Loe raamatut: «Вспомните, ребята!», lehekülg 14

На следующий день были намечены заезды на 50 км с общего старта. День начался с накладок. Одна из наших девушек не смогла ехать из-за травмы стопы. По условиям соревнований наша неполная команда с участия в гонках снималась. Несмотря на это, фанатик велоспорта Слава Губенко предложил поехать «посмотреть на старты». Поскольку заезды начинались во второй половине дня, мы, используя талоны на питание, заправились обедом из трех блюд и в благодушном настроении прикатили на велосипедах к штабу соревнований.

Через некоторое время после приезда Слава сообщил нам «радостную» весть о том, что мужской состав команды допущен к гонкам в порядке исключения.

Этот заезд я впоследствии не раз вспоминал, как мучительный сон, с прорывающимся откуда-то издевательским рефреном «от работы на три дня…от работы на три дня…». Обед тяжким комом лежал в животе. «Дыхалка» не работала, мышцы окаменели. Вася выглядел не лучше меня. По условиям соревнований члены команды могли помогать друг другу. В частности, подразумевалось разрешение укрываться от встречного потока воздуха за спиной товарища (при раздельном старте такой прием запрещался). Это был существенный, но совершенно недостаточный для нас с Васей элемент послабления правил. Команды соперников уходили вперед. Катился ли кто-либо слабее нас, я не видел. Наблюдая плачевную ситуацию, Слава Губенко ухватился рукой за сидение велосипеда Василия и покатил его к замыкающему движущейся впереди группы. Затем, вернувшись ко мне, повторил тот же маневр с моим участием. Таким способом мы обошли две или три группы соперников. Кое-кто из них возражал против такого вида взаимопомощи. В ответ Слава предлагал им использовать наш опыт.

Примерно на половине дистанции наступило чувство внезапного облегчения. Дыхание стало комфортным. Мы преодолели «мертвую точку». После разворота в сторону Краснодара пошел сильный дождь. Но по сравнению с предыдущими испытаниями это было мелочью. Убедившись в нашем нормальном рабочем состоянии, Слава дал указание держать такой темп до финиша. После чего помчался в одиночку обгонять всех, кого видел впереди. Такой у него был рефлекс. Личное время Славы в данном случае значения не имело, поскольку результат засчитывался по последнему участнику команды. Занятое нами место остались мне неизвестными. Однако могу сказать, что приехали мы не последними, а где-то в середине общего потока.

На финише бывалые ребята из Темрюка угостили меня заранее купленными лимонами. Вкуса первого цитруса я просто не ощутил. Обратив внимание на этот феномен, они скормили мне четыре или пять плодов, с интересом наблюдая за выражением моего лица. Я вспоминаю их угощение с большой благодарностью. Оно открыло мне неведомый ранее способ восстановления сил после ударной нагрузки. Позже, вызывая оторопь окружающих, я ел лимоны целиком в периоды зимних сессий и бедных витаминами студенческих весен. От съеденного плода меня всякий раз пробивал жаркий пот. Благо в университетском буфете эти лимоны были в изобилии. Возможно, такая потребность объяснялась некими неполадками в моем организме. В более поздние годы ее у меня не было даже после марафонских забегов.

Думаю, к месту рассказать еще об одном случае, подтверждающим оставшиеся невостребованными велосипедные таланты Славы. В один из выходных дней лета 1960 года я с друзьями ехал на поезде в Новороссийск. На окраине города мы увидели Славу, ожидавшего с велосипедом в руках открытия шлагбаума. Вторая встреча с ним состоялась часа через два на Суджукской косе. К нашему прибытию с Новороссийского вокзала на место купания Слава был уже там и довольно давно. Мы составили ему компанию. Вскоре в нескольких шагах от нашей компании расположилась группа велосипедистов с гоночными велосипедами. Дождавшись, когда Слава в очередной раз пойдет купаться, ребята стали расспрашивать нас о нем с большим интересом. Из разговора выяснилось следующее. Новые соседи по пляжу серьезно занимались велоспортом в одном из краснодарских спортивных обществ. В тот день, они «катались» из Краснодара в Новороссийск. Слава «выскочил» перед ними на трассу со стороны Крымска, «как черт», и помчался на перевал. Краснодарские «профи» в гонку не включились, снисходительно решив, что незнакомец скиснет на ближайших подъемах. Однако на трассе они его больше не видели и решили, что «крестьянин» остановился в каком-то из ближайших населенных пунктов. Найдя Славу отдыхающим в конечной точке своего путешествия, спортсмены были искренне поражены его выносливостью. Предлагали ему заниматься в их клубе. Однако переехать в Краснодар Слава не мог по семейным обстоятельствам.

