Loe raamatut: «Пять жизней на двоих, с надеждой на продолжение», lehekülg 16
Моя первая семейная жизнь
Официально она длилась аж целых 17 лет. И я так долго заставлял себя забыть некоторые ее моменты, что вспоминал их сейчас очень тяжело. Но откопал старые записные книжки и восстановил реперные точки. Я для нее даже эпиграф подобрал в виде совета от мудрого Софокла: «Женись, несмотря ни на что. Если сразу попадется хорошая жена – станешь исключением. Если плохая – философом». Мне в нем понравились слова «если сразу попадется». Ну, не сложилось сразу, зато философом в некотором смысле точно стал. Это уж точно. К нему могу анекдот добавить из серии армянского радио: на вопрос – почему именно в Германии столько философов, оно ответило, а вы их женщин видели?
Вступление окончил. Перейду к конкретике. С моей первой супругой, Ольгой, я несколько месяцев проработал в одной лаборатории на кафедре (нашу комнатушку лабораторией можно назвать с большой натяжкой – пять работающих сотрудников уже задевали друг друга локтями, ну а когда еще и дипломницы появлялись – она вообще напоминала коммунальную кухню) после поступления в аспирантуру. Дальше нейтральных приветствий и прощаний отношения не продвинулись. Но потом, на первом же кафедральном банкете в столовой института именно она вдруг оказалась моей соседкой справа.
Тогда была такая незыблемая традиция: сразу после защиты кандидатской полагалось это дело отметить. Степень обязательности была суровая: ты мог провалиться на защите, это твои проблемы, но отменить банкет права не имел.
Ольга заканчивала МХТИ по той же специальности, на которую я поступил в аспирантуру, и делала диплом у моего соседа по лаборатории – алжирца Абдынура Лонга Реза (он же Нур или Дуду). Его прежний руководитель, доцент Николай Гапоевич Дигуров (НГ), на третьем году его аспирантуры уехал преподавать в Алжир, поэтому у Нура с диссертацией ситуация была катастрофическая. Но не из-за отъезда руководителя. Это объяснение он сам приплел как обоснование для обращения в иностранный деканат за помощью и спасения реноме.
Просто он по своей натуре вообще работать не любил, а уж под тягой – тем более. В аспирантуру попал по политической линии. Первые два года на кафедре видели его не часто, но он был уверен (и не без оснований), что кафедра его все равно как-то вытащит, так как по защитам иностранцев был жесткий план, нарушать который очень не рекомендовалось. Вот для спасения ситуации Шеф и подкинул алжирца руководителю нашей, только создаваемой группы, Валентину Николаевичу Сапунову (ВН или Николаич), который вернулся на кафедру и горел желанием себя проявить и показать, что он может все. Разобрался с имеющимся у Дуду материалом, грустно вздохнул и сказал Шефу все, что об этом думал. Но они решили, что оставшихся полгода хватит, чтобы получить новые данные, из которых можно будет слепить что-то более-менее удобоваримое и диссертабельное. Вот для получения хотя бы их минимума ленивому алжирцу пришлось-таки ударно поработать. Впрочем, не совсем ему, ему – и наша единственная лаборантка Лида, и две дипломницы, в том числе и Ольга были брошены на затыкание этой дыры и трудились как пчелки. Конечно, я всего этого сначала не знал и не понимал, эту картину маслом мне потом нарисовала Лида.
Занимался своим делам под соседней тягой, пытаясь решить очень непростую задачу получения высококонцентрированного гидропероксида. Начало было очень тяжелое, у первого члена нашей группы, венгра Йошки, этого реагента, основного для наших работ, уже почти не осталось, а диссертацию и ему тоже надо было заканчивать. Так что по сторонам некогда было смотреть – надо было искать выход из ситуации, чтобы и мне начать, и ему помочь. Может, и поэтому за три месяца совместного присутствия в нашей маленькой лаборатории Ольга запомнилась мне только своим частым и беспричинным смехом во время общения с Лидой. Как-то я спросил у нее, в чем причина такого веселья именно этой дипломницы, остальные были серьезны и молчаливы. На что она только усмехнулась и, как истинная правдорубка, выдала:
– Зубы себе новые сделала, вот их-то всем радостно и демонстрирует! Только зря, зрителей-то нормальных нет, от Вас с Йошкой ожидаемого комплимента не дождалась, а Дуду теперь даже не до девушек стало. Совсем плох, а какой раньше был петух. Только повод дай хвост распустить.
