицы-сплетницы всегда все узнавали раньше своего брата, но откуда это не понятно.

3

Подобная вещь быстро разлеталась по городу. Многие это считали за сплетню, другие за правду. А третьи вообще придумали сказанное. Павел Павлович, идя с казармы вместе с Милоном разговаривали о вещах, которые вообще не касаются этой темы и вдруг, мимо прошли две молодые девушки, смеявшись и смотря на Милона.

– Слыхал? – (чуть не шёпотом начал) – Что люди сказывают про связи ваши вместе (не дав договорить Милон прервал)

– О каких связях? Ничего не понимаю.

– Как так? – (не поверив) – Как так, не знаешь о связях?!

– О каких еще связях? Ничего не понимаю…

– Ну ла-а-адно… – оставив мысли при себе тот все же сказал: – Оставьте это себе.

Не зная так ли это, он все же решил, что это клевета. Так Павел Павлович с Милоном и разошлись.

А Милон в непонятках ушел домой, думая, о чем говорил генерал. Милон был добросовестным гражданином. И казалось он бы никогда по своей сути, не совершил бы такое, но все же, он очень и очень любил госпожу Нерукавину. Сын купца, Милон, взял все самое хорошее и отец вложил в него мужество и честь.

4

Этим же днем пошел ливень. Все небо затянулось. Казалось, что просто раньше стало темнеть, но на самом деле всему виною погода. Погода в доме Нерукавиных. Царила тишина. Госпожа Нерукавина сидела в своей комнате, заперевшись в ней, не выходила который час. Нерукавин сидел в своем кабинете, держась за волосы, смотрел на штору алого цвета. Две служанки сидели без дела, так как оба супруга отказались от всего. Лишь ребенок в верхней комнате, то вскрикивал, то утихал. На дворе сидел кучер, курил папиросу.

За полста метра находился Макрат – служивый Твардовского. Он пристально смотрел в светлое окно и видел в нем Нерукавина за столом, долго сидящего без движения. Макрат был сапогом пары с Твардовским. Был очень похож на хозяина. Но было яркое отличие в том, что Макрат мог предать. При всем при этом, он относился к хозяину, как к сыну, во всем всегда ему помогал. За выслугу лет, был его умней за счет того, что видел больше в свои шестьдесят два, в отличие от хозяина, которому было сорок девять. При жизни Макрат был мелким воришкой и картежником, и много других делишек, мелко плавал. Всю жизнь прожил в барышничестве, ни родителей он не видел, ни жены у него не было. У Твардовского служит двадцать лет. Посмотрев на пасмурное небо, он двинулся домой на квартиру к Твардовскому, где он и жил.

– Тишина?! – спросил холодно Твардовский.

– Тишина… – со вздохом вымолвил Макрат.

На следующий день светило солнце. Да такое что, отвернувшись от него и то приходило щурить глаза. Лишь где-то вдали тащились темные тучи. Твардовского довез Макрат до дома Нерукавиных. Пешком минут пятнадцать ходьбы, но важности было не занимать. В саду он увидел госпожу Нерукавину. Она сидела на той же лавке, что и ее муж тогда, затем она перешла на качели начала качаться не от радости, а от скуки. В этот момент Твардовский медленно подходил к ней. У Госпожи лицо было бледное и зареванное. Когда он подошел та даже не подняла своих глаз.

– Здравствуйте, Елизавета Владимировна!

– Здравствуйте! – ответила она так холодно, будто и не хотела отвечать.

– Слыхал я…

Госпожа немедленно бы закричала, что «это ложь-ложь если бы не была так скромна и хорошо воспитана». Поднявшийся взгляд Елизаветы Владимировны не дал договорить Твардовскому.

– Я… – все же начала – Не знаю. Но мой муж подвергся лжи, я чиста перед своим мужем и понятия не имею… – сказала так, будто выдавила все накопившиеся за эти дни.

Твардовский огляделся вокруг и сел на колени перед нею, та аж дернулась.

– Что Вы делаете?! – было дело начала она.

– Не говорите ничего, молчите. – взяв ее руки, прислонив к своим губам. – Романтика. Знаете, я всегда к Вашим услугам, всегда можете ко мне обратиться.

– Что Вы?! – вырвалось, ее лицо еще сильнее побледнело. Вскочила и убежала в дом, со стороны черного входа.

Твардовский так и остался в том положении. Лишь одной рукой врезался в землю, оскалил зубы. Его лицо приняло темный окрас, даже его глаза заслезились от злости и ненависти. Найдя в себе силы, вернувшись домой, он начал:

– Макрат! Давай же скажи! – взяв за плечи его. – Здесь нужно что-то такое, чтоб потом это все не всплыло.

Твардовский отскочил от него и сел на кресло. От такого движения даже потухла свеча. Две худощавые тени появились в тусклом свете. Макрат начал говорить, при этом зажигая свечу.

– Уже известно, что между ними уже есть ссора и это что-то значит. – в комнате появился свет. – Стоит до конца раззадорить их, выход есть, выход все же есть.

– Друг, Макрат! Говори, не томи душу.

– Если женушка Нерукавина увидит своего мужа в объятиях развратных девиц… – промолвил слащаво.

– Но как? Каким образом все это?!

– А что если тебе пригласить старого друга, по старой дружбе, в какой-нибудь бордель?! – Макрат присел, чувствуя себя довольно.

– Гений! Ты просто гений! – но тут собравшись – А теперь пиши приглашение, да чтобы было все ясно…

Твардовский очень двуличен. И с этой личностью они просидели до трех ночи, рассуждая, что делать, каким должен быть план безупречным…