Его феноменальная выносливость, несомненно, была подарком природы. Таким же стойким был младший брат Славы Николай, мастер спорта по самбо. В середине 60-х Николай учился в Ростовской мореходке и поддерживал со мной товарищеские отношения. По окончании учебы он женился на своей давней зазнобе Оле Сазоновой, старшей дочери Крымского межрайонного прокурора, и поселился в Туапсе. Мореходную карьеру завершил капитаном сухогруза дальнего плавания.

Постепенно занятия боксом поглотили все отведенное на спорт время. Для развития выносливости мы с ребятами из секции бегали кроссы по 20 км. В качестве развлечения ходили по воскресеньям через Неберджаевское ущелье в Новороссийск. В праздничные дни мая 1959 года прошли с двумя ночевками по маршруту Абинская Шапсугская-Эриванская-Адербиевка-Геленджик. На волне спортивных увлечений и совместных походов я сблизился с грузчиком фабрикатного цеха Виктором Недобенко, моим будущим сотоварищем по неудачной попытке поступить на юрфак Ростовского-на-Дону Университета в 1960 году.

Виктор, мой ровесник, жил с матерью и старшей сестрой в небольшом турлучном домике, отделенном от комбинатского забора узким проулком. Его отец погиб на фронте. Сестра трудилась рабочей в каком-то из цехов комбината. Мать вела домашнее хозяйство. До прихода в секцию бокса Виктор занимался спортивной гимнастикой, выполнил норматив второго разряда. Однако 1959 году секция распалась в связи с отъездом тренера. Отголоском приобретенных ранее навыков оставались лишь лихие сальто Виктора с высокого берега Адагумки в районе бывшего конного двора комбината.

Виктор дружил с Мишей Величенко и напоминал фигурой несколько уменьшенную копию нашего слесаря. Однако в отличие от невозмутимо-спокойного Миши, он то и дело обнаруживал бьющую через край энергию. Был убежденным сторонником жесткого самосовершенствования, как единственно верного и справедливого способа построения интересной судьбы.

Много читал. Увлекался Н. Чернышевским и Дж. Лондоном. Правда, порой его приемы саморазвития граничили с самоистязанием. В апреле 1960 года он предложил мне совместные утренние купания в Адагумке, протекающей метрах в трехстах от нашего подъезда. В это время года река была быстрой и полноводной от тающего в предгорьях снега. Поскольку простое погружение в ледяную воду казалось ему недостаточным, было решено входить в реку постепенно, заложив руки за голову: для более эффективного закаливания. Мне это показалось излишним, однако, не желая уступать в способности терпеть экзекуцию, я согласился. На второй неделе купаний Виктор заболел воспалением легких, и наши процедуры были прерваны. К моменту его выздоровления вода была уже достаточно теплой.

Захватывающе интересная работа следователя

Мысль о поступлении на юридический факультет у меня зародилась и окрепла в процессе чтения выпусков «Следственной практики». Это периодическое издание ВНИИ криминалистики Прокуратуры Союза ССР выпускалось в качестве пособия для прокурорско-следственных работников и, согласно надписи на титульном листе, продаже в открытой сети не подлежало. Я же систематически получал новые номера «СП» в ходе обмена книгами со старшей дочерью районного прокурора восьмиклассницей Олей Сазоновой. Случайное знакомство с одним из этих выпусков постепенно переросло в их целенаправленное изучение, а затем породило желание стать следователем.