Поскольку для диссертации Нура Ольга сделала реально много и Николаич именно ее результаты использовал, алжирец решил ее поощрить и важно пригласил на банкет. Обычно это не практиковалось, но надо же было ему хоть где-то проявить свою значимость. На банкете она, естественно, устроилась за стол нашей лаборатории, рядом со мной и Лидой. Йошка, который Нура на дух не выносил, не пришел. Больше она никого не знала (естественно, кроме преподавателей), других дипломников и дипломниц на банкете не было.
Официальная часть была очень коротенькой, как и перерывы между тостами. Все лихо пили и закусывали. Скоро врубили музыку и начались танцы. Сначала малочисленные соотечественники Нура изобразили что-то магрибское, но быстро дозрели и куда-то делись вместе с диссертантом. Этого никто не заметил, да на них то и внимания особенно не обращали, ситуация была понятна – есть Дуду или нет – без разницы. Банкет уже перевалил свой экватор, градус веселья значительно вырос. Я был новичком и сидел тихонечко, слушая Лидины комментарии про всех присутствующих. Она была старожилом кафедры, кончала тут вечерний, все про всех знала и не особенно стеснялась вводить меня в курс местных событий, что реально было интересно.
Ольгу приглашали танцевать, и тут-то она, наверное, и приглянулась Шефу. Тем более что, танцуя, продолжала звонко смеяться. Как я потом узнал, ему такие стройненькие веселые брюнетки обычно и нравились. И он решил подзаняться новенькой. А поскольку за столом она сидела рядом со мной, Шеф подумал, что я имею к ней какое-то отношение. И первый раз приглашая ее на танец, сначала спросил меня:
– Ну что, ярославец, пьешь или танцуешь?
После решительного «пью» он налил мне стаканчик граммов так на пятьдесят, и это стало традицией. Каждый раз, когда он подходил с очередным приглашением, приходилось выпивать, а ведь и в первой части банкета я тосты не сильно пропускал. Ольга, очень гордая таким вниманием, вся раскрасневшаяся, охотно вскакивала, заливаясь радостным смехом. Я чувствовал, что кафедра с интересом наблюдает за развитием событий.
Не знаю, до чего у них дошли разговоры после четвертого танца, но она вернулась очень взволнованной и совсем пунцовой. И вдруг попросила меня срочно вывести ее из зала и вообще – проводить. Просто потому, что больше она здесь никого не знает. Мне все это совершенно не понравилось, хотя, с другой стороны, я уже чувствовал, что, в принципе, пора мне сваливать – слишком много было выпито. Все-таки первый раз на кафедральном банкете, и совершенно неприлично будет надраться.
Но после обращения Ольги сначала Лида, а потом и некоторые представители мужской части кафедры стали мне прямым текстом советовать не связываться с ней. Отойти в сторону и не лезть в эту мутную историю. Да я и сам понимал, что совершенно не стоит переходить Шефу дорогу, тем более случайно. То есть ни в коем случае не стоит попадать в типичное «непонятное».
Но, с другой стороны, мне уже море было по колено. А вот не хрен было меня спаивать! И как я могу девушке, у которой уже слезы на глазах, отказать? В общем, согласился и из-за стола выбрался еще достаточно уверенно.
Не успели мы выйти, как сзади раздался топот. Это один из кафедральных аспирантов, уже женатый мужик, догнал нас и вдруг пьяно стал ее уговаривать остаться, а уж если твердо решила уйти, то только с ним. На колено встал и попытался ее приобнять за талию. Ну, может, чуть пониже у него получилось, не суть важно. Я даже слегка протрезвел от такого развития событий. Прошел немного вперед и, признаюсь, внутренне обрадовался – вот и добровольный провожатый появился. Я спасен! Вот тут бы мне и смотаться – самое то. И я даже шаги ускорил. Но она как-то быстро от него отделалась и меня догнала.