Сборники были кладезем ярких случаев профессиональных находок и решений в ходе раскрытия преступлений. Детальное изложение процесса их расследования по степени сложности перипетий и эмоционального накала не уступало лучшим образцам мировой детективной литературы. Дополнительное уважение к материалам вызывал факт их подлинной документальности. Лишь значительно позже я понял, что это были жемчужины профессионализма и везения, извлеченные из громадного потока дел заурядных, и дел нераскрытых по причине профессиональных просчетов.

Ознакомившись со списком вступительных экзаменов на юридическом факультете, я решил, что наибольшую трудность составит иностранный язык (для меня английский), к которому я всегда испытывал застарелую неприязнь. Именно ему я решил уделить основное внимание. Русский, литература и история мне казались предметами сравнительно легкими.

Английским я занялся осенью 1959 года. Мне здорово повезло с учебником Натальи Бонк для студентов вузов. Мама купила эту книгу во время командировки в Москву. Именно благодаря Н. А. Бонк до меня, наконец-то, дошел смысл невнятных правил и таблиц, которые приходилось зубрить по школьному учебнику грамматики.

Дополнительными разъяснениями и постановкой произношения меня основательно просветил Николай Федорович Лосев. Он согласился помочь с условием, что учеба пойдет всерьез, однако от денег за репетиторство отказался. Занятия отнимали у него по 15–20 минут 2 раза в неделю. Проверялась правильность выполненных упражнений и давались новые задания. Через много лет после завершения этой совместной работы он доверительно сказал мне, что такого усердного ученика, как я, не встречал за всю свою учительскую практику. Мой интерес к английскому возрастал по мере накопления знаний. Я читал на нем простенькие книжки. Кроме того, совершенствовал разговорные навыки в общении с молодыми инженерами из Ирака, проходившими стажировку на комбинате. Эти ребята – Джамаль и Джабар, жили во 2-м подъезде нашего дома, в комбинатской мини-гостинице. Оба хотели поскорее освоить русский язык, однако на первом этапе общения были вынуждены пользоваться английским. До того, как они начали сносно говорить по-русски, их переводчиком был Николай Федорович.

Уважительное отношение к ранее малопонятному английскому завело меня в психологическую ловушку. Я почему-то решил, что остальные предметы не потребуют таких усилий. Увы! Это была ошибка.

Конечно, я повторял историю, русский язык и литературу. Однако, не имея представления о критериях оценок и уровне требований экзаменаторов, допустил ряд элементарных просчетов. Указать на них со стороны было некому.

В июле 1960 года мы с Виктором Недобенко сдали документы в приемную комиссию Ростовского госуниверситета… Обязательным условием для поступления на юридический факультет в то время был трудовой стаж 2 года или служба в армии. Конкурс составлял 14 человек на место.

Для подготовки к поступлению в ВУЗ мы с Виктором взяли положенный по закону отпуск без содержания, который провели в Ростове-на-Дону, занимаясь усердной зубрежкой и посещениями консультаций для абитуриентов. Я согласился с предложенным Виктором жестким распорядком. На сон мы отводили не более 6 часов. Почти все остальное время посвящали учебе. По вечерам, одуревшие от чтения и изнуряющей жары, мы гуляли по ул. Энгельса (ныне Большой Садовой) и с отвращением пили ростовскую воду, противный вкус которой не могли замаскировать и газ с сиропом.

Ростовская вода – это больная тема с глубокими корнями. Привыкнуть к ней казалось невозможно. Особенно после артезианских источников Крымского консервного комбината.