И потащился я ее провожать хрен знает куда! Сначала шли, потом долго ехали на троллейбусе, где уже и поцелуи начались, потом опять шли…
Выйдя, наконец, из подъезда с номером ее телефона в кармане (хоть Ольга и приглашала остаться переночевать, но не просто так, а заодно и с родителями познакомиться), я у какого-то встречного мужика поинтересовался:
– А мы вообще-то где?
И согласившись, что пить надо меньше, узнал, что почти в Перово. Он, в свою очередь, посоветовал мне поторопиться – до закрытия метро осталось недолго. Вот, вроде бы, и из института ушли не особенно поздно, но время-то как пролетело!
Прохожий мне все направления показал, как пройти к разным станциям метро, но я запомнил только последнее. И обратно понесло меня по самому длинному и бессмысленному для меня маршруту: сначала по Владимирской, потом через Измайловский парк к метро «Измайлово»… Шел, шел, но не дошел. Где-то в аллеях парка я додумался взглянуть на часы и осознал, что метро-то уже закрыто. Зря я к нему иду. От этого, наверное, я сильно расстроился, сел на ближайшую скамейку и заснул. Хорошо еще, что тепло было.
Короче говоря, когда под утро проснулся, обнаружил, что пиджак не сняли, но из его кармана забрали деньги и проездной. Только аспирантский и библиотечный лежали на скамейке под брелком с ключами и мои дешевенькие часы. Вор мне интеллигентный попался, с понятиями. Хотя откуда ему было тут ночью взяться? Наверное, был это еще один запоздалый прохожий, решивший проверить свою удачу и карманы у пьяного почистить. В общем, получился достаточно мягкий вариант наказания за собственную глупость. Но я утром про это не думал, только откуда-то взявшаяся присказка в голове крутилась:
– Если все кругом херово, значит, ты попал в Перово!
И всякие нехорошие мысли о моем ближайшем будущем на кафедре: ну куда меня-идиота на первом же банкете занесло? Уж лучше бы надрался.
Но опасения насчет негативных кафедральных последствий совсем не оправдались. Шеф про наш уход с банкета даже не намекнул, может, и рад был в душе, что все так кончилось. Денег я потерял относительно не много. А так как слух о том, что я вообще без денег остался, распространился быстро (только с Лидой да Валентиной Ивановной и поделился, а дальше – цепная реакция), то наши кафедральные дамы, вдруг заценившие мою идиотскую пьяную галантность, пропасть с голоду не дали – домашними котлетками и бутерами подкармливали регулярно.
Ольгин телефон так у меня и остался, но я про него вспомнил только года через полтора, когда ее одногруппник Саша Мантов, оставленный после окончания института на кафедре, подошел ко мне с комплексной просьбой. У меня день рождения намечался в общаге (не моя была идея, но пришлось согласиться: новый член нашей группы армянин Тарон, он же мой сосед по Соколу важно сообщил, что все уже подготовлено).
Вот Мантов и задумал мысль (именно так он мне сказал). А для ее реализации ему: а) самому надо было там оказаться; б) чтобы я Олю туда же пригласил. Я предложение выслушал и от такого нахальства сначала даже опешил. Но он начал плести путанные объяснения, что все равно в этот день будет там у знакомого, просто заглянет ко мне в самом начале. И сразу уйдет, и Ольгу тоже заберет. Чтобы с ней поговорить серьезно, так как он хочет приступить с ней к строительству отношений (как теперь говорят; у него какая-то другая формулировка была, забыл, но смысл именно такой), таинственно намекая мне на отдельные, уже имеющиеся у них предпосылки.
Мне было все равно, даже смешно стало. Я номер с трудом нашел и позвонил, подумал-вот и девушка для Тароши нашлась. Про Сашу, как он и попросил, ничего не сказал (должен же быть сюрприз), а просто ее пригласил, подчеркнув специально, «заглянуть» на день рождения. А там разберутся. И она сразу радостно согласилась.
Празднование, как и всегда в общежитии, проходило бурно и бестолково. Примерно так же, как и было подготовлено. Хорошо, что Валентина в качестве подарка пару литров клюковки выдала, и родители перед этим пирогов маминых привезли. На шум и запах забредали какие-то совсем случайные люди, и скоро все смешалось в нашей с Омаром маленькой комнатке. Сначала тамадить пытался мой приятель, очень занятный суданский то ли студент, то ли уже аспирант из Строгановки. Его звали Садык – такой вылитый русский курносый деревенский мужичок, но только черный. Умелец на все руки, вот только рисовать не умел. Зато коврики национальные плел, один мне и подарил. Остальные у себя дома хранила его подруга Маша, необъемная такая продавщица из мясного отдела продуктового. Он одним своим видом, вращением глаз и неожиданными тостами веселил всех, но после клюковки быстро сломался.