Незабываемыми впечатлениями о ростовском водопроводе задолго до нашего приезда в этот город поделился поэт В. Маяковский. В одном из писем, датированных 1927 годом, он сообщал:

– Ростов тоже не роза! Местный хроникёр сказал мне: «Говорят, гений и злодейство не совместимы, а у нас в Ростове они слились вместе». В переводе это значит, что у них прорвались и соединились в одно канализационные и водопроводные трубы! Можешь представить, что я делал в Ростове. Я и пил нарзан, и мылся нарзаном, и чистился – ещё и сейчас весь шиплю»¹⁹.

Забегая вперед, могу свидетельствовать, что «гений и злодейство» в системе ростовского водоканала не были разделены и через 40 лет после приведенных выше строк Маяковского. Соединение питьевой воды с канализационными стоками я наблюдал (особенно зримо с наступлением весны) до отъезда из этого красивого южного города на Украину зимой 1967 года.

В наше время (конец 2015 года) руководители ростовского водоканала рапортуют о приемлемом качестве водоочистки, жалуясь при этом на изношенность водопроводных сетей, приводящую к «вторичному загрязнению воды», то есть к неискоренимому соединению «гения со злодейством».

Первым экзаменом было сочинение. После него отсеялось 2/3 получивших «неуды» соискателей. Виктор и я писали на свободную тему. Оценки получили одинаковые: по «трояку». Грамматические ошибки в моем опусе отсутствовали, однако тема была признана нераскрытой. По правде, содержание работы представляло собой кудрявую белиберду. Я почему-то считал, что решающим фактором должно было стать знание грамматики.

Сочинение Виктора понравилось экзаменатору с запомнившейся фамилией Маркуца горячим обличением мещанской психологии и искренностью в стремлении совершенствовать себя и окружающий мир. Однако хорошей оценке помешали грамматические ошибки. Об этом Маркуца сожалел, как мне показалось, совершенно непритворно.

По трояку мы получили и на устном экзамене по русскому языку и литературе.

На экзамене по истории я не смог точно назвать дату восстания И. Болотникова. После этого, экзаменатор стала «гонять» меня по датам различных событий. Тут тоже все закончилось тройкой. Единственной отрадой стал экзамен по английскому. На нем я получил оценку «отлично». Однако мне она не помогла. Не набрав проходных баллов, я остался за бортом конкурса. Виктор получив тройки по всем четырем предметам, также не попал в число счастливчиков.

Прощаясь с Ростовом, мы увозили с собой не только опыт экзаменационных неудач, но и впечатления о недостойных, а порой и жалких приемах соперничества, применявшихся некоторыми нашими конкурентами. Гнусным было использование шпаргалок. Кроме того, присутствовало вызывающее подозрение своей численностью племя милитаризированных абитуриентов – соискателей в солдатской форме. Тут прошу прощения у служивых, прибывших на экзамены непосредственно из воинских частей. Некоторым из них в случае неудачи предстояло вернуться обратно и продолжать службу до осеннего приказа об увольнении. Речь идет о ряженых, пребывавших в запасе по году и более, и пытавшихся вызвать сочувствие экзаменаторов предусмотрительно сохраненной в сундуках солдатской формой (правда, без погон).

Безоглядное желание отдельных персонажей выделиться из общей массы абитуриентов и заслужить одобрение представителей ВУЗа порой выглядело анекдотично. Когда на консультации по русскому языку молодая девушка-преподаватель похвалила одного «служаку» за правильный ответ, он, вскочив с места, ничуть не стесняясь присутствующих, гаркнул строевым голосом: «Отличник боевой и политической подготовки такой-то». Интересно было бы проследить дальнейший жизненный путь этого отличника-подхалима-выскочки. В тот раз мы с Виктором решили, что такие персонажи готовы ради карьеры и на более «впечатляющие» поступки. Однако в дальнейшем нам встречаться с ним не пришлось.

Интересными были и представления о привычках и вкусах молодых горожан. По вечерам толпы парней и девушек методично утюжили в обоих направлениях «Брод» (местный Бродвей) – отрезок улицы Энгельса между Ворошиловским и Буденновским проспектами. Перемещение потоков от «молока до табака» (молочного магазина на углу Ворошиловского и табачного на углу Газетного переулка) начиналось примерно с 20 и заканчивалось в 24 часа. Участники шествия съезжались изо всех районов города. Складывались межгрупповые связи. Пересказывались новости, шли мелкая торговля и обмен. Иногда возникали потасовки. Время от времени среди гуляющих появлялись известные спортсмены – боксер Лев Мухин (серебряный олимпийский призер 1956 года в тяжелом весе), штангист Виктор Лях (чемпион СССР, рекордсмен мира – средневес) и некоторые другие. Мухина, как правило, сопровождала свита поклонников. В. Лях, недавний сержант-сверхсрочник Ростовского СКА, произведенный в младшие лейтенанты за спортивные достижения, прогуливался по «Броду» обтянутый кителем с летными петлицами, поражая окружающих разительным контрастом между шириной плеч и узостью талии. Обстоятельства его карьерного роста в СКА мне стали известны позже от чемпиона ВС СССР по боксу Г. И. Янова, проходившего службу в этом спортивном клубе в звании старшины. Гена рассказал мне также о забавной детали в поведении Виктора. Знакомясь с заслуживающими внимания людьми, тот обычно представлялся: «Виктор Лях, чемпион СССР».

Этого известного штангиста мы с Виктором встречали каждое утро во время завтрака в малолюдном кафе-молочной на углу ул. Горького и Ворошиловского проспекта. Иногда сидели за соседними столиками. Как правило, его основным блюдом были два бифштекса и неизменная бутылка молока. Завтракал он всегда в одиночестве.

Легкую оторопь вызывала массовая приверженность завсегдатаев «Брода» к единой форме одежды. Летом 1960-го дресс-код предписывал носить накрахмаленную (чтобы держала форму треугольника) хлопчатобумажную рубашку красного цвета (их красили в химчистках и самостоятельно) с белыми пуговицами и черные брюки с зауженными штанинами. Исключением был некий Мотя-тряпочник, ежедневно обновлявший принятую форму лично изобретенными и изготовленными деталями. Свои изделия он демонстрировал, невзирая на погоду и сезон, в течение многих лет. В последний раз я видел его перед своим отъездом из Ростова зимой 1967 года.

В толпе этих клонов, мы с Виктором, в наших клетчатых распашонках и светлых брюках выглядели инородным телом. Впрочем, нас это не смущало ни в тот год, ни позже. В 1964 году знакомая студентка мединститута доброжелательно посоветовала мне «одеться, как все», чтобы не было стыдно выходить на Энгельса (Большую Садовую ул.). Поскольку совместных прогулок с ней в моих планах не было, совет остался без внимания.

Кстати, летом 1961 года униформа завсегдатаев «Брода» претерпела частичные изменения. Красные рубахи переменились на черные. Белые пуговицы и брюки оставались прежними.

Другим поразительным фактом для нас стало полное безразличие ростовчан к проводившемуся республиканскому первенству по спортивной гимнастике. Соревнования проходили во дворце спорта «Трудовые резервы». Об этом сообщали многочисленные афиши. Опасаясь не пробиться на зрительские места, мы с Виктором пришли заранее. Однако трибуны, несмотря на бесплатный вход, были до обидного пустыми в течение всего периода соревнований. Известный гимнастическими традициями Ростов, воспитавший, четырехкратную олимпийскую чемпионку Людмилу Турищеву, по части взращивания болельщиков этого вида спорта оказался слабоватым.

Мы вернулись в Крымск, решив повторить попытку поступления в следующем году с учетом полученного опыта. Особой печали от неудачи на экзаменах я не испытывал, втайне рассматривая продлившееся пребывание в близком моему сердцу Крымске, как отсрочку для пополнения знаний. Возможность повторного провала мне представлялась маловероятной. Теперь правила испытаний были известны в достаточном объеме. Некоторую прежнюю неуверенность сменил спортивный азарт. Готовиться ко «второй попытке» начал заранее, тщательно оценив объем учебного материала, степень глубины его изучения и необходимое для этого время. Благо, экзаменационные вопросы по всем предметам публиковались в справочнике для поступающих в ВУЗы.