Провожать Ольгу почему-то опять случилось мне, а двух моих знакомых барышень до метро доводили Тарон с Суриком. Они же мне и передали потом все их нелестные комментарии в мой адрес. И объяснили, почему я больше не увижу свою любимую антикварную книгу «Мужчина и Женщина» (два тома было как память о Пошехонье; там в деревне нашли). А вот куда девался Саша Мантов, который действительно пришел одним из первых, никто не помнит. Наверное, просто напился и растворился в общаге, забыв про стратегическую цель своего прихода. Наша кафедральная клюковка, она очень коварная – пьется как морс, но градусов побольше, чем у водки. Ну и, кроме нее, – у нас еще было домашнее крепленое армянское вино.
На этот раз у меня хватило ума поймать машину (родители подбросили денежку на день рождение), хотя меня очень активно заманивали подняться в квартиру, чтобы опять с родителями знакомиться. И выйдя из подъезда, я уже спросил у первого встречного, не где мы, а где рядышком стоянка такси.
С того момента Оля частенько стала приезжать в нашу общагу на Соколе. И всегда с сумками, полными съедобных продуктов с маленького экспериментального пищевого заводика у Новослободского метро, директором которого недавно стал ее отец (между прочим, еду для космонавтов именно там делали). Мантов как-то, хлебнув халявного спирта, меня просветил, что еще пару лет назад ее отец был зам. министра РСФСР по пищевой промышленности, но что-то не так пошло, вот его и опустили в иерархии сильно пониже.
– Может, и лучше, что тогда в общаге у нас не сложилось, – добавил он глубокомысленно.
Практичный такой был новый сотрудник у Манакова. Дядя Саша, как его у нас прозвали, так как он отслужил до института в армии, где даже в партию вступил, и очень любил всех поучать со словами «Ты дядю Сашу слушай – солдат ребенка не обидит». И вообще был сильно похож на почтальона Печкина, которого мы еще не знали или уже знали? Не помню. И отличался великолепным чутьем на халявную выпивку – стоило в любом месте кафедры начать что-то разливать, тут же появлялся дядя Саша – ненавязчиво, но с таким блеском в глазах, что не пригласить его было невозможно. Типаж прямо по Саше Черному: «Несложен и ясен, как дрозд. В России подобных орясин, как в небе полуночном звезд» – нравится мне и этот поэт, и это стихотворение «Человек в бумажном воротничке», поэтому второй раз его вспоминаю. (Таким манером он еще царскую Россию характеризовал, но я уверен, в данном вопросе ничего с тех пор принципиально не изменилось. Не утерплю, добавлю из его «Стилистов»: «У поддельных ваз этрусских встретил я двух бравых русских, зычно спорящих друг с другом, тыча в бронзу пятерней: «Эти вазы, милый Филя ионического стиля!» «Брось, Петруша! Стиль дорийский слишком явно в них сквозит…». Я взглянул: лицо у Фили было пробкового стиля, а из галстука Петруши бил в глаза армейский стиль».)
Но оставим обоих Саш в покое и вернемся к аспирантской реальности. Мы (я с моими армянскими приятелями) были вечно голодными и всегда с радостью встречали Олю со съедобными дарами. Ездила она в общагу, ездила… и однажды осталась на ночь. Куда-то мой сосед опять делся надолго. Потом ей показалось, что эта ночь бесследно для нее не прошла, и меня познакомили с семьей. И я понял, кто в ней принимает решения – отнюдь не родители. А вскоре мы вместе и в Ярославль съездили.
У моей мамы при знакомстве была двойственная позиция: с одной стороны, она, конечно, была рада, что я закрепляюсь в Москве и наконец-то перестану ей мотать нервы (любимое выражение), с другой – не очень ей понравилась Оля. И она вдруг начала ей всю правду-матку про меня выкладывать без прикрас – в смысле вводить гостью в курс моих запутанных отношений с местными барышнями. Я даже сам удивился, как много она, оказывается, знала, но Ольге все это было до лампочки – она ничего не слушала и четко двигалась к намеченной цели. Причем намечаемая свадьба никак не была вызвана вымышленными ею последствиями нашей близости.
Потом я случайно узнал всю подноготную такой целеустремленности (от ее же единственной подруги в группе, быстро ставшей – бывшей). Такая причина никогда бы не пришла мне в голову, но узнав супругу получше, я в эту историю поверил. Оказывается, все годы учебы в институте, начиная с подготовительных курсов, она яростно конкурировала с одной из сокурсниц. Почему так сложилось, не знаю, но для нее это было чуть ли не самым главным в жизни. А вот соперница, похоже, ни о чем и не догадывалась или внимания не обращала. (Прямо по классической схеме соревновательного общения Эллочки-людоедки с Вандербильдихой – младшей. Или я – или она.) И как-то получалось, что ей приходилось все время соперницу догонять.
Та поступила в институт сразу, а Ольге для этого пришлось отправлять папу к ректору. Соперница училась легко, а в общем-то трудолюбивой Ольге только к последнему курсу удалось выбраться на приличный уровень.
И вдруг – приглашение на банкет, ухаживание самого Шефа. Наконец-то попала в самый центр внимания: Николай Николаевич у многих девушек в группе был кумир, а тут к ней снизошел. А той, несчастной, такое и не снилось!
Казалось какое-то время можно спокойно существовать в ореоле собственного превосходства. Да не тут-то было – эта дрянь опять вперед вырвалась, взяла и за какого-то аспиранта замуж вышла. Ну дальше, я думаю, повествование продолжать не надо?
Потом соперница устроилась в достаточно серьезный и хорошо оплачиваемый «ящик». Там работали некоторые выпускники нашей кафедры, иногда забегали в гости и даже с гидропероксидами нас как-то сильно выручили. Кое-что из своей жизни за преферансом рассказывали. Были у них свои плюсы: почти двойная зарплата, специальное снабжение. Еще какие-то льготы. Но была и подписка о секретности. Раз тебя туда взяли, некие тайны доверили, то и становись теперь невыездным. И этот запрет на вывоз содержания головы за рубеж даже после увольнения еще чуть ли не десять лет действовал.
Вот все это ей объясняли, и даже ВН, такой большой авторитет в ее глазах (как руководитель диплома) туда соваться ни в коем случае не советовал. Тщетно, по выражению моей бабушки – как о стенку горох. А я хочу и все! Конкуренция – действительно двигатель, жаль, не только прогресса.
И ее отец начал искать нужные для этого связи и, естественно, нашел. Родители у сестер (забыл – у нее младшая сестра Татьяна была, два года разницы, и тоже студентка МХТИ) по струнке ходили. Удивительно это для меня было и не понятно – как будто они перед дочками в чем-то были виноваты.
(Потом, как и следовало ожидать, пребывание в этом ящике перекрыло ей все каналы выезда и во Францию, и в Тунис. И глупая упертость стала сильно наказуемой. Но это было уже много позже.)
А пока перед свадьбой я ощущал какую-то предопределенность и вообще особо не заморачивался. При этом на все предложения по ее проведению от организаторов соглашался, даже на новый костюм из нелепого зеленоватого материала, который мне шили в каком-то крутом ателье. Зачем, кто бы мне объяснил? К мудрым советам своего армянского приятеля Сурена я не прислушался. А он мне прямо говорил, что вот, например, у них в Армении непременными характеристиками, которые должны быть у будущей жены (естественно, кроме способности рожать здоровых детей и хорошо готовить), является наличие ума и доброты. А тут – только бессмысленный смех присутствует, о чем я думаю? Увы, был чересчур самоуверен, решил, что на семью хватит и моего интеллекта. И разве можно считать недоброй девушку, которая нас так подкармливала всякими пряниками?
На свадьбу приехала вся моя ярославская гоп-компания, Тарон выступил в роли шафера, ну и половина кафедры пришла во главе с Шефом. Ольгин отец привлек все старые связи с Кубани и Северного Кавказа – стол в ресторане ломился. Отгуляли, и началась моя первая семейная жизнь, как говорят на Украине, «в приймаках».