Памятуя допущенные «проколы» на экзамене по истории, выписал и систематизировал все даты из текста учебника. Их перечисление занимало несколько тетрадных листов и по объему намного превосходило таблицу-приложение к учебнику. К следующей весне я без труда извлекал из памяти точное время всех перечисленных событий или называл явления и факты при указании на их дату. Помню шок Юры Музыченко, помогавшего мне убедиться в надежности хронологических познаний. «Погоняв» меня вдоль и поперек таблиц, и не обнаружив ни одного сбоя, он почему-то произнес: «Тебе надо идти на службу в разведку».

Для подготовки к сочинению, не мудрствуя лукаво, я соорудил и тщательно отшлифовал заготовки по произведениям классиков литературы, представленных в школьных учебниках. Эти наработки тоже надежно осели в памяти. В отличие от свободных тем такой подход позволял «раскрывать» содержание сочинения в шаблонных рамках границ учебников, снижая роль субъективной оценки экзаменатора.

Английским я занимался в охотку. Больше для своего удовольствия. В целом вся подготовка занимала у меня не более двух часов в день. Таким образом, времени после окончания работы хватало на учебу, на спорт и на развлечения.

Осенью 1960 года моего сотоварища по провальному поступлению на юрфак Виктора Недобенко призвали в армию. Меня эта доля миновала по причине тогдашней непригодности к строевой службе. Такое решение медицинская комиссия Крымского РВК приняла еще зимой 1959 года по итогам десятидневного обследования в стационаре районной больницы. Одновременно со мной, на соседней кровати, по направлению РВК коротал время футболист районной команды Сергей Тарасян. Нас признали непригодными для военной службы в мирное время по одинаковым статьям расписания болезней кровообращения (сердечная недостаточность и гипертония). Заключение о проблемах со здоровьем меня ничуть не обрадовало. Серега принялся штурмовать военкомат с требованием отменить диагноз и направить его на службу. В конце концов, эта просьба была удовлетворена. Благополучно отслужив срочную, Сергей вернулся в Крымск, продолжал играть за районную команду. Затем тренировал подростков. Он умер от диагностированной комиссией военкомата болезни сердца через 47 лет – в 2006 году. Я же, пораскинув мозгами, решил использовать отсрочку для поступления в ВУЗ, из рядов которого был готов отлучиться на службу в любой день после сдачи вступительных экзаменов. В таком случае у меня оставалось бы гарантированное право возвращения к учебе после увольнения в запас.

Выявленная военкоматом гипертония стала серьезно досаждать мне в конце 60-х. Очевидно, это было обусловлено генетически. Гипертоником был дедушка В. Н. Ткачук. Две сестры отца, Леся и Ната, многие годы страдали тяжелейшей гипертонией, ставшей причиной их смерти.

По необъяснимому наитию, после малоэффективных попыток медикаментозного лечения, я пришел к оздоровительному бегу, дополняя его раунатином, препаратом растительного происхождения. А через некоторое время полностью отказался от лекарств. Подробнее об этом расскажу далее. Сейчас об итогах: в 2000-м при увольнении в запас в возрасте 59 лет я был признан годным к строевой службе без ограничений. В ходе одной их последних диспансеризаций периода военной службы подвергся направлению на эхокардиографию сердца по причине аномально редкого, 38 ударов в минуту, пульса. В ответ на мои замечания о ненужности этой процедуры терапевт убежденно заявила, что ситуация грозит летальным исходом в любой момент. Однако специалист ЭХО-КГ была оптимистична. По ее словам, такой мощной сердечной мышцы она не встречала за всю свою практику ни разу. А феномен моего пульса объяснялся понятием «тренированная брадикардия». Гипертонии не было и в помине.